Онлайн Ведьма

      Моя нервная система дала сбой. Крупномасштабный. Я и раньше не могла похвастаться крепким ментальным здоровьем, но тут — явно перебор. Зато теперь официально могу называть себя «Ведьмой, которая поехала кукушкой». Даже ник на «Блокнете» сменю на соответствующий новому статусу. Как в сказке: была ведьма Удачливая, а стала — Психованная.       Но вернемся чутка назад. Из плюсов жизни в деревне я теперь смело могу назвать парочку: во-первых к вам вряд ли придут соседи, чтобы узнать, какой на этот раз случился бум на вашей тараканьей фабрике и почему вы орёте так, словно вас режут, как свиней на убой. Если бы я орала так в своей квартирке, добрые бабушки из ОПГ уже давно вызвали бы ко мне чуть менее добрых работников отделения полиции, а затем и уж точно не добрых санитаров. Потому что такие эмоциональные отклонения, как у меня, не лечатся — тут сразу нужна слоновья доза транквилизатора, которую запустит снайпер из соседнего дома. А потом ОМОН вломится в квартиру, оденет меня в белую рубашечку и на такой же беленькой машинке отправит в Князевское.       В Подгорном же мой театр одного истеричного актёра остался никем не замеченным. Даже куры с соседского участка не оглянулись на мои визги. Так что либо в нашей деревеньке живут одни пофигисты, либо все уже привыкли к персоне Клевер Александрины Петровны, потому что, даже когда я бегала по улицам в поисках машины, и костерила собственную мать на чём свет стоит, меня никто не остановил и не спросил, что случилось. Даже дети, которых летом в деревне всегда много, не смотрели в мою сторону.       Вот тебе и феномен главного героя в действии — у тебя случилась трагедия и тебе кажется, что если не каждый первый, то хотя бы каждый второй должен обратить на это внимание, но на деле всем по барабану. Делай, что хочешь, людям будет всё равно, пока твоя жизнь не влияет на них.       Между прочим, я в буквальном смысле оббегала всё Подгорное в поисках пикапа, потому что в порыве неконтролируемой злости отключила функцию рационального мышления и не спросила у матери, где конкретно та бросила машину. Она же должна была помнить адрес, на который заказывала такси, ну, или же могла посмотреть «точку» в приложении. Будь я нормальным человеком, то вбила бы адрес в навигаторе и дошла бы.       Но у меня всё не как у людей. Точнее, не как у нормальных людей.       И, если уж быть честной ведьмой, то бегала я от силы минуты три. По той простой причине, что у совершенно неспортивной меня тут же открылась отдышка и свело бок. Если на меня когда-нибудь решит покуситься маньяк, я вряд ли смогу от него убежать — разве что «уковылять». Не знаю, есть ли такое слово, но по Подгорному я точно ковыляла, хватаясь за бок и матерясь в те моменты, когда не пыталась восстановить дыхание. То и дело вспоминался вчерашний забег с Ниной до парковки, но тогда бежать пришлось хотя бы недолго. И до конкретной точки.       И бедная несчастная психованная я уже предвкушала, чем мне аукнется сегодняшний марш-бросок. Больными ногами, к примеру.       Машину я искала долго, наверное, потому что Подгорное на деле было не маленькой деревней, а очень даже большой. Тут тебе и огромные коровники, и куры, и утки, дома разной степени строительства… Даже было несколько пожарных прудов, в которых мы с братом купались, когда маленькими были. И пока я всё это обходила, на мир наползала ночь. Очередная ночь, в которую я, вместо того чтобы спать, занимаюсь какой-то неведомой фигнёй.       И вот, когда я уже окончательно отчаялась и решила топать за матерью, чтобы всё-таки воспользоваться её знаниями, пикап нашёлся где-то на окраине деревни. И, удивительное дело, но фраза «посреди дороги» не была маминой фигурой речи. Марфа Васильевна действительно бросила машину строго посреди узкой просёлочной дороги — да так, что ни с одной стороны не объедешь: слева располагался заросший участок, на котором когда-то давно жила бабулька, посадившая вдоль дороги куст ежевики, который потом разросся в целую живую изгородь, а справа земля отвесно уходила вниз. Не сильно, конечно, буквально на полметра, но ни один нормальный водитель не решился бы объезжать там, потому что шанс не выехать потом обратно на дорогу был велик.       И тот факт, что в эту сторону деревни никто не пришёл и не приехал — чудо, не иначе. Но ещё большее чудо, что машину не угнали, потому что Марфа Васильевна, эта великая женщина, оставила ключи в замке зажигания.       В замке зажигания, мать твою!       На зеркале заднего вида иронично мотался мамин защитный оберег — мешочек с травами, проткнутый тремя иголками боярышника.       Когда я это увидела, мне захотелось смеяться и плакать одновременно. И я поняла, что мои нервы окончательно улетели на вертолётике в сторону Бали, чтобы с ними там сделали кое-что эротическое.       Сидя за рулём пикапа и чуть не ударяясь об него головой, я посмеялась, поплакала, как и положено любой истеричке, а затем впала в эмоциональное отупение. В такое, когда уже ничего не надо и на всё плевать.       Там же я поняла, что, вернувшись домой, не продолжу ругаться с матерью. И не потому, что поняла, насколько сие действо бесполезно, а потому что просто перегорела, как лампочка в подъезде. Не было желания слышать или видеть кого-то.       Если бы не полный багажник ромашек и механическая коробка передач, которую я тихо ненавижу, то, скорее всего, я бы просто уехала в свою городскую квартирку, чтобы распластаться на фиолетовом диванчике и подзарядиться, включив себе какую-нибудь очень смешную аудиокнигу. Но здравый смысл, зачатками которого я, хочется верить, обладала, не дал мне поступить подобным образом. Так что я завела двигатель и медленно покатила к дому. Почему медленно, спросите вы? Да потому что боялась банально запутаться в педалях в таком состоянии.       Видеться с родственниками мне всё так же не хотелось, так что, загнав пикап во двор, я заскочила на веранду, взяла ножницы и кастрюлю и, прихватив с собой один мешок с ромашками, поволокла его на другой конец участка к своим качелям.       Мои личные качели когда-то давно были мамиными. Их для неё поставил ещё дедушка Вася, а, так как руки у деда росли из попы, а не из плеч, выглядели качели убого. Он собрал их из железных столбов, которые каким-то неведомым образом умыкнул с завода, неумело сварил между собой распорки, а затем сделал деревянную сидушку.       Когда я была маленькой, постоянно каталась на них. Вставляла наушники в уши, включала музыку и придумывала свои первые мысленные фанфики, которые никогда не были записаны на бумаге. В них я обдумывала мультфильмы, которые смотрела, и правила те моменты, которые мне не нравились, иногда зачем-то даже подставляя себя на место главных героев или вписывая ведьму Дрию, как отдельного персонажа.       И качалась, качалась, качалась… Ветер трепал мои волосы, а в наушниках кто-то пел о трагичной и неразделенной любви.       Сейчас смотреть на качели оказалось больно. Теперь они вряд ли выдержат мой вес, да и наушников с собой я давно не носила. А ведь я даже зимой сюда приходила раньше. Вытаптывала большими дедушкиными сапогами подходящий кусок земли, чтобы можно было свободно кататься, стелила на деревяшку бабушкину шаль, чтобы не застудить попу, и каталась. Папа даже фонарь повесил на яблоню рядом, чтобы мне было не страшно, если я приходила сюда вечером.       Помню, как папа тогда ещё предлагал поставить новые качели, а я отказывалась и говорила, что лучше моих уродцев на свете не найти.       Стараясь не поддаваться истеричной меланхолии, я включила фонарь и уселась под яблоню резать ромашки. Я намеренно села спиной к дому, к лесу передом, чтобы не видеть ни горящих окон, ни силуэтов родственников, которые в них мелькали.       Так и сидела отрезала головки цветков от стеблей и кидала их в кастрюлю. Благо, в заготовках трав я уже давно поднаторела и знала, что куда и зачем делать. И мне, в отличие от братца, не нужны были пошаговые инструкции о том, как подготовить ромашки к сушке.       У меня набралось немного, меньше трети двухлитровой кастрюли, прежде чем в заднем кармане ожил телефон, оповестив меня сначала об одном сообщении, а через секунду о другом. Тогда-то я и вспомнила, что не отписалась Психу о моём внеочередном ЧП. Да и вообще применима ли данная аббревиатура, когда у тебя что ни происшествие, то чрезвычайное?       Я отложила ножницы и достала мобильный, чтобы написать Психу, что постфактум всё нормально. У меня в целом постфактум всегда всё хорошо, хотя в моменте хочется топать ножками, как в детском саду и кусаться точно так же.       На экране, как и ожидалось, висело два непрочитанных от Серёжи. Велев бабочкам взять перерыв и слетать куда-нибудь в другое место, пока серьёзная Саша будет решать вопросы, я зашла в чат. Псих, в своих лучших традициях, оставался немногословен: вначале он прислал мне знак вопроса, но, поняв, что тот недостаточно отражает всю степень интереса, закинул следом стикер милого «ждуна» который стучал пухленьким пальчиком по часикам.       — Ты окончательно поехала крышей, — сказала я сама себе, потому что улыбаться, глядя на такие совершенно непримечательные сообщения, — тупо. Да здравствуют старые добрые эмоциональные качели. Когда-нибудь они наверняка сорвутся, и я упаду — главное нос не расквасить в этот момент.       Собравшись с мыслями, я кратко написала Психу о том, что и как, не забыв упомянуть и забег за машиной, и Принца, как нового члена семьи. Не знаю правда, насколько он задержится, ведь всех котят с улицы, которых я таскала в детстве, мама быстренько куда-нибудь пристраивала.       Удивительное дело, но в ответ на моё послание Псих опять скинул стикер. На этот раз жабу, вокруг головки которой кружились звёздочки, и вид у неё был такой, словно её били, били, да не добили. И мне стало смешно от того, что Псих переписывается стикерами. У меня на то, чтобы найти один стикер, уходит времени больше, чем на то, чтобы написать словами. Но я решила продолжить игру и нашла в своей подборке побитого котёнка и отправила. В ответ он прислал мне хихикающую овечку, а я нашла такую же только злую и отправила, на что получила овечку в костюме волка. Так мы и переписывались: я искала самые странные картинки в моей подборке, а он присылал мне самые удивлённо-возмущённые. Но после того, как я скинула стикер с надписью «ты жопа», Псих долго молчал, прежде чем прислать мне стикер презерватива с плёткой и надписью «попа ждёт».       Вначале я подавилась воздухом. А затем принялась так ржать, как не ржала, наверное, никогда в жизни. Аж слёзы на глазах навернулись. Ещё правда почувствовала себя идиоткой, которая смеётся со слова «член», но дурацкие шутки тоже шутки!       Где Серёжа нашёл этот стикер, я без понятия, но в тот момент он показался мне шедевральным. Так что после того, как наконец отсмеялась, я прервала наш обмен картинками, потребовав ссылку на стикерпак.       После того, как скинул мне ссылку, Псих, прервав наш стикерный диалог, просто написал:       «И что ты теперь делаешь?»       И как-то отвечать на это стикером было не очень хорошо, так что я ответила, как есть:       «Ромашки режу».       «Неужели гадаешь, люблю я тебя или нет?» — последовал вопрос.       У меня аж дыхание спёрло и пальцы скрутило. То ли от его наглости, то ли от чего-то другого. Но я решила не оставаться в долгу и настрочила:       «Гадаю, надолго ли тебя хватит».       Псих с минуту молчал, а затем всё же ответил:       «А это вообще-то было обидно…»       И стикер свинки в довесок, который говорил «фу такой быть».       «Сам ты фу-у-у», — настрочила я, решив обидеться прежде, чем он обидится на меня.       Я собиралась уже убрать телефон и не отвечать некоторое время в лучших традициях коучей по манипулированию парнем, но Псих позвонил раньше, чем я успела это сделать. У меня начинало складываться мнение, что в отношении меня он пытается действовать на опережение — так сказать, купировать странную выходку в зародыше. И я не нашла в себе силы, чтобы не ответить на его видеозвонок. Так что пригладила волосы, нажала на зелёную трубочку и вытянула руку, чтобы он видел меня нормально.       Пока я изучала его мокрые, не успевшие толком высохнуть, кудряшки и уголок светлого кухонного гарнитура, виднеющейся справа, он изучал меня так же внимательно.       — Ладно, Клевер, колись, зачем тебе ромашки? И что ты делаешь под берёзой?       — Это яблоня! — сходу возмутилась я.       — А я-то уж подумал, что ты решила заделаться грибом. А ты всего лишь с яблони рухнувшая.       — О-о-о, — протянула я. — Лингвистические шутки подъехали в чат. Что будет дальше?       — А дальше ты расскажешь, что там у тебя за дела с ромашками, — усмехнулся Серёжа.       — Да что рассказывать-то? — спросила я и, достав из мешка стебелёк, покрутила его перед камерой. — Отрываю ромашкам головки и кидаю в кастрюлю.       — Варенье что ли делать будете?       — Варенье? — удивилась я. — Из ромашек?       — Да кто ж тебя знает? — пожал плечами Псих. — Моя мама вот делает варенье из одуванчиков, а ещё из мяты. Из мяты, кстати, очень вкусное, его потом в чай круто добавлять.       — Ты только моей бабушке об этом никогда не говори. Достаточно и её ежемесячной подписки на журнал «Всё для дачи» — она там рецептиков насмотрится, а потом давай каждый год по пятьсот банок закрывать.       — Ой, Саш, ничего ты в купорке не смыслишь. В этом мире не придумали ещё блюда лучше, чем жареная картошечка и солёный огурчик.       — Серёж, я не против купорки. И солёные огурцы я тоже люблю, но всего должно быть в меру. А не так, что раз в пять лет мы вычищаем подвал, потому что новые банки уже ставить некуда.       — Не, — засмеялся Серёжа, — у меня мама так много не закрывает. Пару банок того, пару банок другого.       — Бедолага, — протянула я. — Ну, хочешь, я тебе завтра пару банок огурцов привезу?       — Я что, дурак, чтобы отказываться? Конечно хочу! — принялся кивать Серёжа.       — А уж как бабушка-то обрадуется, — поддакивала я.       — Ладно, с огурцами разобрались. А с ромашками-то что?       — Маме на чай, — даже не соврала я, просто не уточнив, что чай она потом ещё и заговаривать будет. — Она её высушит потом и по пакетикам расфасует, чтобы продавать.       — Она у тебя ещё и травница что ли? Народная медицина и всё такое?       — Можно сказать и так, — пожала плечами я и поспешила перевести тему. — Что там с Ниной? Ты же в неё больше ничем не кидался?       Серёжа скорчил умилительно недовольную мордашку.       — Нет, не кидался.       — Точно? — решила поглумиться я.       — Точнее некуда.       — У тебя с точностью большие проблемы. Причём во всём: что во времени, что в меткости. Мне вообще иногда кажется, что тебя искусственно вывели в инкубаторе. Такой весь из себя вечно опаздывающий педант.       — А ты тогда кто? — недобро сощурился Серёжа.       Но я продолжала гнуть свою не совсем адекватную линию. Откинула волосы с плеча и весомо так припечатала:       — Богиня.       — Разве что лохов, — процедил Серёжа, и меня накрыло таким смехом, что аж телефон вывалился из трясущихся рук. — Госпожа Клевер, что с вами? Может, вызвать доктора? — донёсся спустя минуту немного напуганный голос Психа.       — Да подожди ты со своим доктором, — отмахнулась я. — Сейчас кое-что покажу.       — Что ты мне покажешь? Фигу?       Без задней мысли я стянула футболку через голову, и только потом подняла телефон с земли и навела камеру на спину, чтобы Псих увидел татуировку, которую я сделала давным-давно на спор с братцем.       — Ну и зачем ты разделась? — спросил Сергей.       — Ты это, взгляд сфокусируй, — приказала я, — и смотри точечно на лопатку, а не на голую спину.       — Так ты рукой не тряси, чтобы я по-человечески рассмотрел, — возмутился Псих, и я честно попыталась замереть. Спустя пару секунд тишины наконец донеслось: — Лохиня? Что это значит?       Я перевела камеру на лицо, прежде чем ответить:       — Богиня Лохов.       Взгляд у Серёжи стал изумлённый. Он смотрел на меня, вопросительно изогнув брови. А я улыбалась. Мы молчали некоторое время, играя в гляделки. Но потом Серёжа всё-таки произнёс:       — Знаешь, я не знаю, что удивляет меня больше: то, что ты разделась на улице, или твоя татушка с «Лохиней».       — Так я же в лифчике, — ответила я. — Что лиф от купальника, что бельё. Оно у меня вполне себе консервативное.       — Ладно, — кивнул Сергей. — Тогда меня всё же больше удивляет твоя татушка «госпожа Лохиня». Это так проявляется высшая степень самоиронии? Ещё раз покажи, я недостаточно изучил. Тут свет плохой.       — С тебя и этого хватит, — не согласилась я, покачав головой и, отложив телефон, натянула футболку обратно. Не хватало ещё, чтобы откуда-нибудь из-за угла вышел Дар и принялся мне рассказывать о вреде эксгибиционизма. С него станется выкинуть подобный фортель.       — Эх, Саша, Саша, иногда я действительно не понимаю, что творится в твоей голове, — в голосе Психа слышалась весёлость напополам с озабоченностью, словно он и сам не понимал, как ему относиться к моим выходкам.       — Я тоже, — ответила я, поправляя футболку и беря телефон в руки. — Как-то давно даже пришла к заключению, что ты такой странный, потому что в твоей голове тараканы отплясывают нечто зажигательное на мусорной свалке. Потом сравнивала тебя с водой в кипящем масле. Это если не брать в расчёт того количества мата, которым я тебя крыла. Ой, а те моменты, когда в мою голову закрадывались планы по твоему умерщвлению, вообще не сосчитать.       Серёжа вылупился на меня. Буквально вылупился — с такими круглыми глазами я его, пожалуй, никогда не видела.       — Испугался? — спросила я с улыбкой.       — Не особо, — покачал головой Серёжа. — Просто окончательно убедился, что был прав, называя тебя ведьмой.       «О, как же ты был прав!» — подумала я, а вслух спросила:       — И с кем ещё ты меня сравнивал? Только, пожалуйста, без мата и терминов, близким к «бабочкам М4».       Серёжа рассмеялся:       — Нет, так я тебя точно не называл.       — Никогда? — в притворном удивлении поинтересовалась я. — Знаешь, это даже обидно, что я не похожа на падшую женщину. Знаешь, у меня была знакомая, девизом которой было: «Жить надо так, чтобы тебе вслед говорили, что ты эскортница».       О том, что это был девиз Юли, и о том, что вслед ей говорили только: «Как же хорошо, что она ушла!» — я добавлять не стала.       — Нет, Саш, ты не эскортница, — категорично заявил Серёжа, — и максимум, с кем я тебя сравнивал, это с кошками, лисами и….       — И Богиней лохов, — щёлкнула я пальцами, а Серёжа снова рассмеялся.       — Твоё самомнение — это, конечно, вау.       — Больше комплиментов богу комплиментов, — серьёзно потребовала я, — Сергей Павлович, начинайте.       — Ладно, у тебя глаза красивые, — пошёл он на поводу у моей наглости.       — Спасибо, — послала ему милую улыбку я. — От папы достались.       — А самомнение? — вернулся к теме Серёжа. Глаза у него так и искрились.       — От мамы.       — Лучше бы тебе от мамы что-нибудь другое досталось, — фыркнул Псих.       — Ой, знаешь, мне от мамы много чего досталось, — я тряхнула головой. — Волосы, к примеру.       — Красивые волосы, — кивнул Сергей, а потом вдруг посерьёзнел. — Кстати, пока не забыл. Я, собственно, что хотел предложить: ты, я и утро субботы. Как тебе такой план?       — А почему утро? — удивилась я. — Обычно на свидания вечером зовут.       — Так я же не обычный человек.       — Ну да, психованный, — буркнула я.       — Так что думаешь? — настаивал Серёжа.       — Почему бы и нет, — пожала плечами я, решив, что после сегодняшней маминой выходки могу валить, куда и когда захочу, и пошли лесом её заготовки трав. — А куда пойдём?       — Не скажу.       — В смысле?       — Сюрприз, — подмигнул мне Серёжа.       — Эй, а ну-ка колись!       — Чем, иголками?       — Серёжа! — возмутилась я.       — Что?       — Куда ты меня зовёшь?       — Вот в девять утра заеду за тобой — и узнаешь.       В его улыбке мне почудились нотки какого-то паскудного триумфа, и я решила отыграться:       — В девять — это значит в десять, мой пунктуальный Психоша?       Серёжа сощурился.       — В девять — это значит в девять, моя язвительная Лохиня.       Я фыркнула со смеху и стукнулась затылком об яблоню.       — Психоша, не воруй чужую гениальность. Ладно, ты хоть скажи, мне как одеваться-то? Как обычно? Или при параде?       — Саша, если ты собираешься привести за собой на первое свидание парад, то, пожалуйста, пусть это будет парад любителей чипсов, а не парад странных личностей типа Яйцевой.       — Серёжа, ты сейчас договоришься, и я вообще никуда не пойду, — не без угрозы в голосе произнесла я.       — Значит, у меня будет первое одиночное свидание с самим собой.       — Вообще-то это называется «онанизм».       Серёжа закашлялся.       — Клевер, господь с тобой, прекрати делать пошлые намёки.       — Это не намёки, а научная терминология, — с видом учёного ответила я. Если бы у меня были очки на носу, я бы их поправила. — Когда я соберусь давать тебе намёки, я повешу сзади плакат «Осторожно! Намёк!», чтобы ты точно его не пропустил.       — Ловлю на слове, — Серёжа тоже щёлкнул пальцами, копируя мой недавний жест.       Не знаю, сколько мы ещё болтали — с Серёжей я просто теряла ощущение времени. И, удивительное дело, на всю ту дурь, что лезла из меня, он реагировал нормально. Словно так и надо, что Клевер Александра Петровна слегка, самую малость шибанутая. Мои нелепые шутки он поддерживал и развивал, поднимая градус абсурдности до предела. И в разговоре с ним мне было так же комфортно, как в удобной домашней пижаме, которую ты не променяешь ни на какое самое красивое платье.       Похоже, я всё-таки попала в западню.       Наверное, мы могли бы разговаривать так часами, но тут я заметила, что Серёжа как-то странно косится на моё плечо. Правда я не успела спросить, что случилось, потому что Псих меня опередил:       — Саш, а кто этот странный парень, который пытается жестами объяснить, что у тебя проблемы с головой, а мне нужно куда-то бежать? Парень, ты почётче покажи направление, а то тут темно, и я никак не разберу!       — С нашей Сашей — только в дурку! — тут раздалось у меня из-за спины.       — Ой, милый мой, — ехидно протянул Серёжа. — Мог бы быть и пооригинальней. Потому что я и так в Психушке! Утопал туда на прошлый новый год!       «От семи до пятнадцати,» — мысленно напомнила я себе мантру Психа, прежде чем схватить с земли прелое яблоко и, обернувшись, запустить им в брата. В отличие от Психа, я попала прямо в цель. Встретившись с шевелюрой братца, яблочко не выдержало и обмазало его гнилью.       — Дрия, чёрт возьми, я только из душа! — прорезал ночь крик Дара.       — Серёжа, завтра увидимся, — сказала я Психу, а он лишь рассмеялся в трубку, прежде чем отключиться.       Единым движением я запихнула телефон в задний карман, взяла яблоко, поднялась на ноги и таки запустила в Дара ещё раз. К сожалению, в этот раз промазав — яблоко со смачным хрустом врезалось в столбик качелей.       — Придурок! — крикнула я и нагнулась за очередным плодом. — Какой же ты всё-таки мудак! «С нашей Сашей только в дурку»! — передразнила я писклявым голосом, запульнув очередное яблоко. Но опять промазала, так как братец успел увернуться.       — Или в травмпункт! — крикнул Дар и побежал к дому.       А я за ним. Как говорится, можно избить человека сдуру, но нельзя выбить дурь из человека. Мы носились по всему участку, чуть не поломав бабушкины парники и помидоры в них. Я швыряла в брата всё, что под руку попадалось, а он орал, что рукоприкладство — это плохо.       Вот только я в ответ кричала, что это не рукоприкладство, потому что рук к нему я не прикладывала и, сорвав с грядки, кажется, помидор, в темноте не особо разглядишь, запустила в братца. Удивительное дело, на этот раз таки попала — строго промеж лопаток. Дар ойкнул и крикнул:       — В спину бьют только трусы!       — Из-за спины позорят только ублюдки! — вторила я.       Так и продолжалось, пока Дар не заскочил на освещённую веранду, где стояла ничего не понимающая бабуля и сверлила нас точно таким же взглядом, как в детстве, когда братец проткнул мне ногу вилкой. Таким недобрым, но полным терпения. И Дар воспользовался единственно доступным и далеко не магическим средством защиты от меня — он просто спрятался за бабушку, согнувшись так, что полностью скрылся. В баб Васю у меня рука не поднимется что-то швырнуть — это правда.       — Дриечка, Дарчик, что вы как дети малые? — возмутилась бабушка, попытавшись скинуть с себя культяпки братца, которыми он ухватился за её предплечья.       — Что значит «как»? — задыхаясь, спросила я и обессиленно уселась на ступеньки. — Мы и есть дети малые.       — Ба, — раздалось из-за бабушкиной спины, — Сашка совсем поехала кукушкой. А ещё она твои помидоры срывала и кидалась ими.       — Дрия! — воскликнула бабушка, и аж покраснела от негодования: как это так — на святое позарились! И ладно бы съели, но нет же — кидались.       — А он меня перед Серёжей позорил, — не осталась в долгу я.       — Дар! — ещё громче крикнула бабушка и таки сбросив руки братца, обернулась к нему. — Зачем ты так поступил?       Дарий выпрямился, но все равно под негодующим взглядом бабулечки выглядел сконфуженно. А я послала ему полную злорадства усмешку, которую расшифровать можно было, как «вот тебе сейчас и влетит, красавчик». И, чтобы добить этого паскуду окончательно, я добавила:       — А ещё он над его фамилией шутил!       — Не было такого! — принялся отнекиваться Дар.       — Он сказал, чтобы Сереженька в Психушку топал.       — И что? — развёл в стороны руки Дар, ещё не понимая, в какую ловушку попал.       — Так у него фамилия «Психчинский», — пояснила бабушка. — А ты у нас мало того, что без порток ходишь, так ещё и бестактный!       Я так и не поняла, к чему были эти портки, но решила докинуть финальную реплику, прежде чем уйти с видом королевы и оставить братца выслушивать нотации:       — А, бабуль, точно. Серёжа просил твоих вкусных огурчиков. Он страсть как любит огурцы.       После этих слов баб Вася засияла, как прожектор, а в глазах так и читалось «послала же нам вселенная хорошего мальчика!».       Стараясь не ржать, я ушла в дом, а в спину мне летели такие греющие душу распекания старшего брата. Как раз в этот момент пискнул телефон в кармане. Это оказался Серёжа, которому было интересно, остался ли в живых странный парень. И я быстренько настрочила ему, что Дар находится на ментальном расчленении у нашей бабули, которая учит его хорошим манерам. Псих же в ответ прислал мне злобно хихикающего волка в костюме овечки и сказал, что это я. И я не нашла, что возразить, потому что с правдой не спорят.       К немалому своему изумлению, войдя в гостиную я встретилась взглядом с Сутулым Принцем, который с видом усталой богемы развалился на мамином кожаном диване, с которого Марфа Васильевна не снимала полиэтиленовые чехлы два месяца после покупки, а ещё года три запрещала нам на нём есть и до сих пор периодически попрекала нас за тот случай, когда Дар толкнул меня, и мы разлили кисель по всему сиденью. Так что я буквально застыла на месте, когда увидела пса, которого никто не согнал.       Сначала я подумала, что мама просто не видела подобного неуважения к её дивану, но потом заметила миски, расставленные вдоль подлокотника, и осознала, что Принц, похоже, таки обзавёлся постоянной пропиской в нашем доме.       Животинка же смотрела на меня таким жалостливым взглядом, что у меня рука не поднялась согнать его с дивана. А когда заметила настенные часы, то слегка прибалдела, осознав, что полночь давно прошла. Чертыхнувшись, я пошла в спальню, надеясь, что хоть сегодня посплю дольше трёх часов.       Однако в спальне меня ждал сюрприз. Большой такой магический сюрприз. К изголовью кровати одна хорошо знакомая мне ведьма привязала ловец снов. Закольцованный ивовый прутик, с паутиной цветных нитей, подмигивающим в центре хрусталём и птичьими перьями, болтающимися снизу.       В носу защипало, а к глазам подступили слёзы. Таким вот человеком была моя мама: она никогда не говорила о любви, не была склонна проявлять чрезмерные чувства, но в её поступках любви к нам чувствовалось куда больше, чем в словах некоторых людей.       Из всех моих сегодняшних слов и криков она запомнила лишь то, что у меня проблемы со сном, и, пока я бегала по всей деревне, молча сделала мне амулет и повесила на кровать.       Именно в этот момент я испытала дичайшее желание пойти и извиниться за то, что накричала на неё ранее. Потому что чёрт с ней, с этой машиной! Пусть она её хоть в озере утопит — главное, что сама мама не пострадала.       Я выскочила из комнаты, нещадно шмыгая носом и понеслась к родительской спальне. В которую я влетела, даже не постучавшись, напрочь забыв о личном пространстве самых дорогих для меня людей.       В комнате было темно, и лишь тусклый свет от светильника на мамином туалетном столике разгонял ночь. Папа уже спал на большой кровати с мягким изголовьем, укутавшись в одеяло с головой так, словно сейчас была глубокая зима, а не жаркое лето. Мама же, одетая в ночную сорочку, сидела на пуфике возле зеркала и расчёсывала мокрые после душа волосы. Меня она заметила сразу и, отложив расчёску, повернулась ко мне.       — Прости, — сипло произнесла я, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и я по-настоящему разрыдаюсь.       Марфа Васильевна лишь молча развела руки в стороны, приглашая. Я бросилась в её объятия. Мама никогда не любила обниматься, в отличие от меня, которой нужно было ощутить человека, чтобы понять его. Я же нуждалась в тактильности очень сильно, из-за чего в детстве бабушка в шутку называла меня Липучкой.       — Прости, прости, прости, — как заведённая, повторяла я, уткнувшись ей в плечо.       А мама лишь гладила меня по голове и шёпотом повторяла:       — Я всё понимаю, моя маленькая истеричка.       Знаете, вам может быть сколько угодно лет, но искреннее и тёплое объятие родного человека будет каждый раз заставлять вас чувствовать себя маленькой и хрупкой. И как бы мы с мамой ни ругались и ни злились друг на друга, как бы ни не понимали друг друга — лишь в одном я всегда была уверена: у меня никогда не было и не будет никого роднее неё, этой колючей ведьмы.       И, как сказал мой возможный будущий парень, мама — это святое!       Той ночью, превысив все эмоциональные лимиты Психованной Ведьмы, я спала, пожалуй, так же крепко, как в детстве, когда приходила в родительскую спальню и устраивалась между мамой и папой. И снились мне добрые сны с ароматом клевера и кофе.