Онлайн Ведьма

      Каково это — однажды проснуться и понять, что тебя взяли в плен и отпускать явно не собираются собственные родители?       Это могло бы быть потрясающим началом ужастика о поехавших крышей гиперопекающих мамочке с папочкой, которые готовы запереть диточку в подвале, чтобы только никто ему не навредил. Но на деле всё было не совсем так, ведь Клевер Дария не то чтобы взяли в плен — его скорее продали в рабство. Собственный отец — собственной матери. Но об этом Дар узнал не сразу.       Минувшую бессонную ночь он провёл в компании вонючей полыни и музыкантов, которым Марфа Васильевна в оплату труда принесла коробку шампанского и сырную тарелку. Надо было видеть, с какими лицами бравые музыканты пили «исконно женский» напиток и втихую обсуждали, почему мама Дара не принесла им чего-то посущественней. Все же уже давно знали, от самого Дара, между прочим, что благодарные клиенты из раза в раз дарят ведьме дорогостоящий алкоголь, который та хранит под стеклом, как советские бабульки — хрусталь с фарфором.       Дар же настоятельно посоветовал друзьям не выпендриваться и пить, что дают, или же не пить вовсе, а сам сходил за своей старенькой гитарой. Вскоре они на пару с Тимохой — хотя, скорее, попеременно — бренчали разного рода мотивы, превратив трудовую повинность в своего рода квартирник. Играли они тихо, так что никто из соседей не пришёл их разгонять, вот и просидели до самого утра, когда даже родители Дара уже ушли спать.       Сердобольная бабушка заблаговременно расстелила на полу в гостиной матрацы и одеяла, на которых ребята и развалились, а сам Дар ушёл в свою спальню на втором этаже, где и уснул, рухнув на кровать в обуви и пропитавшейся полынью одежде.       В результате, когда Дар очухался ближе к обеду, ощущения у него были такие, словно он всю ночь пил абсент, не закусывая, а не проводил время в компании «лёгкого женского напитка». От солнечного света нещадно резало глаза, в ушах шумело, а язык, похоже, присох к нёбу.       В общем, хотелось просто сдохнуть.       Но у матери Дара, нависающей над ним, скрестив руки на груди и взирая на него так, словно впервые узнала, какое её сын убожество, имелись другие планы. Они так и светились кислотной и почти потусторонней зеленью в глазах женщины.       В тщетных попытках прикинуться мёртвым бараном, Дар натянул на голову одеяло. Что было довольно глупо, ведь данный трюк не работал с матерью ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности. С чего он решил, что сработает в старости?       Дар ещё не успел толком натянуть одеяло, как Марфа Васильевна чётким, годами отработанным движением сорвала одеяло и кинула на пол.       — Подъём! — отчеканила женщина и ещё одним отработанным пинком столкнула взрослого сына с кровати.       И Дар своим отупевшим мозгом вдруг осознал, что подобная побудка с годами не утратила своей унизительной уничижительности. Что в семнадцать, что в тридцать чувство стыда после такой побудки никуда не делось. Хотя в этот раз он не сказать что был хоть в чём-то виноват, да и похмелье у него появилось не столько от алкоголя, сколько от полыни.       По крайней мере, ему так казалось.       — Мама, за что? — прохрипел парень, потирая ушибленный бок. Повезло, что головой об тумбочку не приложился.       — Для профилактики, — ответила Марфа Васильевна, направляясь к двери. — Немедленно в душ, а потом спускайся вниз. У нас дела. И только попробуй снова лечь спать.       Она ещё и пальцем погрозила, прежде чем уйти, и Дар почувствовал себя так, словно помолодел лет на тринадцать.       Ничто не мотивирует человека так, как желание не получить лещей от мамы, так что Дарий поднялся и поплёлся в общую ванную на втором этаже. Его слегка шатало, голова болела, и единственным желанием всё ещё было сдохнуть или же ощутить на себе все прелести оздоровительной гильотины.       Под душем Дар стоял долго, изучая плиточные швы на стене. И не заснул только потому, что мать открыла кран с горячей водой на первом этаже, тем самым устроив сыну контрастный душ. Когда на него сверху полилась ледяная вода, он, нещадно матерясь, отпрыгнул в сторону, столкнул с полки мыло, поскользнулся на нём и не упал только потому, что успел схватиться за ручку душевой дверцы и удержался за неё.       Стуча зубами от холода, Дар вылез из душа и, закутавшись в огромный махровый халат отца, потопал вниз, готовый высказать матери всё, что он думает о её методах побудки пьяных детей. С Дрией она так никогда не поступала, между прочим! Но тут стоит отметить, что сестра была тем самым бесячим жаворонком с расстройством сна, который и ночью не спит, и встаёт в несусветную рань. Так что у матери буквально не было возможности её будить. А уж те разы, когда Дрия упивалась до состояния беспамятства, можно было по пальцам одной руки пересчитать. И Марфа Васильевна её в таком состоянии вряд ли видела.       Однако слова возмущения так и не слетели с его языка. Даже больше — Дар подавился ими, когда, войдя на кухню, увидел стопку бабушкиных горячих оладьев, смазанных маслом и сахаром, и большую стеклянную кружку с чаем, явно заваренным мамой.       Бабушка всё так же стояла у плиты и продолжала печь, словно собиралась накормить не маленькую ячейку общества, а целый подпольный синдикат камнетёсов. Бабушка Вася вообще в плане еды не знала меры: если оладьи — так сковородищ десять, если блинчики — нужно ведро теста, а если оливье — только самый большой в доме тазик. В купорке она банально не признавала слово «достаточно», а в выражении «пару баночек» всегда мысленно перефразировала в «пару десятков баночек». Вот и сейчас на кухонных столешницах громоздились чистые банки под закрутку, а под столом — уже закрытые и накрытые дедушкиной телогрейкой от вздутия.       Мама же сидела за столом и чинно, как английская леди, пила чай из тоненькой фарфоровой кружечки и листала один из своих фолиантов.       — Где ребята? — спросил Дар, так и не заметив товарищей в гостиной, которую, к тому же, успели убрать.       — Уехали, — ответила мать, не отрывая глаз от книги в деревянном переплете. — Ещё утром. Их Петя отвёз в город.       — А я? — слегка отупело выдал Дар, у которого в голове уже звенели колокола.       — А ты дома помогать будешь, — отрезала Марфа Васильевна.       — Я вчера уже помог, — не согласился сын.       — Этого мало, — припечатала мать, посмотрев на него поверх кружки, и отпила еще.       Дар, же как был в халате, плюхнулся за стол и присосался к чашке с маминым волшебным чаем так и манящей его со стола, словно в ней была живая вода, а сам Дар — трупом. И с каждым глотком мужчина чувствовал, как в нём поднимается желание жить, а музыкальное сопровождение из гула в ушах и барабанов в мозгу затихает, прекращая своё выступление. К сожалению, дурное настроение с помощью чая отключить не получилось.       Так что Дар пил чай и причитал себе под нос, как его всё достало. Но в этом не было уже ничего удивительного — это его обычное состояние спросонья. У них в целом имелась семейная черта периодически вставать не с той ноги. И, что самое забавное, если у Дара плохое настроение зависело от разных аспектов минувших дней, то у Дрии с матерью оно работало синхронно: они либо обе просыпались в дурном настроении и напоминали двух фурий, ругающихся из-за того, насколько крепкий кофе варить, либо обе просыпались в наипрекраснейшем расположении духа, и тогда утро превращалось в идеалистическую картину, где две феи порхают по полю.       Второй вариант, когда они жили вместе, случался крайне редко. Чаще они ругались в пух и прах по поводу того, кто пил из чьей кружки, или почему вещи после стирки опять свалены кучей, а не убраны в шкаф на полочки. Так что тот факт, что Дрия съехала от родителей, заметно облегчил всем жизнь, потому что они с матерью перестали грызться из-за бытовых вопросов. С тех пор явление сказочных утренних фей случалось чаще. Маме с сестрой в целом было полезно периодически отдыхать друг от друга.       — Что ты брюзжишь, как старый дед? — спросила Марфа Васильевна, когда Дар по очередному кругу принялся мусолить, как он устал. — Надо же, один день травы порезал — гляди, как бы руки не отсохли.       — Мама, я себе ладони намял твоим сучкорезом! — Дар потыкал пальцами по больным частям и поморщился. — У меня теперь синяки будут.       — И что? — без намёка на жалость спросила мать. — Мы с Дрией каждое лето, не разгибаясь, над заготовками работаем.       — Вы к этому привычные, — махнул рукой Дар.       — А ты бесполезный! И беспардонный! — принялась отчитывать мать.       — И без портков! — вставила бабушка, скидывая оладья со сковороды на тарелку. — Вот вроде уже взрослый мальчик, а всё без штанов по дому ходишь! И в кого у тебя эти нудистские наклонности? С детства такой — дома гости, а Дар голиком!       — Баб Вась, — возмутился Дар, — я вообще-то в халате!       — В халате он! — фыркнула бабушка. — И что, что ты в халате? Всю ночь пил, до обеда спал. По дому ничего не делаешь. Матери нервы трепишь! И до сих пор не женился!       Дар сделал глубокий вдох, чтобы не начать орать, и принялся мысленно считать баранов.       — Я Марфе сказала — знакомь его с Лидочкой, — тем временем продолжала бабушка, и Дар сразу понял, откуда росли ноги недавнего маминого перформанса, когда она, человек, обычно не сильно лезущий в отношения собственных детей, вдруг позвонила и принялась чихвостить сына и в хвост и в гриву. Похоже, в этой цепи Дарий Клевер был далеко не первым звеном. — А ты что? Не пойду! — бабушка мастерски имитировала детские интонации Дара, когда он качал права, сидя на горшке. — Не пойдёт он! Ишь, что удумал! Ещё пять лет, и ты ни одной нормальной женщине и даром не сдашься. Сопьёшься, как твой дед!       — Какой из? — вспылил Дар, не обратив внимания на мать, которая качала головой, намекая, что сыночке лучше бы держать язык за зубами. Вот только Дара эти бабушкины распекания из раза в раз порядком так достали. — Они, если что, оба спились! А дед Вася ещё и сдох!       Бабушка аж побелела. Дед Вася, мамин папа, для Василисы Николаевны был, так сказать, больной мозолью. В начале их отношений она его, наверное, всё-таки любила, но годы совместной жизни показали, что они друг другу не подходят. Он изменял ей направо и налево, о чём знали все, а она говорила, что любит его и прощает. А дед приходил к ней после каждой измены и рассказывал, кого и в каких позах он, собственно, имел, а потом ещё и предлагал попробовать «совместное времяпрепровождение» для разнообразия семейной жизни, так сказать. Работал дедушка Вася тогда ещё на местном заводе на достаточно приличной должности. К нему полгорода на поклон ходило, потому что без его ведома ни унести, ни принести с завода было ничего нельзя. А он пользовался своим положением и тащил в Подгорное всё, что плохо лежит. У них до сих пор в подвале валяются коробки с советским хозяйственным мылом и мешки с порошком, которым на заводе рабочую одежду стирали.       Так что в ту пору считаться любовницей Василия Клевера, который какими-то окольными путями смог взять фамилию жены, считалось очень престижно. И официальных любовниц у него было аж две: Мария и Марина. Обе, между прочим, с завода. Мария делала заклёпки, а Марина отвечала за бухгалтерию. И, что самое забавное, любовницы враждовали между собой, а не с женой Василия. Возможно, потому что в народе всегда ходила молва, что жена его — ведьма, и не нашлась ещё такая женщина, которая не побоялась бы увести мужика у ведьмы.       Василиса Николаевна то ли слишком умная была, то ли глупая, потому что жила по принципу «любовницы приходят и уходят, а она с ним навсегда». Собственно, всех его любовниц, как и самого деда Васю, она пережила.       Дома в Подгорном всегда была тишь и благодать, а на заводе творились страсти-мордасти. То Мария с Мариной подерутся у литейного цеха. То одна, то другая начальству накляузничает. То дед Вася начнёт подбивать клинья к какой-нибудь новенькой, а эти фурии устроят новый скандал на почве этого. И так по кругу в разных вариациях. Дошло даже до того, что дед Вася решил назвать только что родившуюся дочь от любимой супруги в честь любовницы, но всё никак не мог определиться, кому оказать такую честь. И на пьяную голову пришёл к идеальному решению — Марфа, потому что любую из них можно было так назвать.       Но годы шли, и Василий Клевер не молодел, а его привычка периодически прикладываться к бутылке росла. Тут ещё и бухгалтерша Марина смогла-таки подсидеть Марию, и та с позором уволилась и уехала из города, так что у деда Васи осталась лишь одна любовница. А потом на заводе пошли сокращения, и их великий и могучий дед под это дело тоже попал.       С горя напившись, он взял свою Марину и поехал с ней нарезать восьмёрки на главной площади города, где движение автомобиля в целом запрещено.       Потом уже очевидцы рассказывали бабушке, как их великий и могучий выписывал знаки бесконечности на главной площади и под заливистый смех Марины крыл милиционеров матом, пока те пытались запрыгнуть на машину, чтобы его остановить. Если бы в то время существовали телефоны с камерами, эта сцена навсегда осела бы на просторах интернета. А так, увы, жила только в головах очевидцев.       Деда Васю каким-то чудом повязали, права отобрали, а его серая «Волга» до сих пор обитает на просторах штрафстоянки, если, конечно, ушлые милиционеры её под шумок не продали.       Примерно так произошло падение великого человека на дно бытия. Мария уехала в Иваново, а Марина, которую повысили на заводе, решила, что водиться с таким человеком больше не имеет смысла, так как он растерял весь свой лоск и статусность.       Так и остался дедушка Вася с бабушкой Васей, потому что больше никому был не нужен, медленно упиваясь и заводя знакомства с лицами без определённого места жительства.       Так и получается, что дедушки Дария по обе стороны баррикад начинали жизнь, как уважаемые люди, а закончили — на дне бутылки. Поэтому в целом Дар бабушку понимал — с такими генами у него действительно есть все шансы закончить ушлым алкоголиком.       — Паскудный мальчишка! — бабушка шмыгнула носом и, запустив в Дара прихваткой, вышла из кухни.       Мать тяжело вздохнула и осуждающе покачала головой.       — Ты же понимаешь, что она ещё три дня будет ходить и дуться как мышь на крупу? — спросила она и, подойдя к плите, отключила газ под сковородкой, чтобы тот не горел за зря.       — Мам, а что я не так сказал? — Дару стоило больших усилий не кричать. — Сколько можно мне на мозг капать? Он у меня ведро, а не бездонная яма.       — Она как лучше хочет, — совершенно спокойным голосом ответила Марфа Васильевна. — Мама такой человек. Для неё, если ты женат, значит, всё. Пристроен, обеспечен. А то, что брак неудачный, а партнёр без тебя гуляет чаще, чем с тобой — это мелочи жизни. Она боится, что умрёт, а вы останетесь одинокими и никому не нужными.       — Уж лучше быть никому не нужным, чем жить, как она, — тихо пробурчал Дар, и мать улыбнулась уголками губ.       — Это я тебя понимаю, а бабушке ты не объяснишь. Ты думаешь, я с ней в своё время не билась? Ещё как намаялась. Мне кажется, я только в садик пошла, а она мне уже все уши прожужжала о том, что в жизни самое важное — удачно выйти замуж. Отец кивал, а на следующий день вёз меня вместе с Мариной в парк кушать сладкую вату.       — Ты за папу вышла именно потому, что он не такой, как дед? — спросил Дар.       — Скорее да, чем нет, — ответила Марфа и, опомнившись, добавила: — Доедай, одевайся, и поедем за ромашками.       — На чём?       — На машине.       — А за рулём кто?       — Я.       Дар подавился последним глотком чая, начав судорожно кашлять. Когда у него наконец получилось сделать вдох, он произнёс:       — Мам, а, может, не надо?       — Да тут недалеко, — не согласилась мать, — и мы по просёлочным дорогам, так что ничего страшного не случится. Если будем ждать, пока Дрия с работы приедет, опять до глубокой ночи провозимся. А у меня на вечер клиенты записаны, между прочим.

***

      Впоследствии Дар решил, что формулировка «ничего страшного» не подразумевает, что в целом ничего не произойдёт, а лишь конкретизирует, что не будет страшно. И, если так подумать, страшно ему действительно не было, в отличие от матери, которая машин боялась, как ведьмы — огня инквизиции.       Водить Дарий Клевер не любил и не хотел. У него к этому душа не лежала ещё после того раза, когда дедушка предложил научить его водить. И парень, толком не разобравшись в механической коробке передач, въехал задом в навозную кучу. Машина особо не пострадала, а вот Дар водить зарёкся. Дрия, которая любила давать названия всему и всегда, окрестила бы такое поведение брата «боязнью повторной неудачи». Мол, зачем пробовать ещё раз, если уже не получилось.       Если так разобраться, Дар очень любил сестру с её вечным оптимизмом разочаровавшегося циника: она всегда верит в лучшее, но готовит для себя подушку безопасности, если это метафорическое «лучшее» так и не наступит.       Увидев мать, вешающую защитный оберег на папин пикап и окропляющую его же заговорённой водой, Дар честно попытался поверить в лучшее, а ещё укорил себя за то, что так и не осмелился снова сесть за руль. Если уж Марфа Васильевна научилась водить, то он и подавно сможет. Дар стоял на крыльце и смотрел, как мать ходит вокруг машины по часовой стрелке и бьёт в бубен, напевая смутно знакомый мотивчик, явно чтоб наверняка ничего страшного не случилось.       Так сказать, картина маслом под названием «Современная Ведьма за работой». Признаться честно, такие картины были для Дара не впервой. Разного рода богатеи регулярно пригоняли к Марфе Васильевне свои новые машины, чтобы защитить их от сглаза недоброжелателей и завистников. И на этом самом дворе Дар повидал немалое количество машин именитых брендов. А вот когда ей пригнали на установку защиты КамАЗ… Тут уж брат с сестрой ржали долго, наблюдая за тем, как мать рисует охранные знаки и лазает по огромному кузову на корячках.       В тот момент была разгадана загадка КамАЗ-истов, на которых постоянно ругался отец на дороге. Бесстрашные водители фур — они почему такие бесстрашные? Ответ прост: у них машины защищены от сглаза и ДТП.       Собственно, точно такие же обереги Марфа Васильевна ставила и на отцову машину, и на Сашкину. На пикапе, насколько Дар знал, защита тоже стояла, поэтому он и не понял, зачем мать ещё одну ставит, и задал сей весомый вопрос.       А Марфа Васильевна лишь махнула рукой и выдала:       — Чтоб наверняка.       Так Дар понял, что машины мать боится куда больше, чем огня инквизиции.       Залезая на переднее сиденье пикапа и наблюдая, как Марфа Васильевна пытается попасть ключом в отверстие и тихонечко матерится, Дар мысленно взывал ко всем своим бабушкам до десятого колена и умолял их защитить своего непутёвого внука и не дать умереть от материнской руки в расцвете лет. Он же с утра несерьёзно желал смерти — то был всего-то душевный порыв нытика. А так Дар жить любит, даже очень.       Мать вцепилась в руль, сосредоточенно уставившись перед собой, и тронулась с места. Медленно, мучительно медленно, словно сапёр, обезвреживающий бомбу. В целом, Марфа Васильевна была дочерью своего отца. С одной лишь разницей: он медленно ездил, когда был пьян, а она — всегда. Это вполне могло бы показаться Дару комичным, если бы он не сидел в этот момент на пассажирском.       До поля с ромашками на другом конце деревни они добирались так, словно колеса машины заменили на улиток. Их обгоняли даже маленькие дети на велосипедах. С той же скоростью можно было спокойно дойти туда пешком. Зато без неприятностей. К тому же, Дару пришлось коротать время в полной тишине, изучая облака, так как отвлекать мамочку чревато последствиями, а телефон он благополучно забыл где-то дома. И, что самое забавное, он забыл место, где он его забыл.       А ведь там его сто процентов ждали неотвеченные сообщения от девушки-Жабы, пока он здесь предавался, так сказать, единению с природой.       Собирать ромашки же оказалось делом несложным — куда проще, чем рвать полынь. Стебельки тоненькие, и пахнут цветочки едва уловимо, а не крышесносно. Знай себе рви да пихай в мешок, попутно выслушивая от мамы лекцию о пользе физического труда и семейной взаимопомощи. И вообще он, Дар, между прочим, живёт на деньги с продажи этих самых ромашек. А то, что Дарий Клевер деньги у родителей не брал лет с четырнадцати, занимаясь мелкими шабашками то тут, то там, матерью благополучно забылось. Сейчас же он работает в отцовской фирме и получает там зарплату, так что по факту он взрослый увалень, который сидит на шее родителей.       То ли дело Дрия… Дар в целом не мог понять, почему Марфу Васильевну всегда мотает в отношении дочери из стороны в сторону: то она гордится ей и чуть ли не совсем скупо, в своей манере, рассказывает, какая она у неё умница, то ни с того ни с сего начинает распекать её на все лады. Причём, чихвостила она дочь в лицо, а хвалила только за глаза.       Так что в глубине души Дар надеялся, что его за глаза она тоже хвалит, хоть и называет увальнем. В целом, он с матерью был согласен — последние годы он и правда из себя ничего не представлял. Мотался, как говно в проруби, и ни потонуть, ни толком всплыть не мог.       — Знаешь, сын, — вдруг обратилась к Дару мать, ткнув в него веткой. — Я вот одного понять не могу: в кого ты у нас такой нытик и рефлексик? Но при этом ты умудряешься маскироваться под бодрячка и циника, чтобы не огребать за мрачное выражение мордашки.       — В деда, — без запинки ответил парень. — В кого же ещё?       — Знаешь, тебе нужен человек, который возьмёт тебя за яйца и заставит действовать. Вытащит тебя на свет из твоей клоаки самокопания и самобичевания. Потому что сам ты уже не справляешься. Ты, как мне неприятно это признавать, безумно ведомый человек.       — Я не ведомый! — возмутился Дар, отбросив мешок.       — Ладно, — отступила Марфа Васильевна, — может, я не совсем верно выбрала слово. Но сейчас ты на этапе…       — Мама, умные люди называют это депрессией. Когда ничего не хочется и ничего не надо.       — Дар, депрессия — это болезнь. А у тебя просто этап чрезмерного нытика. И ты из него скоро выйдешь, — женщина махнула рукой. — И судьбу свою найдёшь.       — Да неужели! — воскликнул Дарий как-то даже ехидно. — Неужто твоя обещанная блондинка появится? Я её уже лет десять ищу — и всё никак. Ты мне когда ещё сказала, мол, твоя судьба, сыночка, с блондинкой? И что-то как-то не видать.       — Не там ищешь. То, что она с блондинкой, ещё не значит, что твоя судьба — блондинка, — отмахнулась мать и продолжила запихивать в мешки ромашки.       А Дар последовал её примеру, молча вымещая злость на цветочках. Дёрнул же его чёрт в старших классах попросить мать погадать ему на будущее! А она и рассказала ему, что успех его ждёт только с блондинкой, и судьба его там же. Вот ему и втемяшилось. С того дня он только на блондинок и смотрел, ища свою единственную, раз уж мама так сказала. Но что-то ему не везло. Ни одни его отношения не длились больше месяца.       Марфу Васильевну, похоже, сегодня распирало от желания поговорить, потому как через некоторое время она выдала:       — Вот знаешь, в чём разница между тобой и сестрой?       — Ну-ка просвети, — театрально взмахнул рукой Дар, а сам плюхнулся на землю.       — Её никогда не заставишь делать то, чего ей не хочется. Хоть кол на голове теши. Если ей хочется попробовать себя в роли девушки идиота — она попробует. И ты можешь ей хоть до инфаркта распинаться, разъясняя, что это дорога в никуда, а Дрия всё равно будет делать, как ей хочется.       — Ты это про Лёшика что ли? — вскинул бровь Дар.       — Про него самого. А теперь напомни мне, что случилось, когда он ей надоел, — попросила Марфа Васильевна.       — Она его выгнала. Но ты это к чему?       — К тому, что она во всём так, — ответила мать. — Если ей что-то интересно и нужно, она это делает, и чихать она хотела на мнение окружающих. А если она чего-то не хочет, то какие бы ты перед ней картины ни рисовал, ты её не заставишь это сделать. Когда она маленькая была, ей хотелось быть маминой дочкой; она за мной хвостиком ходила. И до поры до времени ей нравилось, когда за неё принимали решения, — мать скрестила руки на груди, взирая на Дара сверху вниз. — Вот только потом ей это надоело, потому что она осознала своё внутреннее «я». Дрия любит, когда её любят. И при этом она никогда не поступится собой и своей выгодой ради кого-то другого. Она по своей натуре обычная домашняя кошка.       Финальное умозаключение матери Дара даже позабавило, и на волне этого чувства он спросил:       — А я тогда кто?       — Если скажу, обидишься, — хмыкнула Марфа Васильевна.       — Не обижусь! — покачал головой мужчина, представляя как мать гордо назовет его львом или тигром. Варианты с ослом или козлом в голову не приходили.       — Дар, я тебя знаю. Ты обидишься, — не уступала мать.       — Ма-а-ам, ну я ж не маленький, чтобы обижаться! — недовольно протянул он.       Марфа Васильевна сухо усмехнулась:       — Ладно. Собака ты. Обычный домашний пёс, который виляет хвостом, когда приходит хозяин. Ты любишь любить.       — И мы снова вернулись к тому, что я ведомый, — рассмеялся Дар, совершенно не обидевшись на пса. Псы то тоже разные бывают. — То есть мне нужен поводок и поводырь — так что ли?       — Нет, — не согласилась Марфа Васильевна, — тебе нужен человек, который будет тыкать в тебя палкой и не давать сидеть на месте. А ты, как верный пёс, будешь её защищать.       — Кла-а-асс, — протянул Дар, — и снова возвращаемся к блондинке. Мам, ты мне только одно скажи — долго мне её ещё искать?       — Если хочешь, вечером посмотрим. А сейчас поднимай свой зад и давай собирать. Нам осталось два мешка.       Дар поднялся, но, прежде чем продолжить работать, всё-таки спросил:       — Мам, а папа кто?       — Петя-то? — Марфа Васильевна даже улыбнулась. — Петечка у нас лошадь. Если впрягся, то тащит. Но если что не по нраву, то может и укусить, и со спины скинуть.       — Боюсь даже спросить, кто тогда ты в нашем семейном зоопарке?       — Как сказала однажды Дрия, ваша мать — свинья, — и Дар сложился пополам от хохота, а Марфа Васильевна тем временем продолжила, — правда мы тогда с ней ругались, потому что я, видите ли, за собой кружку не помыла, но это не так важно.       Так они и продолжили собирать ромашки и обсуждать, кто из их знакомых какое животное. Деда Васю Марфа Васильевна обозвала павлином. Княгиню Добранравову — гадюкой. Бабушку Васю — курицей-наседкой. А деда Женю — того, что папин папа — козлом. Затем она переключилась на друзей Дара. В итоге собрался приличный такой зверинец.       Периодически от слов матери Дар даже смеялся на всё поле. Так что второй день трудовой повинности выдался не таким уж и плохим. Вполне себе весёлым.       Если бы не чрезвычайная ситуация, случившаяся на обратной дороге.       С чувством выполненного долга они загрузили мешки в пикап и всё с той же улиточьей скоростью поехали домой.       Тогда-то на середине пути в жизнь Клевер Марфы Васильевны и вошла она — собака!       И возможно, так Вселенная наказывала Марфу за то, что она обозвала сына псиной.       Огромная серая, чем-то даже похожая на волка, она выпрыгнула из кустов и бросилась под колёса, истошно лая. Всё случилось так быстро и неожиданно, что Дар не сразу осознал, что происходит, а уже в следующее мгновение по инерции стукнулся лбом о приборную панель, когда Марфа Васильевна, взвизгнув, ударила по тормозам.       А дальше всё слилось в безумную карусель. Вот мать, даже не поставив машину на паркинг, отстёгивает ремень безопасности и выпрыгивает наружу. Вот Дар, потирая ушибленный лоб, дёргает за ручник, чтобы машина не покатилась, в зеркало заднего вида наблюдая за матерью, которая бежит за собакой, тушка которой при столкновении с колесом отлетела к обочине, поросшей высокой травой. При этом Дар всё пытался вспомнить, ощутил он столкновение или нет. Скорость-то была маленькой.       Марфа Васильевна тем временем уже бухается на колени возле животного, пытаясь разглядеть, что с ним. И Дар, вылезая из машины, в пятый раз за всю свою жизнь увидел на щеках матери слёзы. Именно они оглушили его куда больше, чем собака, которая, как ни странно, не истекала кровью. Зверь оказался действительно огромным, отчего его болезненная худоба ещё больше бросалась в глаза. Кости, казалось, просвечивали через кожу, а потому Дар сразу заметил, как поднималась и опускалась грудная клетка.       — Она… дышит… — услышал он сиплый голос матери. — Надо к врачу.       — Это он, — всё ещё ошалело уточнил Дар, потому что не заметить огромные яйца было сложно.       — Какая разница? — прошипела мать, утирая слёзы.       — Большая, — развёл руки Дар, показывая размер.       — Неси его к машине, сейчас же! — зло приказала мать, а псина ей поддакивающе проскулила. — Я пока такси вызову! Больше я за руль не сяду!       Сказала, как отрезала. А Дар подумал, что даже мамины защитные обереги дают осечку. Или же, наоборот, не дают — на машине-то ни царапины.

***

      Поездка до ветеринарной клиники пронеслась для Дара как в тумане. Он разве что смутно запомнил, как мать препиралась с водителем о том, кто ему оплатит химчистку, если псина всё зассыт. Марфа Васильевна, злая как чёрт, протянула таксисту свою визитку с пентаграммой и самым спокойным голосом, на который была способна, принялась угрожать мужчине, мол, в его же интересах довезти их как можно скорее, чтобы больное животное ничего не сделало. А если он не поторопится, то она нашлёт на него проклятие, и проблемы с нижним краником будут уже у него. Причём долгие и болезненные. Дар сразу понял, что лучше молчать. Водитель, к его чести, после угрозы тоже закрыл рот и действительно быстро тронулся с места.       Затем мать принялась вызванивать Дрию. Что тоже выглядело довольно комично, потому что сестра, не зная всего того, что уже привнёс несчастный случай в их жизнь, как всегда, ёрничала. Марфа Васильевна же сдерживалась из последних сил, глубоко дыша и делая какие-то успокаивающие пасы руками, чтобы не выдать что-то столь же желчное в ответ. А Дар с опаской предвкушал, как Саша прилетит в ветеринарку и всыплет ему знатных люлей, потому что он, идиот этакий, не отговорил мать от необдуманных поступков.       Как будто хоть кто-то мог отговорить Марфу Васильевну от чего-то, что взбрело ей в голову!       Дар вообще считал, что их семья давно балансирует на грани падения в матриархат, а любого несогласного мужчину женщины с фамилией «Клевер» перемалывают жерновами психологических атак и банального эмоционального шантажа. Но разве сестре объяснишь? Она же первая начнёт орать, что никакого матриархата нет и в помине.       Дар никогда в жизни не был в ветеринарных клиниках и очень удивился, когда словил острый приступ дежавю. Он всё это уже видел: в детской педиатрии, где вереницы мамочек и папочек сидят в приёмной перед кабинетиком врача и обсуждают своих деток. Разница была лишь в одном: в ветеринарной клинике фраза: «Моему псу срочно нужна помощь!» — действует куда лучше, чем в детской поликлинике, где на тебя тут же посмотрят, как на врага народа и заставят встать в конец очереди.       Так что Дар с огромным псом на руках, который весил как среднестатистическая девушка, вошёл в кабинет ветеринара, чувствуя себя при этом отцом-героем.       А дальше началось целое шоу. Вокруг животного плясал целый танцевальный квартет из медсестёр и ветврачей. Они ходили вокруг животного кругами, брали какие-то анализы, подключали к аппаратам, а пёс тем временем лежал на железном столе и грустным взглядом буравил Марфу Васильевну. Дар же сидел в уголке и переглядывался с каким-то котом в клетке. И мимика у того, надо сказать, была безмерно харизматичная: такой ненависти к окружающим во взгляде Дар даже у людей не наблюдал.       Парню стало очень интересно, что это за кот такой — рыжий в белую полосочку, — так что он даже спросил у медсестрички, что они сделали с животным, что у него такой взгляд. А та рассеянно пожала плечами и коротко ответила:       — Так у него сегодня кастрация.       И Дар всё понял. Теперь он не просто смотрел на кота, а взглядом пытался донести до него, насколько сильно сочувствует. Но коту было всё равно.       Примерно в таком виде брата и застала Дрия, влетев в кабинет примерно через четверть часа.       — Что, нашёл-таки брата по разуму? — с усмешкой поинтересовалась она, даже не удосужившись поприветствовать собравшихся.       Дар наградил сестрицу неприличным жестом. И она, изумлённо выгнув брови, выдала:       — Обалдеть, у тебя тоже кривые средние пальцы.       К чему это было сказано, Дар так и не понял, только принялся изучать свои пальцы на признак кривизны, но что-то ничего критичного не заметил. Тем временем сестра, как гонщик «Формулы-1», чуть ли не растолкав медсестричек локтями, пробилась ко псу и Марфе Васильевне, чтобы выяснить, что там и как. До Дара то и дело долетали полные возмущения восклицания Дрии, которая на волне чувств опять заделалась внебрачным ребёнком портовой шлюхи и интеллигента. Так орать на собственную мать могла только Саша, и, что удивительно, та её даже не огрела чем-нибудь. А ведь Дару мать за такие высказывания давно бы съездила по спине полотенцем.       В результате длительного разговора, в котором Дрия Клевер ёрничала, как никогда в жизни, а Марфа Васильевна, шипя сквозь зубы, требовала от дочери поведения взрослого человека, врачу, по виду немногим старше самого Дара, удалось-таки донести до склочных баб несколько истин.       Во-первых, собаку не сбили. Измождённая животинка, похоже, вовремя умудрилась отскочить от колеса, а, так как собака явно была больна, то просто свалилась с ног, да так и осталась лежать. Во-вторых, ветеринар предположил, что животное было где-то длительное время заперто, потому так и отощало, а так как оно явно с людьми и их транспортом знакомо, то и бросилось к машине. Более того, пёс кому-то принадлежал, о чём свидетельствовали ранки на шее. Врач даже поднял шерсть, чтобы показать следы там, где ошейник врезался в кожу. В этот момент Саша, втянув со свистом воздух, уткнулась матери в плечо и выругалась так заковыристо, что врач, которого Дар про себя прозвал «Айболитом», кивнул и сказал:       — Что верно, то верно, девушка. Именно это с такими людьми делать и нужно.       Дар даже начал опасаться, как бы сердобольная сестрёнка не вспомнила детство и не разрыдалась. Она ведь, когда мелкая была, таскала домой всех животных, которых только видела, а Марфа Васильевна тут же всучала их отцу, чтобы тот отправил их в питомник. Так что ни один зверь, кроме папиных рыбок, не задержался в их доме больше, чем на час. С возрастом Дрия, к счастью или к сожалению, перестала так делать.       Из того же разговора с врачом выяснилось, что собака не абы какая, а породистая. То оказался Маламут, но Айболит не смог сказать точно, чистокровный или помесь. А ещё доктор как-то между прочим решил, что псина теперь принадлежит семейству Клевер, и платить за её лечение тоже придётся им.       Лечение, прописанное псу, вышло на кругленькую сумму — такую кругленькую, что у Дрии глаза из орбит вылезли. И вылезли повторно, когда выяснилось, что ни у Дара, ни у Марфы Васильевны кошельков с собой не было. Они с таксистом-то расплатились лишь потому, что у матери карточка была привязана к приложению. И, так как мать почти все деньги держала в наличке, то оплатить лечение она никак не могла.       Дару показалось, что вот сейчас-то Сашка точно расплачется, когда она красная, как рак, потопала на ресепшен — оплачивать таблетки, пилюльки, мази, корма и сам приём. Марфа Васильевна особо не утруждалась, выбирая клинику, так что неудивительно, что их занесло в самую известную и дорогую.       — Это половина моего месячного жалования, — прошептала Саша Дару, при этом выглядела она так, словно рыба, выброшенная на берег. — А я зарабатываю прилично.

***

      Прежде чем позволить посадить пса в машину, Дрия застелила всё заднее сиденье одноразовыми пелёнками, которые купила в ветклинике. Дар же, пока та елозила по сиденью, потому что пелёнки то и дело соскальзывали, стоял вместе с псом на бордюре. На животину не стали вешать ошейник, потому что шея у него была повреждена, и Дрие вновь пришлось раскошелиться на более дорогую шлейку для собаки, которая со стороны напоминала ярко-оранжевую футболку.       — Может, дадим ему кличку? — предложил Дар, переглядываясь с аморфной животинкой, которая прижималась к его ноге и дрожала. — А то я замахался кликать его то псом, то псиной.       — Сутулый! — крикнула Саша, в очередной раз поправляя съехавшую пелёнку.       — Баламут, — категорично вторила мать с пассажирского.       — Я за него платила, так что и имя ему даю я! — возмутилась Саша. — И вообще, у него же есть хозяева, давайте вернём его. Глядишь, они мне деньги отдадут.       Пёс протестующе заскулил, вжимаясь в ноги Дара. А Марфа Васильевна спросила:       — Кому ты его возвращать собралась? Ты видела, в каком он состоянии? Вернуть хозяевам, чтобы его дальше мучали?       — И с каких это пор ты стала у нас борцом за права животных? — зло процедила Саша, вылезая с заднего и откидывая растрепавшиеся волосы с лица.       — Мы в ответе за тех, кого чуть не сбили, — пожала плечами мать.       — Класс, — фыркнула Дрия. — Надо же, вспомнили «Маленького принца»! Вот Принцем и назовём, раз он у нас лечится в элитных ветлечебницах. Мам, ты мне только одно скажи, неужели нельзя было выбрать клинику дешевле?       — А я что, выбирала? Какая первая в поиске выскочила, в ту и поехали. У меня времени не было, чтобы сидеть и сравнивать, где это у нас в городе врачи получше да подешевле.       — Ясно, — протянула Саша, а затем, нагнувшись ко псу, выдала. — Милости прошу в карету, ваше благородие.       И Принц, похоже, её понял, потому что дёрнул поводок, чтобы залезть на заднее сиденье. Дар же сел вслед за животным.       — Если «благородие» нассыт мне на сиденье, вы купите мне новую машину, — тоном, не терпящим возражения, выдала Саша, когда села за руль.       Хотя Дар сомневался, что сестра была серьёзна в своём заявлении. Она вообще иногда говорила обидные вещи, на самом деле не имея их ввиду — так проявлялось её жёсткое чувство юмора. Если Дар брюзжал о том, какой он бедный и несчастный, то Саша брюзжала о том, какие все вокруг убогие.       Марфа Васильевна цокнула языком, мол, воспитала на свою голову неблагодарных детей, и махнула рукой:       — Поезжай уже наконец.       До дома по вечерним пробкам они добирались в тишине, разве что на фоне играла тихая музыка из Сашиного плейлиста. И Дар тихонечко напевал Принцу о воде, которая мерно плачет на кухне, и разговорах, которые ценны.       — Мне так нужны чувства без меры, — пропел он в ухо псу, и тот оказался более чем благодарным слушателем, неожиданно принявшись выть в ответ.       Саша вдруг рассмеялась:       — Вы ещё дуэтом спойте, — а затем сделала погромче и включила песню на повтор, и они вместе начали петь про какие-то центы.       В зеркало заднего вида Дар даже увидел, как мать тоже скупо подпевает им, правда скорее просто открывая рот, подражая звуку. Но Марфа Васильевна во многом была таким человеком: не приемлющим ни чрезмерных чувств, ни чрезмерных действий. А что есть песня, как не живые эмоции в обёртке из слов?       Дар иногда задавался вопросом, чем вообще была занята Вселенная, когда у Марфы Васильевны рождались такие совершенно не похожие на неё дети? Скупая на эмоции мать, тонко чувствующий циник в лице дочери, и ведомый сын. Да даже сама Марфа Васильевна была не похожа ни на своего гулящего отца, ни на мать, которая жила по принципу «все терпят, и я потерплю». Что-то как-то в отношении семейства Клевер-Добронравовых не работала пословица про яблочко и яблоньку, ведь даже Пётр Евгеньевич не имел ничего общего со своими родителями.       Размышляя о своей семье под Сашин вой, который вряд ли кто-то смог бы назвать пением, Дар настолько погрузился в свои мысли, что не сразу осознал, когда машина остановилась на подъездной дорожке дома.       Из размышлений его вырвала очередная склока Дрии с матерью. Они всё ещё сидели в машине, и сестра, выкрутив громкость на минимум спросила:       — А пикап где?       — Посреди дороги остался, — как ни в чём не бывало ответила мать и, отстегнув ремень безопасности, выбралась на улицу.       Дрия смотрела ей вслед, непонимающе хлопая глазами.       — На какой дороге? — пугающе тихо поинтересовалась она, и губы её кривились в намёке на недобрую улыбку.       Марфа Васильевна махнула рукой в направлении поля, и Саша, втянув носом воздух, завопила:       — Вы с ума сошли?!       Принц на заднем сиденье аж подпрыгнул, Дар, предвещая оперный концерт истерички, поспешил вылезти из машины. В своих решениях с «высочеством» они были солидарны, так что пёс последовал за ним. А Саша тем временем начала распеваться:       — Посреди дороги?! Даже не у обочины?! Да что с тобой не так, женщина?! Вроде бы взрослый человек, а чудишь так, как я в пятнадцать не чудила!       — Дрия! — возмутилась мать, хотя голос не повышала. — Прекрати сейчас же! Какая муха тебя укусила? Второй день ведёшь себя хуже детсадовца. То пропадаешь, то клиентов моих увозишь, то орёшь, как блаженная, то на всю больницу жалуешься, что у тебя бедной-несчастной мать деньги отобрала. Деньги я тебе отдам, меркантильное ты создание!       — Мама! — Саша чуть ли воздухом не подавилась от негодования. — Вопрос не в деньгах! Мало ли что и когда я говорю! Ты взрослый человек, между прочим, но умудрилась бросить машину посреди дороги и уйти! Её же эвакуатором, скорее всего, уже увезли в неизвестном направлении…       — Эвакуатор? В Подгорном? — подбоченилась Марфа Васильевна. — Не смеши меня!       — А кто сказал, что я шучу? Ты вообще в курсе, сколько сейчас стоит штрафстоянка?       — Не знаю и знать не хочу, — процедила сквозь зубы мать. — И вообще, мы разговариваем о твоём поведении. Оно недопустимо. Ты воспитанный человек или хабалка подзаборная?       — Нет, мама, — покачала головой Саша, вылезая из «реношечки», — мы не обо мне говорим, а о тебе! И машине! Я надеюсь, ты её хотя бы закрыла?       — Не знаю, — пожала плечами Марфа Васильевна, а Дар попытался вспомнить, где вообще ключи от пикапа. Возможно, они так и остались в замке зажигания.       Саша глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Раз, другой, третий. Затем подошла к матери, протянула руку и сказала:       — Давай сюда ключи, я пошла за пикапом. А ты пока поставь свечку за то, чтобы её ещё не увезли эвакуатором.       Мама посмотрела на Дара. Дар посмотрел на маму. И в их зелёных глазах мелькал один и тот же вопрос: где, чёрт возьми, ключи?       — Ну-у-у, — протянула Дрия, тряся рукой.       Марфа Васильевна, тяжело вздохнув, ответила:       — Я не помню.       — Что ты не помнишь? — насторожилась Саша.       — Где ключи, — развела в стороны руки мать.       Саша схватившись за голову завизжала:       — Мама, ну чёрт тебя дери!       По деревне ещё разносилось эхо её крика, а Дрия уже бежала к дому за запасным комплектом. В дверях она чуть не сбила бабушку Васю, которая вышла на шум, но вовремя посторонилась, пропуская внучку, и непонимающе заозиралась по сторонам. А потом-таки, найдя взглядом Марфу Васильевну, выдала:       — Марфушка, тебя клиентка уже час ждёт. Я её в твоём кабинете посадила.       И Марфа Васильевна, кивнув, потопала к дому. Дар тоже. На порожках мать столкнулась с Сашей, которая как раз спешила обратно, сжимая в кулаке связку ключей. Однако же она остановилась и зло запричитала:       — Нет, мам, честно — это просто лучший день в моей жизни. Я неделю не могу поспать по-человечески, а тут ещё ты! То собаку чуть не сбила, то пикап потеряла… У меня же хобби такое: все спортсмены вечером на площадку, а Саша — бегать по деревням и искать пикап! Спасибо тебе, о Великая! — ещё и поклонилась чуть ли не в пол. А затем, сбежав по ступенькам, понеслась в направлении, которое указала мать ранее.       — Что это с ней? — спросила удивлённая бабушка Вася, переводя взгляд с Дара на дочь и обратно, даже не замечая пса у ног внука.       — Не видишь, что ли? — воскликнула Марфа Васильевна. — Обострение самомнения!       И, откинув волосы назад, зло потопала в кабинет, где её ждала клиентка. Ещё и дверью хлопнула так, что весь дом содрогнулся. Бабушка же терпеливо вздохнула и, таки заметив пса, спросила:       — А это кто?       — А это Принц!