Тенрьюбито

Кругом темно. Абсолютно, беспросветно темно, словно все источники света вокруг в одночасье потухли, вместе с собой забирая и чувства. Не слышно ни звука. Даже, казалось бы, всегда слышное собственное дыхание здесь не ощущалось, словно… я и не дышу вовсе. Кажется, такое уже со мной происходило. Ничего не чувствую, и никакой поверхности под ногами, как будто парю в невесомости. Хотя, нет. Воздух вдруг стал плотнее, а ноги нащупали нечто твердое. Холодный, гладкий пол, прямо как стекло. До ушей начал долетать звук капающей воды. Он шёл как будто издалека, но при этом находился всюду. Всё не прекращаясь и нарастая, он начинал нервировать, словно звук протекающей трубы, которую некогда починить. Я сделала шаг, но мои движения по-прежнему оставались бесшумными, а капли всё падали, но, несмотря на кажущееся приближение, ни одна меня так и не достигла. По крайней мере, я этого не чувствовала. Вдруг по глазам резанул свет. Не привыкшее к такой яркости зрение выдало лишь смутные очертания. Я прищурилась и протянула руку. Медленно мне на ладонь приземлился странный округлый предмет. Он сиял голубоватым светом, оставаясь холодным, но от чего-то по руке растекалось тепло. — Так вот как ты выглядишь. От неожиданности я выронила шарик из руки. Не как до этого плавно, а быстро он упал и раскололся на множество осколков, которые, впрочем, не прекращали светиться. Постепенно они начали сливаться со стеклом под ногами и очень скоро передали свое сияние ему. Пространство вокруг наполнилось голубоватым светом, и я наконец смогла разглядеть фигуру, что стояла метрах в пяти от меня. Светло-русые волосы, карие глаза. Маленькая мальчишеская фигурка была одета в белую рубашку и черные штаны. Это же… я? Нет — Винсент… — Почему ты здесь? До меня ни сразу дошел смысл его слов. Я опустила взгляд и так и осталась молча стоять, в шоке рассматривая то, что предстало передо мной. В стекле было… моё отражение. Нет, не отражение тела Винсента, с которым я уже успела свыкнуться за два месяца, а моё. Это — настоящая я. Всё выглядело точно так же, как в день перед перемещением в другой мир: темно карие, почти черные глаза, светлые прямые волосы до плеч с выкрашенными в черный кончиками, слегка загорелая кожа — тогда была весна, а я уже успела побывать на море. Толстенькие светлые брови — моя гордость — напряжённо хмурились. Единственным отличием было отсутствие привычной для меня одежды: футболки и джинсов. Вместо этого на мне было белое платье до колен, а на ногах отсутствовала обувь. И только сейчас я почувствовала, насколько силён холод, исходящий от стекла. Я в растерянности подняла взгляд на Винсента. — Почему ты здесь? — раздраженно повторил он свой вопрос, скрестив руки на груди. — Я… — слегка замешкалась, еще раз осматриваясь вокруг, но все так же передо мной было лишь бесконечное пространство. — Не знаю. А здесь это, собственно, где? Я замялась на месте, стараясь хоть как-то согреть замерзшие пятки. Винсент закатил глаза, тем самым намекая, что мой вопрос крайне очевиден и вообще все люди жалкие глупцы. Последнее не точно, но, учитывая его прошлое поведение, я почти уверена, что именно это он и хотел сказать. — Ладно, ладно. Предположу, мы в подсознании? — Браво, червь. Ты не так глупа, как я думал. А теперь ответь на мой вопрос: что ты делаешь в моём! подсознании? — О, а сам-то больно умный! А как на счёт уважительного отношения к старшим? — этому ребенку явно не хватает воспитания. Сейчас я не буду паниковать как раньше. Ведь тогда он брал контроль над телом, а здесь я, видимо, могу говорить с ним на равных. — Чего?! — он продолжал выказывать недовольство, начал даже притопывать ногой от возмущения. — Ты — обычный человек! Ты обязана мне ответить! — Чего не знаю, того не знаю. Сейчас мне интереснее другое, — я вспомнила недавние события. Но, сейчас, все чувства от произошедшего будто испарились, пропали в этом бесконечном холодном пространстве, наполненном голубым светом. Осталось лишь одно, сейчас разделённое на двоих чувство, которое так и пропитало все пространство вокруг — раздражение. Возможно, тут дело в том, что это подсознание в первую очередь Винсента, хотя, не важно. — Зачем ты выстрелил в того человека? Он не ожидал от меня вопросов. Такой как он не привык отвечать. Округлив глаза, он долго молчал в недоумении. В этом пространстве я почти угадывала его мысли: «Как она смеет не давать точного ответа на мои вопросы, при этом ещё и задавать свои?». Впрочем, чтобы угадать это, не надо было даже находиться в его подсознании — всё и так на лице написано. — Зачем ты стрелял? — повторила свой вопрос, на что он вздрогнул, как будто действительно сомневался в своём поступке, но тут резко переменился в лице. На нём застыла надменная маска. — Как смеешь ты?! Никто не может подвергать сомнению действия тенрьюбито!!! Не имеешь права! Ты, убирайся! — он сжал кулаки и уставился в пол. — Ненавижу тебя! Ненавижу!!! Почему ты… Он вдруг всхлипнул. На секунду я подумала, что мне это почудилось. Слишком быстрая перемена, слишком непривычная. Тот, кто спокойно истязал других, тот, кто презирает чужое мнение, надменный и самовлюбленный, тот, кто без колебания выстрелил в человека, неужели… Сомнения развеяли следующие всхлипы. Он схватился за голову и запричитал. — Почему? Почему ты? — он окончательно расплакался. Как ответ на его истерику подсознание ответило громким гулом. Стекло под ногами словно истончилось, оно вдруг… начало превращаться в воду? И пискнуть не успев, я начала проваливаться в глубину. Но, нет, это была не вода. Что-то намного плотнее, что-то вязкое чёрного цвета. Меня жутко медленно затягивало в это, словно в зыбучие пески. Стало ужасно холодно и тоскливо. — Почему я должен сидеть здесь? — всё продолжал Винсент сквозь плачь. Волнующаяся черная жидкость абсолютно не затрагивала его, он все так же стоял на единственном кусочке стекла. Подняв голову, он посмотрел точно на меня: — Почему ты забрала моё тело? Я тоже хочу как ты… смеяться с кем-то… Я была полностью обескуражена. Мои глаза уже почти скрылись под толщей чёрного нечто, но кое-что я уловить успела. Его выражение лица. Теперь я вдруг поняла его — он боится. Ему страшно, грустно и одиноко. Два месяца он провёл в клетке подсознания, не в силах управлять своим собственным телом. Вынужденный наблюдать за моими действиями, в бессилии что-нибудь сказать, предпринять, самостоятельно сделать. В конце концов, он просто ребёнок. Ребёнок, которого оставили совершенно одного. Глядя на то, как он всё продолжает плакать, я впервые поняла это. Вот чёрная бездна окончательно поглотила меня. На миг наступила абсолютная темнота, как вдруг я очнулась…

***

Первым, что я услышала, придя в сознание, было мерное постукивание капель о металлическую поверхность. Теперь понятно, почему в подсознании был слышен этот звук. Потолок здесь, что ли, протекает? Стоп, какой потолок? Открыв наконец глаза, я увидела еле освещённое свечкой в настенном светильнике помещение. Собственно больше всего меня поразило нахождение здесь всяческих ящиков, свертков и мешков, на одном из которых я и лежала до этого. Пошевелившись и попытавшись привстать, почувствовала невозможность совершить данное действие. Руки и ноги были связаны. Ясно, значит я здесь не гость. Кое-как мне всё же удалось встать на колени. Обернувшись назад, обнаружила деревянную стенку, которая была закруглена снизу. Рядом со мной находилась пустая миска, куда с потолка с промежутком примерно в две секунды падали капли. Приглушённое освещение позволяло разглядеть лишь смутный силуэт в дальнем краю помещения, но и это дало убедиться, что я в таком положении не одна. Здесь, как будто специально, в насмешку, повесили лишь одну жалкую свечку. Дышать в этом помещении было трудно. Воздух был душный и тяжелый, словно месяц не проветривали. Отовсюду несло рыбой и плесенью. Чувствовалась легкая качка, из чего я сделала окончательный вывод: я в плену на каком-то корабле. Сколько я здесь пролежала — неизвестно, но ужасно затекло плечо и запястья. Я чувствовала легкое головокружение. Тяжело облокотившись на заднюю стенку, почувствовала резкую боль в спине. Точно же — взрыв, осколки… — Агх, — тихо простонала, отрываясь от стены в попытке облегчить боль, но новое движение опять отдалось неприятными ощущениями. Судя по всему, осколков в спине уже нет, кто-то убрал, но раны, очевидно, не обработал и даже бинтов не повязал, так как всё та же рубашка, что была на мне в городе, противно липла к телу. Во мне всё нарастало волнение, но воспоминания о случившемся вчера — или уже не вчера? — перебивали страх глубоким разочарованием. Произошедшее не сон, боль в спине слишком явно напоминает об этом. К сожалению, не сон. На сердце так тяжело и пусто и… просто отвратительно. Что там произошло… это же ужасно. Я не справилась… и какое же это жалкое зрелище. Уставившись на замеченную мной лестницу наверх, я всё пыталась уцепиться за какую-нибудь здравую мысль, но они упорно ускользали от меня. Чем всё закончилось? Где я, черт возьми? Вопросы, на которые невозможно получить ответ, не давали сосредоточиться для размышлений, оставляя место лишь для смутной тоски и более явного отвращения, даже злости. На себя, на тот город, на мировое правительство, да на весь этот чертов мир. И на того человека в чёрном с жутким тихим голосом… А что, кстати, с Гилбертом? Тут же есть ещё кто-то. Но проверить догадку мне не удалось, так как люк в помещение отворился, на секунду осветив пространство чуть более ярким светом сверху. В проеме стоял высокий мужчина, уже довольно старый, с густой чёрной бородой и рыжими короткими волосами. Несмотря на морщинистое лицо, ни один седой волосок не проскальзывал в рыжей копне, а плотно сложенная, шкафоподобная фигура и прямая осанка этого человека показывали, что он ещё полон сил. На голове его красовалась шляпа треуголка, а одежда представляла собой мешковатые холщовые штаны, такую же рубашку и чёрный широкий пояс, а ещё высокие кожаные сапоги. Одним словом, типичный пират. Для полноты картины не хватает только повязки на глазу, протеза вместо ноги и попугая. А нет, попугай имеется. Как только мужчина ступил в помещение, следом за ним влетело и примостилось у него на плече это красное пернатое существо. — И к-кто вы такой, дяденька? — от такой картины захотелось даже посмеяться, но голос всё-таки дрогнул, выдавая внутреннее волнение. Этот мужчина вызывал чувство страха, избитые стереотипы иногда очень даже внушают, если ты в роли пленника. Не тот это случай, чтобы шутки шутить. Сюда бы Гилберта… — Кра-кра-кра-кра-кра, — мужчина странно рассмеялся, что я быстро списала на любовь обитателей этого мира к особенному смеху. Голос его был громкий и хриплый, как звук не смазанной запчасти прокатился он по помещению, мгновенно прогоняя тишину. — Ко мне так в жизни не обращались! Но, знаешь, не тебе вопросы задавать. Он продолжил противно улыбаться, всё разглядывая меня. Это раздражало, и я так же в упор уставилась на него. — Борзый пацан! — воскликнул он. — А ты в курсе хоть, что в плену находишься? Я, к слову, капитан этой посудинки — Харбин Хартман. Мы пираты Виноградного листа. Знаешь, мы ведь известные личности во всем Норд Блю. Мы побывали во многих стычках с дозором… — М-мм, ясно, — поспешила я перебить рассказы о бравых приключениях. Какой разговорчивый капитан попался. И что это за дурацкое название команды? Вновь хотелось посмеяться, но сейчас мне было не до этого. И как меня угораздило так влипнуть? Ну, хоть одно ясно, я всё ещё в Норд Блю. — Не перебивай, пацан. Между прочим, мы ещё не решили, что с тобой делать. Свалился ведь, как снег на голову, — он нахмурился. — Как я здесь оказался? — а в его разговорчивости, оказывается, есть плюс. Может выложить и полезную информацию. — Откуда ж мне знать. Нашли тебя и ещё одного прямо на палубе в отключке. — Ещё одного? — Да, вот в углу сидит, — он кивнул в правую от меня сторону. — На день раньше тебя очнулся, так ни слова и не проронил. Скука смертная… Я повернулась к силуэту, находившемуся в тени. Пламя свечи еле его освещало, но свет из люка всё же дал возможность разглядеть его получше, и приглядевшись, я увидела уши и хвост. — Гил! — я обрадовалась. Он жив! Как же я волновалась! Но от силуэта так и не последовал ответ, зато вновь заговорил капитан: — О! Так ты его знаешь. Откуда вы все-таки взялись? — Не имею ни малейшего понятия! — раздражительно отозвалась, не отводя взгляда от силуэта. — Недавно ведь вам же этот вопрос и задал! — Ты говори, да не заговаривайся! — вдруг он разозлился, и я, вздрогнув, посмотрела на него. — Вы здесь все-таки не гости, советую быть осторожнее с выражениями, — Он еще больше нахмурился. — Я имел в виду, откуда вы вообще. У того минка клеймо тенрьюбито на груди. Он раб? Я не знала что ответить. Если он заподозрит, что я тенрьюбито, кто знает, что со мной будет. Гил, как назло, молчал, даже привычно не отреагировав на то, что его назвали рабом. — Э… — нельзя долго тянуть, иначе будет неправдоподобно. — Мы сбежали с корабля, направлявшегося к Мариджоа. Его успели заклеймить, меня нет. Мы еле удрали, и, похоже, море нас вынесло к вам на корабль. — Ясно! — он так спокойно это принял, словно только что и не злился вовсе. — Этим вполне можно объяснить ваши ранения. Сбежали от тенрьюбито, а вы проворнее, чем кажитесь! Мой растерянный вид вызвал у него смех: — Да не беспокойся ты так, о клейме знаю только я и судовой врач. — и вновь стал серьезен, словно снял невидимую маску. — Но вы уж будьте осторожнее. В мире не так много понимающих людей как я. Понимающих? Развернувшись, Харбин направился к выходу. — Осторожнее! Осторожнее! — резко поддакнул попугай, который был уже не на плече, а летел вслед за капитаном, и о котором я успела уже и позабыть. Вдруг раздался выстрел, и птичка рухнула замертво, что заставило меня поёжиться. — Достал! — Харбин держал в руках пистолет. Он посмотрел сначала раздраженно, но вновь на него накатило веселье: — Ах, чёрт! Кажется, я опять остался без питомца! Больше не буду покупать попугаев. Дверца люка захлопнулась, и я вздохнула с облегчением.

***

— Ну, как прошло? — раздался задорный голос из трубки ден-ден-муши. — Всё как вы и ожидали, господин, — тихий голос оставался спокойным, но улитка передавала на ту сторону легкую полуулыбку. — О, я смотрю, было весело, — человек засмеялся. — Ну, что ж, раз миссия прошла успешно, можешь возвращаться. — Вообще-то есть одно но… — улыбка исчезла. — В смысле? Только не говори, что наша милашка погибла! — Нет, я унес её и минка с острова, как вы и просили. — Тогда что? — улитка выразила эмоцию нетерпения, скривив губы. — Просто единственный корабль, что был на достаточном расстоянии от берега, чтобы сбежать… — он сделал паузу, вздохнул и нехотя продолжил, — был пиратским… — Что?!

***

С пиратами надо быть бдительным. И что это вообще за обманчивая весёлость и разговорчивость? Он становился серьезен в одну секунду. Теперь совершенно непонятно, что же он собирается делать. Ну, в первую очередь сейчас другое. — Гил! — осторожно позвала, но он вновь не отозвался. — Гил!!! — Тц, — раздалось из темного угла. — Это что ещё за «тц»?! Эй! Ответа вновь не последовало, что заставило задуматься. — Ты злишься из-за произошедшего в Белом городе? Молчание. — Ну не игнорируй меня! Гил. И вновь тишина. — Ги~ил. Слышу скрежет когтей о поверхность пола. О, пошла реакция! — Гилбе~ерт… — Зат-кнись, — наконец проговорил он, разделяя слоги. Я прикусила губу от обиды. Он злиться. И как мне оправдаться? Не я нацелила на него пистолет, но я и не остановила Винсента. Я слишком слаба… — Но… — я предприняла попытку возобновить диалог. — Чего ты от меня хочешь?! Ни за что, понимаешь, ни за что не прощу тебя! — все высказанные на одном дыхании слова метко попадали в цель, раня душу. Я должна рассказать ему. Из-за этой глупой недосказанности, из-за моего слепого недоверия всё сейчас может рухнуть как карточный домик. Я не говорила ему о том, что Винсент и я — два разных человека. Почему? Боялась раскрыть кому-то? Отнюдь. Гил тот, кому я могу довериться, всегда могла. Я не смогла спокойно сказать об этом другу? Глупость? Я вновь прихожу к тому, что я излишне беспечна. Сколько ещё раз мне надо оступиться, чтобы усвоить урок? — Я… — с полной готовностью произнести наконец заветные строки, как-то оправдать оплошность, чтобы не потерять ставшую такой дорогой дружбу, я открыла рот, но… ни звука не раздалось в тишине просторного трюма. — Это была… — ещё попытка. Тщетно. Слова вновь застряли в горле, повисли тонкой нитью на языке. Я с недоверием коснулась собственной шеи. — Что? — Гил все же повернулся ко мне. В его голосе сквозило неприкрытое раздражение. «Издеваешься?» — так и слышала я немой вопрос, когда, всё ещё держась за горло, повернулась к его лицу. — Я хочу сказать, что… — ничего. Я шокировано отвела взгляд и уставилась в пол, словно пытаясь отыскать ответ на обшарпанных досках. Гил лишь фыркнул и больше не произнес ни слова. Да что это со мной? Словно удавкой сдавливает шею, при каждой попытке сказать. Сами мысли об этом приносят дискомфорт, вызывают странное отторжение. Но почему? Когда-то я совершенно спокойно говорила об этом с Мелисой, я хотела поделиться тем, что на душе. И сейчас хочу, но… в голове что-то, какой-то барьер. Высокая стена, от одного взгляда на которую тянет убежать, вместо того, чтобы лезть на неё. Мне стало страшно. Эту стену установила не я…

***

Спустя непродолжительное время раздался скрип люка. — О! Неужели настолько боишься, что корчишь такую жуткую мину? Ха-ха, даже самые дерзкие сдаются, посидев некоторое время в ожидании неизвестности, — раздался насмешливый голос. Его слова немного развеяли обстановку, и я постаралась перевести всё своё внимание на него. Этому немного способствовало потревоженное самолюбие, ведь, по-видимому, он принял мой страх на свой счёт. Пока что надо думать о более материальных проблемах, о том, на что я могу хоть как-то повлиять, надо только принять более отстраненное выражение лица, надо только… Не могу не думать… Мысли вновь и вновь возвращаются к неподвластной мне силе, что контролирует мои слова. И как назло, капитан не спешил продолжать со своим монологом, словно пытаясь ухудшить моё состояние. Наблюдая за попытками успокоиться, очевидно, веселился. — Я тут подумал. — Ну, думай быстрее! Я так скоро с ума сойду! — А впрочем, неважно, потом узнаете, — повернувшись к выходу, он громко крикнул: — Выводите их отсюда! В трюм протиснулись двое пиратов весьма потрёпанной наружности: одежда выглядела так, словно её год не стирали, лица выглядели не лучше: они вообще моются? Пираты, подойдя к нам с Гилбертом, отвязали веревки. Я непонимающе смотрела то на них, то на капитана. Ладно, это, пожалуй, достаточная причина, чтобы не задумываться… Ну вот, опять подумала. Главное не переживать. Не переживать… Движения отдались болью в поврежденной спине. Гилбрету тогда досталось не меньше, он заметно шипел от неприятных ощущений. Нас довольно грубо вытолкнули на палубу. Взору предстало побитое двухмачтовое судно. В кораблях я не разбираюсь, поэтому заключить что-то точное не могу не из внутреннего устройства, не из внешнего вида. Но, кажется, это называется бригантина. Сразу складывается весьма нелестный отзыв о команде и капитане, что допустили подобную разруху: я почти на сто процентов уверена, что посреди палубы не должна быть гигантская открытая дыра. На мачте развивался черный флаг с черепом на фоне жёлтого виноградного листа. Интересно всё же, что это значит. Команда, в общем-то выглядела не лучше корабля. Члены экипажа очень походили на тех, что вывели нас из трюма, а в дополнение, на телах многих из них красовались «живописные» шрамы. Для пирата, конечно, нормально иметь парочку боевых ранений, но ведь и нормального доктора никто не отменял. Теперь я всерьёз беспокоюсь за свою спину. Но вот мой глаз наткнулся на другую часть команды, что держалась как-то отстранено, и не сразу бросалась в глаза, затмеваемая своими неопрятными товарищами. Все они, ухоженные ровно настолько, насколько это позволяет жизнь в море, были одеты в красивые камзолы, словно прямиком из Англии восемнадцатого века, может только не такие богато украшенные, и выглядели заметно моложе остальной команды и, пожалуй, их было даже больше. Или это просто не весть экипаж находиться на палубе? В любом случае, на этом корабле явно не всё в порядке — обе части команды будто и не замечали друг друга. Я поморщилась. Какое здесь всё неправильное. И какая разруха… — Внимание, команда! — рявкнул капитан, и пираты, прекратив суету, обернулись к нему — Позвольте представить вам наших новых юнг! — Что?! — хором воскликнула вся команда и Гилберт. А я лишь устало опустила голову и потёрла виски. Это уже слишком…