Онлайн Ведьма

      Сообщение от редактора пришло пятничным вечером, когда я расслаблялась в ванной, радуясь своему больничному. На лице — масочка с мордочкой лисы, вокруг — пена и лепестки роз, на бортиках и раковине — ароматические свечи. А из портативной колонки играют песни о неразделённой любви. Мой, так называемый, личный плейлист на те дни, когда нужно пожалеть себя любимую. Кто-то слушает классику, кто-то — рок, а я слушаю, как девочка надрывно завывает о том, что не вернётся к нему никогда.       В отличие от моего брата, в музыке я была не привередливой: чем более лиричный текст, тем мне лучше. Это Дарий у нас эстет. Разбирается в нотах и октавах, учился в музыкалке и даже одно время играл в группе: пел красивые баллады о любви. На него девчонки пачками вешались, а меня саму как-то раз из-за старшего братца чуть не избили. Шикарная блондиночка приревновала меня к нашему ископаемому и захотела проткнуть мне ладонь шпилькой, лишь бы я не приближалась к её красавчику. Я, конечно, попыталась ей объяснить, что физически не могу к нему не приближаться, ведь мы спим в одной спальне, но лучше бы я тогда промолчала. Если бы не Дарий и его друзья, которые в этот момент подъехали к подъезду, быть мне лысой, хотя, скорее, даже мёртвой — таким гневом пылали глаза девушки.       Мы с братцем были похожи, но не настолько, чтобы нас слёту записывали в родственников. Если быть откровенной, то меня к нему тоже как-то раз приревновали, и брату даже прилетело по темечку. Он, как и я, принялся объяснять ситуацию, но начал не с того. Жорику — мальчику, который хотел со мной встречаться, — не понравилась фраза: «Я бы с радостью, но мне негде жить!». Видимо семейное у нас это — оправдания не так подбирать. Мой несостоявшийся парень в порыве праведной ярости — ещё бы, какой-то бомж живёт за счёт его милой Саши — схватил палку и принялся колошматить брата по голове. И эту невероятную картину увидел с балкона папа, который не курил, а созерцал виды, и мама, обнимавшая его за талию. Говорить о том, что Жорику было уже не суждено стать моим парнем, наверное, даже не стоит. Мальчику вообще повезло, что Марфа Васильевна его не прокляла — а ей этого очень хотелось! Однако папа уговорил её ничего не делать, мол, мальчики дерутся — и это норма. Вот только Жорика после этого случая резко обсыпало гнойными прыщами, из чего я всё же сделала вывод, что мама папу послушалась только на словах и всё-таки что-то намагичила. Но доказательств у меня нет.       Ну так вот, тем пятничным вечером я расслаблялась в ванной, забив на все свои проблемы. А их было две: подбитый глаз и Психчинский, который всё ещё мог отомстить мне за мою абсурдную выходку. Иногда со мной такое случалось: я сначала делала, а потом думала. И, как бы странно ни звучало, моё рациональное мышление отключалось, когда дело касалось Психича. Кто в здравом уме будет шутить о том, что его избивает начальник?       Однако тем вечером я старалась не сильно накручивать себя, а, когда пришло сообщение от Иды, так и вовсе забыла о Психчинском, словно того никогда и не существовало. С Идой у нас была лишь переписка. И та не особо содержательная, которая обычно сводилась к двум предложениям:       «Привет, я перевела деньги!»       «Привет, я закончила эпизод!»       Поэтому её новое сообщение поставило меня в тупик. Ида хотела встретиться и обсудить дальнейшие варианты сотрудничества: как-никак мой рассказ о Юленьке провисел в топах почти неделю, да и другие тоже пользовались популярностью, хотя и не такой большой. И я, недолго думая, согласилась на встречу. В своём сообщении Ида была не особо многословной, в общем-то, как и всегда, а меня буквально распирало от желания узнать, о чём конкретно она хочет поговорить.       Я была настолько взбудоражена, что опять не спала ночью, ворочаясь с боку на бок и перебирая в голове варианты реплик. Была у меня такая дурная привычка: проигрывать в голове возможные диалоги. Помогало от этого только выплёскивание мыслей на бумагу. В переносном значении, конечно, я так-то уже давно печатала на ноутбуке. В итоге где-то в два часа ночи я включила ноут и принялась писать престранную историю без какой-либо смысловой нагрузки, которую в итоге и удалила. Вот только в середине этого процесса до меня дошла мысль, что я не могу явиться на встречу с Идой, имея под глазом живописную картину заката. В таком виде я зарекомендую себя, как дебоширка, а для малознакомого человека мои оправдания будут выглядеть, как дешёвая отмазка. Так что я закрыла вордовский документик и пошла на YouTube искать видеоуроки по использованию цветных корректоров для лица, благо, это единственное, что мне было нужно, ведь у меня всего лишь синяк, а не заплывший глаз, чему я была безмерно благодарна.       Вот только видеоуроки не шибко-то помогли. Ну, или ученица из меня была так себе. До рассвета я честно пыталась замазать синяк. И тот результат, которого я добилась, был бы сносным, если бы мы участвовали в видеоконференции, где качество картинки не очень. Но вживую было капец как заметно, что на лице тонна шпаклёвки и из-под неё просвечивает нечто фиолетовое. Плюнув на всё, я пошла умываться.       Значит, произведу впечатление драчуньи — пусть она меня боится.       Однако я ошиблась. Это мне стоило бояться Иды.       Мы договорились встретиться в небольшой кофейне в центре города, недалеко от офиса рекламного агентства, где я работала. «Тихая заводь» — а именно так называлось это место — полностью отражала своё название. Кофейня располагалась на первом этаже многоквартирного дома, и мы с девочками из офиса иногда ходили туда во время обеденного перерыва. Здесь не было модного дизайна в стиле лофт, как во многих подобных заведениях. «Тихая заводь» напомнила ботанический сад какого-нибудь герцога. Между пухлыми викторианскими креслами на львиных ножках гармонично устроились кадки с низкорослыми деревьями. А столики отделяли друг от друга живые изгороди, собранные из деревянных реек, которые оплетали лианы дикого винограда. В «Тихой заводи» даже был свой садовник — ещё бы, за таким количеством растений нужен глаз да глаз.       В кофейню я приехала минут за двадцать до назначенного времени. Мне никогда не нравилось опаздывать, поэтому-то я всегда старалась делать всё заблаговременно. Заблаговременно выходить из дома. Заблаговременно мыть голову. Заблаговременно писать тексты. Заблаговременно сдавать проекты. Я очень нервничала, когда что-то нужно было сделать в последний момент. А когда я нервничаю, то начинаю злиться. А когда я злая, со мной лучше вообще не разговаривать и обходить меня по дуге за парочку метров.       Я заняла свободный столик возле окна, из которого было видно проезжую часть, и заказала латте. Его здесь подавали в забавных кружках, похожих на цветочные лейки.       Официантку я попросила проводить ко мне того, кто спросит об Александрине Клевер, невовремя вспомнив о том, что мы с Идой не обменялись фотографиями. А наши аватарки мало чем помогли бы. На моей, например, красовалась рыжеволосая ведьмочка в стиле поп-арт, а на её — маленькая жаба на чёрном фоне.       Погода в субботу выдалась отличная, не такая жаркая и дождливая, как всю предыдущую неделю, и я сидела у открытого окна и пила кофе через трубочку, рассматривая прохожих. Тогда-то я впервые увидела Иду Морину, и моей первой мыслью было: «Вот это хабалка!» В тот момент я ещё не знала, что эта высокая темноволосая женщина в джинсах клёш и коротком чёрном топе, которая, выйдя из такси, послала водителя в эротический турпоход и громко хлопнула дверью, и есть мой редактор.       И каково же было моё удивление, когда всласть наругавшаяся женщина вошла в «Тихую заводь» с компьютерной сумкой наперевес. Да сделала это так эффектно, что прохожие и посетители кофейни оборачивались, чтобы проводить её взглядом. Она покачивала бёдрами так, словно пыталась соблазнить всех и каждого — и, черт возьми, я подавилась своим кофе от зависти. Лёгкий ветер трепал её модный удлинённый андеркат. А ещё у неё имелись татуировки, но с разделяющего нас расстояния мне удалось разглядеть только цветные пятна на руке, плече и ключицах.       На фоне неё я в своих светлых джинсах и белой офисной рубашке казалась не то чтобы замухрышкой — таковой я себя никогда не считала, — но в эффектности явно проигрывала. Мы были женщинами из разных категорий.       И я матерно офигела, когда она подошла к моему столику и максимально вежливо поздоровалась. У меня даже челюсть отвалилась.       — Я так понимаю, вы всё видели, и мне стоит объясниться? — тут же поняла она моё замешательство, и я ей кивнула. — Я присяду?       Я кивнула ещё раз, и солнцезащитные очки съехали на кончик носа, приоткрыв синяк, который я в итоге не стала замазывать.       — Достопочтенный водитель, — не без издёвки в голосе начала Ида, опустившись в кресло напротив, — попытался нагреть меня на деньги. Я вызвала такси через приложение, к которому у меня привязана карта и, как ты понимаешь, деньги с неё списались, а водитель попросил оплатить наличкой. Чего я, конечно, делать не захотела. Как видите, в ходе нашей недолгой дискуссии проснулась моя не самая миролюбивая часть. Вот я достаточно почтенно его и послала.       — У вас раздвоение личности? — уточнила я, поправляя очки.       А Ида улыбнулась мне так, словно мы уже лучшие подружки.       — Нет, к моему огромному сожалению, я все ещё один человек. Хотя от клона не отказалась бы. Просто умело маскируюсь.       — Под кого?       Я думала, что сейчас девушка начнёт оправдываться, рассказывая о том, что она добрая, истинно вежливая женщина, просто в некоторые моменты может показать характер, но моя редактор меня удивила.       — Под интеллигентку. К примеру, воспитательницы в детском саду моей дочери находятся в полной уверенности, что я безукоризненно вежливая. Чуть ли не представительница какой-нибудь старой английской аристократии.       — Но вы не такая? — поправляя то и дело съезжающие очки, спросила я, а Ида взяла в руки меню и принялась листать странички.       — Нет. Не такая. Как и вы. Что с вашим глазом, Александрина? Вы можете не прятаться за очками — наличие или отсутствие синяков ни в коем разе не повлияет на моё мнение о вас. Тем более что я здесь из-за ваших текстов, а не ваших глаз.       Глубоко вздохнув, я отложила очки и решила сразу прояснить ситуацию:       — Меня не били. И я ни с кем не дралась. Сожителя дебошира тоже не имею. Это, — я приложила пальцы к краю синяка, — просто случайность.       — Я так понимаю, я не первая задаю такой вопрос?       — Именно, — кивнула я и решила сразу прояснить ещё одну вещь: — Можете звать меня просто Саша. Даже предпочтительнее.       — Без проблем, — согласилась Ида и сделала заказ у подошедшей официантки.       А потом началось нечто шедевральное. Ида, как фокусник из цилиндра, принялась доставать из своей сумки распечатки рассказов в нескольких вариантах, ноутбук, ручки, маркеры и, чуть ли не жонглируя ими, стала раскладывать их по столу, сдвинув наши кружки-лейки в сторону. Сказать, что у меня глаза на лоб полезли, — это ничего не сказать. Я смотрела на свои рассказы — распечатанных было всего два. Первый — кусок «Кладбищенской проститутки», который зачитывала Нина, с ещё не вышедшим продолжением, в котором рассказывалась история знакомства мсье Гробовщика и мадемуазель Ю. А второй — «ОМОНовцы тоже плачут». Эту историю я назвала так с отсылкой на известный латиноамериканский сериал, который любила моя бабушка, чтобы читатели сразу могли понять, что в этой истории их ждёт настоящая санта-барбара с нотками магического приворота и огромным мужчиной.       Я смотрела на свои тексты, и мне казалось, что на них напал маньяк: только в качестве оружия он использовал разноцветные маркеры. И это было странно. Я ни с кем и никогда не обсуждала свои работы — Таша с Ниной не в счёт.       Ида же оказалась дотошной и скрупулёзной, и в своей въедливости напоминала мне Сергея Павловича. Лучшую его часть. Редактор нисколько не стеснялась ни в выражениях, ни в мыслях, обсуждая мои рассказы. Пока их было слишком мало, но в каждом она находила нечто своё, нечто уникальное, нечто, что я не вкладывала в текст изначально. Шутки, о которых я писала с абсолютно пресным лицом. Нет, Ида не смеялась так откровенно, как Нина. Я вообще сомневалась, что кто-то может смеяться так, как Ниночка… Стажёрка напоминала мне подростка, смеющегося на уроке математики над словом «многочлен». Ида же была взрослой и смеялась как-то по-взрослому. Иронизируя и дополняя то, что уже есть. А ещё задавая вопросы, которые заставляли меня думать. Я даже почувствовала, как во мне поднимается волна вдохновения и желания писать.       Ида предложила соединить рассказы между собой, объединив их не просто Ведьмой и её детьми, как персонажами, а добавить сквозной сюжет, чтобы люди читали не только о забавных фриках, обращающихся к магии, но и следили за магической семьёй. Ей очень понравилась парочка Дрии и Дария. Но все предложения были вилами по воде писаны. Она с воодушевлением накидывала возможные варианты, без конкретики.       А потом Ида задала мне вопрос о магии, о её природе, и мне пришлось отвечать на него честно, основываясь не столько на фантазии, сколько на фактах.       — Магия в твоих рассказах — какой она будет? Как в Гарри Поттере: с летающими машинами и живыми деревьями? Или мифические существа и зелья, как в Ведьмаке? Или, как вариант, мы можем вдохновиться…       — Нет, ничего подобного не будет, — перебила её я, неожиданно заметив, что мы выпили уже по три чашки кофе на каждую. — Никаких ярких магических проявлений. Я создаю нечто более реальное, нечто более простое. Никаких чудовищ, переходов сквозь стены и подобной чепухи. У нас история о людях, а не о магии. Это больше какое-то знахарство… Магический реализм? Мол, выкиньте магию из сюжета, сделайте ведьму шарлатанкой — и ничего не поменяется.       — Хорошо, — задумчиво произнесла Ида, почёсывая подбородок. — Но тебе нужно будет это прописать, чтобы люди не ждали от тебя того, чего не получат.       Я кивнула. В своих историях я рассказывала факты из детства. Моего детства и детства моего брата, а также о людях, его населявших. Магия моей матери не была яркой на проявления: заговоры, начитка мазей, сбор трав, чистка воском и всякие подобные манипуляции. Мы не плясали голышом под луной, не сношались с дьяволом, не летали на мётлах — в общем, не делали ничего из того, что нам приписывают. Хотя на метле я бы полетала. И сделала бы это с превеликим удовольствием. Всяко лучше, чем в пробках стоять.       Мы так и сидели, продумывая историю: я накидывала персонажей из своих воспоминаний, некоторых объединяя и делая из нескольких не совсем странных одного до смешного нелепого и даже безумного, а Ида подкидывала идеи и дополняла. Говорила о целесообразности того или иного персонажа, а ещё об их портретах.       Ида рассказала о том, что хочет создать несколько ведущих проектов, визитных карточек веб-журнала. Один из её товарищей, отвечающий за рекламу, обещался прочитать уже выложенные эпизоды и помочь с продвижением и разработкой обложки. Я, конечно, сказала, что неплохо разбираюсь в рекламе, но Ида посмотрела на меня таким красноречивым взглядом, что я утихла.       — Ты, главное, пиши и не забивай себе голову ненужными факторами, — посоветовала она, когда мы прервались на то, чтобы перекусить. В «Тихой заводи» готовили просто потрясающие брускетты. К сожалению, тут не подавали полноценных блюд, но и закуски тоже не плохи.       Все было бы просто прекрасно, если бы в какой-то момент я не заметила в окне две макушки. Рыжего парня и светловолосую девушку. Макушку Дара я узнаю из тысячи — ещё бы, столько лет по ней стучать. Да и брат никогда себе не изменял: блондинки сменяли блондинок. Иногда мне казалось, что в нашем городе если не каждая вторая, то каждая третья блондинка была знакома с моим братцем.       Они прошли мимо, и я с облегчением выдохнула. Однако тут блондинка остановилась и принялась ему что-то втолковывать, и брат повернулся к ней, попутно встретившись со мной взглядом.       Его зелёные глаза округлились, и в них отразились недоумение и гнев. Я мило улыбнулась ему и помахала ручкой.       — Лидочка, — обратился он к своей спутнице, прищурившись и всё ещё поглядывая в мою сторону, — подожди меня здесь, мне нужно переговорить с сестрой.       Недолго думая, я принялась собирать разложенные по столу листы в стопки и тихо попросила:       — Ида, уберите всё это сейчас же.       — Что? Почему? — удивилась редактор, которая была настолько занята своей брускеттой с тунцом, что не заметила моей пантомимы.       — Мой брат, — коротко ответила я, — он не должен знать, чем я занимаюсь.       Ида понимающе кивнула и, прежде чем Дар успел добраться до нас, спрятала все распечатки в сумку, попутно свернув открытые на ноутбуке файлы. В итоге, к тому моменту, как братец подошёл к нашему столику, минуя баррикады из цветочных горшков и перегородок из виноградных лоз, мы уже сидели, как две подружки, встретившиеся в свой выходной за чашкой кофе, чтобы перемыть кости общим знакомым, а не как начинающий писатель и его редактор, которые уже несколько часов сидят в кафе. О том, что прошло уже несколько часов — четыре, ага — я поняла только благодаря появлению Дара. Вместе с Идой время текло незаметно, словно улетало сквозь пальцы.       Братец окинул нас подозрительным взглядом, сначала проехавшись им по Иде, явно пытаясь вспомнить, видел ли он эту женщину в моём окружении ранее, затем по мне, задержавшись на моём подбитом глазе, а потом в лоб спросил:       — Что, Лёшик объявился?       Я настолько ошалела от его вопроса, что подавилась кофе и смогла ответить, только откашлявшись.       — Нет. А должен был?       Наверное, в моем вопросе было достаточно скепсиса, чтобы Дар усомнился и нахмурился.       — Твой глаз… — всё же продолжил он, а я разозлилась.       Ни тебе «привет, сестрёнка, как дела?», ни «давно не виделись!». Нет! Речь только о моем глазе и странных выводах, не имеющих ничего общего с реальностью.       — В автобусе ударилась, — буркнула я.       — Понятно, — протянул братец и плюхнулся в соседнее кресло.       Сейчас Дар пребывал в образе альфа-самца, в котором он клеил всех своих блондинок. Рыжие волосы, подстриженные на тот же манер что у Иды, с помощью геля были уложены в идеальную волну над лбом. Щетина, которая у братца была темнее, чем волосы, и жёстче — сбрита, что значит лишь одно: на блондинку, оставшуюся стоять на улице, у Дара были серьёзные планы. Бриться он не любил, и каждый раз, когда после бритья начинала отрастать щетина, разыгрывал чуть ли не целую слёзную трагедию, потому что у него очень чесался подбородок. Он одно время даже думал отрастить бороду, но она ему не шла.       Дополняли его образ футболка поло красивого аквамаринового цвета, тёмные джинсы и свитер, небрежно наброшенный на плечи и завязанный узлом. Такой весь из себя пай мальчик с чертинкой. Именно так его и воспринимали, только я на его образ без смеха смотреть не могла. Весь вылизанный и холёный — ставь на полочку и радуйся. И мне действительно жаль ту блондинку, которая заберёт это произведение в свою коллекцию.       Потому что красивый Дар только на публику, а в быту это заросшее выцветшее нечто в растянутых трикошечках, с всклокоченными волосами и полубезумным взглядом. А ещё он подолгу торчит в ванной, потому что, чтобы превратить Бармалея в Красавчика, времени нужно, очевидно, немало.       — Дар, — представился он, вальяжно расположившись в кресле рядом со мной. Такой себе уставший представитель богемы. Мне отчего-то вспомнилось, как он репетировал эту позу, поставив зеркало перед креслом в маминой гостиной, и мне пришлось сильно постараться, чтобы сдержать смешок, а улыбку спрятать за кружкой.       — Ида, — коротко кивнула редактор.       Ида явно поняла меня правильно и решила не вдаваться в подробности, однако Дар зачем-то решил их узнать. Приложив костяшку пальца к губам, он с задумчивым видом произнёс:       — Я так понимаю, вы новая подруга моей сестры?       — Что-то вроде того, — усмехнувшись, ответила Ида.       — Мне вас жаль, — с притворной грустью произнёс братец, а я даже не удивилась. Родственники вообще созданы, чтобы позорить честных людей.       Я уже готовилась дать Дару затрещину, его затылок как раз находился под нужным углом ко мне, когда Ида спросила:       — Это ещё почему? Саша показалась мне очень хорошим человеком, и я была бы рада с ней дружить.       — Саша? — хохотнул братец и покосился на меня. — Да какая это Саша? Это Дрия! Дрянная девчонка, которая не умеет дружить.       Я тяжело вздохнула. Может, придушить его? Скажем, ремнём от сумочки?       — Встречаться она тоже не умеет, — продолжал тем временем Дар. — Знаете, кто такой Лёшик?       Ида отрицательно покачала головой и махнула рукой, мол, вещай мой добрый проповедник. Однако на меня она посмотрела таким понимающим взглядом, что я не смогла сдержать улыбку. Похоже, у Иды тоже были такие родственнички, как Дар.       — Лёшик — это бедный парень, которого наша очаровательная Дрия выгоняла из квартиры железной трубой.       — Ножкой от стула, — поправила я.       — Но все равно железной, — настаивал на своём брат.       — Хромированной.       — Интересно! — протянула Ида. — А почему выгоняла?       — Потому что я недостаточно состоятельная, чтобы содержать альфонса, — лаконично ответила я.       — А-а-а, — только и смогла выдать Ида, но по её интонациям стало понятно, что картинка сложилась, и все пазлы заняли нужные места.       — Неправда! — возмутился братец. — Лёшик не был альфонсом.       — А кем он был? Иждивенцем?       — Да я не в том смысле. Просто альфонсы обычно выглядят хорошо. А Лёшик был не очень.       — Как вы? — тихо спросила Ида, а лицо Дара вытянулась.       Он смотрел на неё круглыми глазами и явно пытался понять, что именно имела в виду женщина напротив. Я буквально видела, как в его голове бегают тараканчики и переговариваются, пытаясь прийти к консенсусу: считает ли Ида его достаточно красивым, но альфонсом, или он так же «не очень», как Лёшик?       И эта пантомима продолжалась бы долго, если бы в приоткрытое окно не постучали. Мы дружно повернули головы, а блондинка, оставшаяся ждать Дара на улице, показала нам средний палец, а затем, эффектно взмахнув идеально уложенными кудряшками, зацокала дальше по улице.       — Похоже, тебя бросили, — констатировала я, поворачиваясь к столику.       А дальше произошло то, чему я не смогла сразу же найти объяснение. Дарий соврал. С наигранной лёгкостью.       — Это не моя девушка. Младшая сестра Витьки. Он попросил провести ей экскурсию по городу.       Сказать, что я удивилась такой глупой и неправдоподобной лжи, это ничего не сказать. Во-первых, я знала всех друзей брата на пересчёт. И у детдомовца Витьки сестры не имелось, разве что названной. Да и не стала бы названная сестра так красноречиво посылать сбежавшего экскурсовода. Во-вторых, внешний вид Дара говорил за него, так он наряжался только тогда, когда надеялся, что ему что-то да обломится.       Однако у нас с братцем была негласная договорённость: не лезь, когда другой брешет. А если хочешь влезть, то поддержи. Что, собственно, я и сделала.       — Да-а-а… выросла девочка.       Собственно, в отличие от Дара, даже не соврала. Девочка же реально выросла, ну и что, что видела я её впервые?       Ида окинула нас с братом каким-то хитрым взглядом, но ничего не сказала, а я успешно перевела разговор в далёкие литературные дали. Я вообще очень любила читать, но ещё больше любила говорить о книгах. Ида оказалась того же сорта человеком. У нас даже совпадали литературные вкусы. Мы обе не шибко любили классику, хотя читали ту и иногда находили любимчиков. Нам обоим оказались по вкусу современные любовно-юмористические романы и фэнтези — любое, хоть любовное, хоть эпическое. Иде ещё нравилось что-то политическое, в чём я не шибко разбиралась.       Дар же, далёкий от книг, как я от балета, сидел и вздыхал, а в тот момент, когда мы перешли на обсуждение мужчин из любовных романов, он начал ещё и глаза подкатывать. А мы продолжали, прекрасно понимая, что действуем ему на нервы. В какой-то момент он не выдержал и выдал своё весомое мнение:       — Моё любимое произведение — «Колобок», и ничего лучше я не читал!       — О, у тебя есть нечто общее с моей дочерью, — улыбнулась Ида, а Дару резко поплохело.       Он побледнел и каким-то не своим голосом спросил:       — Ты замужем?       — Нет, — лаконично ответила женщина.       — Но у тебя есть дети?       — Дочь, — повторила Ида. — Четыре годика. Ей тоже ну очень нравится «Колобок». Так что вы с ней на одном уровне развития.       Шпильку в свой адрес Дар почему-то пропустил мимо ушей, и спросил о другом:       — Вы в разводе?       — Нет. Я никогда не была замужем.       — Вы её удочерили? — не унимался Дар.       — Родила.       — А отец?       — А его нет, — отвечая на вопросы Дара, Ида улыбалась так ярко, что впору надевать солнцезащитные очки.       — Он умер?       Ида рассмеялась:       — Не знаю.       — В каком смысле? — совсем растерялся Дар. Он даже вперёд подался, чтобы лучше слышать, забыв о своей идеально вальяжной позе.       — В прямом. Я мать-одиночка. Всё? Допрос окончен?       — Не понял.       — Что именно?       — Всё.       — Грустно, конечно, но мы не настолько близки, чтобы я разжёвывала свою личную жизнь специально для вас, — всё с той же милой улыбкой ответила Ида.       Дар откинулся на спинку кресла и выглядел при этом крайне задумчивым, словно пытаясь решить занимательную задачу. А меня неожиданно осенило: Дар пытался подкатить к моему редактору, потому и соврал про блондинку, и мне эта мысль не понравилась. Будь Ида какой-нибудь посторонней женщиной, я бы поощрила брата, вот только Ида была моим редактором. Человеком, который правил мои тексты и знал обо мне чуточку больше, чем моя семья.       В моих текстах фигурировали реальные люди — видоизменённые, но все же реальные, пусть для читателей они и были вымышленными. Вот только Дар сразу бы распознал правду, узнал бы Юленьку, прячущуюся за личиной мадмуазель Ю. и Семёна Павловича, должность которого мы так и не выяснили: для нас с братом он был всего лишь огромным ОМОНовцем, рыдающим в кабинете матери, потому что его жена решила подать на развод, а также Гробовщика Андрюшу, которого мы никогда не видели вживую, но чей словесный портрет Юленька для нас очень ярко нарисовала. Всех этих людей Дар знал и явно не одобрил бы моих художественных потуг.       Поэтому-то я и не хотела, что бы Дар подбивал клинья к Иде: через неё мой далёкий от литературного мира братец мог узнать мой секрет и присесть мне на уши. Я не боялась его, мне просто не хотелось лишней нервотрёпки, ведь я всё равно продолжила бы писать рассказы.       Поэтому-то я и обрадовалась, когда у Иды зазвонил телефон, и она, извинившись, отошла, чтобы ответить на звонок. Пока её не было, я старалась поймать взгляд брата, чтобы дать ему понять, что его любовные интересы не должны включать в себя Иду, но Дар избегал моего взгляда, ещё и официантку подозвал и затеял с ней разговор, с милой улыбочкой выспрашивая составы тех или иных блюд. А официантка улыбалась ему в ответ и отдавала процессу всю себя.       К тому моменту, как Ида вернулась, я так и не успела вразумить брата, но, видимо, высшие силы сегодня были на моей стороне, потому что редактор принялась спешно собираться.       — Мне уже пора, — сказала она, убирая ноутбук в сумку. — У меня есть ещё кое-какие дела, а завтра я уеду, так что встретиться не получится. Но я буду проездом недельки через три, и тогда можем пересечься, — она покосилась на Дара, который заказал себе что-то и спровадил официантку, которая улыбалась так, словно выиграла джекпот, — тогда всё и обсудим.       — Спишемся, — кивнула я.       И Ида унеслась, помахав мне на прощанье. Я уже повернулась к Дару, чтобы высказать всё, что о нём думаю, но моя редактор вернулась, сжимая в руках тысячную купюру.       — Забыла, что не оплатила свою часть, — буркнула она, положив купюру на стол и скрывшись, словно её и не было.       Выждав ещё пару минут — вдруг она решит вернуться — я сказала:       — Ида — табу!       — Это ещё почему? — вскинул бровь братец.       — Ида — моя хорошая подруга, — лихо и быстро подняла я редактора до нового статуса. Вот это она удивится, когда узнает, что мы с ней уже хорошие друзья. — И я не хочу, чтобы ты подбивал к ней клинья.       — Ой, Дриечка, ты такая странная, — горько вздохнул он, словно озвучил какой-то смертельный диагноз. — Разве ты не хочешь, чтобы твоя хорошая подруга и твой лучший брат были счастливы вместе?       — Счастливы вы можете быть только по отдельности. А вместе с тобой могут быть счастливы только змеи.       — Ох, какая ты злая! — он так театрально вздохнул, словно я ранила его в самое сердце, да ещё и в кресле развалился так, что было непонятно, лежит он на нём или всё-таки сидит. И не было в этой позе никакой богемной усталости — так, жижа, которая не понимает, густая она или жидкая. Свой идеально завязанный по видеоурокам свитерочек он тоже снял. — Я, конечно, понимаю, что ты меня ревнуешь и не хочешь никому отдавать… Ну, а если честно-то, что не так-то? Думаешь, я разобью ей сердце и брошу?       Я вспомнила Иду, её диалог с таксистом и выдала:       — Скорее она — тебе.       О том, что редактор явно может разбить моему братцу не только сердце, но и коленные чашечки с носом, я решила умолчать. Дар же лишь рассмеялся. Смех у него, зараза, был красивый. Есть такие люди, которые по какой-то неведомой мне причине будто оживают, когда начинают смеяться. И Дар был одним из них.       Отсмеявшись, братец вытер выступившие в уголках глаз слёзы и спросил:       — Дрия, я надеюсь, ты не серьёзно? Уж от тебя-то я таких комментариев не ожидал. Это у нас папочка верит в истинную любовь, а мы-то с тобой знаем, что это бред чистой воды. Умные люди встречаются с теми, кто им нравится, а если этот кто-то нравиться перестаёт, они расходятся в разные стороны. Как ты с Лёшиком. Вы же не разбили друг другу сердца. Только голову…       — Не напоминай, — попросила я.       Вспоминать о Лёшике и полиции, которую вызвали добрые соседи, потому что боялись, что он меня убьёт, не хотелось. Хотя он всё равно вспомнился: и его холеное личико, и его полупоросячий визг, и полицейский, который думал, что так визжу я, и бабульки-понятые, которые думали, что это я орала на весь дом «спасите, помогите, убивают!», и Дар, который заявился в финале и ржал в коридоре. А потом был суд, на котором меня попросили не приближаться к Лёшику и настоятельно обязали оплатить ему психолога, потому что у мальчика душевная травма — его ударила женщина хромированной ножкой стула, и теперь он боится на них сидеть. Кстати, адвоката Лёшику оплачивала уже новая красавица, которая смотрела на меня так, словно я враг народа, и меня нужно выслать куда-нибудь в Антарктиду.       Вот такое у меня позорное любовное прошлое. Мальчик, которого прокляла мама. Мальчик, который обозвал меня воблой, считая это комплиментом. Лёшик, о котором хочется забыть и никогда не вспоминать. И ещё парочка-другая альтернативно одарённых. Мне кажется, мы с Даром в чём-то похожи. У него — однотипные блондинки, у меня — однотипные идиоты.       — Ну, так что, дашь мне её номер-то? — не унимался Дар.       — Нет, — отрезала я. Даже если бы и захотела — а я не хотела, — не смогла бы: у меня не было номера Иды, только почта.       — Вот же ты…       — Кто? — перебила его я.       — Ведьма! — весомо бросил он.       — А ты нет?       — А я не ведьма, я — Ведьмак! — улыбнулся мне Дар.       То была полушутка-полуправда. Дар в своё время фанател по компьютерным играм, в частности — по «Ведьмаку». Да к тому же и правда был сыном ведьмы.       — Ага, — согласилась я и послала ему ответную улыбку. — Только охотишься ты не на чудовищ, а на блондинок. И не советую менять свои охотничьи угодья.       — Дрия, — ласково, даже нежно протянул братец, — я сам разберусь, что, когда и зачем мне делать.       Я лишь хмыкнула.       Подошла официантка, на подносе которой лежали симпатичные брускетты, а ещё записочка, явно с номером. Мило улыбаясь, она поставила блюдо на стол, рядышком опустила записочку, а потом ушла. Официантка показалась мне милой и симпатичной, но брат, не посмотрев в сторону записки, принялся, как настоящий хрюндель, есть свои брускетты: даже пятно на футболку посадил, как в детстве.       Мы просидели так ещё с полчаса, и наш разговор плавно стек на маму, которая почему-то решила заняться личной жизнью сына. Видите ли, он старший, и ему пора остепениться. Да и Марфе Васильевне нужна внучка, чтобы передать ей свои знания, раз уж дочка не в породу пошла. В этот момент он так многозначительно на меня посмотрел, мол, смотри, что приходится терпеть из-за тебя бедному мне. Я лишь улыбнулась и пожелала братцу удачи. Глядишь, вручит его мамочка в ручки какой-нибудь Людочке, и Дару будет уже не с руки смотреть в сторону моей Идочки.       На это всё Дар показал мне неприличный жест и попросил отправиться в далёкие-далёкие дали. Возможно, со стороны мы и не казались близкими родственниками, а идеально интеллигентным семьям показались бы если не гопниками, то явно приближенными к гопкомпании, но лично я считала, что у нас с Даром отличные отношения. Домашние и тёплые. Хотя многие почему-то считали, что мы друг друга ненавидим.       Но, знаете, я могла бы вылить на голову брату тысячу и одно оскорбление, на что он, мило улыбаясь, подарил бы мне парочку ругательств, а потом мы бы пошли вместе есть пиццу и смотреть кино. И, что самое удивительное, никто не затаил бы обиды. Это была наша маленькая семейная странность — свою любовь и привязанность мы показывали язвительностью.       Я подбросила Дара до студии, где его друзья репетировали свои «любовные баллады». Хотя «балладами» их называла только я — и то потому, что мне просто нравилось слово «баллада».       В своё время Дар даже играл с ними и выступал по местным кафешкам и клубам, но группа особой популярностью не пользовалась, да и папа вроде как настоял на том, что ему нужен помощник и человек, которому он сможет передать свой бизнес, а не гитарист, так что Дар в какой-то момент отделился от ребят и лишь иногда заглядывал на студию. Хотя по поводу папы я сомневаюсь, что всё действительно было так, как это представил Дар, когда на одном из семейных ужинов оповестил нас, что теперь будет работать у папы.       А ребята из группы очень быстро нашли себе девушку-солистку, которая удачно вписалась в их коллектив, и с её приходом начали понемногу набирать популярность.       Дар позвал меня послушать, как они исполняют новую песню, но я, покачав головой, отказалась. Дома меня ждал ноутбук и целый недописанный рассказ, так что оставшиеся мои больничные выходные я провела дома, погруженная в писательский угар, даже не вспоминая о Психе до самого утра понедельника.