***
Следующее утро началось не самым лучшим образом. Акеми не разговаривала с Саске из-за вчерашнего, Орочимару не разговаривал с ним же, потому что обиделся на бесполезно потраченное время, а заодно он решил игнорировать Какаши, которому проиграл. И только Кабуто снова было некуда деться. Куда ни глянь — все молчат. Но нарушать тишину, повисшую во время завтрака, он не хотел. Вернее, боялся. Вдруг и с ним перестанут разговаривать? — Кто-нибудь ещё будет? — всё-таки подала голос Акеми. — Я буду, — отозвался Саске. — Тебе не предлагали, — холодно произнесла девушка и демонстративно отвернулась, делая вид, что изучает программку. Снова все замолкли, а у Кабуто кусок поперёк горла встал. Он отодвинул тарелку и посмотрел на каждого. Орочимару сидел, уставившись в свою тарелку, угрюмо ковыряя вилкой содержимое. Какаши, кажется, думал о чём-то. Саске молча ел. — Всё, хватит! — не выдержал этой атмосферы очкарик. — Ну, неужели нельзя прекратить это бесполезное молчание? Орочимару-сама, подумаешь, Саске не выиграл, он же вам объяснил, что, если бы он мог использовать техники, то он бы победил. Подумаешь, вы проспорили Какаши-сану, это же не смертельно! Саске, ты сам прекрасно понимаешь, что виноват перед Акеми, разве тебе так сложно извиниться? Акеми, а ты могла бы простить Саске, ведь он любит тебя! После его пламенной речи все, будто осознали свою неправоту. Первой повернула голову Акеми, Саске поднял на неё свой взгляд, полный раскаяния. — Прости, — сказал он. — Всё из-за того, что я ничего не знаю о вашем мире. — И ты меня прости, — улыбнулась ему девушка. — Я должна была это учесть. — Саске, прости меня старого, — чуть ли не в слезах произнёс Орочимару. — Как же я могу обижаться на человека, который столько для меня сделал и ещё сделает! — далее он повернулся к Хатаке. — Какаши, дорогой, и ты меня прости. Характер у меня такой, что я не умею принимать проигрыш. Прости меня! — Чего? Извиняюсь, я прослушал, — сказал ему в ответ Какаши. Вместо повтора фразы Змей Конохи полез его обнимать. — Прости меня, Какаши! — Да простил я уже! — отпихивая его от себя, сказал шиноби. — Но желание остаётся за мной. — Послушайте, — произнесла Акеми. — А, ведь новоселье-то мы так и не отметили! Предлагаю сделать это сегодня, часов в шесть вечера. — Не плохая идея. А что мы до шести делать будем? — Как что? Готовиться, конечно. Надо же что-то приготовить поесть, одеться как-то покрасивей. Ну, вам, правда, не во что, но я переоденусь. Предложение было принято, и начались приготовления.***
К шести часам в гостиной стоял большой стол, купленный Акеми в прошлом году, как раз для таких случаев. Он, буквально, ломился от разнообразия блюд, ведь на этот раз Акеми превзошла себя и потрудилась-таки приготовить что-нибудь не банальное. И как она сама сказала: «Даже на Новый год такого не было». Потом пришлось объяснять, что такое Новый год. По такому случаю Орочимару решил принять ванную, в которой случайно заснул, и до него долго не могли достучаться. Кабуто даже решил, что он там умер. Но всё обошлось. Далее Акеми объясняла ему, как пользоваться феном. В это время его помощник решил причесаться и лишний раз протереть очки, не смотря на то, что делал он это обычно только два раза в день: в восемь утра и в восемь вечера. Потом он ещё пятнадцать минут вертелся перед зеркалом, пока не был выпихнут оттуда Саске. К слову, о Саске. Этот собирался тщательнее всех, будто должен был идти на ужин к Хокаге. Сначала он хотел ещё и свою одежду выстирать, но потом ограничился щёткой для одежды, которую ему предоставила Акеми. Стряхнув с себя грязь и пыль, которые могли накопиться за это время, Саске пошёл смотреться на себя в зеркало, бесцеремонно согнав оттуда Кабуто. И его абсолютно не волновали доводы о том, что это не единственное зеркало в квартире. В итоге он решил, что чего-то всё равно не хватает, но так тоже нормально. Меньше всех парился, как обычно, Какаши. Он тут, похоже, единственный, кто понимал, что это просто небольшой праздник с друзьями, и не стоит заморачиваться по этому поводу. А вот Акеми около часа подбирала для себя платье. «Это слишком простое. В этом я на учёбу ходила, когда тепло было. Это слишком открытое, хотя... Нет, не стоит», — и подобные размышления посещали её. В итоге она остановила свой выбор на сиреневом платье, которое купила вместе с Сарой прошлой весной. Далее шли раздумья над туфлями, серёжками и цепочкой.***
На диване сидели Какаши и Орочимару; чтобы ждать Акеми с оставшимися, ещё не появившимися на столе блюдами, было не долго, они решили включить телевизор, который был пока единственным предметом современности, освоенным ими. Там шла передача про какого-то известного политика, но, к сожалению, для саннина, не про Жириновского. В это время Кабуто смотрел на еду и не понимал, как такое количество они собираются есть, хотя он был бы не против взять ломтик хлеба, но Акеми запретила брать что-либо со стола, пока они все не сядут за него. К слову, ждали только её, ну, и, пожалуй, Саске, который до сих пор рассматривал себя в зеркало, ища какие-то недостатки, тем самым закрывая половину телевизора для Какаши. — Как я выгляжу? — обратился он к сидящим за столом людям. — Нормально, — кивнул в его сторону Какаши. — А теперь, уйди с экрана, пожалуйста. Горестно вздохнув, что не произвёл предполагаемого впечатления, Саске отошёл от зеркала, в последний раз, мельком, взглянув на себя. Понемногу он начал волноваться, что не сможет поразить Акеми так же, как и своих приятелей. Но потом он начал успокаивать себя тем, что Орочимару слишком старый, чтобы что-то понимать в красоте, Кабуто сейчас слишком голодный, и его не удивить ничем, кроме как разрешением поесть, а Какаши вообще всё равно. Однако он понимал, что на общем фоне выглядит очень даже ничего. И тут в комнату вошла Акеми. В руках у неё было блюдо с разными видами сыра, нарезанными ломтиками. Повернув на неё голову, у всех чуть челюсти не попадали. У Кабуто от вида еды, а у остальных от самой Акеми. Сиреневое платье, не достигающее сантиметра до колена, на бретельках, с атласным поясом, завязанным аккуратным бантом чуть выше талии и драпировкой, идущей от него, очень шло ей. Не отрывая взгляда, Орочимару нащупал пульт и выключил уже не нужный телевизор. Кажется, реакция была именно такой, которая была нужна девушке. — Ну, что, может, начнём отмечать? — спросила она, чтобы как-то поменять обстановку. — Ага, — кивнул Кабуто и, развернувшись, принялся накладывать себе салат. Акеми села на свой стул рядом с Саске, посмотрела на пустые бокалы и решила, что новоселье без выпивки — не новоселье вовсе. — Так, надо бы что-нибудь выпить. Кто что будет? — А саке у тебя есть? — с загоревшимися глазами, спросил Орочимару. — Саке нет. Но есть кое-что получше, — она встала из-за стола, и через минуту из холодильника была принесена бутылка с прозрачным содержимым. — Это наш национальный напиток. Он чем-то похож на ваше саке. — Интересно, — Змею Конохи уже хотелось выпить этот странный и вместе с тем какой-то манящий напиток. — А как он называется? — Водка, — Акеми чуть улыбнулась и поставила бутылку на стол. — Кабуто, тебе это нельзя, поэтому ты пьёшь вместе со мной вино. — Что? — не понял он. Ничего не говоря, девушка подошла к шкафу, в котором на каждой полке стояло по коробке и подписями на них, за исключением третьей снизу, где стоял магнитофон. Она отодвинула высокую вазу, сделанную из пробки, открыв взору, так называемый «мини» бар. У Орочимару аж глаза на лоб полезли — столько алкоголя он не видел даже на пьянке с Цунаде. А Акеми вытащила оттуда длинную бутылку из тёмного стекла. Сдув с неё пыль, она зачитала название: — «Древний Херсонес». Это Нарине привозила, когда-то, — с этими словами на столе стало одной бутылкой больше. — Так, Саске, ты что будешь? Он посмотрел на прозрачную жидкость в первой бутылке, а потом перевёл взгляд на вино. Как-то национальный русский напиток не вошёл в доверие. — Давай, этот Хер... Как там? — Херсонес. Но, знаешь, думаю, что это не столь важно. Какаши, ты вместе с Орочимару будешь водку? — Я пить не буду, — отказался он, на что Акеми лишь усмехнулась. — У нас в России, поначалу, все так думают. Эта фраза насторожила шиноби, но он не воспринял её всерьёз, и в этом сильно ошибся. Кабуто помог разлить вино, а Орочимару сам наполнил свою стопку и хотел было сразу её осушить, но, как выяснилось, сначала идёт тост. — Ну, за новоселье! — сказала Акеми, и по комнате разнёсся звон бокалов. Сразу после этого, саннин залпом отхлебнул прозрачный напиток и тут же закашлялся. Что и говорить — в русском напитке градус был побольше привычного для него саке. Перед тем, как отпить из бокала, Саске понюхал вино; как правильно пить он не знал, поэтому следующим его действием стали три огромных глотка, за которые он опустошил посуду. Акеми смотрела на него с изумлением, хоть прекрасно знала, что в Конохе вина никто не пил, потому что его там просто не было. — Кислятина какая-то, — скривился Саске. — Если бы ты правильно его пил, то оно не показалось бы тебе таким кислым, — в качестве мастер-класса, девушка взяла свой бокал в руки и начала давать правильные указания по употреблению напитка. — Вино пьют небольшими глотками, чтобы прочувствовать весь букет. Чем вино старше, тем лучше. — Дай-ка мне это ваше вино. Я тоже хочу букет почувствовать, — потянулся к бутылке Какаши. Кажется, слова Акеми действительно были правдой.***
Но вот прошла уже половина вечера, а веселье только начиналось. Собственно, в России только так всё и происходило. После трёх бокалов вина Саске всё-таки научился ощущать букет, да и сам напиток ему весьма понравился. Кабуто тоже не оставался в стороне, подливая себе «Херсонеса». А Орочимару так понравился национальный напиток, что он саке даже на уровень с ним не ставил. Но лучше всего было Какаши: после первого бокала вина, тут же последовал второй, а затем, в ход пошла и водка. — Что-то мы скучновато сидим, — сказал Кабуто. — Я вот давно хотел узнать, что это такое? — он показал на магнитофон. — Магнитофон. Он для музыки нужен, иногда и для радио, — пояснила Акеми. Вместе с бокалом, из которого он попутно пил, Кабуто подошёл к очередному «чуду техники» и нажал на какую-то кнопку. Послышалась музыка, видимо, он всё же угадал и включил радио. Немного постояв, допив вино, помощник саннина потыкал на другую кнопку, прибавляя звук. Быстро же он разобрался! — Хорошая вещь этот магнитофон! — с восхищением произнёс он. — У меня есть этот... как его? А, вспомнил! Тост, — еле встав из-за стола, сказал Орочимару. — Давайте выпьем за человека, благодаря которому мы тут сейчас сидим. За Акеми! Звон бокалов прозвучал в такт музыке. — Кабуто, переключи куда-нибудь. Это не музыка, а Херсонес какой-то, — проворчал Змей. Не поняв, чем ему не угодило то, что сейчас звучало, очкарик переключил станцию. Послышались помехи, потом что-то еле слышное. После минутных поисков, Кабуто нашёл то, что искал. — Это же совершенно другое дело! — и Орочимару начал подпевать. — Только! Рюмка водки на столе! Ветер плачет за окном! — Не, переключай дальше, — махнул рукой Саске. — Водки сегодня и так слишком много. — Да вы достали уже, — возмутился Кабуто. Он взял в руки магнитофон и поставил его на стол, чуть не сбив при этом рюмку Какаши. — Сами слушайте, что вам надо. Тут возник спор, кому нажимать кнопки. Не участвовал в этом только Орочимару, продолжающий петь про водку, не забывая в проигрышах пить данный напиток. — Я старше, поэтому я нажму, — утверждал Какаши. — И что с того? А младшим нужно уступать, — гнул свою линию Саске. — А у меня зрение плохое. Мне как инвалиду положено без очереди, — не собиравшийся участвовать в этом раньше, всё-таки полез Кабуто. — Заткнулись все! — ударила по столу Акеми. — Я знаю, где можно послушать нормальные песни. — С чего ты решила, что они нам понравятся? — С того, что я тут хозяйка, значит, слушаем только то, что я скажу. Саске только хмыкнул, будто бы зная, что у Акеми ничего не получится. Как же он ошибся, ведь спустя три минуты и сорок четыре секунды, даже Орочимару проникся этой песней. — За это надо выпить, — сказал он и, не дожидаясь реакции остальных, осушил стопку. — Кстати, а за что мы только что пили? — вдруг решил осведомиться Кабуто. — Видимо за брызги костра и молот в руке, — предположил Саске. — Хотя, уже всё равно за что пить. Действительно, все пили уже просто так, без всяких тостов. Пели под радио, смеялись без повода, говорили всякую чушь. Кабуто доедал салат, но был почти не в силах что-либо пережёвывать, поэтому половина еды оказывалась обратно в тарелке. Орочимару вообще забил на закуску, несмотря на то, что её было полно. — Вот скажи мне, Какаши, какого чёрта ваша Коноха не даёт мне спокойно жить? — спрашивал у него Змей, еле шевеля языком. — Хрен её знает... мне вообще плевать, — с той же интонацией отвечал ему шиноби. — То есть... тебе плевать на меня? — с претензией проговорил Орочимару. — Так ты же мне никто. — И что?! Может, мне тоже хочется, чтобы кому-то было интересно, что я делаю... мне тоже нужен друг... Раньше были Цунаде и этот... ну, ты понял. А теперь никого... — А я? — спросил Кабуто. — Так ты придурок... кому ты нужен? А мне надо, чтобы кто-то... был мне другом... настоящим... Какаши, ты не хочешь?.. — Кого? — в очередной раз прослушав тираду Орочимару, спросил он. — Да не кого... другом, спрашиваю, быть хочешь? — Кому, тебе? Да, зачем мне это... ты же старый... а если помрёшь?.. Мне в жизни смертей хватало... — Какой я старый? — возмутился саннин. — Да я... в свои... не важно сколько, да ты на меня смотри! Я столько выпил... и ничего, трезвый ещё... — в доказательство он встал из-за стола, перевернув полный бокал Кабуто и попав рукой в тарелку, на которой были остатки пюре, покачнулся и рухнул обратно на диван. — Видишь?.. Хочешь, я прям сейчас... станцую что-нибудь? А? — Давай. Это будет моим желанием. — Может не надо? — взволнованно спросила Акеми. Орочимару остановил её жестом, показывая, что всё хорошо. Кое-как он поднялся с дивана и, покачиваясь, пошёл на середину комнаты. Махнув рукой Саске, чтобы тот включил музыку погромче, он сделал первый шаг. Собственно, танцем это можно было назвать с очень большой натяжкой. Орочимару чуть не упал раза два и случайно влетел в письменный стол. После этого пьянка продолжилась. К концу вечера Кабуто лежал лицом в салате, иногда что-то бормоча; Какаши и Орочимару сидели в обнимку и допивали бутыль, рассуждая о жизни; Акеми и Саске, будучи не столь пьяными, пошли спать, хотя изначально спать шла только Акеми.***
Курихара, взаправду, сильно устала — вечер выдался длинным. Ей хотелось прийти в свою комнату и завалиться на кровать прямо так, в платье и туфлях. Но воплотить задуманное ей помешало осознание того, что дверь, которую она захлопывала за собой, не закрылась. По крайней мере, характерного звука не было слышно. Значит, что-то этой двери помешало. Или кто-то... В дверном проеме обнаружился Саске. Он опирался о косяк правой рукой и, склонив голову вбок, внимательно наблюдал за Акеми. — Чего тебе? — может, выпито было и много, но способность говорить более-менее связно в отношении простых предложений девушкой потеряна не была. — Ты сегодня... была... красивая. Очень... — а вот об Учихе такого сказать было нельзя. Не привык он ещё столько пить. Да, к тому же, не какое-нибудь саке, а самый настоящий Херсонес. Ну, и водка, конечно, тоже привнесла свой вклад. — Саске, иди спать, мы все устали. — Нет, я... не устал, — он оттолкнулся от косяка и в пару шагов приблизился к Акеми. Она же, в свою очередь, насторожилась. Мало ли, чего можно ожидать от пьяного Учихи. Саске, видимо, решил, что ему ничего говорить не собираются, а потому пошёл делать то, зачем пожаловал. — Ты сдурел?! — и тут Акеми стало понятно, за чем именно «пожаловал» её парень. Саске запоздало отнял руки от её груди. — Я люблю... тебя... — будто это ответ на вопрос, сказал он. Акеми отошла на шаг назад и, упершись в письменный стол, выругалась сквозь зубы. Складывающаяся ситуация ей не нравилась. — Чего ты хочешь? — Тебя, — как само собой разумеющиеся ответил Учиха. Возможно, для него это таковым и было, но вот для Акеми это стало откровением. — Что? — вместо того, чтобы ответить ещё что-нибудь, Саске подошел вплотную к девушке и обнял за талию. Его глаза были ровно перед её. Между носами оставались жалкие пара сантиметров. — Саске... — тихо-тихо. Почему-то сейчас Акеми показалось, что все правильно. Это должно было случиться, и хорошо, что дома, в её комнате, а не где-нибудь в туалете в Анапе. Она положила свои руки ему на плечи, и у Саске сбило тормоза... Он сжал её бёдра, приподнял, посадил на стол, сметя ряд каких-то нелепых фигурок и стопку бумажек, коснулся желанных губ. Он не был груб, ни в коем разе. Только не с ней. Её хотелось носить на руках, целовать ей плечи и шептать что-то приятное на ухо. Но «хотелось» и «происходило» — две разные вещи. Саске прошёлся губами по длинной шее, пальцами подцепил бретельки платья, убрал их и языком очертил ямочку меж грудей. Акеми рвано выдохнула, сжав руками край стола. За фигурки она отчитает его завтра. Сегодня будут только они, ничего лишнего. Учиха не выдерживает, эта молния настолько раздражает его, что он попросту раздирает её. Сейчас всё не важно, за испорченное платье он тоже получит завтра. Акеми стонет тихонько, боясь разбудить спящих за стеной конохчан, когда Саске стаскивает с неё платье и опускается на колени, разводя её ноги. Розовые трусики не много что скрывают, но это только на руку им обоим. Учиха берёт в ладонь ступню девушки, ведёт по ней вверх, только лишь легонько касаясь пальцами, доходит до внутренней стенки бедра и замирает, пересекаясь взглядом с Курихарой. Акеми смотрела из-под полуопущенных ресниц, облокотившись на локти. Её сбитое дыхание было единственным, что слышалось в комнате. Саске еле заметно улыбнулся, касаясь пальцем тонкого кружева. — Подожди, — просит Акеми, заставляя Саске остановиться и выдохнуть. И в этом выдохе читалось всё его негодование по поводу того, что его заставили ждать. — Кровать. — негодование как ураганом унесло. Учиха подскочил, закинул руки девушки себе на плечи, поцеловал сгиб локтя, предплечье, попытался цапнуть ключицу, но получил шутливый щелчок по носу. Саске опустил Курихару на кровать, не потрудившись откинуть покрывало. Впрочем, думать об этом в такой момент было бы преступлением. — Колючее, — пожаловалась Акеми, и Саске все же пришлось раздраженно выдернуть из-под них покрывало, откидывая его не меньше, чем на два метра. Учиха опрокинул девушку на спину, сам навалился сверху. Поочередно взялся целовать грудь, обводя языком сосочки, покусывая, а затем зализывая широкими мазками, словно извиняясь. Провел носом от солнечного сплетения до пупка, глубоко вдохнул, вернулся к началу. У Акеми глаза закатывались от удовольствия. Как давно у неё никого не было? Достаточно, если одним словом. Она на ощупь нашла лицо Учихи, подтянула к себе и крепко поцеловала. Благо, Саске быстро сориентировался — перехватил инициативу, очертил ее зубы языком, легонько укусил, оттянул нижнюю губу. От всех манипуляций девушке становилось всё более и более жарко, мокро и желанно. И если говорить совсем уж честно, то ей хотелось, чтобы Саске ускорился. Но тот, в силу своего неумения читать мысли, не смог об этом узнать и продолжал ласки. Сжал груди, оставив белые отпечатки, лизнул вытянутую шею и ткнулся двумя пальцами в рот Акеми. Курихара мягко обняла их губами по вторую фалангу, внутри очерчивая языком. Она немного выгнулась на кровати, совсем чуточку, только чтобы проехаться промежностью о ногу Учихи. И ей удалось — со стоном она выпустила его пальцы и упала назад. Саске взглядом дал ей понять, что нужно развести ноги. Розовая кружевная тряпочка улетела в неизвестном направлении. Только Саске захотел лечь поудобнее, как Акеми поднырнула под его рукой и, завалив Учиху на лопатки, уселась на нём верхом, крепко обхватив бёдра коленями. — Осмелела? — Немножко. — Продолжай. И она продолжила. Мягко, будто кошка, она прогнулась, проехавшись по торсу парня собственной грудью, и добралась до его губ. Поцеловала, отстранилась и поцеловала вновь. А потом ещё и ещё, пока Саске не схватил её за волосы, крепко сжав кулак в рыжей копне. — Ты такая красивая сейчас, — на грани слышимости прошептал он. Прикрыл глаза, вдохнул и получил в ответ улыбку. И только за возможность видеть эту улыбку он сумел бы уничтожить любого, будь то Орочимару или даже Наруто. Акеми спустилась ниже, поцеловала Саске чуть выше пупка и снова села на бёдра Учихи, на этот раз легонько о них потёршись. — Я думаю, это лишнее, — кивнула она на его штаны. И через минуту они отправились вслед за остатками платья Курихары. Акеми слезла с Саске и села на пятки. Облизнулась, рассмотрела всё, что хотела. Дождалась, пока он зарычит от нетерпения, и склонилась над его членом с самой, что не есть, грязной ухмылкой. Слегка подув на головку, она облизнула уздечку, отодвинула крайнюю плоть, услышала одобрительный выдох и приступила к делу. Не спеша вобрав в рот головку, она обвела её языком. Потом ещё раз, потом широким мазком, а потом просто пощекотала кончиком языка. Акеми продвинулась чуть дальше и вновь назад. Она продолжала совершать поступательные движения, а Саске смотрел... смотрел, не в силах оторваться. Потому что, чёрт возьми, ему сейчас отсасывала самая великолепная девушка, которую он мог бы встретить. Её губы, такие сладкие и притягательные, смыкались на стволе, и каждый раз, как она сталкивалась с Учихой глазами, она тут же отводила взгляд, а её уши приобретали чуть более розовый оттенок. И Саске находил это умилительным. Но умилительное — это хорошо, когда нет альтернативы. А у него она была. Он хотел Акеми. Хотел почувствовать себя в ней. Хотел довести её до беспамятства... и хотел бы делать это каждую минуту своей жизни. Ну, не заниматься сексом, а делать счастливой Акеми, конечно же. Саске уверен, что не рассуждал вслух. Он поклясться готов. Значит, Акеми научилась читать мысли. Потому что она оторвалась от своего занятия, медленно, до чёртиков соблазнительно облизала губы и, нашарив серебристый квадратик где-то под матрасом, также неторопливо раскатала презерватив по члену Учихи и встала на колени, руками упершись в его грудь. — Я сама, — не вопрос — утверждение. — Пожалуйста, — еле сдерживаясь, чтобы не схватить её за талию и не опустить вниз, выдавил парень, сжав простынь. Он предвкушал. Предвкушал то сладостное ощущение, которое придёт к нему буквально через пару секунд... и оно пришло — Акеми, взяв Учиху за руку, сплела свои пальцы с его и, помогая себе рукой, стала насаживаться. Головка вошла без труда, первая четверть также, а потом амплитуду движения пришлось снизить — стало больно. Курихара очень хотела сделать любимому приятно. И самой получить удовольствие ей тоже хотелось. Именно поэтому, посчитав про себя до трёх, она резко опустилась до конца. А может и не до конца, но она надеялась на это. Её тут же прошило болью от копчика до макушки, а из горла вырвался неконтролируемый визг. — Вот же глупая... — перепуганный Саске уже был готов всё закончить и хотел было скинуть девушку, но она остановила его. — Слезай. — Нет. Постой, просто дай мне две минуты, всё в порядке, честно. Аккуратно приподнявшись, Акеми вернулась назад. Проделав это ещё пару раз и поняв, что внутреннего кровотечения или разрывов нет, она нашла удобный для себя угол и стала работать активнее. Отошедший от шока Учиха с радостью ей помог в её начинании. Он обнял её, положил на себя, полностью зафиксировав, и поцеловал. Вернее, как поцеловал? Впился в её рот, жадно облизывая щёки, оттягивая губы и сталкиваясь языками в яростном бою за власть. Но спустя несколько мгновений Курихара поняла, что это был отвлекающий манёвр. Пока поцелуй отвлекал её наверху, внизу Саске всё более напористо входил в неё. Он увеличивал и увеличивал темп и силу, и ей хотелось кричать, до чего это было восхитительно. Похоже, Саске надоела такая позиция, потому что вскоре уже сама Акеми оказалась на лопатках. И теперь ей открывалось потрясающее зрелище. Напряжённый, взмокший, с растрёпанный челкой, закрывающей почти всё лицо, он нависал над ней, методично вдалбливая в кровать. В несчастную кровать, которая всеми способами пыталась позвать на помощь: она скрипела, она стучала в стену, она прогибалась к полу, надеясь найти поддержку у тапочек, но никто не пожелал её слушать. Несносные молодые люди, не ценящие её чувств, продолжали занятие сексом. Не передать счастья кровати, когда весь этот «ад» закончился. Когда Саске толкнулся в Акеми в последний раз, когда она заправила прядь смоляных волос ему за ухо, когда он улыбнулся, словно сытый кот, и упал рядом с ней, крепко обнимая, а уж когда они оба уснули — это было действительно чудесно. По мнению кровати, конечно. Ну, и Кабуто, пожалуй. Так уж вышло, что встав в уборную, он стал невольным слушателем процесса. Впрочем, кого это волнует? Уж точно не Курихару.