***
С обеда мы возвращались в приподнятом настроении, всё продолжая перебирать имена. Однако Ника мы приметили сразу же. Белобрысую дылду сложно было не заметить. Да и Хохмин караулил нас в курилке возле главного входа. И делал он это, кстати, не в одиночестве, а в компании Мочалина. Вид у паренька был такой, словно он попал в плен к племени варваров и обдумывает пути для бегства. А так как он пленник вроде неглупый и понимает, что у него ничего не получится, парень улыбался, в тщетных попытках сделать вид, что всё прекрасно и вообще он очень любит, когда ему связывают руки. В общем, как ни странно, я начала считать Серафимочку чуть более колоритным персонажем — особенно после того, как всю прошлую ночь и сегодняшнее утро выслушивала, какой он невообразимо прекрасный в этих своих клетчатых рубашечках и с рыжими волосиками. Я даже специально поразглядывала его руки, которым Нина пела пьяные оды, и пришла к выводу, что дифирамбы заслуженные: кисти очень даже эффектные. Чем-то на Даровы похожи: с такими же длинными пальцами и выступающими венами, а ещё с огрубевшими старыми мозолями. И если братец свои нарабатывал на струнах, то этот, наверное, кистью. К тому же, у Мочалина оказались искривлённые средние пальцы, что мне показалось безумно забавным. В голове так и летали фразы из разряда «кривой f*ck» и «криво послал». В Ниночкином исполнении они и вовсе могли бы быть шедевральны. Но долго залипать на предмет воздыханий Яйцевой мне не позволил Никита. Он окинул нас с Ташей цепким взглядом глубоко раненого в самое сердце человека и произнёс: — Ели, значит? И без меня! Бросили свою кровинушку на произвол судьбы, — даже руки к груди прижал, словно за сердце схватился. — Если бы не Серафим, я бы умер с голоду. И вы плакали бы. — Не-е-е, — покачала головой я. — Не плакали бы. — Бессердечная! — с придыханием выдал он. — Ага, — кивнула я. — Более того, мне в аду отдельный котёл заготовлен. Мочалин маячил за спиной Хохмина, отчаянно делая вид, что он здесь вообще ни при чём, а взгляд так и косил на дверь. — Никит, если ты хотел пойти с нами, мог бы и позвонить, — голосом разума вклинилась в наш бред Таша. — А кто говорил, что я хотел с вами идти? — Никита перевёл взгляд на Ташу, и его лицо, казалось, начало светиться изнутри. — Мы командой ходили обедать. Корпоративный дух и всё такое. Да, Фимочка? Мочалин как-то неуверенно промямлил: «Да...» — Посидели мы, значит, дружной компанией, поговорили о насущном, обсудили рабочие моменты. Да, Фимочка? — Да, — пискнул Мочалин. — Я да ты, да мы с тобой, — протянул Ник, похлопав Серафима по плечу. — Хорошо посидели, правда? — Да, — с какой-то больно неуверенно улыбкой кивнул парень. — Вот только я так и не понял, почему у нас Фимочка последнее время в облаках витает. Поэтому у нас все сроки горят, — Хохмин выдавал всё это с такой милой улыбкой, а меня не отпускала мысль, что я попала на публичную экзекуцию. Так что мне даже жалко парня стало, особенно после того, как я узнала, в какой каше варился последнее время художник. — М-можно я пойду раб-ботать? — запинаясь, попросил Мочалин. — Иди, Фимочка, иди, — великодушно отпустил его Хохмин. И мы втроём смотрели, как парень припустил в сторону Агентства. — Зачем ты так с ним? — спросила Таша, когда Мочалин скрылся за раздвижными дверями. Собственно, она задала тот же вопрос, что мучил и меня. — Тебе честно ответить? — спросил Никита, закинув руку ей на плечо слегка собственническим жестом. Таша кивнула. — Он мне за последний месяц всю душу измочалил — классный каламбур получился, кстати! Я не знаю, что у него там в жизни творится, но он работает спустя рукава. Отрисовывает всё в час по чайной ложке, а у нас горят все сроки. Я его уже несколько раз отлавливал, чтобы поговорить по-человечески, а толку — ноль. Он просто молчит. — Да уж, — протянула я, присев на каменную плиту, которая обрамляла клумбу. — Саш, он мой штатный художник, которому мне не хочется искать замену. К тому же, я понимаю, как он может работать. И мне его жалко, честно говоря, — Хохмин тяжело вздохнул. — Я ему не раз говорил: если какие-то проблемы, ты подойди и скажи; если даже помочь не смогу, то хотя бы поддержу. У мальчишки явно то ли выгорание, то ли проблем много. А он из своей раковины вылезать не хочет. Я даже подумывал действовать, как Серж — у него всё, как часы, работает. Его ж ваши боятся, как огня: раз наорал, два наорал — и послушные работнички уже пошли делать дело дружным строем. И не нужны никакие танцы с бубном. Я фыркнула от смеха. Как бы это ни выглядело со стороны, но на деле у Психа постоянно что-то шло не так — и мы бегали, как угорелые, и переделывали то одно, то другое. А иногда он мог в последний момент завернуть готовый проект и заставить всё делать с нуля. Так что Никитины слова показались мне очень забавными. Таша успокаивающим жестом погладила Хохмина по спине, а он поцеловал её в лоб. Эх, какие же они всё-таки милые со стороны… Не знаю, осознают ли они сами, что постоянно тактильно тянутся друг к другу, как два магнита. Таша гладила Никиту по спине таким естественным, совершенно не наигранным жестом. И смотрели они друг на друга искренне, примерно как мои родители, когда Марфа Васильевна позволяла себе хоть ненадолго становиться не железной леди, а обычным человеком. Хотя подобное случалось редко. Но умиляться у меня вышло не долго. Хохмин вдруг окинул Ташу критичным взглядом и сурово произнёс: — Солнышко, я только сейчас заметил… — Что заметил? — Таша подняла голову и вопросительно на него посмотрела, а Хохмин ткнул ей пальцем в грудь. — Ты опять в моей футболке. — И что? Если бы Никита не сказал, я бы и не заметила, что белая футболка, которую Таша заправила в джинсы, была ей слегка просторной. — Это уже ни в какие ворота не лезет. Ты постоянно таскаешь мои вещи! — он выглядел таким возмущённым, словно она не футболку надела, а, скажем, машину разбила. — Никит, это всего лишь футболка. Что ты возмущаешься так? Думаешь, я специально? Схватила белую футболку и пошла. — Саш, — за каким-то фигом вплёл меня в их спор Хохмин, а я уже пожалела, что не свалила раньше вслед за Серафимом, — ты вообще слышишь, что она говорит? Как ни странно, внешне он выглядел, как образец глубоко обиженного и негодующего человека, а глаза так и лучились смехом, выдавая его с потрохами. — Слышу, слышу, — тоном зайца из мультика ответила я. Даже интересно стало, куда его тропки тупых шуток заведут на этот раз. — Значит, когда она забирает мои вещи в своё пользование — это нормально. Это случайно. Без задней мысли. А когда я — по её же наставлению — надеваю её чулки, она обзывает меня извращенцем и требует, чтобы я их снял. Ещё и угрожает, что из дома меня выгонит! — Всё было не так! — воскликнула Таша. — А чего ты ожидал? — вторила ей я. — У мужчин очень жёсткие волосы на ногах, ты мог их порвать. Ты вообще в курсе, сколько стоят хорошие чулки? — Саша, ты что, с ума сошла? Как я могу порвать чулки в сеточку — они и так дырявые! — Легко! — ответила я, мысленно пытаясь припомнить, сколько пар порвала на своём веку, прежде чем поняла, что на свете нет ничего лучше джинсов. Но даже они иногда предают и протираются. — Я предлагала тебе компрессионные гольфы, а не мои чулки, — прошипела Таша и ущипнула Хохмина за бок. Сильно так ущипнула, что мужчина аж отпрыгнул от неё, ойкнув высоким голосом, а потом ругнувшись низким. Я рассмеялась над тем, как страдальчески Никита смотрел на Ташу. — Родная, ну за что? У меня от твоих щипков уже столько синяков, что раздеться при людях стыдно! Меня Идка в прошлый раз обозвала жертвой домашнего насилия. — А с чего это ты прилюдно раздеваться вздумал? — Таша вскинула брови и скрестила руки на груди. — И, насколько я помню, она обозвала тебя жертвой пьяной акушерки, а не домашнего насилия. Чёрт возьми, не знаю, кто эта Ида, но она мне уже нравится. Я переводила взгляд с Никиты на Ташу и думала о том, что мне не хватает попкорна, чтобы впечатление от представления было полным. Но тут Таша перевела взгляд на меня и пояснила: — Он пожаловался, что у него, кажется, варикоз. Ну я и предложила компрессионные гольфы — у меня папа в таких ходит. — Вон оно что, — кивнула я. — А этот придурок, — последнее слово у Таши получилось каким-то придушенным, — распаковал мои новые чулки и напялил на себя. Затем вынул из шкафа мою юбку-солнце и говорит: «Солнышко, бронируй билеты! Мы летим в Таиланд!» Я прыснула со смеху, представив, как Хохмин натягивает юбку-солнце на сетчатые чулки. — Я и сказала ему, чтобы выметался из квартиры, потому что я не буду жить с извращенцем. — Ага, — кивал Хохмин. — А потом она била меня этой юбкой. Больно, между прочим. — Может вам на свадьбу комплект парных чулок подарить? — сквозь смех пискнула я. И Хохмин мне совершенно серьёзно ответил: — Лучше Таше новую юбку, а то предыдущая пала смертью храбрых. — Дома прибью, — процедила Таша, зло посмотрев на Никиту, словно он был нашкодившим ребёнком. Мужчина в ужасе округлил глаза, а потом торжественно выдал: — А я маме пожалуюсь! — Жалуйся! — совершенно спокойно ответила Таша. — Так я не своей, а твоей! — и, посмотрев на меня, добавил: — И Саше пожалуюсь! Быть частью семейных разборок мне не хотелось, так что я решила свалить от греха подальше. — Ребят, с вами, конечно, весело, но пошла-ка я работать. А то Псих со съёмок вернётся, а я тут тунеядничать удумала. Всыплет мне по первое число, а мне даже пожаловаться некому. — Мне жалуйся, — весомо предложил Хохмин. — Обязательно, — фыркнула я и поспешила в офис.***
Я не думала, что сегодня ещё увижусь с Психом. Съёмки обычно всегда растягивались, и виноват в этом всегда был не кто иной, как Сергей Павлович Психчинский. Ему — я даже использую намеренную тавтологию, чтобы показать весь градус слова «всегда» — всегда что-нибудь не нравилось. Он заставлял переснимать раз по тридцать, а то и по пятьдесят. Как-то раз на съёмках видеоролика шампуня он заставил девочку-модель мыть голову раз пятнадцать, не меньше, пока не уловили нужный кадр. Так что нет ничего удивительного в том, что та модель отказалась работать с нами в дальнейшем. А вот что удивительно, так это то, что Псих — злой, как чёрт, что уже давно стало привычным явлением — заявился в офис под конец рабочего дня. Сконфуженная Яйцева протопала за ним мимо дверей нашего с Ташей кабинета, задержавшись лишь на мгновение, чтобы бросить на нас умоляющий взгляд. Но меня тронули не столько её глаза и жесты, которыми она просила о спасении, сколько моя футболка, которую кто-то залил канареечно-жёлтой краской. Вот и давай после этого людям вещи. Я, конечно, понимаю, что конкретно эту футболку я не носила уже лет десять, а то и больше, но всё равно неприятно. Обменявшись с Ташей заговорщицкими взглядами, я пробормотала: — Дело ясное, что дело тёмное. Она усмехнулась и махнула рукой, мол, иди, потом расскажешь. Запихнув телефон в задний карман джинсов, я выскользнула в коридор и в лучших традициях шпиона Яйцевой потопала за ними. Хотя сложно вообще хоть как-то законспирироваться в прямом коридоре, где нет даже диванчика, за которым можно было бы спрятаться. Но Серёжа казался настолько злым, что меня не замечал. А я разглядывала его со спины. Он был перемазан краской ещё хуже Нины: волосы на затылке слиплись в толстые сосульки, а все вещи измазаны уже подсохшей, но всё такой же жёлтой краской. Нина плелась за Психчинским, словно на казнь. Интересно, он уже устроил ей разнос или ещё держится? Я просто помню, как он однажды кричал на меня до посинения в мою бытность его помощницей. Чтобы не нагнетать образ тирана, я тогда действительно была виновата: нужно было отправить кому-то документы почтой, а я ошиблась с адресом и отправила единственный экземпляр фиг знает куда. Думала, Сергей, когда узнает, мне голову откусит — угрожал, что уволит меня и пинком под зад пнёт. Вот только у него сердце прихватило от такого ора, и мне пришлось откапывать его корвалолом и пустырником. Однако, стоит заметить, краску на Психчинского я ни разу не выливала. Ни намеренно — хотя желание такое было, — ни даже случайно. У меня в целом проблем с конечностями не было, в отличие от брата, который постоянно откуда-нибудь падал. То с лестницы свалится, то на сцене поскользнётся, то об лёд башкой приложится. Мама как-то сказала, что так происходит из-за того, что Дар в своё время резко вытянулся, и его тело не сразу приспособилось к новой форме. Я же просто решила, что у брата тело тормоза, потому что вытянулся он давно, а падает до сих пор. Так что моему брату на стройке делать нечего, а то ещё в шахту лифта случайно упадёт. Псих влетел в свой кабинет, громко хлопнув дверью прям перед носом стажёрки, а Нина, немного помявшись на пороге, поскреблась в ту и, слегка приоткрыв, просунула голову в щель со словами: — Сергей Павлович… — Яйцева, уйди! — чуть ли не змеёй зашипел из кабинета Псих. Нина отпрянула, но всё равно продолжила: — Мне так жа… — Уйди! — потребовал Сергей. — Простите! — пискнула Нина и вовремя захлопнула дверь, потому что с другой стороны в неё что-то ударилось. Я подошла поближе — всё равно из-за закрытых шторок Псих меня не увидит, — и Нина, уперев в меня полный муки взгляд, трагически произнесла, шмыгая носом: — Теперь меня точно уволят. Выглядела она при этом, как ребёнок, которого обидели взрослые. — Что случилось? — шёпотом спросила я, чтобы не спалить своё присутствие. — Я в проводах запуталась и уронила на него ведро краски, — заговорщицким шёпотом ответила Нина. — Ну, как уронила… запулила, скорее. А Сергей Павлович от неожиданности упал на фотографа, и тот, кажется, руку сломал. — Фотограф? — уточнила я, и Нина кивнула. — И камеру разбил, — Нина снова шмыгнула носом. — Меня точно уволят. — А фотограф-то где? — продолжала прояснять для себя картину я. — Его кто-то из команды осветителей в травмпункт повёз. — Понятно, — кивнула я и махнула рукой. — Нин, скройся пока, а я попробую тебе помочь. — Спасибо, Александра Петровна! — Яйцева расплылась в такой благодарной улыбке, что, будь та солнцем, ослепляла бы. Я лишь ещё раз попросила её жестами уйти, а про себя подумала — дойдёт ли до меня когда-нибудь, что женская солидарность мне в целом выходит боком? Дождавшись, пока Нина скроется из виду, и мысленно подготовив себя к явлению безумца народу, я постучала в дверь. Оттуда мгновенно донёсся ор: — Нина, мои нервы не железные! Если ты сейчас не скроешься, жить тебе среди бомжей! Стараясь не ржать, я толкнула дверь. А точнее, толкнула ею теннисный мячик, которым Сергей, судя по траектории, запулил в «Нинку». Тот покатился по полу в сторону своего хозяина. Псих стоял у окна, демонстрируя мне жёлтую спину. Интересно, а он отмоет волосы от краски или их придётся срезать? — А в мой адрес угрозы будут? — спросила я, привалившись к дверному косяку. Псих обернулся. Похоже, моего появления он не ждал, поэтому застыл, просто смотря на меня слегка удивлённым вопросительным взглядом. А у меня, наверное, сработал инстинкт антисамосохранения, потому что я выдала: — Знаешь, а тебе идут жёлтые пряди. Только ты в следующий раз выбери колориста получше, а то у этого явно руки из жопы растут. Серёжа моргнул. Раз, другой — а потом заржал. Я тем временем продолжала: — И если всё-таки надумаешь прикупить нормальную кастомизированную футболку, то у меня есть знакомый художник. — А знакомого нормального помощника у тебя нет? — спросил Сергей. — Нет, с этим, увы, помочь не могу. Я закрыла за собой дверь и, пройдя вглубь пустого кабинета, внаглую села на стол. К сожалению или к счастью, тут я не могу судить, но гены в нашей семье распределились таким образом, что все мы были достаточно высокого роста, так что весело дрыгать ножками в воздухе у меня при всём желании не получилось бы. — Слушай, а как ты на машине ехал? — стараясь не смеяться, спросила я, глядя на Серёжу снизу вверх. — Небось все сиденья перемазал. Сергей покачал головой: — Я их целлофановыми пакетами застелил. — Подожди-ка, ты нашёл целлофановые пакеты, а сменную одежду — нет? — Честно? — Да. — Забыл. — И что ты будешь делать в старости, если уже сейчас забываешь об адекватных решениях? — не удержалась от подначки я. Сергей сощурился, недобро глядя на мою далеко не скромную персону. — И зачем ты нарываешься? — Скорее перетягиваю удар на себя, — исправила его формулировку я. — Женская солидарность — слышал такое выражение? Его глаза округлились от изумления: — Тебе уже пожаловались! Что, она прибежала к тебе плакаться, какой я злой тиран? — Нет, я просто увидела, как ты запулил ей в голову теннисным мячиком, — я ткнула пальцем в предмет разговора, который всё ещё катался по полу. — В дверь, — не согласился Сергей. — Но целился-то в голову. Может мне кто-то адекватный сказать, почему в тот момент я улыбалась так, словно мне преподнесли в подарок ведро самого вкусного мороженого? — Мало ли куда я целился, но попал-то я в дверь, — настаивал на своём Псих. А я сложилась пополам от хохота, потому что в моей голове пронеслась пошлая картина других обстоятельств, в которых могла прозвучать подобная фраза. И Псих явно не понял моего неожиданного приступа истерического хохота: — Госпожа Клевер, — с сомнением позвал меня Серёжа, — может, поделитесь поводом для смеха с залом? — Нет, — покачала головой я, сдерживая улыбку. — Почему? — Псих подошёл ко мне ближе. — Ты подумаешь, что либо я извращенка, либо у меня проблемы с головой. — Я и так периодически так думаю, поэтому давай рассказывай, — он упёрся руками в столешницу рядом со мной. Сесть на кресло Псих не мог по объективным причинам. — Ладно, ты сам напросился. Слова «целился» и «попал» в пошлом контексте. Сергей с минуту смотрел на меня, наверное, пытаясь понять, как моя мыслительная система выдала подобное, а потом, тяжело вздохнув и потрепав меня по волосам, сказал: — Дурь, Сашенька, из тебя надо выбивать ремнём. — С чего бы? — возмутилась я и вскочила со стола. — Потому что ты делаешь никудышные и очень пошлые намёки на рабочем месте. — Я, между прочим, ни на что не намекала. Это у вас больная фантазия расшалилась, — ткнула в него пальцем я. — И вообще, я человек консервативных взглядов. — Насколько? — с усмешкой спросил Псих. Мне показалось, или теперь он решил меня провоцировать? Однако ответить я не успела. Вселенная, которая по натуре своей явно женщина, решила, что Александрине Петровне нужен перерыв на то, чтобы подумать и не упасть в грязь лицом в вопросе её, собственно, «консервативности». А то с неё станется брякнуть что-нибудь в духе «до свадьбы ни-ни». Это если выражаться метафорично — на деле же у меня просто зазвонил телефон. — Запомни тему, мы к ней потом вернёмся, — тоном занятой бизнес-леди попросила я, доставая мобильник из кармана. Серёжа кивнул с кривой усмешкой на губах. Я отзеркалила его улыбочку, прежде чем проверить, кто мне всё-таки звонил. Знаете, любой человек встанет перед дилеммой, отвечать ему на звонок или нет, когда в процессе флирта ему звонит мама. В моей голове со скоростью пули пролетели события минувших дней и мои поступки, и я решила пожертвовать флиртом в угоду Ведьме. А то она меня не простит, если я вновь не возьму трубку. — Привет, мам, — произнесла я в трубку, продолжая улыбаться Психу. — Доча, — безапелляционно и тоном бандита, решающего вопросики, произнесла мама, — ты мне нужна. Марфа Васильевна крайне редко называла меня «доча» — на моей памяти, раз пять — не больше. И каждый из них сопровождался какой-нибудь странной ситуацией из разряда жизни и смерти. Так что улыбку с моего лица как ветром сдуло. — Мам, что случилось? — Я еду в ветеринарную клинику, и ты нужна мне там, — всё тем же тоном объяснила мама. — Зачем? — я истерично хохотнула. — Неужто ты решила наконец сделать Дару прививку от бешенства? — Нет, доча. Я сбила собаку. — Ты сделала что?! — возмущённо воскликнула я. А Серёжа вопросительно кивнул мне, на что я лишь махнула рукой, мол, подожди. — Сбила собаку, — повторила она так, словно я была умалишённой. — Чем?! Навозной тележкой? — Машиной. Мне кажется, у меня воздух в лёгких застрял в этот момент, и я закашлялась. — Кто тебя пустил за руль? — а голос у меня явно сел. — Дрия, прекрати сейчас же! Я не маленькая девочка, чтобы просить у кого-то разрешения. — Собака с тобой не согласится, — тихо ответила я, делая глубокие вдохи. — Просто скажи мне, что ты сейчас не за рулём. — Нет, я на пассажирском. Мы в такси. — Прекрасно! — сколько же облегчения было в моём голосе. — Я приеду, пришли адрес. Положив трубку, я посмотрела на Серёжу, собираясь ему всё объяснить, но он лишь покачал головой: — Саш, я уже всё понял. Иди. Поддавшись минутному порыву и полная благодарности, я чмокнула его в щёку. — Напиши потом, что у вас там, — попросил он, слегка ошалело улыбаясь. Наверняка не ожидал от меня подобного проявления чувств. — Спасибо. — Мама — святое, — пожал плечами Серёжа. Я уже собиралась уйти, но возле двери опомнилась: — Нина… — Саш, иди, — махнул Псих. — Может, я и не самый добрый и терпеливый человек, но не увольняю людей, только потому что они запутались в собственных ногах. Если бы я был таким, то уволил бы тебя в первый же день. Я ухмыльнулась, но не стала ничего говорить, лишь помахав рукой на прощание и выскочив из кабинета. Мне нужно было к матери, а не затевать очередной виток тупоумного флирта. Иногда мне начинает казаться, что моя жизнь сошла со спокойных рельсов и решила прогуляться по буеракам — иначе объяснить весь хаос, творящийся со мной в последнее время, я просто не могу.