Симпсоны. Знамение

Тем вечером Гомер Симпсон, сидя перед телевизором, поглощал прямо из банки приготовленное Мардж варенье и одним глазом смотрел сериал «Тюдоры» — о Генрихе Восьмом, его женах, министрах и прочих господах. «Вот это король, и я понимаю! — восторгался Гомер. — Захотел — Реформацию в стране ввел, захотел — жене башку отрубил, захотел — с еще одной женой развелся, потому что на кобылу фламандскую похожа! Ну, просто гений! А какая жратва на королевском столе была — ммм… мне бы пожрать такое, а не то, что Мардж готовит!» Убаюканный такими сладкими мыслями Симпсон-старший даже не заметил, как заснул, так же, как не заметил он и того, что в банку с вареньем влезла муха. Сон ему стал сниться приятный во всех смыслах — снилось ему, будто он не Гомер Симпсон, а тот самый король Генрих Восьмой! Все вокруг, включая соседних королей, уважают и боятся его, попы считают чуть ли не самим дьяволом, самые красивые дамы королевства при его виде сладостно стонут… в общем, не жизнь, а мечта! Но самое главное то, как вкусно его кормят — он все время жареных гусей, поросят и прочие яства ест и при этом песенку о себе любимом напевает: «Я Генрих Восьмой… А я Генрих Восьмой»! Но, как говорится, в бочке меда есть ложка дегтя — все у него есть в этой жизни, только наследника нет. Жена его, добродетельная Марджорина Арагонская, женщина во всех смыслах самая распрекрасная, да вот сына сообразить для своего короля что-то не может… Дочка, правда, есть у них — Мартой зовут, а при рождении по ошибке Бартой записали, так он ее, любя, и называет Мартой-Бартой. Славная девчушка, только странноватая малость — все «Молот ведьм» читает да мечтает, как однажды всяких еретиков-протестантуток жечь будет… Мартой Кровавой называться хочет. Достоинств куча у нее, но самого главного нет — мужского-то есть. Спит ли Генрих, бодрствует ли, а на ум ему одна и та же мысль идет: «Мой сын, мой прекрасный сын…» Стал он уже на супругу свою, королеву, с укоризной посматривать да морщины у нее замечать — постарела, в постели уже не та и наследника родить не может… Развестись с ней, что ль, и другую жену себе найти? Но какую — вот в чем вопрос! Одним прекрасным днем среди придворных дам заприметил он одну красотку — красотку в переносном смысле, скорее. Чернявая, взгляд наглый и шлюховатый какой-то, нос крючком, зубы кривые, шесть пальцев на руке вместо пяти и три груди вместо двух… «Не приведи Господь тебя во сне увидеть! — даже перекрестился Генрих. — Но с другой стороны… с другой стороны, какие у нее пышные бедра! Она, видать, хоть семерых сыновей родить может — не то, что одного!» Присмотрелся к ней Генрих еще разок и вспомнил, что это одна из сестер Болейн. Две их было — Анна с Марией — и Марию он уже трахнул, на Анну не польстился и, может, зря… Надо бы с ней поближе познакомиться… Анна разговаривала со своей сестрой Марией, которая была довольна жизнью и собой, а еще полна и глупа, словно луна на небосводе. Мари удалось переспать с королем Генрихом Восьмым, но вот в фаворе у него она пробыла не долго, так как кобылица по имени Мария Болейн быстро надоела красивому мужчине в расцвете сил, коим был Генрих Восьмой. Сестра ее Анна придумала план, как заарканить этого дикого короля, который должен был поднять ее авторитет и сделать своей милой королевой, чтобы ее отец мог воздействовать на короля на благо Франции, чьим тайным агентом он на самом деле являлся. Генрих подошел к сестрам и, милостиво улыбнувшись, заговорил с ними: — Привет, Мария! Это правда, что за 24 часа ты умудрилась удовлетворить 25 любовников? Молодец, коровушка, растешь над собой! Скоро элитной путаной станешь! Сразу видно, что все университеты во Франции прошла, проказница! Кстати, познакомь меня со своей сестрицей! Анна, если не ошибаюсь? Как видите, Генрих был сама светскость и любезность — такого кавалера во всем свете не сыскать! Мария состроила кислую мину, а Анна улыбнулась королю в ответ, демонстрируя еще целые зубы. — Вы правы, сир, меня зовут Анной Болейн, и я возглавляю ваш фан-клуб! Я — ваша ярая поклонница! Стоявшие поблизости дамы, услыхав эти слова, принялись скандировать: — Генрих лучший, во всей Европе нет его круче! Да! Услышав вой своих фанаток Генрих Восьмой чуть не оглох. Король медленно подошел к Анне и проговорил: — Может быть, поговорим не здесь? Здесь слишком шумно, потому что мои фанатки вообще бешеные. Король покинул сад и наконец отвел Анну Болейн в свои покои, которые сейчас были пустыми, так как король и королева теперь спали в отдельных спальнях. — Я могу предложить вам вина? Анна жеманно сложила губки бантиком и произнесла: — О, благодарю, сир, вы так любезны! Я предпочитаю шамбертен, это поистине король вин. К шамбертену Анну пристрастил бывший любовник, французский король Франциск Первый, оседлавший эту кобылку до Генриха. Девица Болейн была уже давно… кхм-кхм… не девица, но в отличии от своей сестры Марии отличалась сообразительностью, и ей сделали операцию по зашиванию девственной плевы. Генрих, конечно же, имел своеобразных нюх на девственниц, и нюх подсказывал ему, что Болейн уже давно лишилась девственности. Король, тонко улыбнувшись, спросил у «прекрасной» дамы: — Миледи Болейн, а вы невинны? При этом Генрих изучал Анну пристальным взглядом — он был далеко не таким тупым, как рассказывали ей. Анне стало немного не по себе и от вопроса, и от самого королевского взора, и она с трудом удержала дрожь. Дама принялась нервически обмахиваться веером, думая при этом: «А он не так глуп, как я думала! Чертов английский боров! Ох, что это — я дрожу? Надеюсь, он подумает, что это дрожь возбуждения. Держу пари, что он считает себя секс-гигантом!» — Да, я невинна и чиста, словно Ева до грехопадения, сир, — скромно ответила Анна вслух. Тон с которым ответила Анна не особо понравился королю. Он знал, что заставил ее задрожать вопросом о девственности, но как истинный джентльмен Тюдор проговорил, отправив перед этим в рот баранью ногу: — Ну, возможно, я вам и верю, сударыня. Однако же, как говорится, доверяй, но проверяй, и я думаю, что стоит проверить это медицинским способом. Лицо Анны побледнело под слоем пудры, но она тут же овладела собой, говоря себе, что благодаря хитрости ее маленькая тайна останется неразгаданной. — Моя совесть чиста, и мне нечего бояться, ваше величество, — сказала она королю. Генрих Восьмой хладнокровно усмехнулся и проговорил: — Вот и проверим, чиста ли ваша совесть на самом деле. Тюдор был глубоко уважаемым мужчиной и монархом, и потому у такого харизматического правителя были враги. Одним из этих врагов был недоутопленный утопист Томас Мор, подозрительно похожий на Неда Фландерса. Господин этот, занимавший в ту пору должность лорда-канцлера, не одобрял многоженство и секс до брачного ложа. Генриху порядком надоел этот святоша, и он частенько подумывал, как бы поскорей сего утописта утопить… — Вы так мило смотритесь в этом платье, — нежно сказал Генрих Анне, стараясь не думать о занудном лорде-канцлере. — О, благодарю вас, сир! Вы так любезны! — промурлыкала Болейн, мгновенно просияв. «Зря я испугалась! Он уже, считай, мой… и вся Англия моя!» — сказала она себе мысленно. «А без платья ты смотришься, наверное, еще лучше», — в это время подумал Генрих. — Что-то здесь как-то жарко стало, вы не находите, миледи? — любезно осведомился он вслух. — О да! — выдохнула Болейн, расстегивая корсаж. Мужчина сделал вид, что не смотрит на грудь девушки. Прожевав вторую баранью ногу, Генрих смачно отрыгнул, а после проговорил: — А правда, что у тебя три груди, Нэн? Генрих засмеялся, потому как ему было смешно и весело смотреть на третью грудь девушки. Он, вообще, был весельчаком по натуре. От остроты Генриха Анна в бешенстве искусала свои губы до крови и зашипела, словно кошка, ошпаренная кипятком. Генрих же покончил с бараньей ногой и невозмутимо принялся за пирог. Болейн, тем временем, успела взять себя в руки и, вспомнив о своей роли соблазнительницы, томно произнесла: — Хотите это проверить, сир? Не успел Генрих что-либо сообразить, как она уже стояла перед ним в костюме Евы. Правда, Ева эта была мутанткой… грудей у нее действительно было целых три. — Д’оу! — только и вымолвил король в растерянности. Смех все еще пробивал Тюдора. Он грубо оттягивал три мягких сосочка, которые были такими мягкими. — А может, мне отрезать твой лишний сосок? — спросил молодой мужчина, смотря на женщину, которая хотела добиться власти, сделавшись женой короля Англии. — О, Генрих, вы пугаете меня… мой благородный хищник! — воскликнула Анна, запрокинув свою тонкую шейку, которой суждено было ощутить холодок топора. Генрих и вправду собирался лишить девушку ее уродливой третьей груди. Мужчина взял большой нож и одним грубым его ударом отрезал лишний сосочек Болейн. Король сразу же прижег место, где раньше находился этот уродский сосок. — Вот теперь вы похожи на обычную женщину, — довольно проговорил он. Анну, однако, его слова мало порадовали. Боль была просто адской, и девушка сейчас пронзительно верещала — так, что Генриху хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать ее криков и визгов. Но вместо этого он решил заставить заткнуться ее саму. Для этого он насадил ее ротик на свой член. Верная своей давней привычке Нэн принялась жадно сосать его, даже забыв о боли. Губки и язычок брюнетки вытворяли со скипетром короля такое, что вскоре с его губ стали слетать страстные стоны. За этим-то милым занятием и застал их Томас Мор, имевший вредную привычку появляться не вовремя. — Охохонечки, ваше величество, — стал причитать он, — вы согрешили перед боженькой, он вас накажет! — Стража, вышвырните его прочь! — приказал молодой мужчина, смотря на Анну. — И ты тоже иди к себе, мы продолжим, когда, я буду в настроении. Генрих ненавидел Мора, а посему он уже продумывал, как умертвить этого набожного идиота. — Охохонечки, как же это так? Как ты это допустил, боженька? — хныкал Томас, которого вели под белы рученьки стражнички. — У меня семья, дети! Генрих пожал плечами и стал думать над тем, как лучше расправиться с утопистом Мором — утопить его или выстрелить из пушек. Второе казалось интереснее и забавнее. Хотя… «Может, лучше сунуть ему в зад петарду и… Или лучше сжечь — моя дочурка Марта-Барта будет этому рада!» Генрих заулыбался, но тут его настроение снова было испорчено. Благочестивая королева Марджорина Арагонская узнала от кого-то — мир не без добрых людей! — об очередной измене мужа и теперь вошла к нему, со слезами укоряя за этот грешок. — Как ты мог, Генрих?! — вскричала королева. — Я всегда была тебе верна, а ты вновь и вновь разбиваешь мне сердце! — Ты мне верна? — хмыкнул король. — Оу, кто бы говорил? Да ты, вообще, перед тем, как за меня выйти, побывала замужем за моим покойным братцем, а это, знаешь ли, нарушает какой-то там чертов закон. — Ну что ты такое говоришь? — снова принялась упрекать его Марджорина. — Выходя за тебя, я была девственницей, ты был у меня первым! — Да знаю, знаю, — раздраженно проворчал Тюдор, не выносивший женских слез и истерик. — Ты была гребаной девственницей, которая ни черта не знала, а теперь стала почти что старухой, и твоя стряпня уже не так вкусна! Но самое печальное то, что ты не можешь состряпать для меня и Англии наследника! — Генрих, — взывала, простирая к нему руки, несчастная жена, — но у нас же есть дочь Марта-Барта, подумай о ней! Тут, будто в ответ на ее слова, вбежала принцесса и прокричала: — Так, мои благородные предки, не ссорьтесь! Я постараюсь стать наследником! С этими словами девочка принялась тужиться, пытаясь то ли нарастить, то ли выдуть из себя то, что сделало бы ее мальчиком, но все ее попытки были равны нулю. Вздохнув, она бросила это дело и убежала играть с одним протестантским мальчиком в инквизиторшу и еретика. Вскоре послышались его безумные вопли. — Она — Антихрист! — проорал благим матом будущий протестантский проповедник по имени Джонни Фокс. — Дети — цветы жизни… — блаженно улыбаясь, протянул Генрих. Он любил свою доченьку, но любил бы ее еще сильнее, будь она сынком. — Увы, как видишь, Марджорина, наша прекрасная дочь имеет один недостаток — она не наш прекрасный сын, а посему я развожусь с тобой, чтобы зачать наследника с миледи Анной Болейн! Удаляйся в монастырь или в Дом престарелых и развлекайся, как можешь! Услышав имя Болейн, королева внезапно перестала рыдать, и у нее начался истерический смех. — Болейн? Анна? — переспросила она. — Это что, та низкородная уродливая блудница?! Генрих, ты наказал сам себя! С этими словами Марджорина покинула мужа и пошла собирать вещи. — Д’оу… — задумчиво пробормотал тот. Пару минут спустя он чтобы отвлечься переоделся простолюдином, прошелся по улицам славного города Лондона, с умилением посмотрел кукольный спектакль для детишек, в коем кот и мышь отчаянно лупили друг друга дубинками, причем последняя время от времени еще и пыталась отгрызть коту яйца, а потом направился к своему закадычному другу — славному кабатчику Мо. — Плесни-ка мне эля, дружище, — сказал он ему, подойдя к стойке. Мо послушно плеснул Генриху браги, а потом проговорил: — Я слышал, что ты разводишься с Марджориной. Зря ты это, она — хорошая женщина и красивая очень. — А, ну так бери ее себе, коль нужна, — проворчал король, чье настроение тут же испортилось снова. Кабатчик мог говорить своему королю все, что заблагорассудится, не боясь вызвать его гнев, а посему Мо говорил коронованному другу только правду. — Да я бы со всяким удовольствием, — вздохнув, проговорил Мо, — но любит-то она тебя! — Любит по полной, — также вздохнул Генрих, — всеми возможными способами. — Не понимаю я твое величество. Тебе завидуют все, а ты с таким сокровищем хочешь добровольно расстаться. Генрих что-то буркнул в ответ и поспешно засобирался к выходу. Беседа затянулась и была ему не особо приятна. Вернувшись во дворец, король подписал парочку указов, а потом засел за написание стихов для новой возлюбленной. «Баллада о леди с зелеными рукавами», — начертал он на тетради заголовок своей королевской рукой. Заголовок-то он придумал, а дальше дело как-то не пошло. Кроме пошлятины вроде «леди в зеленых рукавах, тебя ждет большой трах» ничего не придумывалось. «Что-то моя муза хропака дает…» — с досадой подумал Генрих и отложил перо, после чего последовал примеру своей музы. …Время спустя вся старушка Англия праздновала новую свадьбу своего короля. В честь праздника было решено раздать народу халявное угощение и палить из пушек. Последний залп являл собой самое занятное зрелище, ведь ядром для пушки послужил бедный утопист Томас Мор. — Вот до чего богомольность доводит, — наставительно проговорил при этом палач. — Я лечу к боженьке в рай!!! — прокричал Мор, под восхищенные вопли зевак летевший к луне. — Заодно и узнаем, есть ли жизнь на Луне и не на ней ли находится рай, — сказал один и придворных звездочетов, а счастливые новобрачные удалились в свои покои — проступить к произведению наследника престола. При этом случился небольшой конфуз. Болейн предложила своему супругу выпить за их любовь и незаметно подлила что-то в его бокал. Этим чем-то было, как думала сама Болейн, приворотное зелье, которое она купила у одной знахарки, чтобы подстраховаться. Анна не знала о том, что старушку подвели ее подслеповатые глаза, и она по ошибке продала ей один крем… — Да, за любовь, дорогая! — усмехнулся Генрих и, чокнувшись со своей молодой женой, опрокинул содержимое бокала в свою глотку… Пару минут спустя король почувствовал, как что-то запекло и зачесалось у него на голове. — Какого дьявола?! — проорал он, растирая голову. Анна же была ни жива, ни мертва. Еще мгновение спустя у Генриха полезли волосы, и голова его стала лысой, как яйцо. — Ты что мне подсыпала, ведьма?! — завопил король, кинувшись к женушке и схватив ее за горло. — Я теперь чудовище! — Генрих, клянусь тебе, я не виновата! — прохныкала Болейн. — Не виновата она! Все вы во всем нас вините! — послышался чей-то голос. Генрих от удивления на минутку убрал руки с шеи жены и замотал головой по сторонам. — Кто посмел?! — вопросил король. — Что посмел??? — пролепетала новая королева. — Не придуривайся, я слышал чей-то голос! Кто-то посмел вмешаться в нашу королевскую беседу и указывать мне, Генриху Восьмому, что делать! — надулся король. — Так это ж я! — Ты чего? Какой же это я? Я вот он, сижу. Генрих внезапно расхохотался и в этом приступе веселья решил простить свою королеву… тем более, что та должна родить ему его прекрасного наследника. А не родит — пусть пеняет на себя… Увы, должно быть, Генриха и Анну постигла кара за то, как они обошлись с королевой Марджориной. Девять месяцев спустя вместо долгожданного наследника Болейн разрешилась от бремени очаровательной крошкой — славной, но с одним большим недостатком… она была девочкой. — Как это понимать?! — проорал Генрих и принялся душить жену… кхм… в объятиях. Наверное, от радости… — Я… я не знаю, Генрих, — испуганно пролепетала Анна. — Правда, у нас хорошенькая малышка? Давай назовем ее Елизаветой. — Д’оу… — протянул Генрих. — Ну что же, Лиза — хорошее имя. А ты, в отличии от Марджорины, еще молода и способна родить мне наследника. Даю тебе последний шанс. Время пошло! — Д-да, муж мой, — дрожащим голосом ответила Анна. *** Время шло. Родился новый ребенок, поглядев на которого, придворный шут Смиттерс крикнул: — Это новый пол детей! Называется Верка Сердючка! Ой, — спохватился он, — а это кто такая? Ген, ты не слышал? Но Гене, то бишь Генриху, было не до шуток. — Ну все, ведьма, молись! — прошипел он своей уже бывшей жене. — Генрих, я не виновата! Помилосердствуй! — взмолилась Болейн, протягивая к нему руки. …Генрих был милосерден, а посему Анну не сожгли, как ведьму, а всего лишь отделили ее прелестную — правда, не очень — головку от лебединой шейки. Десять лет спустя. Юная принцесса Лиза пошла проведать могилу своей матери, которую все обходили десятой дорогой, потому что считали ее ведьмой. — Матушка, — со слезами в голосе начала девочка, положив на могилу цветы, — я вас так мало знала, но вы всегда будете жить в моем сердце. — Твоя мать всегда будет шлюхой Болейн, а ты будешь дочерью шлюхи, — раздался рядом с ней до боли знакомый голос. Лиза обернулась и увидела свою сводную сестру Марту-Барту. — Моя мать никогда не была шлюхой! — с болью сказала девочка. — Это все клевета! — Профессиональной проституткой, может, и не была! Только она уже не была девственна, когда отец взял ее в жены! Ничем не отличавшуюся, кроме красоты и молодости… Хотя нет, только кроме молодости, — ядовито проговорила дочь Марджорины Арагонской. Личико Лизы омрачилось, и она опустила глазки. Неужели правда то, что ее мать никогда не любила отца, изменяла ему и даже шпионила в пользу Франции? Но даже если это так… — Даже если все это правда, — заговорила она вслух, — она была моей матерью, и я люблю ее. Барта вздрогнула. — Я, кажется, понимаю… — проговорила она. — Я тоже люблю нашего отца, каким бы он ни был, и любила свою мать, что бы не говорил плохого о ней отец… А ты не можешь отвечать за вину матери, была ли она или нет… не злись. Дай руку. Лиза робко подала свою маленькую ручку Марте-Барте, и та нежно пожала ее. Сестры обнялись и поцеловались. Светлая душенька Лизы наполнилась теплом и любовью. Ей хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Но тут… идиллию нарушило совершенно неожиданное появление отца девочек. — Мои ведьмы-жены в придачу ко всему родили мне грешниц-дочерей с лесбийскими наклонностями! — прогремел Генрих и вдруг схватился за свой нос. — Ааа! Что за черт?! …Гомер проснулся, сгоняя с носа муху и едва не грохнувшись при этом с дивана. С легкой досадой оглядев обстановку, он почесал голову и проговорил: — Д’оу! Так это был только сон, и я больше не король? Ух, жалко! Но приснится же такое! Пойду Мардж расскажу… хотя нет, лучше не стоит.