Посмертная маска

— Брат... — произнесла я на выдохе, когда сердце отмерло. Тэиль смотрел строго и внимательно. Не как будто не узнавал, а словно ожидал, узнаю ли я. Я узнала само собой. Я улыбнулась, забыв, что недавно сердилась, я сделала шаг вперёд. И тогда обратила внимание на его грудь, он часто дышал. Хотя дышать не мог уже больше года. В таком состоянии, призраки не чувствуют ни вкуса, ни запаха, но могут нервничать и могут мстить. В чувствах наша сила, а остальное все такое пустое. Не верю я, что жнецов лишили этих чувств, даже несмотря на страшный грех в прошлой жизни. — Привет, — наконец, произнес он тихо, с опаской, и я уже видела вину в его глазах. Тогда я попыталась его обнять. "Попыталась" _ потому что не была уверена, что сработает. Мы почувствовали друг друга, но никакого тепла, касания кожи, родного запаха. Так и разошлись полные разочарования и досады. — Ты прятался? — Слёзы не текли, но они были, я знаю. И после вопроса я поняла, насколько неважно, почему он не выходил на контакт. — Почему ты всё ещё здесь? Мы поочередно перевели взгляд на Мерми — я повторила за ним. — Моё дело — это она. — Какая честь, — выплюнула призрак. — Ты ведь не обязан… — Я потерял её из виду совсем ненадолго и вот, что она сделала с тобой, — голос Тэиля был полон раскаяния. — Я так и знала! Лежащая на комоде книга полетела в Мерми. Какое счастье, что она действительно не могла двигаться. Только хищно зашипела в ответ. Тогда я осмелела и подошла вплотную. Чувствовала, как ярость овладевает мной, я дала ей волю, потому что могла. Потому что сейчас возвышалась над ней. Я могла сделать больно той, что из-за своей потекшей крыши чуть не лишила меня жизни. Я хотела выкрикнуть что-то типа "Твоя смерть — твои проблемы, при чем тут я?", но злоба тут же отпустила. — Мерми, ты ведь могла упокоиться, Мерми… — меня вдруг проняло и я говорила почти по-матерински жалобно. — Не после того, как он… Фразу она оборвала нарочно. Чтобы я взглянула на брата позади меня и нашла в его глазах безмерную вину и сожаления — и не из-за того, что он прятался от меня. И в голове из тумана забвения прорезался голос Мерми, который утверждал, что Тэиль виноват в её смерти. Тогда я пропустила это мимо ушей. Я думала, она бредит. — Что он..? — Твой братец должен мне свою жизнь. — Что он сделал?! — воскликнула я, не выдержала её загадочных речей. — Она права. И хотя виновник чего бы то ни было стоял за моей спиной и даже был готов разговаривать, я не сводила глаз с неё. Мне меньше всего сейчас хотелось смотреть ему в глаза. Я и по его голосу поняла, что Мерми не просто так произнесла то, что произнесла. Пожалуйста, пусть она сейчас рассмеется и скажет, что издевается просто. — Я убил нас обоих, Хасыль. Обратился ко мне в конце, значит, говорил серьезно. — Что? Как? — Он решил повыпедриваться… Не ясно, что выражало мое лицо в тот момент, когда Мерми говорила. Я и укоряла, и сочувствовала. Я ругала его, потому что он никогда не был таким, кем решил стать в тот вечер. И я жалела его, именно потому что он никогда таким не был. Но в тот вечер что-то переменилось. И разве был кто-то виновен в этом? И можно ли было приписывать к его грехам тот самый, последний? И права ли была Мерми в своей безмерной злобе? — … не справился с управлением. Тот, с кем он решил посоревноваться в скорости, просто уехал дальше, жить своей жизнью. — Она досадно хмыкнула. — А мы остались лежать там, на дороге. Тэиль, как всегда, не прятал глаз. В его привычке было сразу признавать вину. И смело смотрел на меня, могло даже показаться, что кидает вызов. Но атаковал он, чтоб я скорее поверила в эту часть его биографии. А я уже и без того... Но мои негативные эмоции это не умаляло. Даже неясно, что конкретно это были за эмоции. Порой в смерти близкого или даже твоей виноваты врачи, халатно относящиеся к своей работе. Порой жестокие сверстники — причина твоей заниженной самооценки. Иногда пьяный водитель делает кого-то калекой — и испытывает или не испытывает вину. Но а иногда… Связь с друзьями теряется, и не потому, что кто-то на кого-то плевал, просто работа и семья отнимает все время — у обоих или у кого-то одного. Иногда ты тщательно следишь за здоровьем, но болезнь ухитряется прятаться, а потом заявляет о себе, когда совсем поздно. Бывает, что добрый и ответный парень, замечательный сын и брат решает подурачиться там, где для этого не место и не время — и все кончается трагично. И никто не виноват. И корить судьбу — пустое занятие. Просто так случается. И самое страшное — так случилось, и уже не воротишь. Не поправишь, не добавишь, не компенсируешь. Связь не восстановить, здоровье не поправить, жизнь не вернуть. Я однажды вспомню эту историю ещё раз и буду злиться на брата. В другой день я буду сочувствовать ему и Мерми. Это как припоминать в ссоре старые и давно разрешенные конфликты. Уж такая у нас природа — ничего бесследно из головы не уходит. Но я не позволю чему бы то ни было руководить моей жизнью и чувствами перманентно и бесконтрольно, как у Мерми. Плохое уйдет со временем, да, но иногда будет напоминать о себе. Какая жалость, что Мерми уже не помочь. Но себе я ещё могу. Ведь не просто так я лежу сейчас, прикованная к кровати аппаратами, пуская слёзы из закрытых глаз. — Я не смогу уйти, пока она имеет возможность навредить вам с мамой, — подытожил Тэиль. — Ты станешь таким, как она... — Думаешь, она обратит меня в свою секту или что? Брат засмеялся. Отдавало горечью. — Нет, не думаю. Отвечала я честно. Его принципы всегда были непоколебимы. Тэиля так просто не переманишь на другую сторону. Но в тот вечер, почему-то он решил побыть ребенком, хотя всегда был зрелым не по годам. Ему ведь приходилось быть и вместо отца. — Мы что-нибудь придумаем. — Говоря мы, я невольно представляла команду из меня и моего жнеца, и может, Идона позовём. — Мерми, обязательно поможем тебе. — Призрак девушки брата сидела на удивление тихо, с умиротворенным выражением лица. — И тебе поможем. — Я смотрела на брата, а сама пятилась к двери. Только бы он не подумал, что бегу от него. Тэиль должен знать, что я не из таких. Но просто убежать, честно говоря, мне хотелось. Подальше от дома, от злобы, от ошибок. Подышать воздухом. Кино возник за моей спиной, как стена водопада. Ошарашил и оглушил, даже будучи бесшумным. — Она — не твоя забота, парень. Презрительно кивнул в сторону Мерми, а Тэиля такое отношение возмутило. Но он сдержанно выдал «Я сам решу». И после этого мой жнец перенес нас во двор, откуда мы пошли вниз по улице, в ночь. Будто так и надо. Вроде как ничего необычного только что не произошло между двумя призраками и одной комницей. — Так Мерми и правда ничего не ждёт? Ничего хорошего, я имею в виду. — Тебе лучше спросить потом у её жнеца, чем закончилось. У меня таких клиентов не было. Раньше так сухо он со мной не говорил. Как бы сильно он ни презирал мою низменную сущность, но это придавало жизни его репликам. Ведь гордость, пренебрежение и раздражение — все, что ему присуще в разговорах со мной — это эмоции, это чувства. Но кажется, после видений из прошлой жизни, причиной которых я стала косвенно, он закрылся от каких бы то ни было эмоций. Или обиделся. Или кто его знает. — Я бы хотела, чтобы она отпустила обиды и… очистилась. Надеюсь, такое возможно. Надеюсь, он её убедит. — Ты переоцениваешь силу убеждения. Он определенно говорил о себе. Тут я не могла спорить. Отговорить Хёнгу от самоубийства, наверное, не смогла бы и родная мать. Такую ношу тяжело вынести. И в ситуациях тех двоих, что я встретила за это время, разговоры были бы бессмысленной отсрочкой неизбежного. А ведь до этого я встречала только подростков с нехваткой внимания, и никогда всерьез не думала, что заставляет остальных людей накладывать на себя руки. Да я и не встречала таких людей. Сама-то я безбожно труслива, мне не понять даже мысли о таком. Хорошо, что Кино в темноте не мог видеть меня, ведь я бесконтрольно все косилась на жнеца, пытаясь прочесть выражение его лица. Выдержка у него что надо. — Вот поэтому жнецам и не положено знать о своих прошлых жизнях, — вдруг произнес. — Множество вещей начинаешь ставить под сомнение, теряешься в своих личностях и предназначениях, к работе относишься безалаберно. — Я не хотела. Я даже не думала… Ты просто продолжай делать, что делал. Провожай души к свету! — Попытка естественно улыбнуться и взбодрить жнеца провалилась, но я хотя бы попробовала. — Ты бы смогла продолжить делать, что делала, узнав о себе столько нового? — Сердился. — Я уже много чего узнала. И как видишь, все ещё тут — действую тебе на нервы и хочу скорее вернуться к живым. — Он молчал, так что я решила пояснить: — Делаю, что делала. — А я тебя уже два раза спас от смерти. Он сказал, словно упрекая в отсутствии благодарности, но и так, будто это было чем-то плохим. Я не сразу сообразила. Но минуту погодя, поняла, что эти его добрые поступки только отдаляли "сдачу" моего дела. Наверное, спит и видит, как я, наконец, выпиваю из чашки и он ставит её на полку к миллионам других, даже не провожая меня взглядом за дверь. Или вполне возможно он уже ждёт, чтобы я скорее проснулась. И я даже знаю способ вернуться. Да только мне никак не набраться храбрости и не коснуться своего тела. Пока я не буду уверена в своих якорях, не осмелюсь вступить в бой за жизнь. А казалось бы, сидит каждый день у моей постели мама и плачет в мою подушку. Хватайся за её голос и беги к свету. — Я видела, как ты выиграл у жнецов в партии за жизнь, — сообщила я, сжав губы от страха. В лучшем случае, меня ждал односложный ответ. В худшем случае я приготовилась пригнуться. — Да. — Как ты это сделал? — Я не помню. — В этот раз тянуть жнец не стал. — Только знаю то, что видела ты. Я тоже решила не тянуть и не вуалировать. — И как ты себя чувствуешь после всего? — Почему тебя это волнует? Кино остановился и повернулся ко мне. Долго всматривался в мое лицо, словно искал подвох. Но моя мимика выдавала лишь возмущение таким глупым вопросом. — Меня это волнует, — нарочно кинула ему ответ, частично составленный из вопроса. Голос уже выдавал мое раздражение. Всегда ненавидела такого рода вопросы. Он не стал долго терпеть мой тяжёлый взгляд исподлобья, снова плавно пошел вперёд. — Не надо привязываться ко мне. Звучал точно, как раскаявшийся красавец-кутила, который говорил своей потенциальной девушке, мол, не связывайся со мной, я делаю девушкам больно. — Да кто привязывался? Это обычное сопереживание от человека человеку. Если тебе не знакомо, не надо путать ни с чем другим. Я ускорила шаг, чтобы нагнать его, а то ещё не расслышит. — Я даже не человек… — Да вот именно! — … И я обязательно найду способ стереть воспоминания, которые ты откопала в моей подкорке. — Да, конечно, давай! Беги от прошлого! Как будто оно и не твое, вроде как и ответственность можно не брать. Я хотела с ним поговорить. А он нет. Конечно, мне было неприятно. Когда лезешь кому-то в душу, а тебе вежливо указывают на границы, все равно сложно подавить недовольство. Ведь у тебя тоже не мало отняло решение нырнуть в чью-то проблему. Но почему, почему мне вдруг стало так стыдно за сказанное? Я растерялась, я попятилась назад, когда он пошел на меня, пылая от гнева. Я буквально могла ощутить жар его эмоций. И снова надвигалась та холодная волна смерти, которую я ощущала в самом начале нашего знакомства. Кино был рассержен, но соответствующее поведение было отличным от того, которое он демонстрировал в тот раз, напугав меня для чёртиков. Все эмоции жнец тогда выразил глазами, а сейчас он кричал, мышцы его лица активно работали, губы извивались от злости. Теперь он эмоционально выражался не как сноб, прикрывающий гордыню якобы положенной на его работе бесстрастностью; а как самый настоящий человек. Взбешённый и оскорбленный. Недовольный тем, как все сложилось на данный момент и тем, что он не имеет власти все вернуть назад. — Хватит вести себя так! Ты заносчивая душонка. Я не выше тебя, верно, мы на равных тут. Так что не смей возвышаться. У тебя за спиной погибший по своей глупости брат и мстительный призрак его девицы, а что у меня за спиной ты понятия не имеешь. На твоих руках только условная кровь придурка, который не уследил за машиной, который возомнил себя твоим парнем и которого смог подставить призрак. На моих руках умирал человек. Кино умолк. Мне хотелось плакать из-за своего дурного рта и из-за того, насколько бессовестно мои проблемы обесценивал кто-то вроде него. И мне хотелось плакать от страха, который всегда накрывал меня, если на меня кричали. Последними словами обзови, мне будет все равно, если это сделать спокойно. Но крик я тяжело переносила. Наверное, как и множество людей. Но ни один бы не вынес вопли человека, у которого накипело лет за 50. И я плакала, но слёзы мои разбивались не об асфальт, а об подушку на больничной койке. Пока кричал, жнец активно жестикулировал, я все боялась, что ударит. Когда выговорился, схватился за голову, скинув нарочно или нечаянно шляпу с головы. Ему не было стыдно, было все ещё горько из-за того, что пришлось заново пережить по моей вине. А я не знала, как бы так позлее глянуть на него, чтобы больше не рисковал связываться со мной, раз такой неуравновешенный. Но что моё лицо? Перекошенное обидой лицо ребенка, которого отчитали по делу и он это понимает — оно и в двадцать лет такое. Уродливая смесь хмурого взгляда исподлобья и сжатых до посинения губ. Как будто разожми их — и откроется ящик Пандоры. — Я тебе говорил не касаться жнецов, кроме как в тот единственный раз, когда ты будешь готова уйти. Я тебе говорил не отходить далеко. Я говорил, не пренебрегать моим снисходительным отношением к тебе. — С постепенно оседавшим на дно гневом перечислив дополнительно, чем ещё я заслужила такие выпады с его стороны, Кино глянул равнодушно в последний раз, уже стоя далеко от меня. — Я сейчас говорю в последний раз: либо дай мне руку, либо исчезни. И исчез сам. Не успела я собрать наконец все мысли воедино, как за спиной послышался шорох. Кто ещё мог появиться тут в самый подходящий момент? — Уйди, — мягко намекнуть Идону, что я не в духе не получилось, голос выдал. — Не стану. Отвечал не Идон. Голос был женский и сначала меня пробило дрожью от страха; я решила, что это Мерми. Но обернувшись, обнаружила свою старую знакомую, ту самую, что умела воздействовать на предметы и хвасталась годами тренировок. Хотя сама была всего-навсего мстительным призраком. — А, это ты, — попыталась я сыграть облегчение, когда как страшнее стало в десять раз. Я ведь не знала, чего от нее ожидать. Ночью. На безлюдной дороге. — Давно не виделись, подруга. Звучало, как претензия. — Ты же должна была найти покой. — Как видишь, квест сложный, — развела она руками. — Ладно тебе, неужели по радио жнецов не разнесли, что я безбилетница? Я была вынуждена согласно покивать и неловко сжать губы. Её зловещая улыбка не предвещала ничего хорошего.