Милковичи всегда возвращаются

Когда Патрик увидел предсмертное состояние Форда Микки, он, конечно, не воспылал энтузиазмом, но и не сунул голову в песок. Этот мужчина, тридцати пяти лет от роду и с густой бурой бородой, был мастером на все руки, и, пожалуй, мог бы сделать конфетку даже из машины, попавшей под автопресс. Именно Йен Галлагер был тем парамедиком, который во время очередного вызова оказал оперативную помощь жене Патрика, перенесшей сердечный приступ. Когда страдающую женщину передали в руки врачей и Галлагер наконец смог перевести дух, Патрик дрожащими руками всучил ему свою рабочую визитку и пообещал выполнить его просьбу в любой момент. Что ж, кажется, сейчас это был именно он. Неожиданно Йен осознал, что, помимо Микки, у него есть еще связка личных дел, наличие которых совсем вылетело из головы. Оставив уже остывшего Милковича разбираться с Патриком и машиной, он выскочил из автосервиса и направился в сторону ближайшей станции метро, на электричку, которая домчит его в район обеспеченных и законопослушных — на север Чикаго. Галлагер чертовски скучал по всей своей шебутной семейке, но чем дольше они не общались, тем яростней внутренний червячок, засевший в душе, твердил: «Им не до тебя. Не навязывайся». Поэтому когда Фиона сама позвонила Йену узнать о его делах, он не смог промолчать и предложил свою кандидатуру в качестве их гостя. Сестра, правда, обеспокоилась неожиданным предложением Галлагера. Что, если цель совместного ужина — рассказать какую-то паскудную не-телефонный-разговор новость? Фиона со своим мужем и Лиамом проживали в Лейквью, оживленном районе на севере города для жителей с достатком выше среднего. Посещая Лейквью каждый раз, Йен со смешком отмечал про себя, в какой опасной близости сейчас проживает его сестра от Бойзтауна — гей-виллиджа, с которым у Йена связаны интересные, а иногда пиздец какие странные воспоминания. Слава Богу, в последние дни природа сжалилась над Чикаго и немного ослабила свою ледяную хватку, несмотря на неутешительные прогнозы синоптиков. Почти добравшись до дома сестры, он отметил, что рыжую макушку неплохо припекло полуденное солнце. Дверь в квартиру на девятом этаже одной из жилых многоэтажек открылась почти сразу, стоило Йену в нее постучать, и на пороге показалась фигура кудрявого темнокожего мальчика. — Лиам! — Йен воскрикнул от радости, и его губы растянулись в широкой улыбке, когда десятилетний мальчонка заключил его в плотные братские объятья. Те месяцы, что Йен не видел своего брата, показались вечностью, и он с досадой отметил, как быстро Лиам растет в его отсутствие. — Пошли, Фиона готовит ужин уже так давно, что у меня полный рот слюней от голода, — проговорил Лиам и потянул брата за руку, впуская его внутрь квартиры. Йен всегда ощущал небольшой дискомфорт, сравнивая квартиру Фионы и старый дом, превратившийся в их общее с Тревором жилье. Длинный коридор, выкрашенный лиловой краской и уставленный разномастными цветами — Фиона к тридцати годам ударилась в садоводство, — провел Йена и Лиама вдоль квартиры, и чем ближе они были к кухне, тем ярче становились жареные и острые запахи, которыми та манила. Внимание Галлагера привлекла рождественская омела, висевшая над широким проходом в помещение. — Лиам, что это? — парень указал взглядом на зелено-сочный пучок, который на самом деле был бутафорией, — Рождество же давным-давно прошло. — Я знаю, ну и что, — парень посмотрел на брата с толикой удивления. — Она красивая, пусть висит. И правда. Йен привык к многочисленным странностям своего брата, но они делали его скорее в милой степени особенным. Он был благодарен Господу каждую секунду за то, что инцидент с коксом, произошедший с Лиамом, когда мальчику было всего три, не оставил такой сильный отпечаток, какой мог бы. Тем временем увлеченная методичным помешиванием соуса Болоньезе Фиона наконец заметила шевеление позади себя и повернулась. Младший братишка Йен, который уже слишком вырос для такого определения, стоял и неуверенно мялся, будто пришел на собеседование по поводу работы к строгой начальнице. Фиона стянула свою поварскую перчатку, подошла и тепло обняла его, расположив свои руки на затылке парня, развенчивая всю скованность, какая появляется иногда у родственников, долго не общавшихся друг с другом. — Йен, я так рада тебя видеть, — пробурчала Фиона ему в шею и оторвалась, с улыбкой рассматривая лучезарное лицо брата. — Садись есть. Пока Галлагер мыл руки, а его брат с сестрой торопились накрыть на стол, иногда по-семейному бурча друг на друга, он смог еще раз окинуть взглядом апартаменты. Ему нравилась эта лаконичная кухня в стиле хай-тек, обилие стекла и металла, широкие окна во всю стену, делавшие пространство еще просторней и гармоничнее. Он не раз представлял, что сам будет жить однажды в подобной квартире, лениво готовить завтрак на такой кухне любимому человеку, не заморачиваясь, что ветхий шкаф угрожающе нависает над головой во время копошения на кухне, желая проломить тебе однажды череп. Первое время семья мило беседовала под стук вилок о стеклянные тарелки, рассказывая увлекательные истории из жизни друг друга. Лиам хвастался сокрушительной победой в олимпиаде по информатике, заслуга которой состояла не только лишь в блистательном уме мальчика, но и в некотором мухлевании по отношению к остальным участникам. Все-таки Галлагеровские гены водкой не промоешь — по Френку это видно более чем отчетливо. Йен же как всегда говорил о работе — единственной его настоящей отдушине на данный момент. Работа — это порядок. Порядок — это ровное психическое состояние, поддерживать которое для Галлагера всегда было тем еще испытанием. Никаких тебе казусов и внезапно упавших на голову бывших — делай все четко и по инструкции да пожинай плоды своей блестящей работы. Фиона лишь молчала, слушала, иногда мягко улыбаясь или звонко смеясь. С тех пор, как она вышла замуж за Эрика и превратилась в абсолютную домохозяйку из Лейквью, все ее приключения свелись к походам в продуктовый и борьбе за последнюю пачку итальянских спагетти. В условиях жизни с Эриком, у которого охотнее встает на офисные отчеты, нежели чем на жену, единственным светлым пятнышком, как бы каламбурно не звучало, оставался младший брат. Фиона считала Лиама своим сыном и вкладывала в любовь к нему весь свой нерастраченный материнский потенциал. Она была слишком измучена физически и морально, чтобы завести собственного ребенка. Она не хотела. И, как бы страшно ни было признавать это перед самой собой, она не хотела ребенка от него. Тихий семейный ужин не мог быть таким идеальным до победного конца — если ты Галлагер, то, где и чем бы ты ни жил, пиздец бесцеремонно распахнет дверь в твою жизнь в любой момент, не постучав, и начнет топтать грязными ботинками. — Фиона! — тяжелый бас раздался из коридора и прокатился по кухне, заставив Лиама выронить вилку от неожиданности.  — Блять, Эрик, — Фи тихо выругалась, нервно кидая вафельное полотенце на стол, и ринулась прочь из кухни. — Муж? — Йен наклонился, чтобы задать этот вопрос Лиаму, который в данный момент шарил на четвереньках под столом в поисках столового прибора. Галлагер мало слышал от Фионы о ее супруге. Мало того, что они в принципе общались не часто, Фи закрывала рот на все замки, когда дело касалось ее личной жизни. — Да, — коротко бросил Лиам с присущей ему детской раздражительностью и вылез из-под стола. — Кажется, ужин закончен. Пока, Йен. Лиам бросил последний короткий взгляд на Галлагера и поплелся вон, оставляя брата сидеть в полнейшем замешательстве, каким гудела тишина кухни. Долго сидеть Йену не пришлось. Не успел он подхватить тесемку остывших спаггети со своей тарелки, как в кухню вихрем ворвался крупный на вид мужчина с полнейшей серьезностью в зеленых глазах. Он выглядел безукоризненно с зализанными угольно-черными волосами, разодетый в деловой костюм и кашемировое пальто, край которого был безнадежно измазан в грязи и определенно портил общую картину. Завидев пунцового от неловкости Йена, у которого с вилки свисала одинокая спагеттина, он вопросительно изогнул брови. Вслед за мужчиной влетела Фиона, отчаянно пытаясь спрятать за спиной трясущиеся руки. — Эрик! — Фиона натянуто улыбнулась, перескакивая взглядом с мужа на брата и обратно, — это мой младший брат Йен. Галлагер тут же встал из-за стола, подходя ближе и протягивая ладонь для рукопожатия, на что Эрик лишь недовольно хмыкнул, не посчитав нужным вытаскивать руки из карманов. — У тебя что, бесконечные родственники? — Эрик перевел безразличный взгляд на жену, который, казалось бы, не выражал ничего, кроме легкого презрения, но от него почему-то хотелось сблевать ему на ботинки. — Я пошел, у меня работы по горло. С этими словами Эрик развернулся на пятках, издав противный обувной скрип и удалился из кухни, дав Фионе спокойно выдохнуть и опереться на холодную кафельную стенку. — Что это был за пиздец? — тихо задал вопрос Галлагер. — Ничего, Йен, — Фиона устало прошла вглубь кухни, наливая себе стакан воды. — Он просто очень устает на работе. — Или он просто пидор, — вырвалось у Йена, не желавшего подавлять закипавшую в крови злость на обидчика сестры. Фиона на это лишь бросила волчий взгляд на брата, поворачиваясь к нему: — Ты не имеешь права судить, потому что нихуя не знаешь о моей семье. О моей семье. О моей семье. Когда-то Йен считался полноправной частью семьи Фионы, сейчас же он почувствовал себя лишним как никогда более. Стены начали давить на Галлагера, а налет уютности будто слезал с них, скатываясь под плинтусами. Осознание неприкрытой враждебности больно укололо под ребрами, грубыми руками выталкивая парня из апартаментов сестры. — Он ведет себя как кусок говна! — из Йена сыпались снопы искр, голос срывался на высокие ноты. — Ты думаешь, ты этого заслуживаешь? Ты думаешь, этого заслуживает Лиам? Фиона убийственно молчала. Она стояла спиной к Йену, упираясь в кухонную тумбочку, не в силах обратить налитый слезами взгляд на брата. — Я понял тебя, Фиона. Спасибо за ужин, — Йен постарался убрать из голоса максимальное количество сарказма, но он был гоним обидой до максимума. Галлагер тихо вышел из кухни и, захватив свою куртку, мирно висевшую на вешалке в прихожей, покинул дом Фионы и Эрика, хлопнув дверью.

***

Йен вылетел из парадного входа прямиком на шумную улицу и скукожился от холода. Втянутый в семейные разборки, он и не заметил, как быстро и легко плотное ночное покрывало упало на Чикаго. Тучи нахлестом застилали небо, не оставляя шансов ни единой звездочке, а на улице моросил мелкий дождь, забирающийся под воротник и иголками впивающийся в кости. Йен судорожно чиркал зажигалкой, стоя под навесом у крыльца дома, но без толку — вечерняя сырость не оставляла ни единого шанса зажечься фитилю и дать Галлагеру зацепиться за тлеющую сигарету, как за спасательный круг в океане семейных и личных проблем. В результате десятка тщетных попыток Йен разозленно кинул зажигалку на асфальт и разбил ее тем на мелкие пластмассовые осколки. Психоз вырывался откуда-то из глубины души и расползался по всему телу, так что у бедного Галлагера задергался глаз. Неожиданно мобильник в кармане затрещал, отдавая вибрацией по всему телу. Йен выудил смартфон из брюк и взглянул на экран — Тревор. Главное — не сорваться. Не выплеснуть на несчастного бойфренда выливающуюся через край злобу. — Да! — Йен и сам удивился тому, как он рявкнул, даже несколько идущих с опущенными головами прохожих кинули на него свой неодобрительный взгляд. — Йен Галлагер, ты шатаешься неизвестно где и еще смеешь повышать на меня голос? — Тревор звучал поучающе. Будто воспитательница, ругающая за то, что ты кидаешься манной кашей в одногруппников. Тошнило. — Прибереги свое выступление до моего прихода домой — я обязательно куплю билет в первый ряд, — не успел Йен договорить, как его ухо уловило короткие безразличные гудки. Всегда бы Тревор был таким послушным. Неожиданно Галлагер задумался о Микки. Это он всегда парирует подъебами так, что хочется заехать по самодовольному ебальнику, но симпатия от этого почему-то только растет. Интересно, разобрался ли он со своей машиной или плюется сейчас проклятиями в противоположной части Чикаго совсем как Йен? Он так сильно ждал встречи с сестрой. Он так жаждал рассказать ей обо всем, что творится на душе: о Микки, который упал как снег на голову и теперь с каждым днем отбирает по кусочку его сердца только так. Ему был необходим совет от родного и близкого человека, который куда лучше разбирается в сердечных тяжбах. Отношения с Тревором, выстраиваемые на пепелище его прежних, трещали по швам, и Йен понимал почему: Микки был войной, стихийным бедствием, последствия столкновения с которым он чувствовал до сих пор. Йен помахал рукой у лица, делая вид, что отгоняет мысли о Милковиче куда подальше — ему еще следовало как-то попасть в Саут-Сайд, не нарвавшись на рандеву с чернокожей уличной бандой. Как Галлагер и предполагал, не успел он шагу ступить в собственный дом, Тревор разразился шумом, словно боевая сирена. — Я звонил твоему начальнику, ты взял отпуск. Вот только мне ты этого не сказал. — Тревор не старался скрыть уничижительной улыбки — о, как же он был горд собой, думая, что провернул настоящую детективную работу. Не иначе Шерлок Холмс, рассекретивший собаку Баскервилей. — И чем же ты тогда занят целыми днями? "Помогаю своему бывшему парню в бегах найти деньги его мертвого папаши, которые он заработал, продавая героин пачками", — хотелось бы ответить Йену, но он не произнесет такого вслух, даже если крыша съедет окончательно. Мыслительная деятельность свалила в отпуск, оставив Йена неразборчиво мычать в ответ Тревору, не в силах придумать достойный ложный ответ. Телефон в кармане снова запищал, и Галлагер мысленно помолился за человека, так вовремя спасшего его в напряженный момент. На экране высветился знакомый номер, заканчивающийся тремя семерками, и Йен побелел. Микки дал свой телефон на крайний случай тогда на парковке и не стал бы тревожить Галлагера по пустякам. — Алло? — Эшленд Авеню, за углом «Фуд 4 Лесс», — голос Микки звучал так тихо и лихорадочно, содрогаясь на каждом слове, будто они даются ему с нечеловеческими усилиями. — Поспеши. Милкович замолчал, и Йен не услышал больше ничего, кроме звука глухого удара телефона об асфальт. Все мысли Галлагера в момент превратились в ничего не означающее крошево, и лишь одна разрывалась в голове: Микки Милкович в беде. Не медля ни секунды, он снова сорвался с места, игнорируя парня, и выбежал из дома, захлопывая дверь и держа в голове только адрес, произнесенный Микки. — И ты снова убегаешь, вот так? — Тревор издал смешок, переминаясь с ноги на ногу, но он лишь подчеркнул то, с какой болью парень это произнес, однако Йен уже ничего не услышал. Тревор превратился в тусклую немую фигуру, стоявшую посреди гостиной Галлагеров скорее в качестве декорации, не значащей толком ничего, пока где-то существовал человек, жизнь которого, возможно, висит на волоске. И ощущая это, он позвонил именно ему, Йену Галлагеру, надеясь на помощь. Осознание этого билось в груди, не совпадая с сердечным ритмом, и еще сильнее подгоняло Йена, уже летящего на Эшленд Авеню, перескакивая дороги на красный свет светофора.

***

Галлагер ужасно устал, пока изо всех сил бежал по промозглым улицам, на которые плотным белым облаком осел вечерний туман. Добравшись до известного продуктового, он подметил, что тот еще работает: неоновая вывеска горела под крышей здания, а сквозь стекло витрины можно было разглядеть работницу магазина, мирно дремлющую на кассовом аппарате. Квартал будто вымер, и вокруг не было ни души, даже машины почти не сновали туда-сюда — хоть посреди дороги ложись. Йен направился в сторону злосчастного переулка меж двух кирпичных стен, и с каждым шагом по сырому асфальту его сердце билось все чаще и чаще, но в какой-то момент оно перестало этим заниматься совсем — под стеной магазина, возле сточной трубы, скрючившись калачиком, лежала знакомая фигура, еле освещаемая разбитым фонарем. Йен подбежал к бессознательному Милковичу и плюхнулся коленями в побуревшую от крови дождевую лужу, попытавшись аккуратно осмотреть Микки. Он сразу понял, что на него напали не с целью ограбить: сволочи методично и отточенно наносили удары по лицу и телу Милковича, смакуя каждый хруст косточки, каждый болезненный полустон его пораженного тела, уже неспособного сопротивляться. — Микки, — Йен ласково обратился к Милковичу, касаясь его плеч и смотря в потухшие голубые глаза, которые еле-еле можно было разглядеть сквозь кровавое месиво, когда тот очнулся. — Йен, — Милкович слабо улыбнулся, — покажешь, на что ты способен, медсестра? — У тебя болевой шок, не разговаривай. Йен никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Его руки никогда не тряслись так судорожно, а глаза не наливались слезами при виде умирающих людей за всю карьеру парамедика. Сейчас же он изо всех сил пытался подавить страх, плотно сидевший на груди и перекрывающий дыхание, чтобы помочь человеку, который в этом чертовски нуждается. Которому чертовски хочется оказать помощь. Как это иронично: люди пытаются уберечься, подготовить себя к неожиданным происшествиям, а когда они наступают, банально не могут совладать сами с собой: подавить внутреннюю боязнь, вгрызающуюся в сердце острыми зубами. С Йеном не было машины скорой помощи и коллег, не было его чемодана с нужными инструментами и формы, вселяющей уверенность в каждое действие. С ним был лишь дрожащий от холода и боли Милкович в мокрой футболке, тут и там пропитанной кровавыми пятнами. Микки издавал такие тяжелые вздохи, что Йен молился Всевышнему, чтобы однажды один из них не оказался последним. — Ты, главное, сознание не теряй, хорошо? — Йен аккуратно вложил руку Микки в свою, другой доставая телефон и набирая давно заученный номер скорой помощи. — Такой забавный, Галлагер, — пробормотал Микки, сжимая его руку и шмыгая носом, когда Йен закончил говорить адрес по телефону, — как же я вырублюсь и пропущу, как ты переживаешь? Йен буквально услышал, как внутри что-то треснуло. Как линия жизни, идущая всегда четко прямо, свернула по кривой траектории. Мог ли он подумать две недели назад, лежа на плече у Тревора при просмотре какого-то ситкома, что окажется сегодня вечером здесь — на коленях в луже с окровавленным Микки Милковичем, который таял на его руках? Галлагер готов был потерять рассудок сейчас же, не смея оторвать взгляд от Микки, чувствуя, как падает далеко на самое дно пропасти, но не мог. В данный момент он нужен был Милковичу, пожалуй, как никогда. А что будет дальше — Йен не хотел даже задумываться. — Холодно пиздец, — порушил тишину Микки, переводя взгляд на Йена, попытавшегося застегнуть тому пуховик, — кажется, эти ублюдки отбили мне нахуй всю печень. Люди вообще живут без печени? — Думаю, мой отец смог бы. У него их было две, и ни одну из них Френк не ценил, — Галлагер хмыкнул и, немного помедлив, наклонился ближе к лицу Милковича, аккуратно прислонив большой палец к кровоточащему подбородку, — тебе не стоит думать об этом. Все будет хорошо. Йен горячо нашептал эти слова Микки на ухо, наблюдая, как тот блаженно закрывает глаза, прекрасно понимая одно: Микки — тот человек, который никогда не теряет веру даже в самых дерьмовых ситуациях, и это восхищало его еще больше. Внезапно оба парня услышали вой сирены, который рос с каждой секундой и становился все отчетливей. Узкий переулок осветили фары автомобиля скорой помощи, ударив по лицу щурящегося Йена. Он выпрямился, размахивая руками и останавливая машину, после чего она резко затормозила, и из скорой вывалились парамедики в своей выглаженной форме. Они враз преодолели расстояние до вымотанного до смерти Микки, который был уже не в силах поднять голову. Йен смотрел на все это действо с досадой, чувствуя себя не в своей тарелке. Это он сейчас должен с профессиональным лицом укладывать пострадавшего на носилки, а не стоять, жаться в уголке, опираясь о стенку, словно случайный прохожий. Когда Микки загрузили в скорую, к Йену подошел один из медбратьев, блондинистый парень, так же крепко сложенный, как и сам Галлагер. — Шел мимо, увидел пострадавшего, вызвал скорую, документов при себе нет, имя не говорит, налицо факт избиения, — отчеканил Галлагер, пресекая все те вопросы, что он и сам задавал людям по несколько раз в день. Он не мог сказать, что знаком с Микки лично, ведь даже не знал его новых имени и фамилии. Удивительно, почему простой вопрос "А как тебя величают по ту сторону границы?" ни разу не посетил его мысли за все то время, что он провел с Микки. — Ясно, — медленно произнес парамедик, буравя Галлагера удивленным взглядом, и собирался уже было уходить. — Стойте, — Йен не дал тому уйти, цепляясь за рукав формы и разворачивая парня к себе, — я хочу поехать с ним. — Но вы же его даже не знаете. Йен опешил. Да, черт возьми, он действительно не знал того человека, которого держал за руку, шепча на ухо cлова успокоения еще пять минут назад. Новые документы, новый характер, новые люди и отношения, ведь так? — Дело в том, что я сам парамедик. Мне бы хотелось проследить за его состоянием, знаете, я очень переживаю, что не смог оказать ему помощь сам, — Галлагер постарался наполнить свой голос максимальной уверенностью и перестать наконец мяться. — Ладно, если хотите, — ответил тому врач, поправляя воротник на своей форме c вышитым на рукаве значком «EMT PARAMEDIC». Галлагер залез в автомобиль, захлопнув двери, и тихонько присел рядом с Микки, наблюдая за заученными действиями медиков, осматривающих Милковича. — Так, ну что вы так трясетесь, я же, блять, не при смерти, — проворчал Микки в ответ на действия медбрата, пялясь в потолок автомобиля скорой помощи, чем вызвал смешок у Йена. Микки обратил на Галлагера свой взгляд, удивившись его присутствию, и почувствовал, как его промерзшее тело оттаивает под теплым взглядом этого рыжего черта.