***
То, что мой привычный уклад жизни пошатнулся и сдвинулся с места, я поняла, как только мы вернулись в офис. На меня бросали взгляды, а временами я слышала шепоток «мамочка». Но сначала не особо придала этому значения — мало ли какие тараканы выползают из голов сотрудников «Рекламамы»? Прониклись духом нового названия или, может, опять приняли мой вздувшийся живот за признак беременности: со мной подобное иногда случалось, когда я возвращалась домой от бабушки, обожравшись до тошноты. Наверное, мне стоит меньше есть. Но спасибо маме за ускоренный метаболизм, доставшийся нам от дедушки. Любой другой с такими же запросами в еде давно не проходил бы в двери. Как моя бабушка, к примеру. Она размерами напоминала фрегат, хотя всё-таки была поменьше Олега. Вообще, свадебные фотографии бабушки и дедушки — это отдельный вид искусства. Он настолько худой, что кажется, будто одежда на нём велика ему размеров на пять, не меньше, а вот на бабушке свадебное платье чуть ли не трескается. Хорошо, что хоть мамины с папой торжественные фото постановочные и красивые — их даже другим людям показать не стыдно. Хотя, если честно, никогда не понимала пышных свадеб: в моём представлении это лишняя трата денег. А когда люди берут кредит, чтобы устроить пышное торжество — тут и вовсе хочется у виска покрутить. Но это лирика, вернёмся к действительности, а вернее, из моих мыслей — в офис. До обеда всё шло более-менее. Я практически не выходила из своего кабинета, как и Таша, поэтому мы не знали, какие страсти бурлят в офисе. А они не просто бурлили, а как кипящее молоко лезли из-под крышки. Но бомбе ещё только предстояло взорваться. Перед обедом, когда Таша ушла на совещание, Псих зашёл ко мне и предложил во время перерыва сходить за телефоном вместе и где-нибудь перекусить. И я согласилась, потому что не видела причин отказываться. Здание рекламного агентства можно сравнить с большой стеклянной свечкой, хотя до небоскрёбов ей всё же далековато: это была пятнадцатиэтажка, которая выделялась огромной неоновой вывеской и тем фактом, что вокруг неё стояли здания относительно невысокие. Всё-таки «РеклаМама» занимала место на пограничье между старым центром с двухэтажными домиками в дореволюционном стиле и новым офисным центром, который вгрызался в пространство стеклом и бетоном, прямыми углами и простотой. Так что, пока мы шли по коридорам на вход, вид из панорамных окон на старые крыши, утыканные антеннами и домиками голубей, был очень даже ничего. В архитектуре я не очень разбиралась, в отличие от папы, который по профессии был архитектором, — настоящим архитектором, а не пародией на него, как Олег, — но оценить красоту могла. И старый центр был по-настоящему красив. Даже несмотря на то, что половина зданий ещё не прошли свою реставрацию. И, честно говоря, именно дома с трещинами казались мне более живыми. По таким улочкам приятно гулять, держась за руки и просто разговаривая. Возможно, поэтому после дикой командировки захотелось пойти именно туда. В старом центре были недешёвые, но атмосферные ресторанчики. Папа пару раз водил нас в один их них, исполненный в стиле «русского барокко» — напоминаю, что в архитектуре я не очень разбираюсь, — но папа в те разы заливался соловьём и расхваливал чудесную работу реставраторов. Что было важно для меня, так это удобные стулья и потрясающий борщ. И название такое простое — «Град». Именно туда-то я и предложила пойти Психу, хоть и понимала, что ценник там чуть выше среднего. В любом случае, ничего кроме борща и кофе я заказывать не собиралась. Псих, удивительное дело, согласился, даже вопросов не задав, словно так и надо было. На улице было не очень жарко, сказывались тяжёлые облака, прятавшие солнце, однако душно, как перед грозой. У Серёжи от повышенной влажности завивались волосы, становясь такими же кудрявыми, как у Пушкина. Что я тут же не преминула заметить. Мол, ты — Серёжа, папу Пушкина звали Серёжа, ты — кудрявый, он — кудрявый, чуешь аналогию? — А самого Пушкина звали Сашей, — развил мою бредовую мысль Псих, — и сейчас мы идём в ресторан, который был построен примерно в его годы жизни. Знаешь, что это значит? Он заговорщически посмотрел на меня, отказываясь продолжать «без интереса аудитории». Так что мне пришлось просить: — Ну уж просвети меня недалёкую. — Это знак свыше, — весомо выдал он, и я рассмеялась от абсурдности такой интриги перед ответом. — Ты же не веришь в них, — всплеснула я руками. — Зато я знаю тех, которые верят и в них, и в теории заговоров. Поверь, мне этого более чем достаточно. Сергей галантно открыл передо мной старую деревянную дверь с тёмными стеклянными вставками, пропуская внутрь. — Спасибо, сударь, — поблагодарила я и вошла. А Псих улыбнулся уголками губ, не насмехаясь, а забавляясь, и вошёл следом. С моего последнего посещения «Града» тут мало что изменилось. Всё те же красные шторы на окнах, лепнина на потолке, удалённые друг от друга столики и удобные стулья с мягкими спинками. Метрдотель у входа и полупустой зал. Здесь было очень легко представить гусара или поручика, обедающих в компании с обещанной леди, хотя, возможно, я путаю эпохи и устои того общества. В любом случае, моё воображение работало на максимум — в таких местах стирается грань между настоящим и прошлым. И мы с Психом выглядели чутка неуместно, нам явно не хватало гвардейской формы и бального платья. Я неосознанно озвучила свои мысли, и метрдотель посмеялся с меня, сказав, что подобные наряды он видел здесь лишь на костюмированном балу, который давали в честь открытия. Это было даже забавно. Мы с Психом заняли столик у окна, сделали заказ и продолжили разговаривать. Если это и было свидание, то весьма посредственное, однако максимально комфортное. Как-то само собой получилось, что наш разговор плавно перешёл к обсуждению Никиты. — А никто и не говорил, что у Никиты хорошее чувство юмора, — пожал плечами Сергей, теребя в руках салфетку. — Он шутит над теми вещами, над которыми нормальные люди не смеются. Я как-то уезжал в командировку и не мог по каким-то причинам отвезти Димке кота, так что отдал Никите ключи, чтобы он приходил кормить его. В результате, когда я вернулся, в моём доме был целый кошачий притон, потому что Никита, чтобы Бальтазару не было грустно, подбирал бродячих котов и приносил ко мне домой. Они зассали мне всю квартиру, и мне пришлось покупать новый матрас. Так ещё и у кота душевная травма, потому что он целую неделю прятался в собственном доме от котогопников, которые ели его еду. А Никита сказал, что это было весело. Я прыснула со смеху. — Да, Саша, это очень смешно, — сухо процедил Сергей. — Особенно когда ты ещё месяц ищешь, куда бы их пристроить, потому что физически не можешь выкинуть животное на улицу, попутно травя в квартире блох. Так что не давай Никите поводов — он и без них чудит так, что мама не горюй. — Я поняла, — протянула я, мысленно решив избегать Хохмина всеми возможными способами. А ещё чисто по-женски сочувствуя Таше. Всё-таки быть девушкой человека, который горазд на такие выдумки, сложно.***
За телефоном я пошла не в обед, так как всё обеденное время на еду и ушло. Мы с боссом настолько заболтались, что буквально потеряли счёт времени: с Психом оно словно бы летело по автомагистрали, нарушая всевозможные ПДД. И самую малость меня это пугало. Будучи в отношениях с Лёшей, я всецело контролировала происходящее — он был настолько аморфный, что от него сложно было ожидать хоть какой-то инициативы. С Сергеем же я понимала, что никогда в жизни он просто не позволит принимать решения за него. Раньше я никогда не была в таких отношениях, где оба абсолютно равны, где у партнёра есть своё мнение и своя жизнь, с которыми нужно считаться. А именно таким был Сергей. И тот факт, что за телефоном мне пришлось идти одной, потому что у Психа были планы на вечер и он не собирался их двигать лишь для того, чтобы мне было веселее добираться до ремонтного центра, тоже о многом говорил. И меня это, к собственному удивлению, совершенно не коробило. Даже наоборот — было приятно понимать, что твой партнёр — самостоятельная личность, а не фоновый персонаж для продвижения сюжета. Телефон мне отдали быстро, без каких-либо вопросов, лишь попросили расписаться в паре бумажек. И вот спустя минут пятнадцать после окончания рабочего дня я сидела в машине и включала свой старый-новый телефончик. Лучше бы я этого не делала. Нужно было сразу брать путёвку и валить куда-нибудь на Сахалин. На меня как из рога изобилия посыпались сообщения о непринятых звонках. И Даровское «тебе крышка» приняло совершенно другое значение: это была не угроза, а банальная констатация факта, так сказать предупреждение об опасности. Сорок семь пропущенных от мамы. Двадцать девять — от папы. Парочка — от Дара с разными временными промежутками. Около сотни пропущенных звонков от бабушки и даже один несчастный — от дедушки. В мессенджеры я даже побоялась заглядывать: от мамы висело пятнадцать голосовых. Неважно, сколько тебе лет — пропущенные от мамы всегда вызывают чувство паники. Только причина меняется. В детстве боишься огрести по шее, в относительно взрослом возрасте — переживаешь, что что-то случилось, но всё ещё остерегаешься получить люлей. А когда твои родители уже старые — просто боишься за них. Вот только с моей мамой, мне кажется, я даже в старости буду бояться словесной порки. Марфа Васильевна никогда нас не била — она всегда говорила, что, если человек не может объясниться с собственным ребёнком словами, значит, либо он идиот, либо у него психическое отклонение и ему нравится причинять боль тем, кто слабее и не может ответить. Так что сначала я решила позвонить именно маме, а она — в лучших традициях воспитательного манипулирования — не отвечала ровно сорок семь раз, планомерно доводя меня до ручки. Я сидела в машине на парковке и нервно отбивала какой-то мотивчик по рулю, заставляя себя дышать и не злиться. Когда на сорок восьмой раз мама всё-таки ответила, я, не ожидавшая этого, удивлённо воскликнула: — Мама! — Извините, девушка, у меня на ближайшие полтора месяца плотная запись. Мест нет, — ответила она и бросила трубку. Чувствуя себя максимально паршиво, я, недолго думая, позвонила папе. Он ответил, наверное, с третьего гудка, и его ласковый голос словно погладил меня по холке. — Дрия, девочка моя, где ты была? Почему на звонки не отвечала? — Телефон разбила, — ответила я, предательски шмыгнув носом. — Мама очень злится? — Да, — ответил папа, и послышался скрежет ножек по плитке. — Я скоро вернусь, и мы закончим обсуждение, — сказал он кому-то, и на фоне раздались одобрительные голоса. — Ты ещё в офисе? — спросила я, понемногу успокаиваясь и переводя телефон на громкую связь, чтобы освободить руки и наконец-таки выехать с парковки. — Слышала, администрация города всё-таки договорилась с Савельевыми, и сейчас хотят конкурс на реконструкцию запустить. Есть даже шанс, что этот объект достанется мне! Хотят открыть что-то вроде музея с огромной прилегающей парковой территорией, у них там целые гектары!.. — Пап, с радостью бы послушала, но не сейчас, ладно? — перебила его я. — Скажи, мама прям сильно злится? — Марфа не то чтобы злится, девочка моя, она переживает, — вздохнув, ответил он. — Мы до тебя два дня дозвониться не могли. Она за всё это время глаз не сомкнула. Уснула только сегодня под утро, когда Дар написал, что ты дома и вышла на связь. Даже на картах тебя смотрела. — Па-а-ап, — пристыженно протянула я, встраиваясь в поток. — Ты же знаешь, я не специально. — Я понимаю, — ласково ответил он. — Но маму задабривать придётся. Лучше тебе приехать к нам. Вряд ли она пойдёт на контакт по телефону. — Я и так собиралась. У меня воду горячую отключили. — Тогда купи мяса. Устроим шашлыки. — Хорошо, — кивнула я и, попрощавшись с папой до вечера, поехала в магазин с чуть более лёгким сердцем. В супермаркете я закупалась так, словно зашла в магазин в последний раз в жизни или собиралась засесть в бункере на несколько месяцев как минимум — и плевать, что в корзине были в основном скоропортящиеся продукты. Чтобы вы понимали всю патовость ситуации, кассирша, женщина преклонного возраста, когда я выгружала продукты на ленту, смотрела на меня круглыми глазами, в которых так и читалось «до Нового года ещё полгода». Однако когда я выставила ещё и торт, она радостно просияла и спросила: — У вас, наверное, день рождения? У нас скидки для именинников! — Увы, но нет. Поминки, — ответила я, вытаскивая тяжёлую коробку с маминым любимым шампанским на ленту. — Мои. Кассирша, кажется, воздухом подавилась и пискнула: — Соболезную. Наверное, решила, что я смертельно больна и решила покутить в последний раз — с таким грустным взглядом она пробивала мои товары. И только проверяя в машине чек, я увидела, что скидку на день рождения мне всё-таки сделали. Мелочь, а приятно. К тому же сумма в чеке была далеко не маленькой. За походом по магазину я благополучно пропустила вечерние пробки, которые у нас были не настолько глобальными, как в Москве, но стоять в них всё равно неприятно. А так как на улице было уже темно, я решила не ехать домой за вещами. В деревенском доме мы с братом хранили всё, что не носили в повседневной жизни, так что я подумала, что уж одну ночь как-нибудь перекантуюсь. А шампунем со мной поделится бабушка, если мама встанет в позу. На самом деле, называть родительский дом «деревенским» не совсем правильно. Подгорное — а именно так когда-то называлась деревушка — с одной стороны практически слилось с городом, а другой уходило в древний сосновый лес, который считался каким-то заповедником. Вообще, если быть честной, я всегда считала, что у людей, которые давали названия нашим деревням, явно были проблемы с фантазией, потому что только по нашей области я насчитала пять или шесть Подгорных. А Никольских? Их по стране вообще несчётное количество. Ну и верхом гениальности является добавление какого-то эпитета к уже имеющемуся названию. И так мы получаем целую кучу верхних и нижних, новых и старых деревень. Именно об этом я подумала, когда увидела поворот на Подгорное, в котором не то что горы никогда не было, так там даже холмика не существовало. Возможно, тут когда-то давно жил какой-нибудь Гор — местный авторитет — и он всех крышевал, вот оттуда и пошло, мол, все под Гором ходят. Но это уже мои додумки. Дом мои родители построили большой и современный: с освещёнными верандами и красивой кирпичной кладкой, большими окнами и покатой крышей. Однако смотрелся он немного несуразно рядом со старыми низкими домами, некоторые из которых были и вовсе заброшены, а на некоторых только начиналась стройка. Папина машина уже стояла припаркованной на подъездной дорожке, и я вздохнула от облегчения. Амортизатор уже на месте, можно выходить. Припарковавшись и захватив с собой коробку шампанского то ли в качестве защиты, то ли под видом взятки, я пошла к дому. На открытой веранде, где мы обычно проводили совместные вечера летом, горел свет, а в небо уносились облачка дыма, и по участку плыл аромат горелого дерева. Значит, папа уже раскочегарил мангал, и остаётся только надеяться, что меня, как неблагодарную свинку, на нём не поджарят. Благо, мангал у нас маленький. Вот только есть ещё огромное кострище на границе с лесом, где мама проводит свои, так сказать, курсы по поднятию женской силы… и вот это меня не радовало. Веранда у нас из сруба, красивая и уютная, занимающая почти всю заднюю сторону дома. И вид на лес мог бы быть просто невероятным, если бы не ряды бабушкиных грядок и теплицы, его загораживающие. Повезло, что, когда шла реконструкция дома, папа убедил бабушку снести сараюшки из старых окон и брусьев, которые она упрямо называла теплицами, и поставить новые поликарбонатные с системой автоматического полива. Убедить её, что мы не едим столько овощей, сколько она выращивает, не получилось и вряд ли получится. Марфу Васильевну и Василису Николаевну, так звали мою бабушку, я увидела сразу же. Они сидели на диванчике, который по сути своей являлся широкой деревянной лавкой со спинкой, мягкости которой придавали матрасики и подушки в водоотталкивающих чехлах. Мама с бабушкой были совершенно не похожи: одна — ярко-рыжая и высокая, другая — низкая, пухленькая и седая настолько, что любая пепельная блондинка слюной подавится, лишь бы заполучить такой цвет. Жёлтый свет от уличных ламп слегка скрашивал острые углы маминого лица. И, кажется, она была не настолько злой, как мне показалось по телефону. Меня они не видели, так как смотрели на тяжёлое предгрозовое небо и увлечённо обсуждали, будет гроза или нет и стоит ли закрыть теплицы и укрыть грядки. Да, вы правильно поняли — все грядки в бабушкином огороде были оснащены конструкциями с укрывным материалом. Зато меня заметил папа, который как раз махал лопаточкой над мангалом, чтобы угли быстрее разгорались, и ободряюще мне улыбнулся. Ещё и большой палец показал, подмигивая, мол, не переживай, всё будет хорошо. А я улыбнулась в ответ. Ох, папочка, надеюсь, ты прав… — Прекращайте играть в гляделки, — неожиданно приказала мама, и я вздрогнула. — Я всё вижу. — Да мы в твоих умениях и не сомневались, — выдала я и тут же прикусила язык. Нет, ну честно, когда я уже сменю речевой фильтр? Старый явно барахлит. Мама обернулась и выжидающе посмотрела на меня, постукивая указательным пальцем по щеке. Сделав глубокий вдох, я поднялась на веранду и, поставив коробку с шампанским, чмокнула маму в щеку. — Я просто разбила телефон, — принялась объясняться я, сев на небольшой зелёный пуфик рядом. — Я в курсе. — В командировке. Поэтому не могла его сразу починить. — И это я тоже знаю, — мама говорила скупо, но не сказать чтобы зло, скорее устало. — Дрия, скажи, пожалуйста, ты по детскому садику заскучала? Мне что, снова надо писать на ярлыках твоей одежды номер телефона и просьбу позвонить, если увидите? — Ма-а-ам! — возмущённо протянула я. — Что «мам»? — Все не настолько плохо! — Да ладно! — всплеснула руками Марфа Васильевна, встав на ноги. — Девочки, прекратите, — взмолилась бабушка, переводя влажный взгляд с меня на маму и обратно. — Мам, не лезь, пожалуйста! — отрезала Марфа Васильевна, и я была с ней солидарна, хоть и молчала. Если вы не поняли, то мы не ругались — мы пока просто разговаривали. Даже голоса ещё никто не повысил. — Дрия, ты понимаешь, что я два дня из-за тебя не спала? Уехала в командировку и пропала! А о том, что ты в командировке, я узнала только от Дара, которого ты додумалась попросить поливать твои цветочки. Я тебя даже на картах смотрела, хотя обычно этого не делаю. Понимаешь? — Да, — ответила я и решила слегка переключить её с опасной темы. — И что карты сказали? — О, — протянула мама и как-то даже нервно хохотнула, вскрывая коробку, — говорят, любовь пришла и увела. Я уж подумала, что на тебя напал маньяк, и у тебя скоро разовьётся стокгольмский синдром. Одно радует — судя по картам, пускай хоть и с психическим отклонением, но ты будешь счастлива. После маминых слов повисла поистине гробовая тишина, которую прервал мой дикий ржач. Мама аж покраснела от возмущения: — Александрина! Это не смешно! — Нет, мам, — отсмеявшись, всё-таки пискнула я. — Это очень смешно! — и, заметив недоумевающий взгляд мамы, добавила: — Просто карты твои в точку попали. Мне Психчинский предложил встречаться. — Это фамилия такая? — мама достала бутылку из коробки и одобрительно кивнула. Взятка принята. — Ага. — Забавно, — мама лишь едва улыбнулась уголками губ и тяжело вздохнула. — Потом погляжу его поточнее. Но пока одобряю. — Это у меня правнучки скоро будут? — задала единственный волнующий её вопрос бабушка. Мама ответила за меня: — Нет, мам. Дрия не скоро родит, но правнучка у тебя точно будет. Бабушка лишь горько вздохнула. Она, как и мама, обладала даром. Вот только силы свои никогда не применяла, разве что травами детей от простуды лечила, но не более того. Это только мама в нашей семье считала, что если уж ты обладаешь магическими способностями, то почему бы не получать с этого прибыль. Марфа Васильевна всегда говорила, что любой труд должен быть оплачен, и заниматься благотворительностью она не намерена. Позиция, которую лично мне было более чем легко понять. Ведь не пойду же я на работу, если мне не будут платить? Папа сходил в мою машину за продуктами, а я в дом — за бокалами. Откупорив бутылку, мы расположились на веранде под укоризненный взгляд папы. Мы не напивались, а просто разделили одну бутылку на троих, оставив остальные до следующих праздников или же моих промахов — тут уж что раньше случится. Дара на нашем сабантуе не было — он, видите ли, не хотел стать свидетелем семейного насилия, поэтому решил остаться в городской квартире. Но это даже хорошо, потому что в противном случае всё шампанское обосновалось бы в его желудке вместе с грилем. Хотя с мясом вопрос спорный — скорее мы бы под печальный взгляд бабушки подрались за последний кусок. Той ночью гроза всё-таки разразилась, но не в нашей семье, а на улице, и залила грядки, которые мы благополучно забыли укрыть. А Психчинский под пьяное хихиканье таки обзавёлся прозвищем в моём списке контактов. И это, на удивление, была не очередная вариация на тему его фамилии. Теперь он значился как «Заочно Одобрен». Знал бы он, кем и каким способом, бежал бы от меня, не оглядываясь…