***
— Таким образом, у вас есть время до конца октября, — менторским тоном произнёс Какаши, вышагивая по комнате. — А как-нибудь позже? — спросил Саске. — Позже нельзя, я слышал, что тут очень холодные зимы, поэтому я не намерен их как-то переживать. Они все находились в гостиной на импровизированном совещании. Орочимару и Хатаке поняли, что Учиха со своей девушкой быстро принимать решения не умеют, поэтому решили поставить их перед фактом. На самом деле можно было вернуться в Коноху и позже, и раньше, и даже через год, но это не понравилось бы Хокаге, хотя ей не понравится и то, что они торчали тут почти полгода. Но здесь была возможность оправдаться странными происшествиями, которые постоянно вставали на пути: переезды с квартиры на квартиру, Анапа, влюблённость Саске и Кабуто, появление Акацуки и прочее. В конце концов, Цунаде — женщина мудрая, должна войти в положение. — Ну, у меня в конце октября ещё учёба, а ближайшие каникулы только на новогодние праздники, — задумчиво ответила Акеми. — Каникулы, — усмехнулся Орочимару. — А ты наивно предполагаешь, что мы только на зимние праздники туда вернёмся, а потом обратно? Нет, мы туда уже навсегда. С концами, как говорится. Курихара ничего не предполагала, она прекрасно всё знала, просто надеялась хоть как-то отсрочить своё расставание с Саске. А вот он действительно думал, что в Коноху они собрались не насовсем. — В общем, решайте сейчас, что вы собираетесь делать. Мы всё сказали, — категорично произнёс Какаши. Учиха и его девушка ушли к себе в комнату, чтобы обсудить и прийти к чему-нибудь. Конохчане дали им не больше часа на размышления, потому что неготовность и оттягивание до последнего уже всех раздражали. — Что будем делать? — спросил Саске, упёршись руками в спинку стула. — Как я понимаю, у нас всё плохо. — Знаешь, что странно? То, что Кабуто тоже готов уехать, а про Мелли будто забыл. — А я говорил, что от него никакой поддержки не будет. Хотя, на его мнение всем плевать также, как и на наше. — Почему вы столько времени сидели на месте, а теперь вдруг стали суетиться? Это нелогично, — проворчала Акеми, ходя из угла в угол. — Что вы вообще забыли в нашей стране? Саске перевёл на неё какой-то подозрительно проникновенный взгляд. Он повёл плечом, чувствуя неприятное покалывание в районе проклятой печати. — Честно, я и сам не знаю. Как я понял, у Орочимару и Какаши есть какое-то задание, порученное им Хокаге, и оно самым странным образом затрагивает вашу страну и этот мир. Мне ничего не объясняли, просто сказали собраться и утром прийти в определённое место, где с помощью какой-то техники несколько шиноби перенесли нас сюда. Но больше всего меня удивляет, что мой брат и Акацуки тоже преследуют какие-то цели в вашем мире, которые почему-то сходятся с заданием от Конохи... — И при всём этом, — продолжила его мысль Акеми. — Вы все оказываетесь рядом со мной и моими друзьями. Либо это самое дурацкое совпадение, какое мне приходилось наблюдать, либо в этом есть какая-то система. — Не думаю, что они скажут нам что-то вразумительное, если спросим. Так что давай лучше тратить время на полезное и подумаем о том, как нам теперь быть. Саске и Акеми сели друг против друга на кровати, смотря прямо в глаза. — Ты бы согласилась бросить тут всё и уйти вместе со мной, если шанс вернуться обратно ничтожно мал? — в лоб поинтересовался Учиха. — Я люблю тебя и, по идее, должна всегда быть рядом... Но, знаешь, в этом мире у меня очень много того, что не хотелось бы терять. Как я оставлю родителей? Как я им объясню, что мне надо срочно навсегда уехать, причём, не в какую-то другую страну, куда можно добраться при большом желании, а в другой мир, который даже существовать не должен? Как я могу бросить учёбу? Зачем тогда я тратила столько сил и нервов, чтобы сдать экзамены и поступить? Как я покину друзей? Нас слишком многое связывает, чтобы теперь расставаться навсегда... Меня просто сочтут ненормальной. — Я понимаю. Я сам хотел бы остаться тут, чтобы всегда быть рядом, но, как видишь, это невозможно. Просто потому, что моё присутствие тут по логике излишне. Они замолчали, не зная, что ещё можно сказать. Каждому хотелось быть на своём месте, с теми людьми, которые дороги. При всём этом, они любили друг друга, и сама мысль о вечном расставании наводила непередаваемый страх и необъяснимое оцепенение, заставляя мозг работать в совершенно другом ключе. Поэтому первой сдалась Акеми: — Я поеду с тобой в Коноху, даже если мне придётся бросить всё, что мне тут дорого. — Что? — не сразу понял Саске, смотря на неё глазами, полными тревоги. — Я еду с тобой... Пусть мы больше никогда не сможем вернуться сюда... Акеми говорила прерывисто, потому что в любой момент боялась сорваться и просто зарыдать. Внутри всё клокотало, и девушка чувствовала, что ещё слово, и её разорвёт, сердце не выдержит такого волнения, остановившись навсегда. Она знала, что своими словами сейчас буквально подписала приговор, у которого не будет обжалования. Она уже потеряла всё, что было ей дорого, всё, что создавала на протяжении всей своей жизни. Все дружеские связи, все семейные отношения, все воспоминания теперь можно было вычеркнуть из сознания, потому что в один момент они потеряли свою ценность. Каждый раз, вспоминая о чём-нибудь подобном, её душа будет ныть и раскалываться на несколько мельчайших кусочков, каждый из которых будет являться напоминанием о прошлой жизни. — Ты точно уверена? — тихо спросил Саске, чувствуя какую-то странную боль в районе сердца. — Может, было бы правильно наоборот... — Нет! Молчи! Не смей ничего говорить! Не заставляй меня сомневаться! — крикнула на него Акеми. — Я сделала свой выбор, теперь буду отвечать за него. Я всё решила, не нужно отговаривать... Не нужно... Учиха сгрёб её в охапку, понимая, как тяжело ей выдавливать из себя эти слова. Ему было больно от осознания того, что он своей любовью приносит ей столько неприятностей, дискомфорта. Он бы сейчас сам с удовольствием разрыдался, выпустив эту боль вместе со слезами, но она упорно сидела в груди, не давая никаким чувствам взять над собой верх. А потом они вернулись в гостиную, где объявили всем, что уедут отсюда только вместе и это было их обоюдным решением.***
— Слышал, сегодня затмение будет? — спросил через плечо Витя, развалившись на диване. Роберт кивнул ему и как-то мрачно посмотрел на гору немытой посуды в раковине. Сегодня была его очередь, но так не хотелось заниматься этой фигнёй. — Кстати, учёные подсчитали, что все самые переломные события в мировой истории происходили именно в день затмения, — философски изрёк Суханов, переворачиваясь на спину. — Вот знаешь, когда казнили того французского короля? — Какого именно, их было много, — поинтересовался Роберт, смачивая губку водой. — Ну, того, которому башку отрубили... Там ещё у него баба была, которая сказала, что если жители не могут есть хлеб, то пусть едят пирожные. — Мария-Антуаньетта, — подсказал Бутко. — И что? — Так это перед затмением было. А знаешь, когда Николай Второй от престола отрёкся? Тоже перед затмением. А ещё... — Я понял, весь пиздец перед затмением. А мне сегодня сон какой-то нехороший приснился. Витя заинтересованно уставился на своего друга, и тому стало даже как-то неуютно. — В общем, иду я по полю... футбольному, а передо мной мяч. Я понимаю, что надо бить, хотя никакой игры нет. Подхожу к нему и не могу ударить, потому что чувствую, что если этот мяч откатится, то я больше никогда не смогу его увидеть. — Зачем тебе видеть мяч? — не понимая, спросил Витя. — Забей, это сон. Я просто так чувствовал, — Бутко вздохнул. — Так вот, стою я и понимаю, что не смогу ударить. И тут подходит ко мне Артём. — Твой брат? — удивился Суханов. — Да. Подходит и говорит: «Если ты ошибёшься ещё раз, то уже никогда не увидишь свет». Я оборачиваюсь, чтобы спросить, о каком свете речь, а его уже не было. Тогда я поднимаю глаза на небо, без понятия почему. Там тучи, дождь, мне становится холодно, а передо мной всё ещё мяч. И мне кажется, что надо взять его, прижать к себе и не отпускать больше никогда, потому что так надо, так правильно. Я беру его, прижимаю и бегу куда-то вперёд, а поле бесконечное, дождь сильнее... И вдруг смотрю, а я и не на поле, и не бегу никуда, и мяча никакого нет. Я сижу в комнате на стуле, передо мной стол абсолютно пустой, да и вообще вся комната какая-то нежилая, всё вокруг полиэтиленом затянуто, только мой стул нетронутый. Выходит ко мне Лена... — Сестра? — Ага, и начинает что-то рассказывать, будто давно мечтала пожить на море, поесть какой-то хурмы, и как вообще всё это здорово. Я спрашиваю у неё, разве мы едем куда-то? А она мне: «Ты забыл, что ли? Как все умерли, так мы сразу собирались уехать, чтобы больше никогда не вспоминать о прошлом». «Как все умерли?» «Ну, как обычно люди умирают, так и умерли. Нам с тобой больше терять нечего...» Роберт замолчал. Слышно было только, как вода с шумом ударяется о грязные тарелки. — А дальше? — спросил Витя. — Я проснулся. Суханов покачал головой, нахмурился, а потом выдал: — Нет, это всё точно из-за затмения. — Думаешь? — Точно тебе говорю. — Просто мне так неспокойно, будто что-то действительно случилось или ещё случится. Последний раз я такое чувствовал, когда мы с Акеми расстались. — Хочешь, можем посмотреть в соннике, что значат все эти мячи, поля, родственники? — Не неси бреда, Вить. Вот только сонников и толкований мне не хватало, — Роберт постарался придать своему голосу обычный насмешливый характер, но где-то в конце фразы стал говорить тише. Когда он домыл посуду, то подошёл к окну, раздвинул занавески, которые висели тут ещё со времён его тёти, и вгляделся в солнечный октябрьский день. Ничего не предвещало беды, ни о каком затмении и речи быть не могло. — А во сколько это твоё знамение? — Затмение, — поправил Витя, выставив указательный палец. — Где-то в семь-восемь. Хочешь посмотреть? — Ну, можем попробовать выйти на крышу, вдруг что-то будет видно, — согласился Роберт. Он ещё не знал, что где-то на другом конце города уже случилось затмение, и чья-то судьба уже решена. Парень даже не предполагал, что с этого момента трудностей будет только больше.