Две стороны одной монеты

      Эрик понимает, чего не хватает в ощущениях, когда в его голове шальной мыслью проскальзывают слова Мойры: «Один шанс остановить все это. Только один… Убей Чарльза Ксавье». Металл не отзывается на зов. Тело слишком легкое, будто пустое, без способности, и он дергается на очередной ступеньке. Но, обернувшись, встречается с ухмыляющимся взглядом Шоу. Конечно, он бы никогда не пошел на напрасный риск.       — Зачем я здесь? — они останавливаются на лестнице, но Шоу подталкивает его в плечо.       — Не бойся, малыш Эрик. Моим ребятам надо провести кое-какое обследование, прежде чем подключить тебя к машине.       Ну конечно…       Эрик скрипит зубами, глядя на ждущих внизу людей в белых халатах. Откуда-то прикатывают медицинское кресло, похожее на те, что стоят в донорских центрах. Весь первый этаж заставлен оборудованием: мониторы с диаграммами, консоли управления, рычаги, тихо гудящие процессоры, блоки питания… Через каждые пару метров на стене висят камеры, два выхода: центральный и запасной. Узкие окна под самым потолком, пропускающие слишком мало света. Эрик силится разглядеть хоть что-нибудь, но видит лишь серое небо, затянутое дождевыми облаками.       Эта комната выглядит крайне удручающе. Единственное белое пятно в серо-стальном интерьере — больничная койка. Увы, это отнюдь не радует.       — Что ж, познакомьтесь, мальчики. Вам ведь творить наше будущее. Не ваше, конечно.       Эрик и Чарльз бросают на Шоу полные презрения взгляды, и он усмехается в ответ.       — Сэр, все готово. Мы можем взять анализы и провести необходимые тесты прямо сейчас, — молодой парень в халате и очках выступает вперед. Он делает вид, что мутантов вовсе нет в этой комнате.       — Я бы хотел сначала услышать отчет. На Эрика у вас еще будет время.       Шоу идет куда-то к мониторам, и вся стайка медиков-ученых увивается за ним, побросав приборы и оставляя Эрика наедине с их пока что единственным пациентом.       Они смотрят друг на друга, наверное, целую минуту, разглядывая словно диковинку. Чарльз Эрика уже видел. А вот Эрик никак не ожидал такого.       — Тебя молодильными яблоками кормят? Дашь телефон диетолога?       Он думает, что найдет Чарльза чуть ли не на смертном одре. Состарившимся раньше срока, седым или, может быть, облысевшим, иссохшим, с лицом, превратившимся в маску…       Он хоть и рад, но все же удивлен увиденному. Даже Мойра, как ему кажется, выглядит хуже.       — В больном теле не может быть разума, способного поддерживать работу Церебро. Он хорошо позаботился о том, чтобы я не умер от инфекций или застойной пневмонии.       Эрик готов поклясться, что чертов телепат выглядит даже моложе своего возраста. Если бы не бледность человека, который давно не видел солнца, и кучи проводов, тянущихся к его голове, рукам и груди, можно было подумать, что он просто прилег отдохнуть.       На двенадцать лет…       Тяжелый шлем нависает над его лбом. Идущие от него электроды теряются в растрепанных волосах Чарльза. Эрик видит, что они впиваются под кожу на его висках и в районе челки.       Он смотрит на бесцветный раствор в капельнице.       — Это лекарство было сделано на основе генотипа одной мутантки. У нее была хорошая регенерация, замедленное старение. Мне вводят это раз в пару недель, чтобы я был как новенький. Правда, это все равно не поставит меня на ноги. Не уверен, что смог бы вспомнить, как ходить.       Чарльз не отрывает взгляда от лица Эрика, будто пытается проникнуть в его разум. Эрик не ощущает контакта. Он не уверен, что стоит сказать на услышанное, и продолжает стискивать пальцами боковой бордюр кровати.       — Шоу изобрел эликсир вечной молодости и тратит его на то, чтобы уничтожить половину населения Земли…       Губы Чарльза расплываются в бледной, грустной улыбке.       — Похоже на то. Но мутанты составляют далеко не половину жителей планеты. Нас куда меньше…       Эрик осматривал системы снова и снова, бегая взглядом по проводам и мониторам. Люди в халатах все еще толпятся вокруг Шоу, что-то докладывая. Остальные не отрываются от работы, продолжая пялиться в мониторы. Будто это место — обычный офис или центр управления… Будто на кону не стоят тысячи жизней.       — Ты… Сейчас тоже видишь их всех? Церебро работает? — Эрик тянется было к шлему, но останавливает себя на полпути, не решаясь прикоснуться к проклятой машине.       Чарльз жадно следит за каждым его движением.       — Да. Я постоянно на связи. Когда я вот так бодрствую или нахожусь в теле Мойры, это как будто разорваться на две части. Одна продолжает беспрерывную работу, вторая пытается быть обычным человеком. Но каждые пятнадцать минут я докладываю о найденных, если таковые есть, — он шевелит рукой, разворачивая кисть ладонью вверх. Из его вен торчат трубки, ухоженные и прочные, вшитые в кожу давным-давно.       В памяти Эрика всплывают те дни, когда он лежал в больнице с тяжелой ангиной, с высоченной температурой, на жесткой койке и постоянно под капельницами. Как ломило все тело, хотелось вырвать злосчастные трубки и убраться куда-нибудь подальше от удушающего больничного запаха. Он не может представить, насколько Чарльзу хочется выбраться отсюда. А может, ему уже ничего не хочется…       Чарльз выглядит здоровым парнем, которого дома должны ждать жена и дети. И, если не видеть тяжелого механизма, тянущего свои щупальца к его голове, можно забыть о том, что это не так.       Нельзя…       Эрику не нужна телепатия, чтобы видеть, что за спокойным выражением лица и слабой улыбкой скрывается живой мертвец. И от этого только страшнее.       Он тяжело сглатывает и старается поддержать разговор. В конце концов, это все, что он может сейчас. Шоу не спешит со своими опытами, а Чарльз не против поговорить хоть с кем-то. Что он делает тут, когда бодрствует?       — И много мутантов удается засечь за день?       — Когда как. Редкость, чтобы не было ни одного.       Не лучше ли прекратить его страдания сейчас?..       Просто убить Чарльза прямо перед носом Шоу, и плевать, если Эрика расстреляют на месте. Но как это сделать?       Он украдкой осматривает ближайшие предметы: ничего острого и тяжелого. Медицинский столик слишком далеко, чтобы успеть схватить что-то и вернуться к койке. Взять телепата в плен? Его пристрелят раньше, чем он дернется. Нечем прикрыть тылы, они посреди круглого помещения с полным доступом к кровати Чарльза с любой стороны. Охранники стоят у выходов с оружием наготове, с ленцой наблюдая за Эриком.       — Я знаю, о чем ты думаешь, Эрик.       Эрик вздрагивает, застигнутый врасплох. Во взгляде Чарльза нет сожаления, только понимание и смирение.       — Ты разве можешь читать мысли здесь?       — Не нужно быть телепатом, чтобы знать, о чем думает загнанная лисица, видя полуживую гончую, не способную защититься. На твоем месте, я бы тоже хотел себя убить.       Они молчат, глядя друг другу в глаза.       — Ничего не получится. Ты не первый, кто пытался это сделать.       Сердце Эрика пропускает удар. Кто-то был здесь. Кто-то уже добирался до Церебро, но потерпел поражение. Возможно…       — Кто…       — Это была моя сестра, — Чарльз обрывает его зарождающиеся планы на корню. — Тогда она и попала в инвалидное кресло. Шоу не убил ее только потому, что она была нужна для меня.       Выходит, Мойра хотела, чтобы Эрик сделал то, что она не смогла.       Эрику хочется уткнуться лбом в скрещенные руки и не думать. Все это невозможно уложить в голове. Эта реальность слишком далека от рамок нормального мира….       — Скоро все закончится. Обещаю, — он шепчет это, хотя их все равно никто не слушает.       Эрик протягивает руку и касается лежащей на постели ладони. Чарльз слабо сжимает пальцы в ответ. Его взгляд вдруг делается стеклянным, губы приоткрываются, он замирает, и Эрик испуганно таращится на этот приступ.       — Ли Цуонг, управление растениями, Шанхай, Йанданг стрит, восемь.       Персонал у мониторов вяло оживляется, начиная тыкать по клавишам, связываться с кем-то по коммуникаторам, отправлять сообщения. Кем бы ни был этот Ли, Эрик понимает, что правительство только что отправило за ним ищеек.       Пальцы Чарльза судорожно вздрагивают, и взгляд снова становится осмысленным.       — Ему семь лет… Он заставил цветок в кадке распустить бутоны, чтобы порадовать больную сестру…       Эрик стискивает безвольную руку почти до боли, заставляя Чарльза посмотреть на него. Его губы сжаты в тонкую линию, скулы напряжены, и во взгляде все то, что он не может высказать при Шоу и его помощниках, которые все еще здесь.       — Если думаешь, что твой взгляд способен просверлить дыру в этой чудесной голове, то зря стараешься, Эрик.       Шоу хлопает его по плечу, и Эрик может лишь опустить руку Чарльза вместо того, чтобы развернуться и врезать со всей силы по этой ухмыляющейся роже.       — У вас еще будет время пообщаться, дорогуши. А пока что, Эрик, тебе надо пожертвовать немного крови ради нашего дела.              Когда Эрик приходит в себя в следующий раз, уже вечер, и он лежит в своей комнате, в пансионате. Первым делом он бросает короткий взгляд на монитор: его мать в порядке, сидит с книгой в кресле.       Голова тяжелая, от снотворного все гудит и кружится, но он заставляет себя встать с постели. Держась за виски, направляется в ванную, где долго умывается и полощет рот, пытаясь смыть мерзкий невидимый привкус лекарства. Ему хочется подышать свежим воздухом, чтобы прочистить легкие от металлически-сухого воздуха, циркулирующего в здании Церебро.       Может, это был сон?       Эрик трет свои ладони, пытаясь вспомнить прикосновение к чужой руке — теплой, живой, но слишком слабой для здорового на вид человека. Никакие молодильные яблоки не спасут от мышечного гипотонуса*, если лежать столько лет без движения…       Его металлокинез снова на месте, краны послушно закрываются, подчиняясь его воле. Голос Чарльза не появляется в его голове, а значит, разум телепата в Церебро.       Эрик покидает комнату и идет по коридору, целенаправленно. Ему нужна одна комната и один обитатель этого места. Он отпихивает в сторону всклокоченную женщину, которая все время смотрит телевизор, обкусывая ногти. Она истерично смеется ему вслед, но Эрику не до психов сегодня.       Он врывается в комнату Мойры. Женщина сидит с книгой у окна и вздрагивает, когда дверь ее палаты распахивается. Эрик краем глаза отмечает, что комната поделена на две половины, будто в ней живут два разных человека, хотя он уверен: Мойра здесь одна.       — Надо поговорить.       — Тебя учили, что нужно стучаться и спрашивать разрешения, прежде чем входить? — она захлопывает книгу, даже не положив закладку.       Эрик не хочет вступать в бесцельные споры.       — Ты пыталась убить Чарльза, ведь так? Поэтому ты в кресле?       Ее лицо кривится, губы белеют от злости, и она катит коляску прямо на Эрика. Это могло бы выглядеть угрожающе, но Эрик останавливает колеса, не давая ей подъехать близко.       — Он тебе сказал?       — Да. Я был в Церебро. Видел его.       На секунду в ее взгляде сквозит нечто… И Эрик думает, что сейчас она спросит: как Чарльз? Но этого не происходит.       — Неужели? И какое мне должно быть до этого дело?       Эрик смотрит в мигающий глазок камеры, Мойра замечает это.       — Твой брат сделал все, чтобы ты могла жить. Так ты ему отплатила?       Лицо Мойры вытягивается в шоке от услышанного, пальцы стискивают книгу.       — Чтобы могла жить? Ты издеваешься? Это, по-твоему, жизнь?! — ее трясет, и Эрик немного жалеет о своей затее, но механизм уже запущен. Под пальцами Мойры металл от ее часов сливается в буквы и оседает на обложке книги.       — Я не просила такой жизни!       Никто не должен заподозрить Мойру, если она что-то знает. Чарльз не хотел бы, чтобы она пострадала еще больше.       Он дергает ее за ремешок часов, заставляя обратить внимание на книгу.       — Знаешь, лучше такая жизнь, чем-то, что есть у Чарльза. Участь живого мертвеца, привязанного к машине. По крайней мере, ты можешь сидеть здесь и читать свои книги, — он машет рукой на ее колени, и Мойра, красная от злости, опускает гневный взгляд на обложку. — Не только Шоу следит за тобой, но и Чарльз. Присматривает и заботится о тебе. Ты лишь причинила ему страдания своей выходкой. Подумай, как могла бы извиниться перед ним.       Эрик уходит, хлопнув дверью, прежде чем Мойра что-то говорит в ответ.       Наверное, стоило просто написать и подбросить записку, попросить самого Чарльза поговорить с сестрой с помощью переписки или что-то еще. Но Эрик с досадой понимает, что ему нужно было спустить пар, сорваться на ком-то. Он чувствует себя отвратительно. Наорал на беззащитную женщину с загубленной судьбой. Если Чарльз узнает, ему точно достанется.       Но это единственный способ защитить ее от подозрений Шоу. Обиженная, злая, не станет помогать такому ублюдку, как Эрик, и брату, из-за которого она двенадцать лет прожила в пансионате для стариков и инвалидов.       Он слышит хлопок двери вдалеке и шорох колес по линолеуму в коридоре. Дверь его комнаты открывается, на пороге встрепанная Мойра. Она замахивается книгой и швыряет, целясь Эрику в голову.       — Пошел ты на хер, Леншерр! Понял?! И твой Чарльз пусть идет на хер со своей заботой! Пусть рухнувший мир погребет вас под своими руинами.       Она фыркает, словно разъяренная кошка, и уезжает прочь, оставляя Эрика наедине с «Королем былого и грядущего». Какое-то время он напряженно смотрит в дверь, не шевелясь, а потом швыряет книгу на тумбочку.       Он оставил Мойре записку: «Хочу помочь. Знаешь, где Церебро, — оставь одну деталь в книге».       Книга пуста.       Она с гулким стуком падает на пол, не долетев до цели, и Эрик зло поднимает ее, чтобы шлепнуть на подушку рядом с собой. На полу остается лежать небольшой белый прямоугольник. Фотография?       Эрик подносит ее к лицу, чтобы разглядеть в закатных сумерках человека на фото. На него смотрит блондинка с голубыми глазами, как у Чарльза, и тонкой аристократичной улыбкой, которая могла бы красоваться на лице Мойры, если бы не случившееся с ней несчастье.       Шерон Ксавье.       Эрик падает лицом в подушку, продолжая сжимать карточку в пальцах. У него снова ничего нет…              Чарльз выглядит недовольным, узнав о ссоре с Мойрой. За игрой в шахматы у Эрика начинает болеть голова, словно по ней долго и упорно стучали резиновым молотком: вроде не травматично, но, в конце концов, начинает раздражать. Злость телепата — это болезненно.       «Она ничего не знает. Как ты мог подумать, что Мойра бы стала скрывать такую информацию. Ее, как и тебя, привозили под наркозом!»       «Ладно-ладно, но я должен был убедиться».       «Пожалуйста, впредь убеждайся после того, как подумаешь».              Эрик чувствует себя пристыжено и глупо. Он хочет извиниться перед Мойрой, но та отшивает его, хлопнув дверью перед носом.       — Возьми хотя бы книгу. Здесь фото…       За дверью слышится злое сопение.       — Это не моя фотография, а Чарльза. Ему и верни.              Эрик передает книгу телепату, и тот с ностальгией листает страницы старого издания.       — В детстве мне читал ее отец.       Он натыкается на фотографию Шерон и какое-то время рассматривает ее, хмуря брови.       — Мойра сказала, чтобы я вернул тебе.       — Хм. Не думал, что еще остались какие-то фотографии…       — Она сказала, что это твое, — Эрик делает ход конем, пока Чарльз занят рассматриванием фото.       Женщина стоит у какой-то скульптуры в центральном парке Нью-Йорка. Солнце освещает ее аккуратную прическу, запутавшись в волосах. Она гордо смотрит в объектив фотоаппарата, будто не памятный снимок делает, а не иначе как готовится к получению Оскара.       Эрик думает, что это немного необычно: он считал, что богачи не ходят по таким местам, как центральный парк.       Чарльз фыркает, услышав эту его мысль, и кладет фото обратно в книгу.       «Еще немного, и я решу, что ты предвзято относишься к успешным людям».       «Прости».       — Это странно, но моя мать любила прогуляться по Центральному парку. Иногда мне казалось, что в нашем доме она чувствует себя слишком одинокой, несмотря на то, что у нее были мы с Мойрой… — Чарльз бездумно смотрит на огонь в камине. — Они с Мойрой не ладили в последние месяцы перед тем, как все случилось. И Мойра очень редко вспоминала о ней… Видимо, я не слишком хорошо знаю свою сестру.              Эти два дня он усердно тренируется, пытаясь то найти умиротворение, то очистить свой разум от мыслей, то прощупать свою силу изнутри так и эдак, то представить, как он сам тянется к разуму Чарльза, как взламывает блоки Церебро и его телепатии, как открывается навстречу чужим попыткам контакта. Он умиротворяется буквально до бешенства, и все заканчивается одинаково, приводя их с Чарльзом в отчаяние.       Время утекает сквозь пальцы, и Эрик думает, что они упустили свой единственный шанс: попробовать связаться телепатически, пока Эрик был в Церебро под действием подавителей.       Он слышит в мысленном голосе Чарльза нотки отдаленной паники, но они оба заставляют себя держаться. Время есть. Что-то стопорится в работе ученых, и Церебро еще не готово. Но рано или поздно день Икс наступит, и эта дата неумолимо приближается.              В один из дней Чарльз остается ночевать в разуме Мойры.       — Иногда мне нужен нормальный сон, а не тот бред, который я вижу, когда сплю в Церебро.       — Ты умудряешься еще и спать в этой штуке?       Эрик спрашивает скорее для проформы, чем из реального интереса. Он занят мыслями о том, что еще можно придумать и как совладать со своим проклятым разумом, при этом не привлекая внимания Шоу и его надзирателей.       Страйкер истек ядом, то и дело выводя Эрика из себя и из комнаты, в которой он не мог заниматься подготовкой. Обычно Эрик выбирал чью-нибудь пустующую палату или комнату отдыха, иногда сидел в конце коридора за цветком, отстраняясь от шума, создаваемого другими пациентами.       — Если бы я не спал, я бы свихнулся за несколько дней.       Чарльз нервно расправляет и снова скручивает одеяло. Он уже в постели, и Эрик сидит на стуле у кровати. Сегодня Страйкер дежурит, и у него нет желания возвращаться к себе.       Теперь Эрик понимает, почему эта комната поделена надвое. Несложно было догадаться, но в прошлый раз у него были другие цели помимо рассматривания интерьера спальни.       — Мойре и так приходится мириться с чужим сознанием в голове и уступать свое тело. Она предпочитает иметь личное пространство. Для нас комнату разделили так, чтобы в одной половине жила Мойра, в другой я, когда нахожусь в ее теле.       Эрик всегда был собственником и не смог бы ни с кем делить ни свою комнату, ни свое тело. Если бы Чарльз был его братом — туго бы ему пришлось.       «Может, в этом и проблема? Ты не хочешь пускать чужой разум в свою голову?»       «Хочешь сказать, что я просто не хочу, поэтому ничего не выходит? Да я смерть как хочу избавить тебя, себя и весь мир от этого дерьма!»       Он мысленно рычит, и Чарльз кладет ладонь на его сжатый кулак в успокаивающем жесте.       — Ладно. Думаю, ты не нуждаешься в колыбельной на ночь, так что я пойду в свою комнату и буду надеяться, что Страйкер сдох сам по себе…       — Эрик… — Чарльз пытается его остановить, но тот уходит, плотно закрыв за собой дверь, оставляя телепата в одиночестве.       «Я не хотел тебя обидеть. Не будь ребенком!»       Эрик все-таки находит в себе силы ответить, чтобы не чувствовать себя еще более отвратительно завтра.       «Знаю. Спи. Поговорим утром».       К счастью, Страйкеру надоело глумиться, и динамик молчит. Эрик ложится спать, но на душе так погано и плохо, что он не уверен, что сможет расслабиться даже просто для того, чтобы задремать.       Все плохо.       Прошло столько дней, а они не сдвинулись с мертвой точки. И все, что помогает Чарльзу поддерживать с Эриком связь, — гнев и использование силы. Эрик крутит в пальцах монетку, чтобы телепат мог разговаривать с ним постоянно. Медперсонал, очевидно, считает, что у него развился обсессивно-компульсивный синдром…**       Эрик измучил себя мыслями о том, что будет, если у них не получится. Он напуган до чертиков и с ужасом понимает, что Чарльз тоже. То, что они храбрятся друг перед другом, поддерживая боевой настрой, — маска, обман… самообман…       Он ощущает себя все тем же ребенком, запертым в клинике…       Эрика ведут природное упрямство и страх потерять жизнь, которая у него была. Чарльза ведут лишь остатки надежды на то, что Эрик ему поможет. И от этого еще тяжелее. Слишком большой груз он пытается поднять…       Он закрывает глаза, чтобы представить, каким будет их будущее, если Шоу падет. Как он выберется из этой клетки, и люди, доселе державшие оружие в руках, будут убегать от Эрика в ужасе. Как Чарльз сможет воздействовать телепатией на правительство, заставить их раскрыть людям правду о заговоре, о сотнях жертв, о мутантах…       Он не хочет думать о том, как на самом деле это всколыхнет общество. Возможно, начнется война… Это не то, что нужно ему сейчас.       Эрик представляет, как они смогут поехать, куда захотят. Почему он раньше так мало путешествовал? Может, прыгнут с парашютом, покатаются на верблюдах у египетских пирамид или нырнут на дно Тихого океана с аквалангом. Он снова промчится на мотоцикле по ночному городу, пообедает в ресторане с матерью, и они смогут заказать ее любимый десерт. И наверняка получится раздобыть результаты исследований Шоу, которые он проводил над мутантами. Им с Хэнком будет над чем поработать. И может, он даже найдет Магду, чтобы объяснить ей, почему ушел тогда…       Сладкие грезы уносят его все дальше, заставляя забыться дремотой.              Он идет по Центральному парку. Он гулял здесь все детство, почти каждый выходной. Мать уже не водит его за руку. Они просто идут рядом, неторопливо минуя палатки с мороженным и сахарной ватой. Он хочет покормить уток и поиграть с другими ребятами в футбол, но мать хмурая и задумчивая, и он не может оставить ее одну.       «Что делать? Этот Джейсон Таккер не хочет подписывать соглашение… Я могу потерять деньги… Чертовы адвокаты ничего не делают… А если обратиться к Мари? Она может надавить на кого нужно… Ненавижу бюрократию… Нельзя показывать слабость! Они уничтожат меня, если я дам слабину… Стивенсон не побоится пустить в ход грязные методы…»       Эти мысли роем кружат в ее голове, и он не может просто оставаться в стороне.       — Мама, ты всегда можешь положиться на меня, ты же знаешь, — он смотрит снизу вверх на мать, надеясь найти на ее лице одобрение.       Но та выглядит растерянной.       — О чем ты, Чарльз?       — Твоя работа. Я могу помочь, если нужно, — он берет ее за руку, сжимая ее тонкие холодные пальцы.       «Бестолковый ребенок. Рос бы ты побыстрее, вот была бы помощь. Заменил бы отца…»       Он хмурится.       — Я не могу расти быстрее, но я могу лучше! — он с улыбкой касается пальцами виска, и все дети на площадке застывают.       Мать в ужасе. Ее рот открывается и закрывается, но она не говорит ни слова, осматривая замерших людей.       «Нет-нет-нет… Прекрати! Боже, за что мне все это! Как он это делает? Я схожу с ума?»       — Я просто хочу тебя защитить от плохих людей на твоей работе. Ты всегда думаешь о них, — он опускает руку, и люди продолжают свои действия как ни в чем не бывало.       — Чарльз! Не делай так никогда, ты понял?! Никогда! Идем отсюда! — она хватает его за руку и тянет прочь из парка, к машине, в которой Чарльза ждет водитель, чтобы отвезти домой.       — Но я просто хочу помочь!       «Если кто-то узнает… Это тебе нужна помощь, Чарльз… Не мне…»              Картинка начинает ускользать, оставляя за собой лишь послеобраз обиды и страха. Эрику сейчас нужна помощь! Как никогда! Он не может нести этот груз в одиночестве, не знает, что сделать, не знает, где найти силы… Он тот, кто в отчаянии готов продать душу дьяволу за помощь и подсказку.       Он тянется к Чарльзу из сна, позволяя ему сделать то, что он так хочет и в чем отказывает ему мать.       «Помоги мне, Чарльз. Прошу…»              Эрик открывает глаза, глядя в темный потолок. За окном глухая ночь. И он боится даже пошевелиться, лишь бы только не разрушить эту иллюзию успеха. Невесомое ощущение легкости человека, который сдвинул гору и добился цели. Он словно парит в воздухе.       Смех в его голове кажется эхом.       Он моргает, чтобы убедиться, что ему не кажется.       «Ты и вправду паришь, друг мой…»       Чарльз в его голове!       Он резко садится и падает, группируясь с испугу, но ударяется пятой точкой о матрас собственной кровати.       — Какого черта?!       Эрик один в комнате и в своем разуме. Чарльз и то ощущение легкости пропали вместе с падением. Он должен разобраться с этим. Прямо сейчас.              Они сидят в темноте, комната освещается только ночниками, встроенными в нижнюю часть стены. Эрик крутит в руках монету, потому что телепатическая связь снова разорвана.       «Такое уже было однажды, я вспомнил. Когда я попал в больницу после передозировки адреналина…»       «Сразу не мог сказать?» — Чарльз лежит на боку, подложив ладонь под щеку, и смотрит на темный силуэт в кресле. Они оба слишком взбудоражены удачей, чтобы спать.       «Мне тогда было не до раздумий над странным сном. Через полчаса после пробуждения в клинике Рейвен вырубила меня и похитила на машине скорой. Они думали, что я работал на Шоу…»       Чарльз улавливает напряженные нотки в мыслях Эрика, крутящиеся вокруг Рейвен и какого-то парня, Хэнка…       «Уверен, они смогли о себе позаботиться. Ты не должен винить себя за то, что сделал».       «Я бы не был столь уверен. Им стоило оставить меня одного. Тогда жертв было бы меньше…»       Чарльз молчит. Он знает, что такое невинные жертвы и что это за чувство «если бы я не…».       «Я все равно не понимаю, что именно произошло. В обоих случаях я видел твои сны…»       «Что странно, Эрик. Потому что Я давно уже не видел собственных снов, тем более связанных с воспоминаниями о детстве», — Чарльз хмурится, но Эрик не видит его лица, скрытого в тени.       «То есть ты даже не знаешь, что мне снилось?»       Эрик всматривается в звездное небо за окном. Сегодня ясно, и ветра нет. И на сердце тревожно, потому что затишье обычно бывает перед бурей.       «Пока ты не показал мне».       Они молчат, погружаясь в собственные мысли. Эрик надеялся, но у Чарльза нет ответов. Эрик изучал мутации на генном уровне, но ему никогда не приходилось иметь дело с их последствиями в виде телепатии или металлокинеза. Ученые до сих пор не знают, как электрические импульсы в нейронах преобразуются в психику и сознание. Что говорить о чем-то более сложном, вроде псионической активности? До этой недели Эрик слышал такие слова только в научной фантастике или от психов в клинике.       К их общему огорчению у Чарльза не было возможности получить даже высшее образование, не говоря о проведении научных исследований. Точнее, он оказался по другую сторону изучения телепатии… подопытным.       «Мог бы не озвучивать это «вслух», Эрик».       «А ты не подслушивай мои мысли».       «Ты сам пустил меня в свою голову».       «Я надеялся, что ты поможешь!»       «Я делаю все, что в моих силах. Если бы я был в своем теле, и мы просто находились рядом, я думаю, барьер не играл бы столь существенной роли. Я смог бы его преодолеть. Но я в этом теле лишь формально. На самом деле мозг Мойры работает, как отражатель. Церебро посылает сигнал, и я говорю через ее тело, двигаю ее руками, вижу ее глазами. Вместе с этим целенаправленным пучком псионической активности передается и часть моей телепатии. Довольно слабая. Возможно, будь я собой, было бы достаточно моего желания проникнуть в твоей разум и твоего разрешения».       «До того, как ты попал в Церебро, ты… часто ты применял к другим телепатию?»       «Спрашиваешь, подсматривал ли я мысли учителей на экзамене и обманывал ли продавцов в магазине? Нет, если ты об этом. Я всегда старался уважать личное пространство: так меня воспитывали. Маме не нравилось, что я проникаю в ее голову, и она сделала все возможное, чтобы я прекратил это делать. Я благодарен ей за это на самом деле. Думаю, зачастую это спасало меня от неприятных ситуаций. Иногда лучше пребывать в неведении о том, что думают и чувствуют некоторые люди. И не знать о чужих грехах за душой. Порой тяжело общаться с людьми, зная всю их подноготную или видя, как на самом деле они относятся к тебе, какой камень держат за пазухой…»       «Думаю, будь у меня возможность променять металлокинез на телепатию, я бы ни за что не согласился».       Эрик с грустью понимает, что Чарльз бы тоже отказался от своей мутации. Теперь, когда она принесла ему, его семье и многим людям и мутантам столько горя. Он добавляет, чтобы как-то поддержать более нейтральную тему:       «Твоя мать не должна была отворачиваться от тебя…»       «Она и не делала этого. Просто хотела помочь. Так же, как твоя, верно?»       Эрик считает, что они должны попытаться еще раз. Это их возможность: пока он будет спать под наркозом по пути в Церебро, Чарльз сможет проникнуть в его разум.       «В тот день я не знал, что тебя везут в Церебро. Нужно целенаправленное сосредоточение, чтобы проникнуть в конкретный разум».       «Чем схожи сон и злость? Противоположные ощущения — полный покой и полная боевая готовность».       «Возможно, потерей контроля над телом? Ведь в обоих случаях ты не управляешь силой».       «Все снова завязывается на металлокинезе…» — Эрик с досадой сплющивает монету в руках. Если завтра они не придумают чего-то еще, все что у них будет — надежда на то, что сработает хотя бы один вариант: злость, умиротворение или сон.       «Попробуй уснуть, посмотрим — получится ли еще раз…»              Он думает, что не уснет, но, видимо, Чарльз способствует этому. Поскольку стоит ему укрыться одеялом, как он отключается.       А просыпается лишь поздним утром.       Он напрягает разум, пытаясь вспомнить, снилось ли ему хоть что-то, но в голове пусто. Будто он закрыл глаза и открыл через несколько часов. Эрик по привычке первым делом смотрит на монитор — мать неуклюже гладит одежду в гостиной.       Чарльза нет в столовой, в комнате отдыха, и его спальня тоже пуста. Эрик вращает монету в кармане, но знакомый голос не касается его разума. Сердце начинает взволнованно биться, но Эрик уверяет себя, что беспокоиться не о чем. Очевидно, рано утром Чарльза вернули в Церебро, а Мойра где-то в здании, возможно, на процедурах.       Он идет к посту медсестры, чтобы узнать, куда уехала мисс Ксавье, но девушка сама выходит из-за стойки ему на встречу.       — Доброе утро, мистер Леншерр. Вас просят подойти к телефону в холле первого этажа.       Эрик бестолково открывает и закрывает рот, не зная, как к этому относиться. Сердце так громко бухает, что заглушает истеричный смех патлатой женщины, которая опять тычет в него пальцем и не может перестать хохотать.       Он быстро спускается на первый этаж. Администратор сегодня мужчина. Он протягивает Эрику трубку, будто ждал его здесь всю жизнь, только чтобы выполнить эту наиважнейшую миссию. А может, он тоже фанат анти-мутантского мирового заговора?       Эрик вырывает трубку из его рук и прикладывает к уху.       — Алло.       С той стороны слышатся какие-то щелчки и шорох, а потом раздается незнакомый голос.       — Мистер Шоу просил передать вам одну аудиозапись для прослушивания. Он посчитал, что это будет вам интересно, мистер Леншерр.       Эрик сжимает трубку так сильно, что слышит, как в ней гудят металлические проводки. Какую запись? Что происходит?       — Что ты ощущаешь, когда используешь свою силу сейчас? — Эрик вздрагивает всем телом, слыша голос Чарльза. — Можешь сконцентрироваться на чувствах?       — Чарльз? Что это значит?       — Я знаю. Просто беспокоился о тебе…       — О чем ты? — Эрик прикусывает язык, вспоминая, что ему обещали аудиозапись. Выходит, это записано на пленку. Зачем им записывать их разговор на пленку? Эрик и так знает, что их прослушивают и просматривают каждую секунду!       — Все будет хорошо. Он не тронет ее больше, если ты будешь соблюдать правила. Помни о наших планах. Все хорошо…       Эрик чувствует, как кровь отливает от лица…       — Она ничего не знает. Как ты мог подумать, что Мойра бы стала скрывать такую информацию. Ее, как и тебя, привозили под наркозом!       … и пол под ногами начинает раскачиваться из стороны в сторону, будто Земля накренилась…       — Я давно уже не видел собственных снов, тем более связанных с воспоминаниями о детстве…       … потому что то, что он слышит…       — Е2.Е4. Белые объявляют войну. Ты со мной?       … Чарльз говорил ему только мысленно…       — Конец аудиозаписи номер тридцать четыре.       Слова, сказанные механическим голосом компьютера, звучат как приговор.       — Мистер Шоу велел передать, что Церебро готово. Мистер Ксавье будет рад вас увидеть. До скорой встречи.       Звучат короткие гудки, но Эрик не слышит их. Ему кажется, что он готов упасть в обморок, но вместо этого он отшвыривает трубку куда-то в сторону администратора и мчится к лестнице, обратно в комнату.       Шоу все знал… Все… С самого начала…       Они думали, что могли перехитрить машину и ублюдочного психопата, который полжизни готовился к этому событию. Чарльз сказал, что Церебро лишь перенаправляет часть его телепатической активности в тело Мойры, что она, как передатчик…       Но ведь любой передатчик можно прослушать… Особенно, если часть твоего сознания и твое тело находятся под действием машины, управляющей твоей телепатией. Эрик не думал о том, что их могут подслушать не снаружи, через камеры и чужие уши. А изнутри… Через разум Чарльза.       Он дышит, как загнанная лошадь, когда врывается в свою комнату. Весь металл в коридоре вибрирует в такт его пульсу длинным шлейфом, пугая больных и медперсонал. Но Эрику плевать. Если сейчас же он что-нибудь не придумает, то через несколько часов все мутанты Земли умрут без какого-либо шанса на борьбу за свои жизни.       Он в ужасе. Паника захлестывает через край, когда он смотрит на монитор, где его мать готовит обед у плиты. В голове набатом стучат слова Чарльза с аудиозаписи: Он не тронет ее больше, если ты будешь соблюдать правила.       Все это время Шоу знал, что Эрик ведет двойную игру за его спиной!       Он чувствует с помощью металлокинеза, как открываются двери лифта в другом конце коридора, и по полу стучат каблуки армейских ботинок. Динамик над монитором оживает, и Эрик слышит незнакомый мужской голос. Страйкер, очевидно, ушел с дежурства.       — Эрик Леншерр, мистер Шоу просил передать, что это твой последний шанс быть «хорошим мальчиком», — в устах военного слышна усмешка. Ублюдок ничуть не лучше своего напарника.       Эрик слышит, что тот говорит с кем-то на заднем плане, и с ужасом понимает, что охранники матери встают со своих мест и идут в ее сторону.       — Нет-нет-нет… — он сам не замечает, как начинает бормотать. Все предметы в комнате дрожат вместе с ним, но все, что Эрик может — вцепиться до боли пальцами в края монитора, следя за происходящим. — Нет, нет, пожалуйста, вы не посмеете…       — Эй, Джейки, посади-ка эту сучку на диван и приставь пушку к ее затылку.       Эрик отстраненно вспоминает ту ночь в парке и слова напарника Страйкера: «Нежнее, Джейки. Кажется, лабораторные крысы Шоу еще хотели попотрошить эту пташку».       Не тот ли это Джек, что шесть лет назад таскал трупы в мешках…       Плевать.       Эрик смотрит, как мужчины на экране хватают его мать за здоровую руку и швыряют на диван. Один из них приставляет ствол пистолета к ее голове.       — Как видишь, мы на прямой связи с твоей квартирой, Леншерр. Так что без фокусов. В твоей тумбочке лежат таблетки феназепама***. Доставай пузырек и выпей восемь таблеток.       — Восемь? Это больше даже суточной нормы! — это всего лишь статистика, Эрику плевать, что ему велят сделать.       Пистолет утыкается в затылок Эдди, заставляет ее замереть на месте, тяжело дыша и глотая слезы, бегущие по щекам.       — Доставай и пей.       Дверь в комнату открывается, на пороге стоят двое военных. Эрик бросает на них лишь короткий взгляд и послушно идет к тумбочке. В верхней полке действительно лежат таблетки. Трясущимися руками он вываливает на ладонь горсть и под внимательным взглядом надзирателей отсчитывает восемь штук.       Его ладони так дрожат, что он рискует уронить все это дерьмо на чертов пол, который крутится, словно началось землетрясение или пансионат превратился в огромную карусель.       — Выпей их сейчас же.       Эрик тянется к стакану с водой, и вдруг думает, что, если он сделает это, уже ничто не помешает ублюдкам пристрелить его мать. Пальцы застывают на полпути. Он не может позволить этому случиться, не может выпить таблетки, потому что тут же отключится, и у них не будет причины оставлять в живых безоружную женщину. Не может не выпить, потому что, если он этого не сделает, она тоже пострадает.       — Чего ты ждешь, сукин сын? Они будут отрезать от нее по кусочку, пока ты не сделаешь то, что от тебя просят! Шоу ждет тебя в Церебро, и, если ты не будешь там через пару часов, твоей матушке придется туго. И Мойре Ксавье — тоже.       Эрик отстраненно думает, что это пустые угрозы. Мойру не убьют, ведь она нужна для Чарльза. Он должен сопротивляться, должен разыграть свой ход, должен…       Эрик просто стоит и пялится в монитор, закусив губу и сжимая в руке таблетки.       Динамик молчит, он отмечает краем глаза, что охранники переглядываются друг с другом, а потом…       Джейк вдруг поднимает голову и смотрит прямо в камеру, через монитор, на Эрика.       И нажимает на курок…       — Какого черта?! Ублюдок! Какого хера ты натворил, кретин! — голос в динамике ревет, срываясь на непонятный свист.       Но Эрик не слышит ничего.       Таблетки падают на пол, закатываясь под кровать и тумбочку.       Он видит только, как тело его матери некрасиво заваливается на диван, а по ее лбу стекают струйки крови из пулевого отверстия. Второй охранник тоже падает с простреленной головой, и Джейк уходит прочь из квартиры, скрываясь из поля зрения камеры.       Эрик отмечает это лишь краем сознания.       А может, и не отмечает вовсе.       Кровь на экране выглядит черной…       И она пачкает белоснежную обивку их дивана.              ***       — Вы в порядке? Эй, мистер? Вам нужна скорая? Вы не похожи на бомжа. Вам помочь? У меня есть вода.       Эрик с трудом поднимает гудящую голову. Она весит целую тонну, будто череп отлили из металла, а потом хорошенько ударили по нему, чтобы послушать, какой будет звук.       Перед ним стоит мальчишка с рюкзаком за спиной. На вид лет семь, может, восемь.       Чего ему надо?       До Эрика с трудом доходит смысл его слов, которые он выдает со слишком большой скоростью.       — Так что на счет воды? Так может, мне позвонить в скорую? Или позвать полицейского? — мальчик осматривает привокзальную улицу в поисках офицера, и Эрик заставляет себя разлепить губы.       — Не надо…       — О, вы можете говорить! — мальчишка выглядит удивленным и нахмуренным одновременно.       Никто не обращает внимания на их странный разговор. Взрослые спешат по своим делам, их не касаются чужие проблемы. Мальчик протягивает ему маленькую бутылку воды.       — Хотите пить? Я могу отдать вам свою воду.       Эрик заторможено смотрит на руку ребенка. Во рту пустыня Сахара, и он действительно ужасно хочет пить. Грех отказываться от столь щедрого предложения.       Он молча берет воду и выпивает все в пару глотков. Это делает его взгляд чуть более осмысленным. Ребенок явно шел из школы и решил остановиться поболтать с бомжом? Куда смотрят его родители?       — Моя мама в магазине покупает продукты. Мы едем к бабушке, у нее день рождения.       Эрик криво ухмыляется и хрипит:       — Спасибо, — кивая на пустую бутылку.       — Вам лучше? Я хотел вам помочь. Моя мама всегда помогает тем, кому нужна помощь. Она доктор, — мальчик улыбается и смотрит куда-то в сторону магазинов.       У него веснушки, и из-под шапки торчат золотистые кудряшки. Наверняка его мать красивая женщина.       — Иди к маме, она, скорее всего, волнуется о тебе.       — Да нет, она знает, что я не пропаду!       Эрик грустно усмехается. И он когда-то был таким же самоуверенным малым.       — Зато она без тебя может. Ей наверняка нужна будет твоя помощь с продуктами. Донести тяжелые сумки.       Мальчик хмурит брови и снова смотрит на магазин.       — Вы правы. Я тогда пойду, наверно? Вам точно не нужно вызвать скорую?       — Точно нет. Беги скорее.       Эрик дожидается, пока ребенок окажется за дверью магазина, и, кое-как поднявшись, скрывается в спешащей на поезда толпе. Когда мальчик с матерью выходят к вокзалу, Эрика там уже нет. Только пустая бутылка в переполненной урне.