Что ж, согласиться на свидание в девять утра мог, пожалуй, только такой человек, как я. Ну, а предложить такое свидание и быть уверенным, что ему не откажут, мог только Псих. Вот о чём я думала, вставая с кровати в шесть утра. Почти как на работу.
Мне всё ещё не давали покоя мысли о том, куда в такую рань вообще можно пойти. Все мало-мальски хорошие ресторанчики работают с одиннадцати. Картинные галереи с различными выставками – тоже. В кинотеатрах утренние сеансы мало подходят для свидания… Да и вообще – в это время любой нормальный человек хочет одного – поспать!
От мысли, что мы можем пойти в парк, как престарелая парочка, чтобы покормить уточек, меня передёрнуло, и я чуть не смазала стрелки – настолько свежи были воспоминания о недавнем походе на прогулку с Ниной и её последствиях.
Наверное, это даже хорошо, что я больше думала о месте проведения мероприятия, чем о том, в чём туда пойти. Настроение с утра выдалось у меня самую малость окрылённое. Не как когда у тебя бабочки в животе, а скорее так, когда в голове нет ни одной желчной мысли. Я буквально порхала по квартире, и всё у меня складывалось замечательно: и тон не плешивил, и стрелки получились ровные, и тинт не попал на зубы.
Хотя, возможно, дело было в двух выпитых с утра пораньше кружках кофе и чуть ли не килограмме конфет, которые я съела, пока красилась. Так что мой мозг, похоже, находился на сахарной передозировке.
Как и положено любой среднестатистической женщине, которая обычно таскает джинсы, при мысли о свидании я впала в «юбочное состояние». Это когда ты понимаешь умом, что юбка – это непрактично и неудобно, что в ней ты по-человечески даже не нагнёшься, что она может задираться, и её, скорее всего, придётся постоянно поправлять… Но какая-то альтернативная романтическая личность в твоей голове так и нашёптывает:
– Мы же девочки, мы хотим юбочки.
И твоя рука неосознанно тянется к этой юбке или платью – тут уже от настроения и наполненности гардероба зависит. А так как у той же самой среднестатистической женщины чаще всего есть проблемы со спортом, то и надеть юбку без колготок она не может, так как ляжки имеют свойство потеть и тереться друг об друга.
В моём гардеробе была лишь одна пара новых чёрных капронок, так что вы уже поняли, что я надела. Дальше в ход пошла футболка с принтом, доставшаяся мне на какой-то книжкой ярмарке. Несмотря на то, что вещица была уже потасканной и застиранной, я всё равно продолжала её носить, потому что, как бы это странно ни звучало, выцветая, она становилась ещё более эстетичной.
А так как мои любимые кеды не так давно пали смертью храбрых любителей соли, в ход пошли чёрные лоферы, которые я, не снимая, таскала по весне. Я девушка практичная, и идти куда-либо в новой обуви, какой бы красивой она ни была, меня не заставишь.
Надеюсь, вы не забыли, что я вскочила в шесть утра?
В семь я уже была готова. В семь тридцать пила третью кружку кофе, сидя на балконе и думая, как ни странно, о нём. О Психе. В моей душе, если можно так сказать, зародилась искорка букмекера: так и хотелось сделать ставку, насколько сильно он опоздает. Но ставки делать было не с кем: звонить Таше в семь утра я не решилась, как и Яйцевой. А больше-то и позвонить некому. Не маме же?
В итоге в восемь я спустилась на улицу и села на лавочку у подъезда, к которой вскоре подтянулась наша опасная престарелая группировка из бабулечек. Они с пакетиками семечек в руках уселись рядом обсуждать все досужие сплетни двора. Вообще бабки в подъездах – это просто кладезь полезной информации для авторов. Они мало того, что умудрённые опытом, так ещё и разбираются во всём: от животноводства до религии. А уж как они иногда перетирают кости соседям… Незабываемое зрелище.
Как-то так само получилось, что именно с ними я и сделала ставку на то, опоздает Серёжа или нет. Я, пребывая в полной уверенности, что Псих задержится, смело сказала, что ждать его нужно не раньше одиннадцати. Но Таисия Андреевна на пару с баб Машей со мной не согласились и весомо так присыпали свою точку зрения народными мудростями:
– Раз в год и палка стреляет, – махнула рукой баб Маша.
– И на старуху бывает проруха, – вторила ей Таисия Андреевна.
О том, что значение у этих пословиц отличается, у меня язык не повернулся сказать. Сознаюсь, у меня огромная слабость к пожилым людям: когда я смотрю на них, то вспоминаю своих бабушку и дедушку. И как-то желание спорить и что-то доказывать резко снижается.
К моему удивлению, обе бабулечки оказались правы. Только баб Маша – насчёт Серёжи, который приехал на пятнадцать минут раньше, а Таисия Андреевна – насчёт меня, потому что я в кои-то веке ошиблась. Ставка не сыграла, и теперь завтрашнее утро у меня занято: придётся везти ОПГ на центральный рынок за самыми свежими овощами.
Попрощавшись с бабушками, я села в машину к Серёже и окинула его пристальным взглядом. Псих явно подготовился к свиданию: чистые кудряшки стянуты на затылке в хвост, на белой футболке ни одной складочки, а довершали образ стильные чёрные джинсы. Надо отдать должное, выглядел он эффектно.
Вот только вместо того, чтобы оценить мой внешний вид, сказать «доброе утро» и отвесить какой-нибудь комплимент, Псих уставился задумчивым взглядом на бабушек у подъезда и спросил:
– Саш, а это твои подружки? А то я как за тобой ни заеду, так они всегда здесь.
– Это моя ОПГ, – ответила я, пристёгиваясь. – Так что ты это, всё-таки бойся, уважаемые люди за мной стоят. Баб Маша в нашей местной управляшке как-то раз избила охранника тростью. А Таисия Андреевна каждый день ходит на почту поругаться и купить лотерейные билеты. У них ещё есть Авдея Семёновна… это вообще нечто, а не человек. Она контролирует уборщицу в нашем подъезде, чтобы та мыла пол правильно, – я приложила палец к губам и заговорщицки подмигнула. – Авдея Семёновна у нас бывшая следачка. Говорят, в девяностые у неё такая жизнь была, м-м-м, закачаешься.
– Врёшь? – спросил Серёжа, криво усмехаясь, и тронулся с места.
– Конечно же вру, она всю жизнь проработала продавщицей в гастрономическом. Следователем у нас была Таисия Андреевна.
– А баб Маша тогда кто? – продолжил разговор Псих, выруливая из дворовых лабиринтов.
Тут мне пришлось пожать плечами:
– Не знаю. Как-то пыталась под шумок выяснить, но что-то все помалкивают. А баб Маша отвечала, мол, я женщина, зачем мне работать? А сама так улыбалась, словно хранит вселенскую тайну.
– Интересненько, – протянул Серёжа.
– Ага, – кивнула я. – А знаешь, что мне интересненько?
– Просвети меня, моя богиня, – иронично ответил он.
– Куда мы, блин, едем?
– На набережную, – всё-таки ответил Псих, не выдержав моего пытливого взгляда.
– Уток кормить? – с сомнением и плохо скрываемой ноткой истерики спросила я.
– Нет. Но можем, если хочешь.
– Не хочу, – резво замотала головой я. – Меня как-то в детстве индюк покусал. Я с того времени подобной живности опасаюсь.
– Значит, не будем кормить, – легко согласился Серёжа.
– А что мы тогда там будем делать?
– Увидишь, – подмигнул он мне.
Сейчас я расскажу забавный факт, о котором, кстати, и поведала Серёже, пока мы ехали к набережной. Прожив всю свою жизнь в нашем городе, на набережной я была лишь раз в жизни – после выпускного, когда мы всем классом поехали встречать рассвет. В то время набережная пребывала на реконструкции, и находиться там было запрещено, но это нисколько не помешало слегка нетрезвым бывшим одиннадцатиклассникам пробраться туда, а потом убегать от полиции.
– И что, тебя поймали?
– Нет, в отличие от большей части моих одноклассниц, я свои туфли уже сожгла, поэтому, как только заметила бравых работников правоохранительных органов, припустила в сторону папиной машины, и мы уехали.
– Бросив одноклассников на произвол судьбы? А как же твоя хвалёная женская солидарность?
– В то время я таким недугом не страдала.
– Бедолага, от недугов надо лечиться, – усмехнулся Сергей.
– Женская солидарность не лечится, она только прогрессирует, – попыталась быть остроумной я.
Когда я впервые побывала на набережной, она не внушила мне какого-либо трепета. В тот раз моим глазам предстала перекопанная дорога со спусками к пляжной зоне. Скучно, серо и однообразно. Так что, когда её открыли после реконструкции, у меня даже мысли не появилось прийти сюда. А так как мой путь в университет, а потом и на работу, никогда не затрагивал этот край города, то у меня даже вскользь не было шанса увидеть то, во что она превратилась.
Мы бросили машину на платной парковке вдоль дороги и пешком направились по небольшой липовой аллейке к той самой набережной, которую моё подсознание рисовало всё такой же перекопанной и унылой.
Так что да, я застыла на месте, когда увидела, что от моих воспоминаний не осталось и следа. Теперь набережная представляла собой дощатый настил на сваях, который тянулся вдоль двух берегов и соединялся между собой симпатичными деревянными мостиками с резными перилами. То тут, то там виднелись деревянные беседки над водой. А вдоль берега высадили ряды лип и уже отцветшей сирени.
Но, что ещё больше удивило меня, так это своеобразное подобие мини-рынка. Повсюду стояли лавочники: кто-то торговал сувенирами и украшениями из камней, кто-то – едой, а кто-то даже картинами. Также я приметила несколько букинистов и барахольщиков, продающих старые вещи и монеты. Однако куда больше оказалось именно мастеров, которые представляли свои работы. Резчики по дереву, каменщики, швеи, мастера детских игрушек. Художники, которые рисовали портреты прямо здесь, с натуры.
Набережная в это время оказалась полупустой, и мы прогуливались вдоль лотков, разглядывая содержимое. Задерживаясь то тут, то там, я чувствовала себя ребёнком, дорвавшимся до парка аттракционов – настолько невероятным мне казалось окружающее меня разнообразие. А уж когда я увидела у одного из старьёвщиков подарочное издание «Мастера и Маргариты» с цветочным орнаментом на обложке и таким же цветочным, хоть и пожелтевшим от времени, срезом, сразу же купила его, чуть ли не пища от восторга. И меня даже не остановил тот факт, что корешок оказался повреждён.
Вначале Сергей молчал, позволяя мне полностью окунуться в созерцание. Однако я то и дело ловила на себе его взгляды. И он улыбался, как взрослый на детской площадке. Взрослый, у которого в голове лишь одна мысль: «Ну, пусть веселится, я подожду».
Я даже удивилась, когда он вдруг спросил:
– Нравится?
– Да, безумно! – ответила я, прижимая к себе свою находку. – Это что-то вроде летней ярмарки?
Серёжа покачал головой:
– Нет, они здесь каждые выходные. По крайней мере весной, летом и осенью, – пояснил он, и мы отошли в сторону мостиков, потому что народу на набережной становилось всё больше и больше, и вдумчиво стоять у лотков уже не получалось. – В восьмидесятых здесь был блошиный рынок. Кто-то продавал ненужные вещи, кто-то предметы рукоделия. И с тех пор, как говорится, не зарастает народная тропа.
Мы ступили на один из деревянных мостов. Те оказались такими же прочными, как и каменные.
– Ух, ты… – протянула я. – Ты давно знаешь об этом месте?
Сергей, вздохнув, задумался, прежде чем ответить:
– С тех пор, как начал общаться с Никитой. У его матери своё ателье. Но, помимо этого, она занимается авторскими костюмами для выступлений, концертов и косплея. Когда она только начинала, как раз в девяностых, свои работы она выставляла здесь. В то время же не были так развиты соцсети, а продвигать своё дело как-то нужно было, вот она всю неделю и шила, а все выходные стояла здесь. И Никита вместе с ней.
Мы остановились возле одной из беседок, и я прислонилась к поручням, смотря, как разгорающееся солнце играет бликами на воде, а небо вновь плывёт под нашими ногами.
– Я не знала, – ответила я. – Таша не говорила об этом.
– Ты думаешь, Никита почему такой чрезмерный временами? Он просто привык привлекать к себе внимание, – продолжил Серёжа, прислонившись рядом. – Каждые выходные своего детства он проводил здесь. Из кожи вон лез, чтобы на него и на его маму обратили взор. И, наверное, он к этому настолько привык, что по-другому просто уже не может. Он ведь мамин защитник.
Я слушала Серёжу, а в душе было немного тоскливо. Я представила мальчика, который в костюме скомороха заставляет себя улыбаться и шутить, творить всякие глупости, чтобы люди хотя бы посмотрели на его маму.
– Он и в рекламу из-за мамы пошёл. Чтобы помогать дальше, делать больше. И Ник сейчас ведёт все её соцсети. Он у нас парень на все руки: и шить умеет, и фотографировать, и позировать. Мама – его главный проект.
Наверное, странно вдруг начать думать о книгах в целом и любовных романах в частности, когда рассказывают историю чужой жизни. Уж такой я человек, простите меня. Но в тот момент я подумала о том, что хотела бы увидеть такого героя в книге, в любовной истории. Сильного мужчину, прячущегося за маской мальчика-балагура. Мальчика, который воспитал из себя мужчину сам.
Я понимаю, что Серёжа не задавался целью преподнести мне Хохмина с лучшей стороны; он просто рассказывал о своём друге. Но именно Серёжа сложил для меня картину полностью, добавив всё, чего не хватало в пазле личности Никиты.
Я люблю читать любовные романы. Но чаще всего в них на главных ролях был тот самый плохой мальчик, который ведёт себя с людьми, как мразь, потому что у него детство выдалось тяжёлое, потому что его обидели. И именно этими потерями и лишениями чаще всего объясняется скотское поведение. И, если честно, мне практически не попадались любовные романы, где герой шёл от обратного – где бы обиды, боли, детские травмы не стали бы причиной агрессии, а, наоборот, легли в основу чего-то большего и лучшего.
Я и сама не заметила, как начала рассуждать об этом вслух. И Серёжа меня слушал. Внимательно. Вдумчиво.
– Саш, я думаю, тут суть в том, что каждой девушке хочется исправить нечто в своём избраннике, чтобы он больше был похож на её «идеал». И в подобной литературе как раз-таки это желание и отображается, – задумчиво произнёс он. Я обалдела. Нет, честно, я бы никогда в жизни не подумала бы, что буду обсуждать с Психом любовные романы. А Серёжа тем временем продолжил рассуждать: – Хотя не думаю, что это связано с полом, просто аудитория накладывает отпечаток на восприятие. В таких книгах вообще чаще всего плохое и хорошее выкручено на максимум. Не скажу, что я читал много любовных романов, но всё-таки, кажется, классический плохой альфа-самец – это что-то странное.
Я рассмеялась:
– Что, Психоша, тебе не нравятся альфа-самцы? И альфа-самки тоже?
– Нет, – улыбнулся Серёжа, – меня как-то ни к тем, ни к другим не тянет. Я как-то больше за адекватных героев. Хотя иногда есть желание почитать что-нибудь про гнилых и паскудных, как в «Грозовом перевале» или «Герое нашего времени»… Но куда больше мне нравятся персонажи в духе Безумного Шляпника или, скажем, мистера Рочестера или деда Щукаря. О людях, которые вызывают улыбку…
Пожалуй, это было самое необычное и самое приятное свидание в моей жизни. Мы гуляли по деревянным мостикам и разговаривали, много разговаривали. И с каждой фразой, с каждым взглядом, казалось, что я узнавала Серёжу всё больше и больше. Мне было интересно слушать его, вникать в его точку зрения, познавать его ценности, цели.
Мы многое обсуждали, прыгали с темы на тему, смеялись. От Никиты к литературе, затем, сами не поняв, как, скатились в обсуждения нездоровых отношений, в которых страдает всё, даже мебель, на которой люди сидят. Я почему-то начала рассказывать про Лёшика и то, какими были наши отношения. Вначале он, конечно, понравился мне внешне и даже производил впечатление интересного парня, с которым прикольно потусоваться и пошутить. Да и, если быть честной, секс с ним был неплох, хотя Серёже я этого не сказала. Вот только, когда мы с Лёшиком съехались, отношения схлопнулись. Потому что, как выяснилось, внешняя привлекательность и акробатические этюды в постели не могут заменить человеческого общения.
Я и Лёша оказались совершенно разными людьми, наши цели не совпадали, интересы не перекликались. Но с этим можно было что-то сделать или хотя бы попытаться, если бы нам было комфортно вместе. Вот только мне комфортно не было.
– Как оказалось, Серёж, мне важен мой личный комфорт. Я отдыхаю, только когда я одна. Вот, в чём фишка. Для меня общение с человеком – это труд. Да, когда тебе нравятся люди, это приятный труд, но это скорее как любимая работа.
– Даже от самого прекрасного человек устаёт, – кивнул Серёжа, и мы вошли в одну из беседок.
Внутри располагались лишь деревянные лавочки для сидения и небольшой столик. Везде чисто и свежо – за набережной явно хорошо присматривали. А табличка о штрафе за порчу и мусор, скорее всего, стимулировала посетителей не свинячить.
Я села на лавочку и откинулась на деревянный столбик беседки за спиной, а Серёжа сел напротив меня. В теньке оказалось достаточно свежо и куда приятней, чем на разгорающемся солнцепёке.
– Слушай, а тут и зимой так же? Я имею в виду, можно прийти и посидеть – или всё убирают? Хотя, наверное, нельзя, беседки-то открытые.
Серёжа показал рукой на несколько механизмов под потолком, которые я сразу не заметила, и на щели в полу.
– Осенью тут вставляют окна, а в каждую беседку ставят что-то вроде маленькой жаровни. Правда, зимой эти беседки платные.
– И откуда ты это знаешь? – спросила я, склонив голову к плечу. Иногда мне начинало казаться, что Псих знает если не всё, то многое. Человек по типу «и швец, и жнец, и на дуде игрец».
– Никита почти каждый год празднует здесь мамин день рождения. А тот в конце февраля. Он как-то рассказывал, а я просто запомнил, – пожал плечами Серёжа.
Однако вскоре мы оба захотели есть и ушли с набережной. Я реально не заметила, насколько быстро пролетело время.
Место для обеда мы выбирали долго, очень долго. Сидя на пассажирском, я шерстила Интернет в поисках чего-то запоминающегося и новенького, чтобы мы не просто вместе поели, а насладились атмосферой. Вот только у меня включился режим «нехочухи»: всё было не то и не так. В результате, когда я долистала список кафе и ресторанов нашего города до конца, Псих, что иронично, психанул, и мы поехали в фастфуд есть острую курицу, чуть не переругавшись в машине из-за моих привередливых комментариев к любому варианту.
Кофе в подобных заведениях чаще всего оказывался противным до безобразия – либо слишком кислый, либо жжёно-горький, либо со сладковатым привкусом от сухого молока. Так что после курицы мы пешочком прогулялись по центру города до небольшой кофейни, в которой я постоянно проводила время, когда в универе получались длительные перерывы между парами. То была небольшая и уютная кофейня с панорамными окнами и деревянными столиками вдоль них.
Забавная, конечно, штука, но мы снова веселились и разговаривали так, словно я не обзывала Серёжу час назад нехорошими словами, потому что он говорил, что ему плевать на атмосферу, главное – чтобы еда была вкусной.
***
В результате свидание с Психом оказалось моим самым длинным свиданием за всю жизнь. Я никогда не проводила столько времени в компании одного единственного человека, если не брать в расчёт членов моей семьи и ребят из ЧИЖа.
И меня огорошило, когда около семи вечера Серёжа сказал, что пора бы, наверное, расходиться. Потому что к десяти ему нужно было забрать Иду с железнодорожного вокзала и отвезти домой к родителям.
Меня снова покоробило это имя. Умом-то я понимала, что оно не является личной собственностью одного человека, но почему-то вспоминала своего редактора. И уж больно часто, чуть ли не из каждого угла, я слышала это имя. Я даже подумала спросить у Серёжи фамилию Иды, но что-то меня остановило. Наверное, страх спалиться. Просто, если их Ида – это какая-нибудь Ида Пупкина, то никакой проблемы в этом нет. А если это моя Ида?
Я ведь на «Блокнет» попала благодаря Серёже. Я тогда как раз работала его помощницей, вот и увидела случайно тестовый вариант сайта. Платформа меня заинтересовала, и я несколько раз даже спрашивала, что это такое, а Псих только отмахивался и говорил, что лучше бы я с таким энтузиазмом выполняла свою работу. В дальнейшем «Блокнет» у него нигде не мелькал, так что я была уверена, что ему просто предложили его на рекламу, а он отказался. Вот через некоторое время и принялась без зазрения совести выкладывать туда свои работы.
Теперь у меня начали закрадываться некоторые сомнения, и, пока Серёжа вёз меня домой, я всё думала, как бы мне тихонечко всё разузнать. И единственным вариантом, который приходил мне на ум, было позвонить Таше.
– О чём задумалась? – спросил Серёжа.
Я лишь пожала плечами:
– Да так, ни о чём конкретном. Просто устала, и ноги гудят, я давно столько не гуляла.
– Ну хоть понравилось?
– Да, – честно ответила я.
– Можем и на следующих выходных куда-нибудь съездить, – тут же предложил Серёжа.
– Знаешь, это уже попахивает традицией. Прошлые выходные мы провели вместе – ну, если забыть об Олеге. Это субботу мы тоже провели вместе. А теперь ты предлагаешь увидеться на следующих выходных, – щёлкнула я пальцами.
– По-моему, потрясающая традиция. Я ничего не имею против. А ты?
– Я так-то тоже, – пожала плечами я.
– Тогда следующее место выбираешь ты. Но только, пожалуйста, не как сегодня с ресторанами, – ухмыльнулся Серёжа.
– Придурок! – прошипела я и стукнула его кулаком по плечу.
– Госпожа Лохиня, остановитесь, пожалуйста, на одной кличке, не стоит давать мне сорок семь штук. Сама же запутаешься!
– Ха-ха-ха, – процедила я и похлопала в ладоши. – Ироничность уровень минус бесконечность.
– Зато тебе нравится.
– Кто так сказал?
– Я! – весомо припечатал Псих и довольно ухмыльнулся.
– И этот человек ещё что-то говорил о моём завышенном самомнении, – не обращаясь ни к кому конкретному, произнесла я.
Серёжа лишь ещё раз усмехнулся и припарковался возле моего подъезда. Я уже собиралась эффектно выскочить из машины, но Псих ловко ухватил меня за подбородок и, слегка приподняв голову, поцеловал.
Знаете, что я вам скажу. В романах поцелуй в машине описывается, как нечто невероятное, запоминающиеся и щекочущее нервы – и да, всё это есть. Но, чёрт возьми, как же это неудобно в современной машине, где между тобой и партнёром находятся подлокотник, подстаканник и рычаг переключения передач! Так что, как бы круто Серёжа ни целовался, но всецело отдаться процессу, когда тебе банально не удобно, просто невозможно. Неудивительно, что это был наш самый короткий поцелуй.
– Предлагаю ввести ещё одну традицию, – произнёс он, отстраняясь.
– Какую? – сбивчиво спросила я.
– Целоваться по выходным.
Я понимаю, что смеяться в такой момент – не очень хорошо. Даже паскудно. Но я ничего не смогла с собой поделать!
– А вот традицию ржать как конь после каждого поцелуя лучше исключить из списка праздничных мероприятий, – как-то даже слегка обиженно, но с едва скрываемой улыбкой протянул Псих.
– Я постараюсь, – пообещала я, утирая слёзы в уголках глаз и, чмокнув Серёжу в щёку на прощание, всё-таки вышла из машины, прижимая к груди свой томик «Мастера и Маргариты».
***
Дома я долго думала над тем, звонить Таше или нет. Сидела на балконе и смотрела на зарево заката, собираясь с мыслями. С одной стороны, мне точно хотелось узнать, насколько моя больная фантазия расшалилась, а с другой, я, признаться честно, боялась. Так что мне понадобилось немало времени, чтобы собраться с мыслями и набрать номер.
Таша ответила не сразу. И, когда я услышала её сиплый, полный слёз голос на том конце, все мысли об Иде вылетели из головы.
– Что случилось? – спросила я, после того как девушка выдала мне самое разбитое «привет» на свете. Таша нещадно хлюпала носом и всхлипывала.
– Саша… Сашенька, что мне делать? Я… я… я… беремен… на… – она с таким ужасом выдавила это слово, что я растерялась.
Настолько растерялась, что не нашлась с ответом. А Таша, самый разумный человек, которого я знала, выла похлеще белуги. Даже хуже Нины. В тот момент я почувствовала себя женским психиатром, который работает чисто так, для галочки, потому что расстройства бабьей личности не лечатся.
– Таша, ты где? – всё-таки спросила я.
Девушка честно пыталась успокоиться – я слышала, как она делает попытки дышать ровно, но то и дело срывается на всхлипы.
– В ванной, – ответила она.
– А Никита?
– В зале-е-е, – вновь завыла Таша.
– Таш, давай, дыши вместе со мной, хорошо? – попыталась успокоить её я. И я реально дышала с ней, считая вслух, потому что, когда у человека истерика, никакие разумные слова не помогут. Сначала нужно успокоить, а потом уже говорить.
Пока мы с ней дышали – благо, не маткой, а носом, – моя голова буквально взрывалась от вопросов. Главным из которых был в том, как женщина, сидящая на противозачаточных, может оказаться беременной? Неужто мы с Хохминым мыслим настолько одинаково, что он действительно подменил таблетки?
Если да, его нужно подвесить за яйца вниз башкой, потому что так поступить с женщиной, любой женщиной, просто жестоко.
Но, как выяснилось из дальнейшего разговора, отличился не Никита, а Таша. Но давайте всё-таки вернёмся к порядку и структуре. После того, как Таша относительно успокоилась, я, как последняя идиотка, всё-таки спросила:
– А ты точно беременна? Вот прям сто процентов?
– Да, – шмыгнула носом Таша. – Я десять тестов сделала – и все положительные. Ни одного отрицательного!
– Но как? – всё ещё не могла поверить в происходящее я. – Ты же на противозачаточных.
– Ага… Была… У меня три месяца назад закончился рецепт, и я всё никак не могла записаться к гинекологу, чтобы его продлить. А о других видах контрацепции даже в голове не стучало. Работы много было, а тут ещё Никита с этой свадьбой, – в голосе Таши послышалась злость, а сама она пыхтела, как паровоз. – Класс! Хотела сделать всё по-человечески, а в итоге выйду замуж, как мама – по залёту!
– Так ты же не по залёту, тебе предложение сделали до этого, – внесла ясность я.
– А это уже неважно!
– Ой, Таш, ты же не в шестнадцать забеременела, чтобы переживать так.
– Да, но на свадьбе-то я теперь буду с пузом, и все вокруг станут говорить, что я Никиту на себе женила, только потому что залетела.
В этот момент я впервые испытала желание стукнуть человека через телефон. Потому что подобный бред может прийти в голову только женщине, у которой уже шарики за ролики заехали от стресса. А Таша тем временем продолжала:
– Вот почему это произошло со мной? Я ведь сейчас лазила по форумам – так некоторые после отмены противозачаточных ещё полтора, а то и два года забеременеть не могут! И только я отличилась... Вот почему если кто-то другой упустит ситуацию, у него ничего не случится, а у меня всё всегда пойдёт не так? Всегда так! Если я забыла оплатить поднятие на этаж дивана – меня пошлют матом, а не помогут. Если я опаздывала на пару – меня чихвостили на все лады, хотя прогульщикам всё сходило с рук. Это… Это, блин, обидно!
Вот тут-то я и поняла, что Таша плакала не столько из-за самого факта беременности, сколько из-за банальной обиды то ли на саму себя, то ли на вселенную.
Знаете, когда ты дочка ведьмы, не верить в судьбу, кармические воздаяния и высшие силы не просто сложно – это невозможно. Поэтому я, даже особо не подумав о том, как на это может отреагировать Таша, выдала то, что крутилось у меня в голове:
– Это вас так вселенная сводит. Обрубает мостики для отступления.
Таша истерично рассмеялась в трубку:
– О да, теперь-то мне точно отступать некуда. Хотя я и не собиралась.
– Ты Хохмину-то уже сказала?
Я вернулась с балкона в тёмную квартиру и, прижимая одной рукой телефон к уху, потопала на кухню, чтобы сварить ещё кофе.
– Нет. Когда бы я успела? Включила воду в ванной и рыдаю, – не без иронии ответила Таша. И по голосу её я поняла, что будущая мать маленького Хохмина вполне себе успокоилась.
– Знаешь, Таш, тот факт, что о твоей беременности я узнала раньше Никиты, делает нас почти роднёй, – рассмеялась я и, поставив телефон на громкую, принялась варить кофе.
Окончательно вернувшая себе эмоциональную стабильность Таша, тоже развеселилась:
– Ну, крёстная же должна знать, как обстоят дела у крестника. Или крестницы.
– Что верно то верно, – хмыкнула я. – Но, Таш, если ты хочешь видеть крёстной кого-то другого – сестру, например, или лучшую подругу, ты можешь мне смело сказать, я не обижусь.
– Саш, у меня нет лучших подруг. А Лена… Я сомневаюсь, что она сможет стать чьей-то крёстной – она сама ещё ребёнок. Тебя же я считаю своим другом, хорошим другом. Мы же столько лет общаемся, делим один кабинет…
Кажется, от этих слов у меня перехватило дыхание. Оказывается, Таша долгое время считала меня подругой, а я её – всего лишь коллегой. И стало так противно от себя самой, что захотелось стукнуться головой об стену. Вот так вот и получается, что я годами обесценивала важность нашего общения.
Глаза обожгло слезами от того, насколько искренние люди есть в моём окружении. Но я не расплакалась, а постаралась вложить в свой ответ всё то, что испытывала к Таше:
– Я тоже считаю тебя подругой. Я искренне тебя люблю и ценю, и я постараюсь быть для тебя тем человеком, которого ты заслуживаешь.
Таша долго молчала, и я уже начала думать, что переборщила, поэтому с замиранием сердца ждала её ответа. И Таша меня не разочаровала:
– Ух, ты! Мне даже Никита настолько красочно в любви не признавался! – с долей иронии и смущения произнесла она. – Но, Саш, не нужно пытаться быть для меня правильным человеком, просто будь моей подругой.
– Постараюсь, – повторила я то, что уже говорила Серёже. – А ты иди и огорошь будущего папу великой новостью.
– А если он не обрадуется? – немного стушевалась Таша.
– Значит, мы его заластаем и будем пытать, пока не начнёт радоваться, – ответила я и, как и положено ведьме, злобненько похихикала, правда не над котлом, а над чашкой с кофе. – Зря что ли ты занималась единоборствами, а я мучала старшего брата?
Таша искренне рассмеялась в трубку.
– Если что – звони, я возьму монтажную пену и приеду.
– А пену-то зачем?
– Запеним ему задний проход, – как ни в чём не бывало произнесла я, и Таша подавилась от смеха. Что ж, цель достигнута: пусть она лучше скажет о ребёнке с улыбкой и полными радости глазами, чем рыдая в три ручья.
Вскоре я положила трубку и, притащив ноутбук за кухонный стол, уселась писать короткий любовный рассказ с лаконичным названием «Автобус», который был буквально пересказом встречи Никиты и Таши. Конечно, я кое-что поменяла в деталях, что-то добавила, а что-то, наоборот, убрала в угоду сюжета. То была короткая зарисовка о девушке, которая пробила не только колено, но и сердце, гордо уйдя в закат. И этот рассказ понравился мне куда больше, чем «Кислый роман».
Тем вечером с незнакомого номера мне пришла sms-ка, вызвавшая широкую улыбку:
«Спасибо, что ты есть у неё, Мамочка!»
Так в списке моих контактов появился «Сыночек».
