Две стороны одной монеты

      Это место не смахивает на обитель сумасшедшего доктора-мясника из фильма ужасов. Обычная тюремная камера с серыми стенами, унитазом и раковиной в углу и привинченным к полу столом. Эрик добился своей цели. Добрался до логова Шоу. Не совсем тем путем, на который рассчитывал, правда.       Эрик поворачивается на жесткой койке, слишком короткой для его роста. Он лежит на левом боку, который болит не так сильно, как правый: в него он получил на пару ударов больше. И наблюдает за последствиями своей горячности через небольшой черно-белый монитор, прикрепленный к стене. Чтобы он не забывал, почему должен лежать смирно, почему его пальцы сжимаются в кулаки вместо того, чтобы выпустить на свободу металлокинез, почему он уже третий день ничего не делает, отлеживая то один, то другой бок, с отвращением принимая пищу и воду, которую ему приносят.              Двадцать восемь.       Столько лет сейчас Чарльзу Ксавье — телепату, подключенному к машине под названием «Церебро». Правительство разработало ее около двадцати лет назад для отлова мутантов.              — Так люди все знают? Правительство знает?.. — Эрик дергает себя за волосы, держа в руках тонкую папку с большим «Х» на обложке. Он был глупцом, считая, что никто не в курсе…       Они уезжают с базы на нескольких машинах. Он в компании Рейвен, Хэнка и еще двоих парней-мутантов. Ему в руки суют документы, в которые он жадно вцепляется в надежде на ответы. Внутренний голос предупреждал, что они ему не понравятся… Конечно, так и есть.       — Не вини себя. Ты не мог этого знать, — Хэнк хлопает его по плечу своей большой мохнатой лапой и смущается от взгляда Эрика, которым тот окидывает его с головы до ног.       — Почему ничего не сказал мне? Мы шесть лет знакомы, ты всегда знал о моем интересе к мутациям, — Эрик понимает, что его вопрос не совсем честен, но ему хочется думать, что кто-то еще виноват в происходящем кошмаре его жизни…       Хэнк с укором вздыхает.       — Думаю, ты и сам понимаешь почему, Эрик. Таких, как мы… Нас мало.       — Мутантов? — Эрик бросает беглый взгляд на другую папку на его коленях, гораздо толще дела Чарльза Ксавье. Папку с жертвами Шоу, о которых удалось узнать Рейвен.       — Нет. Тех, кто смог скрыться от Церебро, — Хэнк смотрит куда-то мимо плеча собеседника, на унылый пейзаж за окном. — Обычно все случается при первом проявлении силы. Машина настроена так, чтобы телепат мог замечать подобное и тут же сообщать о местоположении мутанта. Большинство не успевают понять, что с ними происходит. Люди Шоу реагируют быстро.       — Как ты смог избежать их участи?       Хэнк как-то съеживается, будто стараясь стать неприметнее, хотя с его мутацией это маловероятно.       — Я родился таким, и потому не было никакого первого проявления.       — Что? Не смеши! Да ты еще вчера выглядел нормальным парнем! — Эрик пихает его в плечо.       — Это из-за сыворотки, усиливающей возможности. На самом деле у меня просто… немного иное строение стопы, дающее кое-какие… дополнительные возможности, — заканчивает он как-то нелепо, и Эрику почему-то не хочется расспрашивать про сыворотку. Если тихоня Хэнк со своими стопами превращается в нечто столь жуткое на вид, то Эрик лучше будет держаться подальше от этой штуки.              Двенадцать. Столько лет Чарльз Ксавье прикован к Церебро, день за днем находя новых и новых мутантов для Шоу.              — Зачем?..       — Они нас боятся, неужели не ясно, тормоз? — Рейвен, сидящая за рулем, вновь выглядит миловидной блондинкой. Она одета в военную форму, на ее поясе оружие, он ощущает маленький пистолет у нее под мышкой и нож на щиколотке. — Их цель — истребить всех мутантов, чтобы удержать власть в своих жалких человеческих ручонках.       — Ты, кажется, не питаешь особой любви к человеческой расе, не так ли?       Эрик не то чтобы не понимает девушку, чья естественная форма навряд ли вызывает восторг и расположение окружающих. Но еще вчера он был на восемьдесят процентов человек и лишь на двадцать — предположительно мутантом.       — Любить тех, кто создал проект мирового масштаба такого уровня секретности, что ты даже не увидишь, если у тебя на глазах расстреляют толпу невинных детей лишь за наличие у них гена Х? Тех, кто использует других мутантов в своих поганых целях? Тех, кто заставляет меня и моих собратьев прятаться по углам, шарахаясь от каждого шороха?       — Правительство — не все человечество. Каждый должен иметь шанс самостоятельно выбрать сторону: жить вместе с мутантами или быть против нас.       Эрик не слишком уверен в своих словах, и в глазах Рейвен, наверное, выглядит едва оперившимся птенцом, не понимающим масштаба катастрофы. Но отчего-то ему кажется, что Чарльз Ксавье согласился бы с ним.       Блондинка некрасиво хмыкает, Эрик видит ее отражение в зеркале заднего вида. Это выражение не идет ее миловидному личику, и он слегка морщится от возникающего диссонанса.       — Посмотрим, как запоешь ты, когда озверевшая, испуганная своей беспомощностью толпа набросится на тебя, чтобы задавить. Только потому что ты лучше и сильнее их.       — Я тоже сделал свой выбор однажды. То, что я оказался мутантом, не отменяет того факта, что я принял существование другой расы, будучи еще человеком.       — И как? Это сделало твою жизнь лучше?       Рейвен замолкает, не ожидая ответа, и возвращается к дороге, оставляя Эрика со своими скачущими мыслями, тонущими в хаосе настоящего.              Три часа. Столько времени проходит с момента, когда Эрик меняет один плен на другой.              Они ошибаются, считая, что смогли улизнуть из-под носа Шоу, и попадают в засаду. Кругом лес и пустое шоссе, перегороженное военным кордоном. Они замечают его в темноте слишком поздно, а когда останавливаются — оказываются в окружении. Рейвен матерится, скрипя зубами, их спутники достают оружие, Хэнк тяжело дышит, стискивая большие лапища в кулаки. Эрик чувствует, как по его собственному телу расползается волна страха, а адреналин придает ему сил для предстоящей схватки.       Им нужно уходить, попытаться скрыться в лесу! Но где-то в чаще — снайпер, и раздаются выстрелы. Двое водителей сняты в первые десять секунд, и Эрик успевает увидеть только кровь, брызнувшую на стекла.       Начинается паника. Молодые мутанты, испугавшись, теряются. Кто-то стреляет в ответ, кто-то выскакивает из машины и бежит.       Они покидают автомобиль, отстреливаясь и пытаясь скрыться за корпусом машины. Хэнк в ярости бросается на двоих солдат, подошедших слишком близко. Где-то звучит взрыв гранаты. Вокруг хаос. Ищейки не открывают сплошной огонь: Эрик нужен им живым. И только поэтому у остальных мутантов есть шанс.       Кто-то вызывает ветряной вихрь, переворачивая одну из машин. Мимо Эрика пробегает объятый пламенем солдат, но на краю шоссе лежит как минимум двое убитых мутантов — совсем еще подростки. Меткие выстрелы Рейвен лишают противника преимущества в виде слепящих глаза прожекторов. Эрик тянется к своей силе, ощущает оружие и бронежилеты солдат и отшвыривает противников к их машинам, вырывая автоматы из рук, сдавливая броню и пронзая ноги бегущих острыми лезвиями ножей.       Но он не может остановить летящие в мутантов пули, потому что они не металлические… Кто-то кричит, плачет и стонет. Это смахивает на кровавую бойню больше, чем на честный бой.       А потом он слышит голос, зовущий его.       Рейвен скрылась где-то за другой машиной, парень, вызывающий вихри, пропал из поля зрения Эрика. Он один, и смутно знакомый голос застает его врасплох.       — Выходи, Леншерр! Пока мы не перебили всех, а мы можем, ты знаешь. К тому же у меня есть для тебя кое-что интересное. Тебе понравится!       Эрик думает, что это его шанс. Без лишней крови попасть в логово Шоу! Просто сдаться. Либо действовать по обстоятельствам. Он выходит из укрытия, и стрельба тут же прекращается, никто не хочет ненароком прикончить того, кого ищет Шоу. Что ж, в этом Эрик был прав…       Он стоит напротив того самого мужчины из парка, который шесть лет назад застрелил женщину-невидимку. Страйкер спокоен, будто все происходящее — дело обыденное. Нечто вроде прогулки между вечерним чаем и ужином. Он безоружен.       Он достает из кармана куртки что-то маленькое, поблескивающее в свете еще работающих автомобильных фар.       — Вели своим Икс-шавкам опустить оружие, Эрик Леншерр. Иначе… Думаю, ты знаешь.       В его руке медальон, и Эрику кажется, что кто-то выключил звук. Он ничего не слышит за звоном в ушах. Он знает, что это… чье это…       — Твоя матушка была рада помочь нам в твоих поисках, Леншерр. Будь хорошим мальчиком, не вынуждай нас делать ей больно.       — Отпустите ее, — Эрик шепчет себе под нос, губы еле разжимаются от напряжения, но Страйкер все равно его слышит.       — Ты не понял меня, Леншерр? Я говорю — ты исполняешь, — он делает паузу, давая Эрику несколько секунд на осознание своего бедственного положения: — или… мы будем играть по-плохому.       Он тянется к рации, и это заставляет Эрика разжать пальцы. Сила, готовая вырваться наружу, покорным зверем замирает внутри, подчиняясь его воле.       — Опустите оружие! — он кричит это не своим голосом, не оборачиваясь, не желая встречаться взглядами с теми, кто попал в эту ловушку из-за него.       Они не понимают, что происходит. Не знают, что делать. Рейвен, бросившейся на передовую, почему-то нигде нет… Хэнк лежит у одной из машин, его синяя шерсть почернела от крови, текущей из пулевого ранения в грудь…       — К любому можно найти подход, верно?       Страйкер улыбается, заталкивая сдавшегося мутанта в темный фургон и залезая на переднее сиденье следом. Он протягивает Эрику рацию, и тот словно в тумане слышит срывающийся голос матери.       — Эрик… Ты в порядке? Что происходит?       — Мама, где ты? Тебя не тронули? — они говорят одновременно, и Эрик вцепляется в черный пластик с такой силой, что тот почти трещит под пальцами. Будто это может помочь защитить мать от тех, чьи щупальца власти протянулись гораздо дальше, чем Эрик может себе представить.       — Я не знаю… Эти люди не…       Страйкер вырывает рацию из его рук, не давая ответить.       — Достаточно. Тебя ждут веселые приключения, мутант.       Дуло пистолета смотрит прямо в лицо Эрика, и странная звуко-силовая волна вырубает его почти безболезненно. Третий раз за последние сутки.              Двое. Двое его самых близких людей пострадали только потому, что Эрик из тех, кто под влиянием эмоционального порыва совершает глупости. Он не должен был использовать свою силу на базе, не разобравшись. Не должен был выходить к Страйкеру, решив, что это хорошая идея… Хэнк остался лежать на земле, раненный и беспомощный, в окружении врагов. А его мать в плену у людей, для которых убивать и калечить — способ заработать на хлеб.       Он думал, что, попав в секретное логово Шоу, сразу узнает, что к чему, что сам Шоу, осчастливленный его появлением, спустится и расскажет о своих планах на его мутацию. Но часы тикают, а ничего не происходит.       Черно-белый экран показывает квартиру, где пара человек с оружием сторожат его мать, пытающуюся что-то привычно делать по дому. Эрик не может ей помочь, не может покинуть это место. Объектив камеры следит за ним круглосуточно, не оставляя шанса на фокусы.              — Одно подозрительное движение, Леншерр. И твоя матушка начнет переезжать к тебе в камеру. По кускам.              Только через сутки после пленения его допрашивают, не стесняясь применять физическую силу.              — Наш дражайший телепат не в ладах с твоей мутацией. Можешь сказать ему спасибо за то, что мы вынуждены причинять тебе боль.       Эрик плюет ему под ноги кровавой слюной.       — Ваши тычки просто детские игры по сравнению с телепатической атакой.       Эрик смеется, слушая их вопросы. Да что с него спрашивать? Боже, серьезно? Может, он попал в какое-то реалити-шоу, в котором ему забыли объяснить правила? Сначала Люди Икс, теперь Шоу… У Эрика на лице написано, что он опаснейший шпион среди людей и мутантов?              Один.       Что, если у него всего лишь один выход?       Металлокинез нащупывает толстую пружину внутри матраса, прямо на уровне его шеи. Одно молниеносное движение — он даже не почувствует боли. К тому времени, когда они обнаружат, что он истек кровью, будет уже поздно. Шоу не получит его дара, они отпустят его мать за ненадобностью, и да, больше никто не пострадает из-за его глупости.       А не глупость ли эта мысль?       Эрик поворачивается на другой бок и утыкается взглядом в серую стену.       Шоу, Страйкер… Бесполезно бороться против них. Они всего лишь части системы, в то время как он — один.       «Ты не один, Эрик».       Голос раздается в его голове так отчетливо, будто телепат стоит у Эрика за спиной, и он, встрепенувшись, вскакивает на постели. В коридоре слышится странный скрип, который становится все ближе, и Эрик чувствует, что это что-то металлическое.       Щелчок замка. Ручка поворачивается, и дверь с легким шорохом распахивается.       — Здравствуй, Эрик.       Инвалидное кресло. Странная мешковатая одежда, скрывающая фигуру. Каштановые волосы до плеч, аккуратно расчесанные, но не слишком ухоженные. Заостренные черты худого лица прибавляют лишние годы. Тонкие губы изогнуты в приветственной улыбке. Карие глаза рассматривают его с интересом.       — Мы знакомы? — Эрик пристально смотрит на женщину в инвалидной коляске. Он бы не забыл кого-то, вроде нее.       — Можно сказать и так.       Она молчит, будто ждет, что Эрик вот-вот догадается, и он, не выдержав, снова спрашивает:       — Кто ты, черт возьми?       — Я Чарльз Ксавье. Мы с тобой уже общались.       Она касается двумя пальцами своего виска, и сбитый с толку Эрик слышит в голове знакомый мужской голос: «Здесь. В твоем разуме».       При встрече с телепатом Эрик должен был хватать его в охапку и, ломая все металлические преграды на своем пути, утаскивать прочь, лишая Шоу главного секретного оружия. Но все, что Эрик может сделать, пялясь на женщину в инвалидном кресле, так это сказать:       — У тебя проблемы с половой идентификацией или твои родители очень хотели мальчика?       — Фу, как грубо с твоей стороны, мой мальчик. Я думал, лечение в психиатрической клинике сделало тебя толерантным к людям с особенностями.       Эрик дергается, словно от удара током, и непроизвольно делает шаг назад. Он так шокирован заявлением внезапного гостя (гостьи?), что не замечает, как в коридоре появляется еще один человек. Высокий рост, отглаженный серый костюм с иголочки, все то же холеное лицо с цепким взглядом черных глаз и противной улыбкой. Кажется, будто Эрик и не выходил из врачебного кабинета клиники. Только проседь на висках и новые морщины на лбу выдают возраст мужчины.       — Шоу…       — Для тебя, мистер Шоу, дорогой, — он входит в комнату и кладет правую ладонь на ручку инвалидного кресла. Женщина больше не смотрит на Эрика, ее взгляд опущен в пол, а губа нервно закушена. — И тебе бы стоило извиниться перед Мойрой. Она лишь благосклонно позволила воспользоваться своим телом, чтобы ее брат смог увидеть тебя. Того, кто в скором времени даст ему неограниченные возможности. Мы с Чарльзом очень рады твоему появлению здесь. После стольких лет… Верно, Чарльз? — рука опускается на худое плечо и стискивает его в ожидании ответа.       Эрик видит, как женщина сжимается от его прикосновения, но лишь на секунду. А потом поднимает на Эрика взгляд, в котором горит отчаянная решимость человека, которому больше нечего терять.       Женские губы еле шепчут:       — Да…       Мужской голос в голове Эрика почти звенит от напряжения:       «Е2.Е4. Белые объявляют войну. Ты со мной?»       Взгляд Эрика ровный и уверенный, как у человека, который наконец нашел то, что искал очень долго.       «Две фигуры против одного говнюка? Я согласен».       — Да пошел ты.       Шоу смеется.       — Ты забавный малый, Эрик. Я рад, что именно ты обладаешь столь редким и ценным даром. Думаю, с кем-то другим это было бы не так интересно.       Мужчина берется за ручки кресла и выкатывает Мойру в коридор, а потом манит Эрика за собой.       — Идем, Эрик. Я покажу тебе твой новый дом.       Вопросы роем крутятся в голове Эрика. Из чистого упрямства хочется остаться на месте, плюнуть под ноги смеющемуся мерзавцу и напоследок все же вонзить себе пружину в горло. Он успеет увидеть разочарование на его лице.       «Просто пойдем. Я не смогу говорить с тобой на расстоянии…»       Это уже аргумент.       Он с неохотой идет следом, слегка прихрамывая на поврежденное во время допроса колено. Взгляд Мойры-Чарльза сочувствующий, но она ничего не говорит.       — Ох, наверное, я должен извиниться за столь негостеприимное поведение моих помощников, — Шоу небрежно машет на разбитую губу Эрика и синяк на скуле. — Но это всего лишь небольшая предосторожность. Мы должны были убедиться, что ты не представляешь из себя больше, чем нам необходимо.       Эрик хмыкает:       — То есть того, что у вас есть мутант, читающий мысли, недостаточно?       Они идут по серому коридору с множеством неприметных дверей к лифту. Здесь нет окон, только стальной свет дневных ламп. Грузовой подъемник открывает перед ними свою пасть, и Шоу закатывает инвалидное кресло внутрь.       — Я думал, Страйкер объяснил тебе суть нашей маленькой проблемки, Эрик…       «Он не знает…» — голос Чарльза шепчет в голове Эрика, хотя в этом явно нет нужды. Мойра смотрит на него снизу вверх.       — Чарльз не может проникнуть к тебе в голову, вот в чем проблема. А посему пришлось воспользоваться старым добрым способом, он, знаешь ли, еще никогда не подводил. Без всяких там псионических штуковин.       В здании четыре этажа наверху и два подземных — Эрик машинально отмечает это, глядя на кнопочную панель в лифте.       — Почему? — Эрик смотрит на Шоу, а потом на женщину в кресле.       — Пусть он сам тебе объяснит. Чарльз.       Мойра нервно теребит плед, которым накрыты ее ноги. Но прежде, чем она начинает говорить, лифт прибывает на место, выпуская их в освещенный осенним солнцем коридор.       — Все дело в особенности магнитного поля твоего мозга. Твои нейроны как будто работают на защищенном канале, и это блокирует мои псионические волны. Даже усиленные Церебро.       «Какого хрена? Мы же разговариваем с тобой сейчас?»       Эрик надеется, что выражение его лица никак не выдает Шоу то, что пленник ведет с Чарльзом двойной диалог. Он пытается не отвлекаться от их беседы, но когда они проходят мимо гостиной, то вынужден прослушать ответ Чарльза.       — Как это понимать? — его вопрос обращен к Шоу, в пустоту и немного к тем, кто собрался в гостиной. Или, точнее, назвать это комнатой отдыха.       Несколько человек оборачиваются на его вопрос и здороваются с Шоу. Старик, жующий печенье, с интересом рассматривает Эрика через свои огромные очки. Седовласая бабуля, божий одуванчик, приветственно машет ему рукой со словами: «Здравствуй, Стивви. Ты ко мне?» Парень, страдающий, видимо, от врожденного заболевания ЦНС*, скрученный в кресле, продолжает равнодушно смотреть в телевизор, по которому идет бейсбольный матч. Женщина в цветастом халате с безумным взглядом обкусывает ногти, следя за игрой и что-то бормоча под нос.       — О, это всего лишь подопечные нашего заведения. В чем дело? Никогда не видел больных стариков и инвалидов? — Шоу ловит его ошарашенный взгляд и закатывает глаза: — Совсем забыл сказать. Добро пожаловать в «Вестчестерский пансионат для людей с ограниченными возможностями». Знаешь, все эти толерантные направления последних лет вынудили убрать слово «инвалиды» из названия. Но, думаю, суть от этого несильно поменялась.       Шоу толкает коляску дальше, оставляя застывшего Эрика позади.       Он вдруг начинает ощущать запах лекарств и моющих средств, который отчего-то не почувствовал раньше. Из ближайшей палаты выходит медсестра с медицинским лотком, а следом за ней нянечка катит инвалидное кресло с пожилой женщиной. Работники здороваются с Шоу и Мойрой, будто знают их давным-давно. И Эрик понимает, что так и есть. Это место… Он ведь слышал о нем и не однажды. «Дом, в котором старики и инвалиды находят свой приют. Основан на пожертвования благотворительного фонда!» — гласили заголовки газет.       В памяти всплывают серые стены клиники, где он провел около месяца своей жизни, вонь хлорки и всклокоченные медбратья, пытающиеся управиться с буйными подростками; крики пациентов, бьющихся в психозе о стены; запах пресной овсянки, которой их кормили под лозунгом здорового детского питания. Это место выглядит приличней: какой-то богач отдал свой особняк на благо государства. Но в мыслях Эрика оно смердит болезнью и одиночеством тех, кто заперт в нем навсегда…       «Не думай об этом. Им неплохо здесь на самом деле».       Голос Чарльза выводит его из ступора, и Эрик обнаруживает, что Шоу ждет его возле одного из кабинетов. Он нагоняет своих спутников.       «Это все какая-то ебаная херня, Чарльз. Я жду объяснений этого дерьма».       «Для преподавателя в колледже ты не слишком культурен…»       Эрик поражен тем, что слышит в голосе Чарльза добродушную насмешку. Он не уверен, что был бы способен хоть на какой-то юмор после двенадцати лет рабства в лапах психопата.       «Я в своей голове и говорю в ней, как хочу. У меня шок — имею право».       Они входят в кабинет с табличкой «Психиатр», и Эрику кажется, что у него дежавю. Шоу оставляет Мойру-Чарльза предоставленным самому себе и садится в кожаное кресло за стол. Эрик остается стоять столбом у двери. В его голове каша из чувств и мыслей.       — Я уже и забыл, в какое смятение может привести кого-то это место. У нас давно не было гостей.       — Даже не знаю, плохо это или хорошо, — Эрик и в самом деле не знает. Означает ли это то, что Шоу давно не ловил мутантов, или то, что все пойманные уже мертвы?       — Для тебя — без разницы. Садись.       Эрик садится в ближайшее кресло и чувство дежавю усиливается. Вот он перед доктором Шоу, и тот спрашивает: что Эрик видел. Черт возьми… Уже тогда он разыскивал мутантов, а Чарльз, очевидно, был подключен к Церебро, или еще…       «Еще не был».       Эрик поднимает взгляд на Мойру, и та быстро поворачивает голову к окну.       — Зачем я здесь? Я хочу знать… — Эрик запинается, но заставляет себя продолжить: — Что стало с мутантами из отряда Икс.       — Действительно? — взгляд Шоу холодный и острый, проникающий в душу. Улыбки больше нет на его лице. — Мне показалось, что ты был не слишком заинтересован в судьбе своих собратьев по несчастью, когда Страйкер показал тебе это.       Медальон матери с тихим стуком падает на столешницу, и Шоу толкает его к краю, в сторону Эрика. Тот непроизвольно дергается, и цепочка сама прилетает к нему в раскрытую ладонь. Сердце опять пускается в пляс, и руки холодеют от страха.       — Прекрасно! Твоя способность управлять своим даром растет не по дням, а по часам. Всегда думал, что намучаюсь с ребенком, когда найду подходящего. Даже к лучшему, что двенадцать лет назад я счел тебя недостойным внимания. Ума не приложу, что делал бы с двумя сопляками… — Шоу косится на Мойру и откидывается на спинку кресла.       На его лице читается самодовольство, когда он смотрит на Эрика, сжимающего медальон и стискивающего зубы. Мойра выглядит несчастной.       — Богом клянусь, если с моей матерью…       — Бога нет, и ты в него не веришь, мой мальчик. Я знаю, — Шоу подается вперед, и сейчас он похож на коршуна, который нацелился на беспомощную добычу. — Твоя мать будет в моих руках столько, сколько мне будет нужно. Чтобы ты был послушным и полезным для меня. Она будет жива до тех пор, пока ты будешь работать на благо нашего славного мира, Эрик.       — Благо? Ты убиваешь, пытаешь и лишаешь людей свободы и права выбора! О каком, интересно, благе идет речь? — Эрик вскакивает, не в силах усидеть на месте.       Его сила поднимается внутри, словно огненная лава в жерле вулкана. Она готова выплеснуться через край и оплавить все это место к чертям, вместе с его хозяином.       — Эрик! — Мойра дергается в кресле, протягивая к нему руку. На ее лице испуг, и в голове Эрика звенит чужой страх.       — Ты тупоголовый мальчишка, который о существовании мутантов узнал четыре дня назад. Мутанты — изъян на лике нашей планеты. Уродство, которое нужно прикрывать паранджой. Болезнь, которая поразила человеческую расу. И я тот, кто нашел от нее лекарство. Правительства всех стран заключили договор почти тридцать лет назад, когда был пойман первый мутант. Договор, об истреблении тех, чьи способности выходят за рамки человеческих. И я был тем единственным человеком, который нашел способ не дать проблеме разрастись до мировых масштабов.       Шоу выглядит так, будто готовил эту речь всю свою жизнь. А может, так и есть — столько лет репетировал, да все не перед кем было выступить…       — Рано или поздно люди все равно узнают правду. Я видел мутантов, когда был ребенком…       — Ты видел их только потому, что предыдущий телепат был куда слабее Чарльза.       Эрик бросает на Мойру короткий взгляд, и та виновато тупит глаза.       — Найдутся другие, на кого не подействует ваша хваленая машина. Кто-нибудь однажды раскроет миру правду. Власть никогда не задерживается в одних руках надолго. В конце концов, я не тот, кто останется в стороне, когда выберется отсюда.       Губы Шоу расплываются в отвратительной улыбке, и Эрик слышит этот кошмарный звук, от которого хочется засунуть в рот два пальца и избавиться от завтрака. Шоу смеется над ним. Опять. Словно Эрик все еще тот маленький мальчик, отчаянно пытающийся доказать врачебной комиссии, что он не сумасшедший.       — Забавный Эрик. Ты говоришь шаблонами и смотришь в прошлое. В то время как у меня уже давно есть план нашего чудесного будущего, в котором таким, как вы, нет места на Земле. Для того ты мне и нужен, Эрик. В одном ты прав. Наша «хваленая машина» несовершенна. И ты будешь тем, кто сделает ее механизм идеальным.       Шоу вдруг вскакивает с места и подходит к Мойре со спины, осматривая ее, будто подопытную крысу. Она и есть подопытная крыса, в общем-то. Как и Чарльз, как и Эрик сейчас. В руках Шоу.       Он вдруг начинает гладить Мойру по волосам, и Эрик видит, что ей приходится приложить усилия, чтобы не вжать голову в плечи и не увернуться. Металл почти звенит вокруг от напряжения.       — Бедняга Чарльз попал ко мне в руки, когда его дар еще не был столь совершенен, как мне бы хотелось. Но телепаты его уровня — огромная редкость, как и металлокинетики, вроде тебя. Так что этого было достаточно, чтобы Церебро заработало в десяток раз эффективней, чем когда к нему была подключена Эмма. Старушка Эмма… — голос Шоу на секунду наполняется наигранной ностальгией, и он треплет Мойру по волосам, словно собаку. — Она сгорела слишком быстро. Просто у нее не было мотивации, не было возможностей, которые я дал Чарльзу. Но этого все равно недостаточно, чтобы сделать его дар полноценным, — пальцы Шоу сжимаются, заставляя Мойру запрокинуть голову вслед за его рукой, и Эрик дергается, не зная, чего ожидать от человека, решившего поиграть в Бога.       «Все хорошо. Не надо, Эрик».       — Я так долго ждал этого дня, Чарльз. Когда с твоей помощью моя власть над этим миром, наконец, станет совершенной.       Мойра только поджимает губы, на ее глаза наворачиваются слезы от боли, но она стоически молчит, и Шоу отталкивает ее голову.       — Тебе стоит быть на месте твоих пациентов, Шоу. Ты больной на всю голову псих с манией величия.       — Между мной и психами большая пропасть, Эрик. Размером с целый мир, которым я управляю с помощью Чарльза. А теперь и ты станешь новым винтиком в моем отточенном механизме.       Лицо Эрика каменеет от злости и упрямства. Металл в комнате начинает звенеть, и кресло Мойры вибрирует от того негодования, которое прорывается наружу вместе с даром Эрика.       «Не спорь с ним, Эрик! Ты должен просто согласиться. Твое упрямство может обернуться неприятностями. Прошу, доверься мне!»       Но Эрик не может послушать его совета. Нет. Его снова пытаются встроить в какую-то больную, нездоровую систему, как необходимый элемент. Сначала он был поломанным элементом — ненормальный шизофреник со странностями. Потом кем-то, кого починили и поставили на место, — полезным членом общества, примерным сыном, другом. И теперь Шоу, тот, кто однажды сломал его, возводит его дар в статус совершенной детали великого механизма, который оставляет за собой кровавый след уже второе десятилетие. И всем плевать на мнение самого Эрика, на самого Эрика. Важно, чтобы он был на своем месте, послушный системе, частью которой является.       — Черта с два я буду участвовать в этом дерьме.       Весь вид Шоу говорит о том, что ответ Эрика был самым ожидаемым событием сегодняшнего дня.       — Так просто говорить, когда на кону стоят абстрактные жизни и судьбы абстрактных людей. Какие-то мутанты, человечество, мир. Слова, которые говорят обо всем и ни о чем конкретном, верно?       Кто-то стучит в дверь, и Шоу разрешает войти. Мужчина в одежде медбрата передает ему сверток и молча уходит. Эрик даже не смотрит на гостя, он буравит взглядом Шоу в надежде просверлить дыру в его голове. Мысль о том, что он может прикончить ублюдка прямо сейчас, ввинтив в его голову да хотя бы эту перьевую ручку, назойливой мухой жужжит у лба. И только женщина с разумом телепата в голове напоминает Эрику о том, что Шоу не единственный участник всемирного антимутантского проекта.       — Я знал, что ты не согласишься, мой мальчик. Чарльз тоже сопротивлялся, когда впервые попал ко мне, — Шоу бросает веселый взгляд на Мойру, и Эрик видит страх на ее лице. Не просто страх перед тем, кто держал ее и Чарльза в плену много лет. Но перед воспоминаниями о том, на что способен этот человек…       — И именно поэтому я велел своему помощнику сделать для тебя небольшой подарок, который напоминал бы тебе о том, что на одной чаше весов лежит твое согласие, а на другой — жизнь твоей матери.       Шоу швыряет сверток Эрику под ноги, и тот отшатывается назад, хватаясь за стену. Мойра зажимает рот рукой, сдерживая вздох, и в голове у Эрика гудят чужие страх и сожаление. Его сила взвивается и опадает, отпуская все металлические предметы. Ноги делаются ватными, и комната слегка едет.       На полу, в холщовой, перепачканной кровью тряпке отрубленная кисть с тонким серебряным кольцом на среднем пальце. Тем самым, которое Эрик подарил матери на ее день рождения.       За спиной у Шоу загорается экран монитора, и Эрик сквозь морок перед глазами видит их квартиру, и мать, лежащую на диване, с забинтованной рукой…       — Не волнуйся, ей оказали квалифицированную помощь. Она будет жить. Нам ведь нельзя терять такого ценного человека, как Эдди Леншерр, правда?       Эрик почти не слышит слов Шоу. Его трясет от осознания, что эти твари посмели причинить его матери боль, пока он, находясь за километры от нее, не мог сделать ничего, чтобы ей помочь.       — Вижу, ты впечатлен, мой…       — Зачем ты это сделал?! Он бы согласился! Я бы уговорил его! — Мойра кричит, и Эрик дергается от ее крика, забыв вообще, что, кроме Шоу, здесь есть кто-то еще.       — Чарли, Чарли. Конечно же, Эрик согласится. Без всяких уговоров и просьб. Потому что если он откажется, сбежит или попытается сделать что-либо еще, что помешает моему плану, его мать будет мучиться очень и очень долго.       Эрик смотрит на Шоу. Их взгляды встречаются. Один — насмешливый и властный, второй — полный отчаянной злости.       — Я дам тебе время подумать, Эрик. Пообщаться с Мойрой. Я думаю, ей есть что тебе рассказать. И когда я вернусь, тебе лучше принять верное решение, потому что я не тот, кто объясняет дважды. А твоей матери будет не слишком удобно жить без обеих кистей рук или, скажем, без одной стопы?       Эрик взвивается. Ему кажется, что у него внутри не кровь, а огненная лава. И весь металл в комнате тут же начинает стекать на пол, не выдерживая этого жара. Он подлетает к Шоу, хватая его за шею и невнятно рыча. Все, чего ему хочется — убить эту тварь, стереть с его лица эту проклятую улыбку, разорвать его горло зубами, если понадобится. Мойра вскрикивает: ее кресло наклоняется, и она почти падает, но Эрик не видит этого. Он останавливается только тогда, когда понимает, что Шоу держит в руке рацию и жмет на кнопку, а на экране за его спиной мужчина в черном хватает его мать за лодыжку и тянется к кинжалу.       Эрик разжимает руки неимоверным усилием воли, и Шоу довольно ухмыляется, глядя на то, как он тяжело дышит, словно загнанный зверь, и пытается обуздать свою силу. Мойра держится за столик, чтобы не упасть на пол окончательно: правое колесо ее кресла совсем погнулось, но мужчины смотрят только друг на друга.       — Я вернусь ровно через час и с превеликим удовольствием отвечу на все твои вопросы. А пока наслаждайтесь обществом друг друга. И тебе, Эрик, лучше поторопиться с принятием решения, ведь выбора у тебя особо нет.       Шоу выходит из кабинета, захлопнув дверь. Эрик продолжает стоять на месте. Он дышит так глубоко, что у него начинает кружиться голова. А может, она кружится от осознания, что только что его мать чуть не покалечили во второй раз, потому что он не смог сдержать свой гнев?       Спаситель мутантов… Убийца мутантов… Он всего лишь преподаватель генетики в колледже, всего лишь тот, кто полжизни считал себя больным, а еще часть — искал доказательства того, что это не так. Та ночь в парке навсегда осталась в его разуме кровавым следом жестокой действительности, о которой он тогда еще ничего не знал. Но чувства и воспоминания притупляются, как условный рефлекс затухает, если не получает подкрепления.       Он неосознанно трет пальцы, чтобы вспомнить ощущение еще теплой, густеющей крови убитой мутантки. Но ничего не чувствует. Только липкий пот на подушечках, напоминающий о том, где он и что только что случилось. Ему больше не нужны воспоминания, чтобы верить в существование мутантов и группировки Шоу, которая охотится на них. Теперь он часть этой истории. И он так же беспомощен, как и тогда, в парке.       — Эрик. Пожалуйста, слышишь меня?       Голос Мойры дрожит, и Эрик заставляет себя оторвать взгляд от монитора. Мужчина в черном отошел от его матери, оставив ее в покое.       Мойра почти съехала с кресла, и Эрик слабо шевелит пальцами, заставляя металл вернуться в его привычную форму, чтобы женщина могла сесть.       — Спасибо.       Он смотрит на ее неуклюже подогнутые ноги, с которых съехал плед. И вдруг понимает, что одной стопы у нее нет. Но прежде, чем он успевает убедиться, Мойра накидывает плед обратно, скрывая свою травму.       Они встречаются взглядами.       — Не сопротивляйся ему. Сопротивление делает только хуже. Ты должен согласиться — ради своей мамы, Эрик. Он все равно сломает тебя… — голос Мойры срывается, и Эрик чувствует, как его накрывает безысходность ситуации.       Он вынужден замереть, чтобы не выдать себя, когда голос Чарльза звучит в его голове. Потому что в кабинете Шоу тоже висят камеры, и он уверен, что психованный ублюдок наблюдает за ними…       «Мне так жаль, что это случилось с твоей мамой, Эрик. Прости, я ничем не могу помочь ей… У нас мало времени. Шоу не оставит нас наедине надолго. Он не доверяет мне, хотя и уверен, что я не могу использовать свою телепатию на тебе».       — Это… Он сделал это с тобой? — Эрик кивает на ее ноги. Он вынужден что-то сказать, потому что его молчание затягивается.       Мойра кивает и отворачивается к окну, закусив губу.       «Слушай меня внимательно. Шоу хочет подключить тебя к Церебро. Неважно зачем. Ты сможешь взломать машину изнутри, если впустишь меня в свой разум, убрав барьер…»       «Что? Барьер? Но ты и так говоришь со мной!»       «Я могу общаться с тобой только тогда, когда ты пользуешься своей силой или готов вот-вот ее применить. Твое магнитное поле меняется и впускает меня. В здании с Церебро у тебя не будет возможности выпустить свой дар. У Шоу есть сыворотка, он вколет ее тебе, чтобы подавить силы перед подключением. Но это не все. Церебро для меня — слепая зона. Я не могу использовать телепатию в радиусе двухсот метров от него. Когда тебя подключат к машине, ты должен быть открыт для меня. Это единственный момент, когда я смогу к тебе подключиться и когда ты сможешь взломать машину с моей помощью. Если ты не откроешься мне, если мы не успеем… Машина возьмет власть над твоим металлокинезом в своих целях, ты уже не сможешь управлять своей силой, и твой разум больше не будет принадлежать тебе. Нельзя проникнуть в то, чего не существует, Эрик…»       Эрик ходит туда-сюда, рассматривая стеллажи с книгами, и то и дело возвращается блуждающим взглядом к экрану. Он вслушивается в голос Чарльза в голове и не может разорваться между телепатическим и реальным контактом с Мойрой.       «Это все звучит, как выигрыш в чертову лотерею! Один шанс на миллион, что все пойдет по нашему плану, похожему на собачье дерьмо! Как я должен открыть тебе разум?!»       «Я слишком долго ждал этого шанса, мой друг, чтобы его прошляпить… Ты должен будешь…»       Голос вдруг исчезает, и Эрик невольно останавливается, уставившись невидящим взглядом в лежащую на полу кисть. Сердце сжимается при мысли о матери, напуганной и страдающей от боли в плену у этих ублюдков.       «Чарльз?»       — Вы Эрик Леншерр?       Эрик резко поднимает голову и смотрит на Мойру. Та смотрит на него в ответ внимательным, колючим взглядом. Ее губы недовольно поджаты, и пальцы аккуратно разглаживают одеяло на коленях.       — Да. Я… Чарльза здесь уже нет, верно?       Женщина зло вздыхает.       — Нет. Он пропал. И судя по тому, что это случилось раньше оговоренного времени, это произошло против его воли.       Эрик чувствует, как по спине бегут мурашки. Раскрыли? Их план раскрыли даже до начала его реализации? Но в памяти тут же всплывают слова Чарльза: «Шоу не оставит нас наедине надолго». Так и есть, скорее всего, он просто отключил Чарльза от тела его сестры с помощью Церебро.       — А ты… Разве ты… Ммм, не осознаешь, что происходит, когда Чарльз в твоей голове?       Мойра фыркает и горько усмехается.       — Слава богу, нет. Иначе я бы просто свихнулась: невыносимо постоянно жить с чужим голосом в голове. Мне этого и в детстве хватило.       Ее взгляд невольно цепляется за отрубленную кисть на полу, и ее лицо тут же меняется.       — Чье это? Кого-то из твоих близких? Шоу шантажирует тебя? — она пытается рассмотреть руку, вытягивая шею, и Эрик заслоняет кровавый сверток собой. Ему неприятно ее внимание.       — Моя мать в плену у пособников Шоу. Он хочет, чтобы я помог ему с Церебро.       Эрик не знает, что именно Мойре известно о планах Чарльза, и он решает ничего не говорить.       — О, ясно. Чарльз писал о тебе. Что ты металлокинетик.       Она вдруг понимает, что в комнате половина металлических вещей явно выглядит не так, как им положено. Ручки на столе расплылись застывшими лужицами, торшер в углу погнулся, и занавеска висит на одной уцелевшей прищепке.       — Да, это так. Чарльз писал тебе? Письмо или как?       Эрик не знает, о чем говорить с этой женщиной. И это довольно странно, если учесть, что они разговаривали последний час друг с другом. Он словно находится среди психов. Впрочем, так оно почти что и есть.       — Письмо? Нет, конечно. Чарльз ведь постоянно подключен к этой чертовой машине. Не уверена, что его собственные руки еще помнят, как писать. Он оставляет записки, когда находится в моем теле, — Мойра хмурится, и, несмотря на вызов в ее голосе, Эрик понимает, что ей больно думать о брате.       — Ты знаешь, где его держат? Где находится Церебро?       Женщина поднимает на него удивленный взгляд и вдруг истерично смеется. С каждой секундой Эрик чувствует себя все неуютнее.       — Где? Думаешь, сможешь освободить его или что-то вроде того? О, нет-нет, даже не думай. Чарльз ведь сам не хочет этого.       — Что? — Эрик выглядит растерянным. Что несет эта женщина?       — Он добровольно согласился помогать Шоу, ты не знал? Вместо того, чтобы прекратить все это. Смерти мутантов, свои мучения… мои страдания. Чарльз за всех решил, что такая жизнь лучше, чем смерть. Все ждал своего спасителя, был уверен, что кто-нибудь однажды придет и освободит его от машины, — в ее голосе злость мешается с болью и обидой.       — Тебя взяли в плен вместе с братом, чтобы шантажировать его, верно? Это из-за Шоу ты в кресле?       Губы Мойры дрожат, и на глаза наворачиваются слезы.       — Шоу — псих. Ему нравится власть и нравится мучить других. Он одержим своей идеей оздоровления человечества с помощью убийства. Он пойдет на все ради своих целей, — она поднимает на Эрика взгляд, позволяя слезам скатиться по впалым щекам. — И да, отвечая на твой вопрос, он взял меня из-за Чарльза. Из-за него я лишилась своих ног и свободы. Я здесь уже давно лишь как сосуд для разума Чарльза, чтобы он не свихнулся в Церебро. Чтобы мог на несколько часов в день становиться обычным человеком, учиться, читать, общаться с другими людьми.       Эрик смотрит на плачущую женщину с сочувствием. Шоу сказал: «Так просто говорить, когда на кону стоят абстрактные жизни и судьбы абстрактных людей». И Эрик сейчас понимает это как никогда. Он слишком слаб для того, чтобы быть героем, который спасет всех мутантов планеты. Но у него достаточно сил, чтобы сделать все для спасения конкретных людей: его матери, Чарльза с сестрой, Хэнка и Рейвен, которые, возможно, выжили и ждут его дальнейших действий. Он должен сделать все не для планеты Земля, а для тех, кто нуждается в его помощи прямо сейчас.       Он опускается на колено перед Мойрой и берет ее за руку. И мысленно просит у нее прощение за то, что вынужден сказать:       — Ты должна держаться ради брата. Ради нас всех, — произносит Эрик, и она смотрит на него с отчаянной злостью. — Там, за стенами, есть мутанты, которые сделают все, чтобы остановить Шоу. Мы просто должны ждать. У нас нет выбора.       Мойра наклоняется к нему, и они почти соприкасаются лбами. Ее глаза, смотрящие исподлобья, горят от гнева, и она почти рычит.       — Тот человек, ради которого ты соглашаешься на сделку с Шоу, будет страдать так же, как я. Никто не спасет вас с Чарльзом. Ты лишь продлишь наше мученье. У тебя есть один выход. Один шанс остановить все это. Только один, — она наклоняется к его уху и шепчет, будто стараясь вбить каждое слово в его разум: — Убей Чарльза Ксавье.