The Golden treasure of Ganges-and-Sawaya

      Я крепко вцепилась в руку Джека, как за спасательный круг. Мои пальцы онемели и побелели от сильной хватки. Ему было больно, но капитан лишь плотно сжал губы и подхватил меня одной рукой, облокачивая на себя, так как мои ноги были не в силе выстоять от увиденного.       Кажется, моя душа вышла из тела и отправилась на небеса, кровь отлила от лица и сердца. Стало так холодно и в то же время бросало в пот, мне становилось трудно дышать, поэтому я часто делала маленькие глотки воздуха, словно тужась. Кровь из носа перестала течь, я не могла контролировать своё поведение: улыбка и слёзы с глаз.       Впервые за долгое время мои глаза наполнены водой, хочется радоваться и застрелиться. Инстинктивно я бы бросилась обнимать отца, целовать его щёки и руки и больше не отпускать, очень долго извиняться, а с другой стороны я бы хотела, чтобы Джек немедленно увёл меня как можно подальше от борта.       Все эти нахлынувшие чувства, воспоминания не могли бесследно пройти. Я думала, что забыла, а оказалось, что вовсе нет. Я скучала, хотя сама этого и не понимала. Папа — всё, что у меня было, мама умерла при родах, а других родственников у меня не было.       «Левиафан» поравнялся с «Чёрной жемчужиной», и я увидела, что ему так же плохо, так же больно. Отец схватился за сердце, закрывая глаза. Ему тут же подали стул и воду. Для него это слишком сильный удар. Все замерли в ожидании развязки, даже Джек замолчал и не удостоил меня едкого комментария.       Один из матросов перекинул трап, и солдат пять или шесть, с выставленными мушкетами, перебрались на палубу пиратского корабля. Они были вооружены лучше и просто застали бедных пиратов врасплох, все они занимались заряжением пушек и поднятием парусов.       Меня с Джеком окружили и наставили оружия, в затылок Джека упирался пистолет.       — Приведите, — тихо подал голос отец, отходя от удара. Он по-прежнему тяжело дышал и держался за сердце.       И тут меня бросило в дрожь. Сейчас меня настигло главное разочарование жизни и в это же время — самая главная мечта детства. Всё время я грезила о том, чтобы попасть на грозный и величественный «Левиафан». Но точно не сейчас, я не хотела отпускать Джека. Только не в этот раз, он стал мне новой семьёй, я полюбила его так искренне и так нежно. Я хотела состариться вместе с ним и завести с ним детей. Да, с этим шизанутым, легкомысленным пиратом.       — Медленно отпусти её, — приказал один из солдат, державший Джека на прицеле. Его руки расцепились, и я почувствовала лёгкую невесомость. Мои ноги начали подкашиваться, и я стала падать. Джек чуть ринулся вперёд, протягивая руки, но его опередил солдат, подхвативший меня на руки. Это похищение, ведь да?       — Миледи, ваш отец заждался, — важным и почтительным тоном заговорил солдат, разворачиваясь со мной к трапу.       — Она принадлежит мне, — заговорил Джек, пытаясь спасти ситуацию. Он понимал, что я не хочу возвращаться, но чтобы протестовать у меня не было сил, — она часть моей команды.       — Она моя дочь, — уже бодро заговорил отец, прислонившись к борту, — единственная наследница престола Сент-Винсента. — Ах, да. Я, кажется, забыла кое о чём упомянуть. Мой отец — губернатор страны, и я как бы претендент на эту должность. — И ей нужна первая медицинская помощь, — с этим Джек не мог не согласиться. Он поморщился и что-то стал шептать себе под нос.       — Давайте заключим сделку, — предложил Джек, не найдя никаких вариантов вытащить мня, — вы мне врача и вашу дочь, а я взамен не сильно подпорчу ваш корабль, — его слова были смешны и совершенно обречены.       — Я не заключаю сделок с пиратами. Приведите мне её! — уже грозно скомандовал отец, и меня понесли по трапу.       — Нет, — подала я слабый и ничтожный писк. — Джек, — взмолилась, смотря в его полыхающие глаза. Сейчас раз и навсегда решается моя судьба. Всего четыре месяца назад я строила план побега с этого корабля, а сейчас готова отдать всё, лишь бы остаться здесь навеки. Я обрела настоящую и неограниченную свободу, я смогла почувствовать жизнь на вкус, и это было великолепно. Я обрела любовь и семью. И вот всё разрушится, и я снова попаду в ту унылую, светскую, напыщенную и вальяжную среду, где ни у кого нет своего слова, и всё решают лишь деньги. Где все будут мне тыкать и воспитывать, запрещать любые вольности.       «Пожалуйста, спаси меня», — мысленно просила я. Но ему ничего не оставалось, кроме как отпустить меня. Джек прав, мне нужна хорошая медицинская помощь, иначе не выжить.       Меня занесли на «Левиафан» и поставили на ноги, я тут же пала в объятия отца. Он подхватил меня и крепко прижал к себе. Кажется, только отцы могут так обнимать, я ощутила снова ту любовь и преданность. С моих глаз продолжали капать слёзы.       — Je suis descole, papa (Простите, папа), — пролепетала я, упираясь носом в знакомую и родную шею. Просить оставить меня на пиратском корабле — глупость. Он бы никогда не послушал меня.       — Mon cher, Vivian, — нежно произнёс отец, поглаживая меня по голове. Кажется, и с его глаз стекли слёзы. Он аккуратно усадил меня на стул, но я не хотела сидеть. Собрав последние силы, я поставила руки на борт и посмотрела на Джека. Наши глаза встретились, и возникло то, чего раньше ещё не видела. Яркая искра, словно удар молнии.       — Зарядить пушки! — отдал приказ отец. О, нет! Этого-то я и боялась, они же разнесут к чертям «Чёрную жемчужину», от неё и мокрого места не останется, а мой капитан пойдет на дно.       — Отец, прошу! — я обернулась, делая жалостный вид, — оставь их в покое, я и так уже здесь, — но ему было всё равно. Папа уже поднял руку, чтобы привести в исполнения залпы, как я выпалила, — я сделаю всё, о чём ты попросишь. — И тут он замер. Подействовало.       — Полный вперёд, мы отправляемся в Лондон, — я с облегчением вздохнула после слов отца. И так я полностью обрекла свою судьбу. Я последний раз взглянула на Джека, и у меня начался припадок. Я упала на пол, скручиваясь в конвульсиях. С моего рта стала вытекать кровь, меня начало страшно ломать.       — Живее! — крикнул отец, и меня подняли на руки и куда-то отнесли. Всё оставшееся время было как в тумане: резкая боль от иглы, бесконечные ломания, крики и жар. Всё снова повторялось, я видела всё в живую, каждого человека, что подходил ко мне, слышала все слова, и при этом сгорала внутри.       Я несколько раз приходила в себя и тогда видела капельницы с кровью и водой, а рядом был донор — отец. Именно из-за переливания крови мне и становилось лучше, от всех настоянных трав и сиропов, лекарств. Как и обещал Джек, мне будет лучше, и я встану на ноги.       Я смогла даже поесть, совсем немного один раз в день, но мой организм больше не отвергал пищу с водой и кровью. Ночью меня одолевал сильный жар, который трудно было сбить, но со временем всё наладилось.       Прошла неделя моих мучений, и я уже могла понемногу ходить, конечности так и болели, и сил было не много, но каждый день я выходила на палубу и дышала свежим морским воздухом.       Первое время я закрывалась в себе, ни с кем не говорила, просто смотрела в горизонт и вспоминала своего капитана, весёлую и непринуждённую жизнь на корабле. В упор игнорировала разговоры отца, пропускала слова мимо ушей, мне нужно было время, чтобы прийти в себя, чтобы ощутить реальность и понять происходящее.       Тут было совсем всё по-другому: никаких песен, игр в карты и веселья, все четко делали свою работу и засиживались на заседаниях. Это был роскошный корабль, и к счастью, на нём была ванная.       Когда я решила, что довольно грустить и плакать, настало время разговоров и выяснений отношений, я впервые за долгое время приняла горячую ванну, и это подняло мне настроение. Меня одели в очень узкое и сдавливающее платье с корсетом, было так непривычно и неудобно.       Приходилось медленно передвигаться и держать спину. Больше всего меня раздражало следить за манерами, которые требовались в высшем свете: говорить красиво и почтительно, не выражаться и глупо смеяться над каждой шуткой.       Я постучала в позолоченную дверь и слегка приоткрыла её, заглядывая внутрь большого кабинета.       — А, милая, это ты, — подал голос папа, отрываясь от бумаг, — проходи, — я зашла в каюту и подошла к столу, садясь рядом на мягкий пуф. Я так отвыкла от роскоши и деловитости, что мне было не по себе. — Как ты себя чувствуешь? Понравилось ли тебе платье? — непринужденно спросил отец, откладывая перо и смотря на меня.       — Спасибо, уже намного луче. А платье просто восхитительное, — врала я, натягивая улыбку. Даже с отцом нельзя было свободно поговорить, этого бы не поняли, это бы стали обсуждать и презирать, а в свете я прослыла бы необразованной и невежественной.       — Отец, почему мы направляемся в Лондон, а не домой? — спросила я, разглядывая книжные стеллажи и карты, развешанные на стенах.       — После твоего ухода, Вивьен, многое изменилось, — тяжело произнес отец, делая акцент на моё преступление. — Мне пришлось заключить торговый союз с именитым домом Баттенбергов, сейчас наша страна переживает не самые хорошие времена, и я вынужден пойти на крайние меры. Постоянные набеги пиратов, грабежи и насилие, беззаконие сильно пошатнуло экономическую систему. Да и с Францией были прерваны отношения, поэтому это наш последний шанс, Вивьен, — отец умоляюще посмотрел на меня. Без лишних слов я поняла, в какую сторону он клонит.       Меня будто окатили холодной водой, я прикрыла глаза и сделала большой вдох. Я больше не маленькое дитя, и рано или поздно мне придется отвечать за свои слова и поступки. Я понимала, что подвела не только своего отца, но и страну. Я сбежала, так глупо и наивно. И сейчас огребала по полные уши. Я была не в том положение, чтобы скандалить и возникать. В этой среде я чувствовала себя загнанным в клетку кроликом. Я не могла говорить, превращалась в марионетку и бездушную куклу.       — Как его зовут? — тихо спросила я, размахивая перед собой веером.       — Александр Баттенберг. Он замечательный человек, очень надёжный и одарённый, ему всего лишь тридцать. Вот увидишь, он тебе понравится, тем более у него есть свой ботанический сад, — без умолку говорил отец, стараясь меня впечатлить или подбодрить.       — Хорошо, я согласна, — ответила я. С самого начала я знала, чем всё обернётся, ещё с того момента, как упросила отца не нападать на корабль Джека. Я заключила сделку с собственным отцом, и сейчас не могла спасовать. Это решение далось мне очень трудно, сквозь сжатые зубы и подорванную гордость.       — Ты так выросла, я так тобой горжусь, даже и не знаю, как благодарить… — начал говорить отец, но я прервала его громким всхлипом. Я старалась, как могла, сдержать слёзы, но ничего не получалось. Я же не дура и прекрасно понимала, что порченый товар трудно выдать замуж, придётся сильно потратиться. Такой позор! Но я ни капельки не сожалела, все ночи с Джеком были волшебны.       — Не стоит, — ответила я, — я должна отвечать за свои поступки, — а слезы всё подходили, я прикрыла лицо руками. Отец встал и подошёл ко мне, кладя руки на плечи.       — Я понимаю, тебе тяжело. Надо было быть слепым, чтобы не заметить твою связь с тем пиратом, — жалостно говорил папа. Ему было меня жалко, как и каждому отцу, но долг перед страной заставлял его говорить совсем по-другому.       — Прошу, не говори, мне и так тяжело, — сквозь стоны говорила я, утирая слёзы. — Это было всего лишь глупое приключение, — и после этих слов я сорвалась с места и выбежала на улицу. Я сломалась, вся моя душа страдала и изнывала. Я смогла обрести себя, понять, кто я есть на самом деле и чего хочу, и в одну секунду потеряться и душевно умереть. Я уничтожила себя как личность и как человека, мне пришлось подавить свою гордыню, перешагнуть через себя, чтобы согласиться на этот брак.       А могла я, как обычно, встать в позу и упрямиться? Сбежать? Здесь, точно нет, я терялась и закрывалась. Теперь я не та своевольная, живая Грейс, а подавленная и ответственная Вивьен.