К истокам

      — Ты утверждаешь, что ты некий монстр из подземелья, и знать не знаешь, как оказался у меня в квартире?       Неведомый гость кивнул.       Я недовольно сощурилась и вывела:       — Да пиздишь как дышишь.

***

      А день, между прочим, начинался весьма прилично. С суматохи, с привычного пинка под зад себе же; я встала с кровати в семь, заела урчание в животе хлебом на колбасе и пошла шататься по школе, как зомби из малобюджетного ужастика, периодически виртуозно избегая параши в, до чего ж технологии дошли, электронный дневник.       Кто ж знал, что я, такая заебанная и обдолбанная в хлам знаниями и кофеином в кока-коле, приду домой и… ну подумаю, что в соседней комнате вдруг завелось что-то явно крупнее крысы.       Когда это что-то уронило гладильную доску и разобранный стол, который традиционно собирали в ебеня праздников, у меня за спиной, я сделала то, что оставалось в таком случае слабой шестнадцатилетней девочке — поднять руки и взмолиться:       — Бери чо хошь, но меня не трожь, — с деревенским акцентом, как какая-то баба Таня, проохала я, краем глаза глядя на тень в зеркале, напряженно стоящую сзади меня, — дверь там, — одной из рук я указала на выход, из которого и вошла в эту комнату, вообще-то. Как говорится, «нахуй — это туда».       — Эм, человек… повернись, — тихо попросили меня.       Я хмурюсь и откровенно не очень вдупляю, но выполняю странную просьбу.       — Чо, — непонимающе вылетает из меня; представшее чудо-юдо передо мной… слабо тянуло на то, что я себе успела нафантазировать. — Ты из этих, что ль? — и из всех вариантов, по типу «завизжать» или «позвонить в ментовку», ебнутая в глубоком детстве об пол я выбрала «потроллить», указывая на его голубую-синюю кофту на молнии, или что это вообще, в карманы которой он и вложил руки.       Лицо же у этого существа… лицо его представляло собой череп. Только вот немного иной, какой-то чересчур живой (и из-за этого паранойя призывала кулаком поправить это недоразумение, но, впрочем, опустим). И теперь, несмотря на не уходящую улыбку, это лицо выражало некоторое недоумение.       Итак, в темной — зима на дворе, лед под снегом, об который периодически чуть не сворачиваешь шею, — комнате стояли два, допустим, человека, фасуя друг друга взглядами в мешки с информацией, которые можно было бы и в лесу прикопать, но мне было негде взять лопату, а ему, походу, банально лень.       — Из «этих»? — нифига не понимает он, ошалело смотря на меня странными светящимися глазами.       — Ну из тех, ну, знаешь? — все тычу в его голубую одежду пальцем, теперь перехожу на шепот и ладонью изображаю жест «ща скажу по секрету». — Из них, из… ебанутых воров-косплееров! — ору, до усрачки его пугая, что он аж отшатывается. — Ты во что вообще вырядился?! Я и так живу с голой жопой, ты посмотри, красть-то нечего! Ирод! — вообще-то, на стене висела дорогая плазма, но мне было похуй, не палите; этого легкого костяного коротышку я с отборным словарем подхватила подмышки, пока он продолжал охуевать, и вынесла к хуям собачьим из квартиры, как выносят мозг учителя физики.       И уже когда я закрыла тяжелую входную дверь на два замка, и с таким же тяжелым, или же все-таки тугим, пониманием происходящего уставилась в зеркало на тумбочке, где у моей мамы хранилась вся эта неведомая чехня, в простонародье называемая штукатуркой для лица, неведомое зверье забарабанило в эту самую дверь, нарываясь на еще один мем:       — Если хочешь идти — иди! — пою я Киркорова, глядя в глазок, но видя лишь половину от его головы — настолько он низкий, — а если не хочешь — пиздуй!!!       — Да открой же ты, человек! Я все объясню!       Потом был эпизод, который я удачно выхватила и припомнила в начале.       После же я закрыла дверь прямо перед его ебалом.       Ага, из подземелья он. А я вот принцесса на горошине. И именно поэтому вешу под шестьдесят кэгэ и пизжу зажравшихся одноклассов. Бегу и падаю тебе снова открыть.