Ангедония

1. Все конечно. История, война, многолетняя вражда или, наоборот, преданная дружба. Жизнь. Особенно жизнь. Все конечно в мире, который уже однажды умирал под пылающим светом фальшивого солнца, так сильно похожего на настоящее. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Все конечно, кроме одного. И в тот момент, когда ты понимаешь это, конечное становится бесконечным. Зерно истины пускает корни, прорастает в земле, тянется к солнцу хрупким тоненьким стеблем, который когда-нибудь станет деревом. Деревом, вокруг которого вырастет лес. Канаме входит в ворота Академии, пронизанный этим знанием. Партия почти сыграна, скоро рассвет. Круг замкнется, зерно упадет в землю. Ему придется расти еще много лет, чтобы стать настоящим деревом. И, может быть, когда Куран собственными глазами увидит, что это произошло, он поймет, что его дорога во тьму тоже имеет конец. А значит… — Мне нужно знать, где ты был? — спрашивает Кайен Кросс, заступая Курану дорогу. — Не думаю. — Совета больше нет? — Да. — А Такума Ичиджо? — Он жив. Но уже не вернется. Кайен отворачивается и поудобнее перехватывает меч. Движение нарочито небрежное, но когда серебряное лезвие вспыхивает в лунном свете, Канаме непроизвольно скалит клыки. Меч так похож на тот, что убил Харуку. Это не страх и тем более не ужас. Это — глубоко внутри. Звериный инстинкт, заложенный природой в любого хищника. На долю секунды все разумные доводы исчезают, и в голове остается всего одна единственная мысль. Куран хочет убить охотника потому, что в своих руках тот держит угрозу. Он уже поднимает ладонь, но в последний момент одергивает себя. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Куран думает, что зерно упало в землю раньше, чем он думал. И это к лучшему. — «Низшие» напали, — тем временем говорит Кросс. — К нам присоединились охотники Гильдии. Ягари обороняет Академию с южной стороны. Аристократы заняли Учебный корпус, защищая остальных учеников. А Юки… — Юки — там. — Куран плотнее запахивает пальто, указывая в сторону общежития. — Она в порядке. — Уверен? Я здесь и не могу… — Уверен. Она не одна. С ней тот, кто без труда победит любого вампира. За мостом на территории Лунного общежития что-то взрывается. Столп ослепительного света вспарывает ночную тьму, и даже здесь Канаме слышит отчаянный вой «низших». Кросс вскидывает голову. Воздух вибрирует от недавнего взрыва, крики становятся еще сильнее. К ним прибавляется визг и грохот со стороны леса, где обороняется Ягари и другие охотники. Канонада выстрелов сейчас, наверное, слышна даже в Городе. — Что ты сделал с Зеро? –дрожащим голосом спрашивает Кросс, безошибочно угадывая, кто устроил это светопреставление. — Неужели Ичиру умер?! — Ничего. — Куран пожимает плечами, обходя ректора сбоку. — Ичиру с самого начала должен был погибнуть. Такова участь одного из близнецов, рожденных в семье охотников на вампиров. Теперь он мертв, и Зеро стал тем, кем ему суждено быть. — Канаме! Куран припадает к земле, отпрыгивая назад. Меч Кросса рассекает воздух в том месте, где он только что стоял. Охотник делает выпад и мгновенно отходит назад, принимая боевую стойку. Движения Кайена четкие, выверенные, чересчур быстрые для того, у кого нет клыков. Такого мастерства достаточно для того, чтобы навредить почти любому вампиру. Но Кайен не хочет убивать. Кайену просто нужно время, чтобы смириться с правдой. Все конечно, даже слепая вера в то, что «мир во всем мире» можно построить без жертв. — Ректор. — Куран примирительно поднимает руки. — Мы оба знаем, кто из нас победит, если начнется драка. И мы оба знаем, где на самом деле нужны наши способности. Кайен досадливо встряхивает головой. Так отгоняют назойливую муху, которая жужжит над ухом. — Я не собираюсь лезть в дела вампиров, — напряженно говорит он. — Уничтожение Совета меня не интересует. Но Ичиру! Ичиру был человеком. Ты не имел права убивать его. Ты нарушил договор! Гнев и отрицание — поведение Кайена — словно страница, вырванная из учебника психологии. Принятие неизбежного. Куран думает, что не прочь пропустить следующие два пункта, чтобы сразу перейти к последнему. Кросс делает очередной выпад, целя Курану в голову. Канаме уходит от клинка играючи, не делая попыток ударить в ответ. — Ичиру убил не я. Это сделал Ридо, — спокойно произносит он. — Что?! За спиной ректора полыхает зарево. Вспышки отражаются от стен Академии. Где-то там Зеро сражается за жизнь Юки, а Канаме стоит здесь, перед Кроссом, перед досадной помехой, которую можно уничтожить взмахом руки. Почему он до сих пор не сделал этого? — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? — Ридо, — повторяет Канаме. — Он смертельно ранил Ичиру, но тот смог добраться до брата перед смертью. Я здесь ни при чем. — Неужели? Куран терпеливо кивает. — Гибель Совета — дело вампиров, — вкрадчиво говорит он. — Сила клана Кириу — дело близнецов Кириу. Меч в руках Кросса вздрагивает. Ректор поднимает его чуть выше, но нападать еще раз не спешит. — Неужели… Ичиру все же простил Зеро? — сипло спрашивает Кайен, скорее самого себя, чем Курана. И этого достаточно, чтобы нанести ему единственный удар. Прямо в сердце. — Ректор. — Канаме склоняет голову набок. — В эту минуту ваши названные дети сражаются против чудовища, которое однажды уже чуть не поработило мир. Все эти годы я помогал вам. Я создал армию, способную противостоять злу, когда оно вернется. Я уничтожил Совет — угрозу не менее страшную, чем Ридо Куран. Я хочу лишь мира. Процветания и понимания между нашими расами. Я люблю Академию. И я не собираюсь сражаться с вами. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Куран поворачивается к Кроссу спиной. И улыбается, когда слышит, как меч лязгает, ложась в ножны. *** Лес вокруг Академии — кладбище вампиров. Куран идет по трупам, не оглядываясь назад, не сомневаясь, что что-то может случиться не по плану. У него взгляд ястреба, взмывшего в небо. Паря в потоках холодного воздуха, он видит землю до самых границ горизонта. Он видит битву, которая закончилась, так по-настоящему и не начавшись. О, иногда для успеха вовсе не требуется личное присутствие. Достаточно того, чтобы просто знать правила по которым нужно играть. Канаме сам придумал эти правила. Он повторял их каждый вечер, проговаривал стоя перед зеркалом раз за разом. Скалился, царапая язык и десны, сглатывая тугой шершавый комок раздражения, который каждый проклятый вечер был и каждый проклятый вечер застревал где-то в пищеводе. Он повторял их, когда на дне его бокала шипели таблетки, заменяющие кровь. Когда залпом выпивал соленую мерзкую жижу, надеясь, что в этот раз она утолит жажду хотя бы до утра. Это был долгий путь, который не мог закончиться как-то иначе. Он заслужил это. Куран закрывает глаза. Пробует на вкус предрассветные сумерки. Мгновения сокрушительной свободы. Никакого добра. Никакого зла. Бесконечный выбор. Сумерки — суть существования всех живых существ на земле. Бесчисленное количество вариантов, слабостей и оправданий. Мотивации, импульсы, мечты. Случайности. Ошибки. Сумерки — мир, потерянный в день, когда на свет появился Куран Канаме — дитя, рожденное из пепла умершей земли. Бездна возможностей, которую можно окрасить в любой цвет, которой можно придать любую форму. Мир, который Канаме собирается возродить, во что бы то ни стало. Первый. Последний. Он — зерно, которое должно прорасти. Для предопределенного существа — неопределенность — едва ли не самое страшное, что можно вообразить. Но в этом-то и весь смысл. Пока на свете существуют чистокровные, пока существует эта огромная пропасть между людьми и вампирами, убивающими ради удовольствия и наводняющими улицы городов «низшими», мир всегда будет находиться на краю гибели. Тысячелетия он стоит на месте, не двигаясь вперед, потому человечеству никогда не сравниться с фальшивым совершенством высших вампиров. Никогда не победить. Чистокровных не должно существовать — вот истина. Куран идет по лесу, по искалеченным трупам, оставив за спиной Академию, и думает, что теперь, достигнув абсолюта знания, он действительно стал идеальным. Особенным. Удивительным. Неповторимым. Он тот, кому завидуют. В ком нуждаются. Кого непременно уничтожат в день, когда он достигнет цели. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Канаме отдает свою любовь миру, потому что это единственное, что имеет значение. Он — Прародитель Куран — бессмертное чудовище, способное прозреть будущее, ломает себя изнутри, ступая на путь, с которого не возвращаются. Ущербный в своем совершенстве, он идет по нему с гордо поднятой головой, не жалея ни о чем. До конца. *** — Мы — паразиты. Уроды, появившиеся вопреки природе. Я уже не помню что это такое — жизнь. Что такое — чувствовать. Я устала. Я хочу, чтобы все закончилось. Хочу подарить этому миру надежду: осколок своей души. Последнее, что осталось от меня настоящей. — Я не справлюсь без тебя. — А люди не справятся, если я не сделаю то, на что способна. Ты должен принять правду. Рождение охотников на вампиров. Мою смерть. Свою жизнь после моей смерти. Все это — жертвы ради высшей цели. Страдание, безумие, боль. Мы те, кто создает правила игры. Те, кто способен положить на алтарь самое дорогое, что есть на свете. Ты и я — больше никто не сможет. — Если ты уйдешь, я не смогу бороться один. — Ты не будешь один. В каждом охотнике, рожденном после моей смерти, будет частичка моей души. В глазах, которые будут смотреть на тебя с ненавистью, в самой их глубине буду я. Та, что сделала выбор первой. Та, что когда-то любила тебя. Никогда не забывай об этом. *** — Прости, что я прерываю твою трапезу, дядя. Ридо страшен. Все его тело — одна большая рана. Если внимательно приглядеться, Канаме может увидеть: глубокие царапины, оставленные ледяной магией Айдо, черные обуглившиеся волдыри от огненных шаров Каина. Длинные, рваные рубцы — подарок маленькой Юки. А еще ужас в глазах. Канаме усмехается, воображая появление Зеро в самый разгар битвы аристократов за Юки. Бесконечно-яростный взгляд Кириу, в котором нет ни капли сомнения. Он понимает, почему Ридо сбежал. Он бы и сам…возможно. — Скоро рассвет. Пора сбросить завесу ночи вампиров. Ридо недоверчиво выгибает бровь. Он еще не понимает, что его время истекло. — Что? Ты уверен, что ты контролируешь эту завесу?! Ридо скалится, отшвыривая от себя труп «низшего». У него надменный презрительный голос, но даже издалека Куран слышит, как бешено колотится его сердце. Он ранен, ему необходимо восстановиться. Его жажда практически неуправляема, но крови «низших» недостаточно, чтобы раны зажили. Как бы ни был силен Ридо, чтобы не придумывал когда-то Совет, чтобы сделать его непобедимым, истина в том, что даже такое существо можно уничтожить. Нужно лишь найти подходящее оружие. Или создать. Канаме прищуривается, и плечо Ридо разлетается в клочья. Вампир взвизгивает и отшатывается назад. — Больно, — шипит он, нервно слизывая капельки собственной крови с запястья. — Но это не сможет меня убить. Ты не сможешь. Никогда! Слышишь, Прародитель рода Куран? Первый из вампиров! Слышишь?! Я воскресил тебя! Я отдал тебе тело своего племянника, чтобы ты смог родиться во второй раз и служить мне! Я сковал тебя цепями повиновения! Я — твой Мастер, а ты мой слуга. На колени, Канаме. Ты ничего больше не можешь контролировать! Куран улыбается, слыша за спиной тихое, размеренное дыхание. — Ты прав, — говорит он, отступая в сторону. — Но завесу контролирую не я. Зеро взводит курок «Кровавой розы» и поднимает руку. Кажется, что он возник посреди леса только что, по щелчку пальцев соткался из лунного света. Куран мельком оглядывает его с головы до ног — непоколебимого, уверенного, смертоносного. Кириу больше не король аутсайдеров. Не слабое, умирающее ничтожество. Он — Зеро. Лучшее творение Прародителя рода Куран. Он — свет. — Опаздываешь, — с усмешкой, едва ли не с гордостью говорит Канаме. — Уничтожь уже эту тварь. Зрачки Кириу сужаются. Дуло «Кровавой розы» смещается в сторону, целя Ридо в сердце. Зеро не должен промахнуться. Канаме разворачивается, разводит ладони, направляя свою силу прямо на Ридо. Земля под ногами словно выворачивается наизнанку, поднимая в воздух клочья травы, камни и гнилые ветки. Ридо хрипит, уворачивается в прыжке, а в Курана уже летят бритвенно-острые кровяные нити — единственное оружие, оставшееся у чистокровного. Канаме взмывает в воздух навстречу Ридо, который уже готов к новому удару. — Тебе не победить! — вопит чистокровный, хищно клацая зубами. Теперь он достаточно близко. На расстоянии выстрела. — Прощай, — шепчет Куран, уходя в сторону за мгновение до столкновения. И Зеро стреляет. Мощная волна энергии подбрасывает Ридо вверх, пронзает насквозь ослепительными лучами. Он кричит, конвульсивно разгибая и сгибая конечности. А потом взрывается, оставляя после себя лишь сноп голубых искр. Они осыпаются вниз, дрожащие на ветру, словно светлячки. Все кончено. Все только начинается. И, кажется, все случилось так быстро и просто. До смешного. Куран опускается на землю. Поворачивается к Кириу и заводит за спину руки. Жест, призванный показать добрые намерения, в их с Зеро случае больше напоминает боевую стойку. Это уже было. Это еще случится. — Хорошая работа, — говорит он, потому что должен сказать хоть что-то. Зеро моргает. Взмахивает пистолетом, упрямо направляя его на Курана. Снова. — Следующий ты, Куран Канаме, — хрипит он. — Не думай, что все будет так, как ты запланировал. Я обещал брату, что покончу с тобой. Это звучит, как издевка. Как безобразная шутка для того, кто сегодня не собирается умирать, даже если мечтает об этом больше всего на свете. А над головой — серые вечно-безликие сумерки. Куран опускает голову. Ему хочется рассмеяться, хочется подойти к Кириу и как следует потрясти его за плечи, мол, открой глаза! Неужели ты не понимаешь?! Неужели не видишь внутри меня того, другого? Ведь только тебе я позволил… Он не винит Кириу. Знание недоступно ему: вампиру, который так и остался человеком. Поэтому он говорит: — Я знал. Я знал, что ты обретешь невероятную силу и убьешь Ридо. Говорит: — Я знал, что следующей твоей целью стану я. Говорит: — А еще я знаю, что ты не пойдешь против ее воли. Кириу упрямо поднимает подбородок, но через секунду бледнеет и затравленно смотрит в чащу леса. Еще спустя несколько секунд на опушке показывается Юки: запыхавшаяся и взволнованная. — Зеро! Не смей! — предупредительно вскрикивает она, но в этом уже нет нужды. «Кровавая роза» опущена. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Любовь. Высшая ценность. — Ты выбираешь его, — одними губами говорит Кириу, пристально вглядываясь в Юки. Любовь. Не благородство, не искренность, даже не мудрость. Надежда, верность, нравственность — пустой звук. Надломить каждый из этих столпов не так сложно, как кажется. Но любовь…это иное. Куран тоже смотрит на Юки и попадается в ее взгляд, словно в силки. В зрачках его маленькой девочки ответы на все вопросы. Прошлые, будущие. Любые. Фарфоровая куколка Юки, стоящая на границе эпох, готова принять решение. — Ты выбираешь его, — повторяет Зеро, но в его голосе все еще можно услышать надежду. Вдруг?.. Юки не оставляет Кириу ни единого шанса. — Да. Я — вампир. Я — чистокровная из рода Куран. Мои родители — Куран Харука и Куран Джури. Мой брат — Куран Канаме. Мой брат и будущий муж. Любовь чистокровного из рода Куран — способность положить на алтарь самое дорогое, что есть на свете. Готовность пожертвовать всем, ради достижения высшей цели. Всем без исключений. — Почему? — Зеро отбрасывает пистолет в сторону, оборачиваясь к Курану. — Почему?! А в его глазах — чистых и сиреневых — в глазах, которые с ненавистью смотрят на Канаме, в самой их глубине, Куран видит Ее. Ту, что сделала выбор первой. Ту, что когда-то любила его. «Потому, что ты не заслуживаешь такой судьбы», — хочет сказать Куран, но слова застревают в горле. — Потому, что ему моя любовь нужнее, чем тебе, — звонко и жестко говорит Юки, шагая вперед. Так пронзают сталью, в самое сердце. На глазах Канаме фарфоровая куколка Юки разбивается на тысячи осколков. Она становится взрослой. 2. Ветер врывается в распахнутое окно, сдувая с прикроватного столика бумаги. Они рассыпаются по полу — белые листы, исписанные мелким витиеватым почерком. Это что-то из уроков. Может быть, даже, этика. Канаме какое-то время рассматривает беспорядок, затем вновь поворачивается к зеркалу, у которого уже битый час пытается пристойно завязать шейный платок. Узел «Аскот» не получается, как не старайся. Пальцы дрожат, соскальзывают с шелковой ткани, и хочется сорвать бесполезный аксессуар с шеи и забросить его в угол. Куран стискивает зубы и заставляет себя начать заново. А потом его взгляд снова останавливается на раскрытом чемодане с вещами и на аккуратно сложенной школьной форме, лежащей рядом. Пальцы сводит судорогой, и узел получается скомканный и уродливый. К черту! Когда в дверь стучат, Канаме недоверчиво прищуривается, потому что неожиданный визитер — это последний, кто мог бы заглянуть к нему перед отъездом. Куран точно знает, кто стоит по ту сторону двери. И он не уверен, стоит ли открывать. — Я вхожу. Зеро порывисто распахивает дверь, не оставляя Канаме выбора. Проходит по комнате, зорко оглядывая все вокруг: беспорядок у стола, чемодан, форму. Самого Курана. Затем подходит к разбросанным бумагам, приседает на корточки и начинает механически собирать их в стопку. Канаме наблюдает за ним через зеркало — волосы Зеро, напряженные плечи, узкие белые ладони. Когда взгляд останавливается на двух красных дырочках на шее, он непроизвольно морщится. Говорит: — Мне жаль. Юки поступила жестоко. Сейчас это самое глупое, что можно сказать в контексте сложившейся ситуации. В контексте вообще всего. Зеро молча поджимает губы, продолжая собирать бумаги. Он не поворачивается, не делает попытки что-то возразить. А Куран продолжает нести бессмысленную чушь. Это не остановить. — Ей не стоило приходить к тебе и пить твою кровь. Не нужно было что-то доказывать. И уж тем более не нужно было провоцировать тебя на идиотские клятвы. Ты не убьешь ее при следующей встрече, верно? Ты никогда не причинишь ей… — Заткнись. Кириу отбрасывает в сторону кипу бумаг, и она вновь рассыпается по полу. — Извини. — И перестань извиняться. Это притворство у меня уже вот где! — Зеро патетично прижимает ладонь к шее и неловко поднимается на ноги. — Ваши вампирские штучки. Ваши войны. Ваши родственные браки. Надоело! Зеро со злостью пинает ногой ножку кровати. Канаме оборачивается. — Кириу-кун, — мягко говорит он. — Зачем ты пришел? — Я? — Ты. Куран стаскивает с шеи опостылевший платок и небрежно бросает его на письменный стол. Он думает что-то, что происходит, действительно странно. Он не мог это предугадать. Дар предвидения, никогда не подводивший его, сейчас оказался бесполезен. Так не должно было случиться. После расправы над Ридо, после ночных бдений и уничтожения оставшихся в живых «низших», после разгребания завалов и пересчета учеников и, особенно, после утреннего разговора Юки и Зеро, в котором его девочка еще раз ясно дала понять Кириу, что ее место рядом с Кураном. К слову, она действительно была жестока. Она била наотмашь, по открытым ранам, потому что считала, что так будет лучше для самого Кириу. Она была права. Это то, что должно было на долгое время отвадить Зеро от нее и от Канаме, так он считал. До того момента, как Зеро вошел в его комнату. — Я должен был убить тебя. — Ты пришел, чтобы еще раз сказать это? — Канаме выгибает бровь. — Глупо. — Я должен был убить тебя, но не сделал этого, — упрямо повторяет Зеро. — Почему я не смог? — Ты знаешь почему. Ты не пойдешь против Юки. Куран скрещивает руки на груди, мысленно проклиная себя. Заезженные, привычные объяснения саднят в горле. Он хотел бы сказать совсем другое, но смысла в этом не больше, чем в попытках красиво завязать шейный платок. — Нет. — Кириу отрицательно качает головой. — Дело не в Юки. Ваша родственная любовь здесь тоже ни при чем, и дело вовсе не в мести. Я… — Вечером мы отправляемся в путь, — перебивает Канаме. — У меня еще много дел, нужно собирать вещи. Если тебе есть что сказать — говори. Если дело в бессмысленных, бесконечно-одинаковых размышлениях о причинах ненависти ко мне, то уволь. Мне неинтересно. Зеро вскидывает голову и смотрит на Курана — пронзительно. Так, словно его взгляд — игла, а сам Канаме бабочка, пришпиленная к картону. — Я слышал, что сказал Ридо, — отрывисто шепчет Кириу. — О том, кто ты такой на самом деле. — И? — Ты Прародитель. Один из первых вампиров, душу которого Ридо поместил в это тело. И ты…видел мир до того как он стал таким. У Курана ощущение, словно его бросили в ледяную воду. Или ударили по голове чем-то тяжелым. Сдерживать эмоции почти невозможно. — Да, я видел, Кириу-кун, — произносит Канаме, надеясь, что его голос не дрожит. Он шагает вперед, чувствуя, как ноги становятся ватными. Это опасно, это совершенно ненужно сейчас. Эмоции — то, что необходимо оставить в прошлом, рядом со школьной формой. Но теперь это кажется невозможным. Только не рядом с Зеро. — Расскажи мне, — просит Кириу. Не требует, а именно просит. Мягко, убаюкивающее. — Расскажи. Пожалуйста. Куран и представить не мог, что Зеро может говорить так. Он делает еще один шаг. Ближе. Еще. Ближе. Протяни руку и почувствуешь под пальцами мягкую теплую кожу. Внутренние стопоры, замки, печати, правила. Все как одно — вырывается из Канаме с корнем. Остается только бессилие. И голос, едва слышный. — Ты хочешь знать о мире до того, как он изменился? О простых человеческих радостях и желаниях? Ты хочешь знать о том, как человечество почти уничтожило себя? О чудовищах, рожденных в агонии умирающей земли — бессмертных, всесильных, убивающих одним движением руки? О бесконечных потоках крови, о гонениях и деспотизме Прародителей? О существовании, когда нет ничего более важного, чем утоление собственного голода? Или…тебе интересно знать, почему я живу до сих пор? И почему не убил себя, после того как осознал собственное перерождение? Почему не покончу с собой сейчас же, на твоих глазах или попросту не позволю тебе убить себя. Ты это хочешь знать, Кириу-кун? — Канаме… Куран вздрагивает, и зеркало за его спиной разбивается вдребезги. — Я не хочу, чтобы это повторилось! — рявкает он, даже не пытаясь увернуться. Осколки летят ему в спину, раздирая дорогой темный пиджак, вспарывая кожу. — Пока существуют чистокровные, пока есть сила, с которой не справиться даже армии людей, этот мир будет находиться под угрозой уничтожения. А когда все повторится, когда в небе вновь вспыхнет проклятое второе солнце, одному богу известно, каких демонов породит выжженная земля. И если для того, чтобы предотвратить это, нужно быть таким, каким ты видишь меня — я готов. Слышишь?! Я готов! Канаме смотрит на Зеро, едва сдерживая накатившее бешенство. Исступление, которое он может ощутить, лишь находясь рядом с ним. Правда в том, что Зеро никогда не поймет его. Созданный ради уничтожения вампиров, Кириу не способен на понимание таких, как Куран. Презрение. Ярость. Отвращение. Злость. Вот что должен чувствовать он, смотря на Курана. И это правильно. Так, как и должно быть. Но вместо всего этого Кириу внезапно прижимает ладонь ко лбу и недоверчиво спрашивает: — Как ты живешь с этим? Как вообще можно с этим жить? — А кто сказал тебе, что это — жизнь? Колени подкашиваются и Куран оседает на пол. Смотрит на застывшего в немом изумлении Зеро снизу вверх. Он чувствует, как оковы ледяного спокойствия падают к его ногам, на мгновение превращая его в обычного человека, доверившего правду тому, кто ему близок. Исповедь. Искупление грехов. Покаяние. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Все это — неподходящие слова, но почему-то сейчас они ближе всего к тому, что происходит с Кураном. — Когда-то одна чистокровная создала охотников на вампиров, чтобы те смогли защитить людей от чистокровных, — хрипло говорит он, не отрывая от Зеро глаз. — В обмен на это, она отдала свою жизнь. Я обещал ей, что доведу дело до конца. Обещал во что бы то ни стало осуществить ее мечту. Нашу мечту. — Значит…все ради людей? С самого начала? Канаме горько усмехается. — Ты все еще хочешь, чтобы я рассказал? Кириу моргает. Затем опускается рядом с Канаме на пол, поджимая под себя ноги. — Да, — помедлив кивает он и нерешительно протягивает руку, касаясь плеча Курана. — Расскажи. О том мире, о тебе. О Ней, той, что создала охотников. О будущем. Расскажи мне правду, Канаме, и я выслушаю ее. — Потому что ты узнал, что когда-то я был человеком? Зеро неопределенно пожимает плечами. — Потому что рядом со мной ты всегда больше человек, чем вампир, Куран-семпай. Я украл это знание, когда пил твою кровь. Слова Ридо сделали знание объемным, придали смысл каждой обрывочной мысли, каждому образу. Я…не хочу верить, что нет другого пути. Что без жертв никогда не победить. Что кто-то всегда должен уметь принимать решения ради…ради других. И что я тоже… — Ты и не должен. — Почему? — Потому что в твоих глазах я вижу Ее жертву. Ее душу. С рождения ты был обречен поглотить своего брата. Твоя семья мертва. Твоя возлюбленная…с тебя достаточно и этого. Дорога, по которой я иду — для меня одного. А в конце ты… Зеро фыркает и по-детски морщит нос. — Не тебе решать, куда пойти тем, кого ты так отчаянно спасаешь, вампир, — перебивает он. — Одиночество — самое страшная вещь на свете. Оно обезличивает, убивает медленно и неотвратимо. Если ты хочешь пройти путь, который выбрал, до конца, тебе нужно быть чуть более…живым. Канаме недоверчиво склоняет голову набок. Накрывает ладонь Кириу своей. Сжимает пальцы крепко, до хруста. — Зачем ты пришел? — тихо спрашивает он. Снова. До конца не веря в то, что сейчас услышал. Зеро поджимает губы и свободной рукой расстегивает воротник рубашки. — Я пришел потому, что знаю, что тебе нужно. — Выдыхает он, наклоняясь к Канаме. — То, что наполнит тебя, хотя бы на время. То, что позволит помнить, какого это — быть человеком. — Зеро! — Ты создал меня, чтобы я помог тебе, Куран. И я знаю, как тебе помочь. *** С последними лучами солнца брат и сестра Куран покидают Академию Кросс. Зеро видит их уход с дозорной башни Учебного корпуса, той самой, где когда-то пробудилась чистокровная принцесса Юки. Когда чета Куран скрывается за поворотом дороги, Кириу отворачивается и безотчетно касается рукой своей шеи. — Что это, Кириу-кун? — Спрашивает Ягари, с любопытством рассматривая Зеро. — Тебя укусил вампир? Тот рассеяно моргает, а потом внезапно улыбается. — Вампиры, сэнсэй. — поправляет он. — Меня укусили вампиры. Тога хмурится, еще раз присматриваясь к четырем красным точкам на коже Зеро. — Что ж. Теперь это для тебя неопасно, — задумчиво говорит он вслед удаляющемуся ученику. И только потом понимает, что слово «вампиры» Кириу впервые произнес без ненависти.