К истокам

      — Давай быстро и по делу, — с преувеличенным нетерпением в голосе усаживаю жопу на нетеплые пыльные ступеньки. Ну, зато ноги вытянуть можно. Невъебенное преимущество ситуации, да?       Лестничная клетка, шестой-пятый этаж, и бросающиеся в глаза полудохлые от холода цветы на подоконнике позади моего гостя.       Скелет вечно улыбается, и мне по привычке тяжело хранить хоть какую-то серьезность. Я не серьезная, и не умею таковой быть. Кому всралась моя серьезность? Мать каждое утро охуевает от крайне серьезной бредятины.       — Приятель, — произносит он и смотрит на мою реакцию: я вопросительно вскидываю брови, — давай обойдемся без насилия, хорошо? Всегда же есть слова.       — Да я даже мысли не держала бить тебя по-настоящему, чувак, — мило пожала я плечами, кивая в какой-то свой такт головой, ничуть не чувствуя своей вины. — Такая нелепость могла бы случиться только если бы у тебя был какой-то обратный инстинкт самосохранения, и ты подался бы вперед… Короче, это было бы очень тупо и, ща, внимай, отбито.       А тем временем его каламбуры торкают не хуже кокаина и подталкивают меня крайне жестоко возвращать эти шпильки обратно, обмазываясь своими собственными шутками, разве что только не как говном. Хах, «не как»? Ну-ну.       Скелет моих причин для радости не разделил и лишь дернул улыбкой, которая обычно никак не менялась, что, в общем-то, заставило меня выделить это в его образе. Боже, да неужели он взаправду волнуется?       — Твоя мама знает? — вздыхает он, закрывая одну глазницу и вопросительно глядя мне другой в душу. Меняет тему?       — М? — я непонятливо наклоняю голову. — О чем?       — О сигаретах, — терпеливо отвечает он.       — Енто… как? — часто заморгав, смахивая с себя оцепенение, восхищенно, но крайне тихо спрашиваю.       — О, хех, спасибо, что подтвердила теорию, ма… — он одергивает себя. Я, поняв, почему, ехидно и криво улыбаюсь, но тут же делаю очень довольный вид, благодарно кивая.       — Это не тайна. Она мне их и купила — мой личный дилер, — складываю руки в пистолеты и будто бы стреляю, словно спрашивая: «Просек?» — Но как ты догадался? — я поджимаю ноги под себя, чувствуя ужасный холод, сочувствуя растениям, но не прекращая быть заискивающей и веселой, сверкая глазами, источающими детское любопытство.       — У тебя некоторая одежда пахнет, — бля, тут уместно сказать, что он «копается в моем грязном белье», и это, походу, будет нихуя не метафора, — к тому же, ты на крышу ходишь. Да и сама сейчас все подтвердила. Больше ничего и не нужно, — пожимает он плечами, и устало прислоняется к подоконнику широкого окна, закрывая глаза и молча. Он словно закончил, хотя были вещи, которые, это кажется несомненным, еще нужно было сказать мне.       Охваченное холодными облаками небо, не пропускало звездный свет, а его уже и не могло быть на горизонте; только-только начинало светать, пуская с улицы сквозь проемы рассеянные тени. Вдох-выход.       Что. Он. Не может сказать мне?       — Чудеса дедукции, конечно, — я стремлюсь разрядить обстановку, натягивая капюшон и смотря из-под образовавшейся маски все такими же глазами, плещущими несерьезностью, любопытством. Безразличием.       Ему больно?       Мне все равно.       — Дедукции? Это умозаключения от общего к частному, приятель… как мне вообще тебя называть? — спрашивает он, и это какой-то явный прогресс.       Что, правда? Шерлок обманул? Во гандон. Вся моя жизнь сплошной наеб.       — Да хоть чувихой, хоть мазафакером, — смеюсь я и поднимаюсь с насиженного места. Десять минут и пора бы выйти, если не хочу опоздать и выдумывать очередные оправдания. — Попробуй по имени, — по пути к стальной двери собственной квартиры играючи оборачиваюсь вокруг собственной оси, верчусь, как сраная планета, в самом деле, смотрю на него.       — Как насчет «киддо»? — улыбался, не изменяет себе.       Я лишь на секунду задумалась: значение слова знала, и, вроде как, оно не несло в себе чего-то уничижительного. Иду к входу квартиры, он, судя по тихим шагам, — за мной.       — Лады, сойдет. Только не сокращай до «кид». Я не ребенок, — настырно, как всегда с этой темой, заявила, дергая за ручку своей двери, уже через этаж. — Кушать хочешь? Я еще успею тебе что-нибудь разогреть.       — Послушай, киддо… — но, поймав мой взгляд, замирает, до этого готовый последовать и дальше: — Не, ничего.       — Ясно, — тупо киваю, сканируя взором, а потом отворачиваюсь и вплываю в кухню, сняв до этого только сапоги.       О, да, как же я люблю недосказанность! Со вкусом грядущего пиздеца во рту.       Дверь захлопывается, когда я уже далеко; Санс тяжело вздыхает. Причины есть.