***
Ненавидеть кого-то — это обычное дело для нашего общества, точно так же, как и быть нелюбимым. Окружающие люди ведь не обязаны кому-то отдавать что-то просто так, тем более частичку своего внутреннего мира, бесценного времени. Но если уж они как-то связали с вами жизнь, то пусть не терзают души ни себе, ни окружающим, притворно играя в любовь, дружбу, семью и прочую человеческую гадость, от которой никак не сможет отказаться общество. Мою душу разорвала собственная мать, нанеся удар в спину. Но зная то, каким был отец, я понимаю ее страхи и ее поступки.Для начала, давайте, я расскажу вам все по порядку.
Мы с матерью провели в подвале два года и четыре месяца. Заточил нас туда довольно эгоистичный парень, а если уж точнее сказать, то мужчина, которому было уже давно за двадцать.Он был моим отцом.
Я мало что помню из происходящего, мне ведь всего было около года. По словам мамы, она выполняла всю «черную» работу в этом доме, когда ее изредка выпускали: готовила, стирала, убирала, заметала следы за папой, чтобы сохранить наши жизни. Он был очень жестоким человеком, убийцей, которого всеми клеточками боялась она. Я же только сейчас начала чувствовать к нему отвращение, неприязнь, ведь все страшные запахи и звуки до сих пор преследуют меня по ночам. На детскую головушку плохо сказались все «прекрасные» виды того времени, но, как ни странно, во взрослом состоянии с ней все хорошо и стабильно. Освободили нас только тогда, когда отца на пороге собственного дома застрелила полиция. Ее вызвала женщина, до которой удалось докричаться через старательно выкопанную дырень в подвале. Мать, очевидно, давно планировала побег, но сил ее хватило только лишь на отверстие размером с ребенка, то есть с меня тогдашней. Наши тела были спасены, но душа матери была уже давно убита. Она не могла ни о ком думать, кроме себя.Для меня наступил самый настоящий ад.
Десять лет я была изгоем из-за страха родительницы, который таился в глубинах ее души, терзал мысли и говорил: «Твоя дочь — дефектная. Рано или поздно дурные гены очнутся, ни ее дед, ни ее отец не смогли избежать их». Почему нельзя стереть болезненные воспоминания, издевательства самого дорогого человека на этой планете, и разорвать связь прошлого с настоящим? Неужели принятие того, что было, и смирение — единственный выход? Хотя нет, не единственный, раз от меня все же избавилась собственная мать, сбагрив в психушку. Так вот, теперь я сижу среди психов уже лет десять как, но, может, в этом есть и свои плюсы? Кормят три раза в день, в отличие от дома, есть душ, нормальная кровать, потом еще выводят на прогулку во двор. Как раз именно сейчас нас отправляют туда, без ошейников и поводков только лишь. Ну, их нет только у некоторых… Медленно выползаю из своей белой крепости и тюрьмы одновременно, наружу, в грязный коридор. Здесь уже собирают в маленькую группку менее буйных, как овец, псы-санитары. Все же лучше прибиться к ним, так как я себя не считаю Наполеоном или царицей Савской. — Я же тебе сказал заткнуться, Калма! Мне надоел твой вечный бубнеж, — со стоном выдавил парень впереди меня куда-то в стенку. О, нет, буйный все-таки прокрался в наши мирные ряды, карамба! — Пожалуйста, говори со своими чертями внутрь себя, — я легонько хлопаю возмущавшегося по спине, чтобы тот замолчал. Видно сразу, что он новенький, ведь в нашей особой «компашке» такого не приемлют. Более-менее адекватных людей, кто попал сюда из-за нервного срыва, социофобии в тяжелой форме, попытки суицида, раздражает слушать круглыми сутками плач и крики, и тут он еще подвывает. — Если бы я мог, то прибил бы тебя. Но нет, дорогая моя возлюбленная, кое-кого ведь вовсе не существует, — юноша резким порывом оборачивается ко мне, хватает за запястье и всем телом вдавливает в стенку. Он молчит, выжидает, зараза, когда санитары отойдут чуть дальше обычного. — Боже, помогите! Тут буйный! — кричу что есть силы удалявшимся от нас церберам. Многие больные не оборачиваются на наши крики, им-то слышать такое не в диковинку. «Нормальные» лишь ежатся и шикают, но не решаются повысить своего голоса. Цепные псы сегодня, как назло, не были цепными, они напоминали лишь обожравшихся досыта кутят, которым лень что-то делать. — Заткнитесь оба, иначе в карцере будете вместе сидеть, — недовольно все же кто-то выругался из медработников. Хвала небесам, обратили-таки внимание. Стального цвета глаза моего обидчика стали медленно округляться от удивления. Свободной рукой парень растрепал свои русые волосы, а потом слегка похлопал себя по щеке. Широкая грудь стала судорожно вздыматься и опускаться. Погодите, он что, напуган? — Какого хрена здесь творится? Калма… Ты существуешь? — неожиданно выпаливает он и начинает трогать руками мое лицо. — Конечно, мне весьма льстит то, что я для тебя богиня смерти, но блин… Мое нормальное и настоящее имя Элли, а твое, очевидно, дурака кусок. Хотя, что требовать-то от психически нездорового человека? — Эрик. И я нормальный. Оу, теперь настал черед бояться и удивляться мне. В тот день, когда появилась дыра в стене, мать не просто просила у первой попавшейся женщины спасти мою и ее жизнь. Она, не раздумывая, отдала ей свое дитя, и нет, речь идет сейчас не обо мне. На свет появились двойняшки — мальчик и девочка. Одному из них пришлось покинуть дом раньше времени под предлогом лучшей жизни, но на самом деле это была великая удача — избавиться от одного из выродков маньяка, который изрядно подпортил как моральное, так и физическое здоровье. И снова речь не обо мне, и снова я самый несчастный и невезучий человек. Имя счастливчика, которое он получил при рождении от матери — Эрик. Если стоящий передо мной парень на самом деле окажется моим братом, то могу поручиться, что в ближайшем времени тот лишится жизни. Но все равно нужно всё проверить. Он тот, кого я ненавижу больше всех на свете, дальше больше отца или матери. Этот человек украл именно мой шанс быть на свободе, быть нормальной. Если бы Эрика вообще не существовало, то тогда бы у меня была нормальная семья, друзья и даже парень, а не прогнившая кушетка, сумасшедшие соседи, изнасилование в семнадцать лет. Почему отец, который всегда безжалостно издевался над людьми, делая им операции, жаря из них стейки, изготавливая с любовью из них скульптуры, не мог просто прибить своих детей? Почему никто из нас не умер еще в глубоком младенчестве? За что я должна слышать каждодневные стоны боли, крики, плачь, за что должна принимать каждый раз лекарства, разрушающие именно мою личность, есть помои, гулять в грязном дворе, спать несколько часов в сутки? Хочу, чтобы за все мои страдания мир сдох, утоп в своей лжи, и сдох. Мучительно, но красиво. — Ну и как же я выгляжу, Эрик? — Прекрасно… Как всегда прекрасно. — Нет, идиот, опиши мою внешность. Скажи же, на кого я похожа! А что вы хотели? Лет десять мое лицо не видело зеркала, а люди, между прочим, меняются за такой срок. Хотя верить бредням больного человека, которому вместо желтого почудится фиолетовое, не самая лучшая идея. — Ну… Так же, как и я, только с более длинными волосами и пышными формами. Черт… Плод воображения превратился в реальность, ну или кое-кто тут окончательно двинулся. — Придурок, псих, идиот! Мы тут, кажется, с тобой действительно брат с сестрой, реальные и ужасно материальные, — я хватаю его за подбородок и резко дергаю на себя, заставляя взглянуть в глаза, причинить как можно больше боли, — И знаешь что? ТЫ МЕНЯ БЕСИШЬ, ГРЕБАНЫЙ УРОД! Просрал МОЙ шанс, загремев в эту дыру! Лучше бы ты не родился. Нет, лучше бы МЫ не родились. — Уже долгое время, даже когда я закрываю глаза, все равно вижу тебя. Такое чувство, что мое израненное сознание говорило, что кое-кто, бывший когда-то почти что с тобой одной плотью, топает где-то по земле. Я тоже испытываю двойственное чувство, но это не значит, что во мне кипит только гнев. В трудный период именно твой лик не бросил меня, поэтому я глубоко к тебе привязан. — Заткнись сейчас же! — Я люблю тебя. — Хватит, хватит! Не нужно! Хватит говорить лживые слова, которые рушат мои мечты о твоей смерти, все планы и мысли. Ты чужой для меня человек, как и все остальные. Каждый раз я могу лишь думать о том, что вы утонете в своей собственной крови после всего обмана. — Какие же сильные слова. И ты не боишься своих собственных мыслей? — Нет, они же ведь нематериальны. А если бы и были, то мой папаша сдох бы раньше времени, и ты вместе с ним.***
Я всегда считала, что быть нелюбимым и ненавидеть кого-то — это нормально. Так твердит окружающее нас общество. И моя зависимость от чужого мнения не знает границ… Связь между братом и сестрой мгновенно подвергнется негативной критике остальных.Поэтому я так мечтаю об убежище, где никто никого не будет судить, и мне можно будет его спасти.