Онлайн Ведьма

      У утра понедельника были все шансы стать отличным: я проснулась бодрой и выспавшейся.       Причём проснулась я раньше будильника и смогла собраться на работу без спешки! Расслабленно приняла душ и, закрутив на голове тюрбан, стоя отплясывала на кухне под музыку, пока варила себе кофе.       Обычно по утрам я не завтракаю, а лишь как раз и пью кофе, встречая рассвет на балконе и думая — нет, не о нём, а о ней — о моей милой машинке, которую каким-то образом нужно распарковать: благо, сейчас стояло лето, и мне не нужно было ещё и чистить её от снега. Парковки в маленьких дворах с большим количеством многоэтажек — это целый квест, честное слово! Хорошо, что в моём дворе многоэтажек было немного: моя свечка, ещё парочка, а между ними — старые панельки. Так что квест у меня уровня «новичок».       Проверив, что мою машинку так удачно никто не подпёр, я уселась на балконе с чашкой свежесваренного капучино, вдыхая ещё не разогретый утренний воздух. Квартира у меня была небольшая: двушка с новым ремонтом и неузаконенной перепланировкой. А у кого вообще она законная? Друг Дара — а друзей у него — хоть попой жуй, в смысле, много — отрисовал мне проект, а затем началась пыльная вакханалия. Сначала снесли стену между кухней и гостиной, объединив их в единое пространство, и точно так же поступили с ванной и туалетом. Затем в коридоре, наоборот, возвели дополнительные стены, чтобы получилась небольшая гардеробная. Балкон же застеклять не стали — лишь облагородили и превратили в весенне-летнюю лаундж зону. Я была далека от повальной любви к лофту, поэтому в моей квартире нашлось место светлому псевдо-сканди и ярко-фиолетовому дивану.       И вот, когда я спокойно сидела себе на балконе и наслаждалась днём, до меня вдруг дошло, что мне не нужно на работу, ведь у меня всё ещё больничный, который нужно доехать и закрыть. И этот простой факт вкупе с чистой головой, тёплым солнышком и вкусным кофе сделал моё утро по-настоящему потрясающим.       И лучше бы всё так и продолжалось, но нет, у моей удачи явно есть ограниченный срок действия.       Когда я выходила с балкона, раздумывая над тем, стоит ли сварить ещё одну чашечку в новой кофемашине, которую папа подарил мне на недавний день рождения, раздался телефонный звонок.       На экране высветилось лаконичное «Сергей Павлович». Что удивительно, я никогда не записывала своего босса под странными никами из разряда «Псих», «Психич» или «Серёже нужны транквилизаторы», хотя таких персонажей в моём списке контактов было много. Брат, к примеру, значился никак иначе, как «Ископаемое», мама красовалась под лаконичным «Ведьма», ну а папа — «Ангел». Были ещё «Тихушница» и «Лимузин» — друг брата, который тусил только с восемнадцатилетними и девушек постарше просто не воспринимал. Контакт «Кон Чен Ый» в пояснениях не нуждался, хотя идея для него и была в наглую украдена у кого-то из знакомых. Также в списке моих контактов затесалась «Королева Болота»… В общем, странных прозвищ у меня для всех хватало! Так что на фоне всего этого хаоса лаконичное «Сергей Павлович» выделялось, как ругательство.       Сделав несколько глубоких вдохов, я ответила на звонок и максимально сонным голосом, словно вот только что открыла рот, но ещё даже не открыла глаза, произнесла:       — Алло…       Последовала недолгая пауза, а затем сухой ответ:       — Сашенька, я же знаю, что ты не спишь.       — Сплю, — всё с теми же интонациями не согласилась я, ещё и зевнув для острастки. — У меня же больничный.       На самом деле я стояла посреди гостиной с полотенцем на голове и пустой кружкой в руках, но Психчинскому — судя по звукам, явно едущему на работу в машине, — знать об этом было не нужно.       — Саша, хватит, я знаю, какой у тебя голос, когда ты спишь, — сказал как отрезал и был абсолютно прав.       Ещё бы ему не знать, какой у меня голос после пробуждения. Чёртов скупердяй! Ну кто в здравом уме селит по пять-шесть человек в один номер в командировках и на выездных съёмках? Действительно, зачем нам снимать нормальные номера в отелях с мягкими кроватями, если мы можем поспать в хостеле!       — У меня больничный… — перестала строить из себя спящую красавицу я. — Знаете, такая штука, во время которой люди сидят дома и болеют.       — Ты мне нужна, — безапелляционно заявил он.       Бронебойный аргумент, ничего не скажешь. Вот скажи это кто-нибудь другой и с другой интонацией, я бы расплылась в счастливой улыбке и ещё два дня ходила окрылённая — как же, я кому-то нужна. Из-за его же слов я разозлилась, как чёрт, и выпалила:       — У меня законный — за-кон-ный, знаете такое слово? — больничный, а вы пытаетесь нарушить трудовой кодекс.       — Саш, — примирительно произнёс он, не пойдя на провокацию, — сегодня презентация, и мне нужна помощница. Ну вот кого я потащу туда? Ниночку, которая не может даже листы раздать, не накосячив? Или кого-то другого из стажёров? Так и они будут косячить, а я — злиться. Ты же знаешь: когда я зол, то не совсем адекватен. Так ещё и позора не оберёшься потом. Яйцева вот в прошлый раз кофе на заказчика вылила. Случайно, конечно, но всё же…       Это он сейчас что, на жалость давит? Или к совести моей взывает? Это вообще-то запрещённый приём, на который я, честно признаться, по-глупому ведусь.       — Мне кажется, вы забыли, что я аналитик, а не ваша личная помощница, — ответила я, ещё пытаясь немного сопротивляться, попутно стянув полотенце с волос и положив его на спинку дивана.       На том конце трубки неожиданно раздалось ругательство и звук сигнала машины. Настолько неожиданно, что я чуть кружку из рук не выронила.       — Понакупят прав, — зло выдал Сергей Павлович в завершение микротирады, а я улыбнулась.       Он всегда так забавно ругается за рулём. Моя персона за последние годы чего только не наслушалась. И как он костерит дальнобойщиков, и как предлагал отнимать права у всех, кто не может нормально водить. О, а его предложение простреливать шины всем гоняющим по городу? Это предложение поступило в мою бытность его помощницей, когда мы возвращались с какого-то объекта, и нас на кольце подрезал один идиот на старой колымаге с почти оторвавшимся глушителем. Мне лично было ну очень забавно, поэтому-то я под руку матерящемуся Психу с самым серьёзным лицом выдала, что знаю, где взять травмат. Я-то пошутила, но реакция Сергея Павловича была поистине шедевральной. Он даже материться перестал и, повернувшись ко мне, тихо так ответил:       — Надеюсь, ты забудешь туда дорогу.       Припомнив тот случай, я усмехнулась, а Психич, видимо вспомнив о моей скромной персоне, выдал:       — Саш, я понимаю, что ты не моя помощница, но мне очень нужна твоя помощь. Очень, — настойчиво повторил он.       Я поставила кружку на кухонный стол и потопала в гардеробную, в шутку ответив:       — Последний ваш помощник убежал с криком: «Хватит меня душить!»       На том конце раздался короткий смешок, и я представила его улыбку. Красивую, надо признать, улыбку.       — Не душить, а душнить! — поправил меня Псих.       — Ах да, точно… — протянула я, открывая двери гардеробной. — Где встретимся?       — Я за тобой заеду. Минут через пятнадцать.       — Тогда я кладу трубку, — ответила я и отключилась, мысленно прощаясь с моей чудесной реношечкой. Честно, лучше бы мы встретились где-нибудь и поехали на разных машинах. Так было бы удобнее.       Несмотря на толику недовольства, собралась я, в целом, быстро. У нас в агентстве никогда не было строгого дресс-кода, но я всегда одевалась в около офисный стиль. Вот и сейчас, не теряя времени, я натянула тёмные брюки-дудочки и цветную, а самое главное — лёгкую — блузку. Лето же, как-никак. Затем настал черед всё ещё влажных волос, которые я просто затянула в конский хвост — на укладку не было не столько времени, сколько желания: для кого мне стараться? Для Психа что ли? Уж увольте! А себя я и с хвостом устраивала. Так, лишь слегка замазать фингал консилером. За выходные синяк самую малость побледнел и под консилером выглядел пусть пока и не хорошо, но достаточно сносно. Свой образ я закончила белыми кедами и солнцезащитными очками.       В итоге к назначенному времени я уже стояла у подъезда и разговаривала с местными бабульками. У них тут был целый дворовый кооператив, который я в шутку называла районной ОПГ «Бабушки на страже порядка». Не разговаривать с ними, кстати, запрещалось негласными правилами этой самой ОПГ. Один раз не поздоровался, и всё — ты в черном списке. А мне туда не хотелось, уж больно мне нравилась роль хорошей Саши, которую все любят и, если что, защитят от маньяка.       Таисия Андреевна и её компаньонки — баба Маша, которую никто в народе не называл никак иначе, и Авдея Семёновна — как раз обсуждали грядущие отключения горячей воды, когда Психчинский въехал во двор. Попрощавшись с членами ОПГ, я села в машину, краем уха услышав диалог — или же триолог?       — Да парень это её, точно тебе говорю. Я его машину помню! — заговорщицким шёпотом, который был слишком громким для тайного, оповестила своих подруг, а вместе с ними и пол двора, баба Маша.       Я поспешила закрыть за собой дверь, чтобы Сергей Павлович не услышал их болтовни, но не особо помогло. То ли у Психа звукоизоляция хреновая в машине, то ли бабки начали говорить громче, чтобы их точно услышали. Или это своеобразные побочки старости, когда приходится кричать, чтобы тебя точно расслышали через слуховой аппарат?       — Это он нашу Сашу?       — А мож и он. Ты его нос видела?       Я нахмурилась и повернулась к боссу. На его лице фиолетово-красным пятном красовался разбитый нос.       — Вау, — только и смогла выдавить я. Звук получился слегка придушенным. — Кто это вас?       — Ты, — коротко ответил Псих и, прежде чем я успела опомниться или пристегнуться, вдавив педаль газа, сорвался с места, примерно как я в прошлый раз.       Судорожно пытаясь нащупать ремень безопасности, я попросила:       — Сергей Павлович, пожалуйста, не надо! У меня же сердце откажет, и вам никто не поможет на презентации. Да и труп в машине не лучшее начало утра.       К моему немалому удивлению, он замедлился и тихо, пугающе тихо произнёс:       — Сашенька, в следующий раз, когда задумаешь выкинуть что-то из ряда вон выходящее, трижды подумай, потому что, захоти я тебе ответить, отвечу втройне. У тебя не только сердце тогда откажет, но и все органы одновременно.       — Органы не могут отказать одновременно, — решила внести ясность я, хотя, если честно, с биологией не очень дружила и в сим факте сомневалась. — Так только у мёртвых бывает.       — О чём и речь, — хмыкнул Сергей Павлович. — А теперь пей кофе и рассказывай, зачем ты наплела Никите о моём жестоком обращении с тобой.       Я посмотрела на стаканчики из М.Авто и взяла закрытый. Сделала глоток. Капучино оказался ещё горячим, да и пенка не осела, но на мой вкус всё же горьковат, словно сварили его из жжёного кофе.       — Женская солидарность, — пояснила я, вдыхая приятный аромат, пока Сергей Павлович выруливал из дворов на главную дорогу. — А с носом-то что?       — Ты, твоя женская солидарность и Никита, — копируя мою манеру, ответил он. — Причинно-следственную связь улавливаешь?       Я же не дура. И, в отличие от биологии, в причинно-следственных связях шарю.       — Я могу ему всё объяснить, — предложила я, уловив посыл.       — Уже объяснили.       — Мне очень жаль.       — Сомневаюсь, — усмехнулся Сергей, и я поняла, что он ни на йоту не поверил в мою искренность. А я действительно была искренней. Точнее, искренне злорадной. Это же вселенная его так наказывает! Потому что нечего издеваться над девочкой Сашей. — Так, ладно, сзади лежат папки, ознакомься.       Никогда не понимала привычку Психа распечатывать всё и хранить в бумаге. С компьютерами и флешками всё как-то проще. По крайней мере мне так кажется. Но я всё-таки достала папки с заднего сидения и ознакомилась с их содержимым.       Это, безусловно, была моя аналитическая сводка, но переделанная до неузнаваемости и встроенная в контекст целого проекта. М-да… в такие моменты, когда видишь, как твою работу выполняют лучше, чувствуешь себя просто идиотом.       Почему презентацию перенесли в очередной раз, я даже спрашивать не стала. Накладки в расписании — вещь житейская: где одна, там и десять. Хотя, возможно, я была настолько шокирована тем, как Психчинский переработал мой проект, что потеряла дар речи. А ещё мне пришлось признать простую истину: этот проект был лучше моего, намного лучше. Настолько лучше, что я даже не могла обидеться — только поаплодировать. Если бы я была бухгалтером, ещё бы и премию выписала.       — Нравится? — серьёзно спросил Сергей Павлович.       Я кивнула:       — Очень.       — Надеюсь, и им понравится.       Я уловила в голосе босса нотку неуверенности, и это было странно. Мне казалось абсурдным, что такой талантливый человек может быть неуверен в своём успехе. Я даже немного по-новому посмотрела на Психа. Он действительно готовился к презентации и не хотел упасть в грязь лицом. Даже о внешнем виде своём позаботился: идеально выглаженная белая рубашка, пиджак, стрелки на брюках — и те наглажены. Я по такому никогда даже не запаривалась.       И мне действительно стало стыдно, что Сергей Павлович предстанет перед заказчиками с разбитым по моей вине носом.       Мне было настолько некомфортно из-за случившегося, что всю презентацию я отработала на пределе своих возможностей. Папочки разносила, секретарше помогала кофе варить и расставлять, во время выступления слайды переключала, попутно стенографировала пометки и замечания заказчиков. Благо, хоть обучалась этому в студенческие годы, когда нужно было записывать тонны конспектов, иначе бы банально не поспевала бы за тем потоком слов, который сыпался из управленцев. Даже водичку Психу подносила, чтобы у него горло не пересыхало, пока он рассказывал, объяснял, показывал, давал комментарии и прочие синонимы к слову «говорил». Возможно, причина крылась в моём гипертрофированном чувстве вины, но я даже слова не сказала, когда после удачного завершения мероприятия Психчинский поехал в офис, и я вместе с ним, хотя хотела домой.       К слову, в офис я входила чертовски голодной. Было как раз время обеда, когда мой желудок изволил проснуться и затребовать еды. Много еды. Но Психчинский был настолько погружён в себя и свои мысли, что, похоже, просто забыл о моём существовании. Мысленно загруженный человек, что тут ещё скажешь.       Хоть я и была уставшей, но поесть мне хотелось в компании, так что решение позвать Ташу на обед показалось мне максимально заманчивым.       В здание мы с Психом вошли вместе, а возле лифтов столкнулись с Никитой Игоревичем. Он стоял, привалившись к стене, и крутил в руках карточку-пропуск. Весь из себя, холёный, ухоженный, чем-то отдалённо на Дара смахивающий.       — И что это мы тут делаем? — не без иронии в голосе спросил Псих, заметив друга. — Надеюсь, ты не поджидаешь меня, чтобы сломать нос ещё раз? Если да, то повремени, он ещё не зажил.       Я переводила взгляд с одного мужчины на другого и гадала, что будет дальше. Всё-таки мне хотелось верить, что из-за моей дурацкой выходки их отношения не испортились. И когда Хохмин рассмеялся, подтверждая статус юмориста, я вздохнула с облегчением.       — Нет. Мочалина караулю.       — Я даже боюсь представить, зачем, — протянул Сергей Павлович и нажал на кнопку вызова лифта.       — Он должен мне макет этикеток, — пояснил Никита Игоревич. — Но вместо того, чтобы принести их мне, ушёл есть, а телефон оставил в офисе.       — И ты решил забить ему стрелку возле лифта?       Мне показалось, или Сергей откровенно стебался? Меня это самую малость шокировало, а Псих тем временем продолжал:       — Никиточка, нормальные люди так не поступают. Хотя я должен, наверное, поблагодарить, что хоть не за гаражами поджидаешь.       — Серёж, может, не будешь шутить? У тебя не особо получается, — на лице Хохмина появилось какое-то подавленное выражение. Он словно бы и хотел улыбнуться и пошутить, но не мог. И вздыхал так тяжело, словно был атлантом, держащим небо.       Я решила вмешаться, потому что гипертрофированное чувство вины вновь давало о себе знать.       — Никита Игоревич…       — Просто Никита, — поправил он.       — Никита, — не стала сопротивляться я. — Мне жаль за тот случай. Честно, я не думала, что шутка обернётся разбитым носом.       Никита улыбнулся. По-доброму, но с чёртиками в глазах.       — Да всё нормально. Шутка была действительно классная, а я ступил. У меня такое иногда бывает, так что не переживай. Да и Серёжке давно пора было поправить нос для симметрии.       — Попрошу заметить, пока ты в моей жизни не появился, он был очень даже симметричным.       В этот момент я почувствовала себя максимально странно, словно заявившись на вечеринку свингеров без приглашения. Вы не подумайте, на таких вечеринках я не была, но сравнение очень наглядное. Стоишь в уголке, стесняешься и не знаешь, к кому присоединиться, а вокруг уже все голые.       Вот и я сейчас не знала, стоит мне смеяться или же нет. У Сергея с Никитой были общие шутки, общее прошлое и общая жизнь, о которой я не знала. Так что мне было некомфортно.       Настолько некомфортно, что я даже подумывала сбежать, как сбежала бы с вышеупомянутой вечеринки. Мне никогда не нравилось быть третьим колесом в телеге, а уж пятым в машине и подавно. Такая Саша-запаска, которая может пригодиться, но лучше не стоит дырявить ходовые колеса. Безусловно, я себя накручивала, причём жестоко и глупо. Но люди вообще существа неразумные, и их чувства чаще всего объяснению не подлежат.       Из эмоциональной клоаки под названием «беспочвенная рефлексия» меня спас спустившийся лифт и вышедший из него Алёша.       Ох, Алёша, сколько боли в этом имени.       Ходячая шутка нашего агентства, не иначе.       Симпатичный такой мужчина, среднего роста, худощавый, темноволосый, с широко посаженными глазами, в которых плескалась вселенская боль вперемешку с обидой на всевышнего. И с, как однажды сказала Нина, греческим профилем.       Мы всем агентством его люто ненавидели, при этом умудряясь искренне жалеть.       Алёша, в широких кругах известный, как Белозёров Алексей Михайлович, а в узких — не иначе как «Алёшенька-сынок», был, как вы догадались, сыном Михаила Белозёрова. По совместительству хозяина нашего агентства.       Сам Михаил Белозёров был и остаётся местным богатеем: у него есть и рекламное агентство, и несколько пиццерий, и небольшая строительная фирма. А ещё сын Алёша. Алёша-аспирант. Алёша, всю жизнь мечтавший стать журналистом, но с лёгкой руки папы отправленный в рекламное агентство на руководящую должность.       Реклама и журналистика — это почти одно и то же по скромному мнению Михаила Белозёрова.       «Хочешь с людьми общаться? Так вон, смотри, у нас все какие говорливые! Хочешь статьи писать? Пиши статьи про холодильники! Не хочешь про холодильники? Пиши про курорты, у нас как раз новый курорт рекламировать будут! Наш, местный! Хочешь выезжать на точки и вести репортажи? Так реклама — это как репортаж с актёрами! Что, журналистское расследование? Не смей лезть к политикам! Алёшенька, сынок, лучше сделай сравнительный анализ майонезов!» — вспомнила я слова Белозёрова-старшего, произнёсённые в первый рабочий день Алёши и дословно сохранившиеся в моей памяти на века.       Собственно, в рекламе Алёша не разбирался, так что его действительно жалели и ненавидели. Жалели, потому что человек он подневольный. А ненавидели — потому что проблемы он создавал в геометрической прогрессии, а вот решал их же со скоростью улитки. Если вообще решал. Ребята, находившиеся под его подчинением, рыдали горючими слезами, как и мы, пациенты Психушки. Только рыдали мы по разным причинам: они из-за бесполезного начальника, а мы из-за чересчур требовательного и самую малость взбалмошного.       Вот и сейчас, окинув нас перепуганным взглядом, Алёша вышел из лифта и побежал в сторону выхода. То ли обедать, то ли спасаясь от подчинённых, которые требовали от него решения каких-то вопросов.       Его появление стало своеобразным финалом нашего разговора. Мы проводили Алёшу долгим взглядом и тяжело вздохнули, как вздыхают рядом со смертельно больным человеком. А затем, пробурчав что-то нечленораздельное о том, что мне катастрофически необходимо забрать из кабинета, я вошла в лифт, а Психчинский остался стоять вместе со своим университетским другом.       Поднимаясь на лифте, я всё думала, как такое могло случиться, что эти двое подружились. Никита был хорошим, вокруг него, словно дорогие духи, витал флёр доброжелательности, он располагал к себе, а Психчинский… был так себе, надо заметить.       Скряга, трудоголик, явно повернут на порядке. Чёрт возьми, да он Дева по знаку зодиака! Я просто уверена, что он не разбрасывает по дому грязные носки, а сразу же их стирает вручную с мыльцем. Причём детским гипоаллергенным.       Хотя по поводу скряги я загнула: он довольно часто покупает мне кофе. Да и сверхурочные всегда оплачиваются без проблем. Ладно, мне не жалко, пусть в его картотеке значится не «скряга», а «в меру бережливый».       Из лифта я вышла в благодушном и даже весёлом настроении. В нём же и в кабинет вошла, мысленно дорисовывая мем «я и мой брат-идиот», правда, так и не определилась, кто из них двоих идиот. Возможно, оба. А адекватная среди них я. Хотя это тоже сомнительно.       Таша, к моему полному неудивлению, работала, отрисовывая что-то на графическом планшете, из-за чего не сразу заметила меня. Поддавшись любопытству, я тихонечко подошла к ней и подглядела через плечо.       Оказывается, она не работала, как я решила вначале. Экран планшета чёрной кривой полосой делился на две колонки, озаглавленные как «за» и «против».       Прочитать их содержимое я не успела. Таша заметила меня и тихонько пискнула:       — Саша? Ты же на больничном!       — Для Психича больничный — это что-то эфемерное, не имеющее ничего общего с реальностью, — ответила я и отошла к своему столу. Бумаги на нём лежали точно так же, как я оставила их в последний рабочий день.       — Понятно, — протянула Таша, и в её взгляде было столько солидарности, что, будь я сентиментальной особой, непременно всплакнула бы. — Я сказала Сергею, что то была лишь шутка. Я надеюсь, он на тебя не ругался?       — Нет. Хотя я думала, что будет, — пожала плечами я и поделилась новостями с презентации: — У него такой нос фиолетовый. Надо было видеть, как на него смотрели. Управленцы из вежливости ничего не сказали, но, мне кажется, они себе все головы сломали, гадая, что случилось. Я, кстати, не думала, что Никита может кому-то разбить нос. Он казался мне не таким человеком.       Таша коротко хохотнула.       — Ещё как может. Я не рассказывала, как мы познакомились?       — Нет, — покачала головой. — До четверга я вообще не знала, что у тебя есть парень.       На лице моей соседки появилось слегка виноватое выражение.       — Извини, я…       — Не бери в голову, — отмахнулась я. — Я же тоже не рассказываю тебе о своих любовных похождениях, — я театрально взмахнула руками и, поиграв бровями, продолжила: — Но мы можем исправить это упущение. Так что приглашаю тебя на свидание: будем есть пиццу, ты будешь рассказывать мне о Хохмине, а я — кивать и подтверждать каждое твоё слово. Как тебе план? Так сказать, обед в компании подпевалы.       — Звучит отлично! — согласилась Таша с улыбкой, выключая компьютер.       — Тогда вперёд.       И мы вышли из кабинета под ручку. Почти как лучшие подружки.       На самом деле, мой братец был отчасти прав, говоря, что я не умею дружить. Почему отчасти? Потому что дружба со мной — это скорее отношения. Причём такие серьёзные, почти брачные. Тактика проста: я выбираю себе жертву и дружу с ней самой верной дружбой до самого финала. Увы, но наши дорожки со всеми моими подружками всегда расходились в разные стороны: в какой-то момент мы переставали общаться и больше друг о друге не вспоминали.       Так, в детском саду у меня была лучшая подружка Юля. Дружбу с ней я как таковую даже не помнила, она запечатлелась только на совместных фотографиях и историях, которые по кругу мусолят на каждом семейном празднике. Собственно, в выпускной группе папу Юли перевели по работе в какой-то большой город, и Юля уехала вместе с ним. Конец.       Затем, с первого по четвёртый класс, эстафету переняла Алина. И вот её я уже отлично помню. Она сама окрестила меня лучшей подружкой и таскала за собой, как комнатную собачку. У Алиночки я оказалась девочкой-подпевалочкой — той самой тенью подружкой, на роль которой я больше не решусь. Алина была очень громкой, и её всегда было очень много. Поэтому я даже обрадовалась, когда после четвёртого класса нас перетасовали и разделили по разным группам. Мы с Алиной ещё некоторое время дружили, но к середине пятого года обучения дружба плавненько сошла на нет. Интересы и цели разошлись в разные стороны.       А в моей жизни появилась Катя. Маленькая и пухленькая. У неё были такие щёчки, что все звали её Хомячком. Катенька была девочкой зажатой и молчаливой, тихо рыдающей в туалете после обзывательств. С ней Сашенька влилась в роль героя, боевой девушки, которая за подругу и двор стреляет в упор. Но настал девятый класс, и с Катей он заставил меня попрощаться. Она ушла в техникум, если не ошибаюсь, на парикмахера, а я осталась учиться дальше.       Тогда-то к нам пришло много ребят из других школ, и Маша, ставшая моей новой лучшей подругой, была одной из них. Она оказалась единственной, с кем моя дружба прекратилась из-за мамы. История была донельзя неприятной. Мама Маши, видите ли, имела секрет — она была повёрнутой на магии сектанткой. Своим маленьким оккультным кружком по пятницам они собирались на кладбище и пытались вызывать духов. Прознав об этом, Марфа Васильевна, которая к играм с мёртвыми сущностями относилась очень строго, запретила мне общаться с Машей.       Потом были разве что университетские приятельницы, которые явно не дотягивали до статуса «подруг». С ними можно было выпить в баре раз в месяц, не больше, и максимум что обсудить преподавателей и грядущие сессии.       Иногда на меня нападал период рефлексии, и я переживала, что у меня нет той самой истинной подруги детства, как, например, у Дара. У того и просто друзей всегда было много, и друзей детства в достатке.       И вот, шагая с Ташей к пиццерии, я поняла одну вещь: я нуждалась в подруге! Мне катастрофически нужен был человек, которому я могла бы позвонить в четыре утра и рассказать, что не так с моими тараканами. И пока что на роль лучшей подруги подходили только Таша и, возможно, Ида.       Таша была понимающей и, скажем так, уравновешивающей, а с Идой у нас совпадают интересы. Я не знала, достаточно ли схожих вкусов для дружбы, но Ташу я знаю уже несколько лет и, думаю, пора бы перевести наши отношения на новый уровень.       Эх, как странно это звучит…       Словно я ей предложение делать собралась. Может, когда-нибудь я и отчаюсь настолько, что поверну стрелочку своей ориентации, но пока что эта самая стрелочка смотрит в направлении мужчин. Ну, как смотрит. Последнее время скорее тоскливо поглядывает. Да и когда ей поглядывать, если почти всё своё время я провожу в компании Психича и рабочих бумажек?