Будни и драмы Пале-Кардиналь

1625 год, июль Наутро Сезар проснулся спокойным и посвежевшим. Даже не смотря на тянущее ощущение в груди и туманные представления грядущего дня, настроение его было лучше, чем обычно. В комнате поутру было прохладно, и именно эта прохлада придавала сил. Однако Сезар вспомнил о незавершенном деле, провёл с час за письмами и приготовлениями и направился в противоположное крыло. На выходе лакей передал ему записку от монсеньора. Юноша даже удивился — обыкновенно любые поручения давались ему на словах. «В полдень будьте в гостевой комнате на втором этаже». Сезар недовольно хмыкнул. Будто на втором этаже не было достаточно комнат. Он зачем-то разгладил края бумаги, перевернул её и прочел: «Вас проводят». И как монсеньору всегда удавалось знать, что ему нужно? Сунув записку в рукав, юноша продолжил путь. Время, судя по солнцу, шло к одиннадцатому часу. Некоторые окна в крайних коридорах были распахнуты в надежде, что сквозняк, привычный обитателям дворца зимой, проникнет сюда и сейчас, и всё же каждый знал, что не пройдет и получаса, как бледные от духоты служанки побегут закрывать горячие кованые рамы. Сад пустовал. Ровные земляные дорожки, где с самого начала недели не ступала нога человека, потрескались и неприятно серели на фоне желто-зеленой травы. Стояла тишина, шаги отдавались глухим эхом в стены и своды, и Сезару по временам казалось, что в Пале-Кардиналь он сейчас один. Оказавшись у покоев Марион, он сразу заглянул в прихожую, где имела обыкновение сидеть Жанетт, но никого там не обнаружил. За дверью было всё так же непривычно тихо. Юноша постучал. Несколько мгновений ничего не происходило, затем зашуршали юбки и кормилица девочки выглянула в коридор. Казалось не только взгляд, но каждая мелкая морщинка на лице женщины глядела сердито. — Что вам угодно? Не зная ещё причину её злости, Сезар стоял с по-прежнему добродушным выражением лица. — Неужто вы не знаете, Жанетт? — взгляд кормилицы не смягчился, отчего он несколько растерялся, но шутливо продолжил, — Её сиятельство обещали мне прогулку сегодня. Под словом «прогулка», он подразумевал, конечно, прогулку в стенах дворца. — Ее сиятельство с вами не пойдет, — вдруг с ехидцей произнесла Жанетт. — Она вам это сказала? — Да, — женщина намеревалась закрыть дверь. Юноша придержал её. — А могу я сам спросить? — Конечно нет. Сказать, что Сезар был удивлен — ничего не сказать. За спиной кормилицы в глубине комнаты он слышал приглушенный смех Марион. — Почему же? — Её сиятельство больна, — женщина поджала губы. — Вчера она была совершенно здорова. Он готов был поклясться, что слышал, как Жанетт пробурчала себе под нос: «Вчера было вчера», но вслух всё же произнесла: — Уходите, ваше сиятельство, девочка никуда не пойдет. — Помилуйте, я же слышу, как она смеется! — Будьте любезны!.. Смех стал прерывистее и громче, и Сезар вдруг понял, что это был не совсем смех. Марион подскочила к женщине и принялась подталкивать её в глубину комнаты: «Иди, иди, Жанетт!». Она теперь и правда смеялась, но лицо её было заплаканным. — Я сама скажу, раз он просит. Ему всё-таки позволили войти в комнату, девочка сама закрыла дверь, несколько раз упрямо махнула Жанетт, заставив ту скрыться за дверью, и выжидательно замерла. — Так что же всё-таки послужило причиной вашей болезни? Марион топнула ножкой. — Зачем вы так говорите? Вы же всё знаете. Сезар пожал плечами: — Вы ставите меня в тупик. — Глупый! Вам всегда так легко добиться женских слез, — Марион отвернулась, а юноша едва сдержал рвущийся наружу нервный смешок. — Я никогда не добивался ваших… — Я не говорила о своих слезах! — алый румянец, заливший лицо девочки, выдавал её лучше блестящих глаз. В голове Сезара образовалась полу догадка: «Если вы о ма…» — Молчите, молчите! — Марион толкнула его в грудь. От неожиданности Сезар отшатнулся. — Черт пойми, что такое! — прошептал он себе под нос, спиною чувствуя на себе суровый взгляд Жанетт, — Можно подумать, я что-то натворил. Марион обиженно сопела, Жанетт громко стучала подносами, а Сезар нервически размышлял. Удобнее всего сейчас было бы просто уйти, дать девочке время успокоиться, а затем вернуться и, как ни в чём не бывало, продолжить так толком и не начатый разговор. Он всегда так делал, и выжидательная тактика никогда не подводила. Но Марион определенно чего-то ждала, да и Сезару казалось, что эта обида была несколько сильнее обычной ссоры. Он на мгновение прищурился, вспомнив что-то. Вдруг сделал шаг вперед, упал перед девочкой на колено и молитвенно произнес: — Конечно я творю глупости, но неужели вы по-прежнему воспринимаете всё всерьез? Марион склонила голову, спрятав лицо в обилии кудряшек. — Ведь я у ваших ног. Неужели вы не хотите даже слушать меня? Эту фразу он услышал от де Варда, когда тот некстати заметил, что Сезар совершенно неизящно общается с женщинами. И несколько подобных выражений, по словам виконта, совершенно необходимо было изучить, чтобы показаться attivo uomo*. — A palabras necias, oidos sordos*, — поймав на себе удивленный взгляд Сезара, Марион фыркнула, — Что же вы мне скажете, раз я вас слушаю? Он оживленно заулыбался: — Разве этого не видно? Я требую прощения.

***

В комнатах Марион он провел ещё несколько приятных минут, понаблюдал и совершенно успокоился о состоянии и настроении девочки. Жанетт всё же раздвинула тяжёлые шторы, создававшие полутьму, и в комнату хлынул свет. Марион устроилась в кресле у окна и наслаждалась жарким солнцем — вопреки запретам и уверениям кормилицы о непривлекательном блеске загорелой кожи. Сезар беззвучно смеялся в кулак, но женщина, казалось, совсем не замечала его. Не было ещё и одиннадцати, когда всё тот же лакей постучался в комнаты и нарочито громким голосом объявил, что «его сиятельство требуют». Сезар поморщился, Марион за его спиной поджала губы, Жанетт только покачала головой. В гостевой комнате его уже ждали барон и его племянница. Сезар несколько огорчился тому, что кардинал присутствовать не пожелал, хотя из-за торопливых, но риторически пышных речей барона очень скоро забыл об этом. Тот извинялся, говорил что-то о впечатлениях вчерашнего дня, затем вдруг о погоде, потом о важном деле не то в Ратуше, не то в Лувре, о своей племяннице и чьём-то экипаже, встреченном на улице, о знаке, явившемся ему во сне, снова о деле, но теперь уже у кардинала. Не удивительно, что каждое третье его слово не было Сезаром услышано. Кроме того, его постоянно отвлекали улыбки и кивки самой м-ль де Купе. Но потом произошло уж совсем неожиданное. Барон вдруг изобразил нечто вроде поклона, выдал тихое «Ibo*» и… вышел. Сезар сильно смутился. Тон барона был столь мягок и доверителен, что юноша каждую секунду рассчитывал услышать «Дети мои» и получить благословение. Но и мужчина, и девица вели себя совершенно серьёзно, и он решил, что всё и должно так происходить. Они остались одни в комнате. Только немолодая уже служанка сидела в маленьком проходном помещении прямо напротив дверей и могла их видеть, но стоило дверям покоев щелкнуть вслед удаляющимся шагам барона де Купе, как его племянница увела молодого человека вглубь комнаты. Некоторое время они просто стояли молча друг против друга. Сезар ловил на себе быстрые взгляды девушки, которые были гораздо более выжидательными, чем скромными, и совершенно не представлял, что сказать. Он то рассчитывал на тяжелую, договорническую атмосферу в тесному кругу… Круг же сузился до размеров линии. — Вы были так холодны со мной вчера. Мне показалось, что я не понравилась вам, — вдруг с нотками расстроенного кокетства в голосе произнесла мадемуазель де Купе, и добавила, — граф. Будь он девушкой, эта фраза непременно вогнала бы Сезара в краску, да так оно, по ощущениям, и произошло, и он надеялся только, что удивление никак не отразилось на его лице. — Я был очарован вами, — медленно произнес юноша, вновь опускаясь на колено, чтобы прикоснуться губами к молочно-белым пальчикам девушки, — мадемуазель. В приглушенных занавесками лучах полуденного солнца она была всё так же хороша собой. Светлое, мягкое, обильно обшитое кружевами, будто чуть ослабленное в корсете платье, уложенные ровным венцом золотистые волосы, очаровательная улыбка — всё делало её образ нежным и манящим. Кроме, пожалуй, одного. Де Купе вдруг засмеялась, быстро высвободила ручку, заставляя Сезара подняться, и заговорщически произнесла: — К чему эти условности, — она сделала плавный шаг в сторону и вперед, оказавшись у его плеча, — называйте меня Кристин. Ещё один шаг. Юноша стоял не двигаясь, напряженно вслушиваясь в легкие шаги и следя глазами за передвижениями тени племянницы барона. Она остановилась совсем близко за его спиной, положила руку на плечо, из-за чего тот едва заметно вздрогнул. Но она заметила, и снова тихонько засмеялась: — Я слышала, все зовут вас здесь Сезаром, — Рошфор почти представлял сладостную улыбку девушки в тот момент, — Я буду звать вас Сesario, — произнесла она на испанский манер, — Это же красивее, не правда ли? — она вынырнула перед его лицом. Сезару удалось придать ему почти каменное, холодное выражение, из-за чего улыбка рассеялась. — Вам не нравится? Сезар нервно улыбнулся одной половиной рта. В голосе девушки просквозила неуверенность, которую, впрочем, она тут же постаралась скрыть за очередным нежным движением. Рошфор, повинуясь ее руке, послушно опустился в кресло, наблюдая за перемещениями юной баронессы. Какая-то доля интереса во взгляде, казалось, перекрыла на время все другие его чувства. Он словно бы не замечал белоснежной ручки, снова невзначай касавшейся его плеча. — Вы всё молчите. Вам, наверное, хочется, чтобы я ушла, — обиженные нотки в голосе добавляли ей сходства с ребенком, но лукавые, блестящие глаза де Купе нельзя было назвать ребячливыми. И всё-таки за этим что-то скрывалось. Сезар не мог взять в толк, отчего девушка так настойчиво добивалась его внимания. Если всё уже решено, стоит ли им теперь видеться? Он вновь смерил баронессу взглядом. Помолвка, женитьба — всё это приятное для большинства людей действо он не мог воспринимать иначе как обязанность. Уж слишком открыто велась игра, слишком неопределенно настойчив был кардинал. Но и отказываться не было никакого желания. Никакой воли, если быть вернее. Сезар вдруг понял, что, несмотря на всю красоту и приятность, ему безразлична эта девушка. Он не мог сказать, что она не понравилась ему вчера, но что-то неуемно охлаждало этот внутренний юношеский пыл и желание влюбляться в красивых женщин, с которым прибыл в столицу его кузен де Вард. И это была не только излишняя свобода от предрассудков. — Отчего же? Вовсе нет. Кристин вдруг отвернулась, личико её на несколько мгновений побледнело, она слегка пошатнулась. Сезар почувствовал это лишь потому, что она по-прежнему придерживалась за его плечо. В этот момент её пальчики сжались. Будто в дымке, по-прежнему не двигаясь, юноша молча наблюдал. Баронесса вновь повернулась к нему. Бледность сменилась ярким точечным румянцем, она снова улыбалась. Испуганно. Настороженно. Сезар опустил взгляд. Точно так же он смотрел на мачеху несколько месяцев назад. Тогда он ошибся. В поместье неподалеку от Орлеана в прошлом месяце родился мальчик. В голове что-то сложилось, по телу пробежала дрожь. Сейчас только слепец ошибся бы. ______________________________ *итал. — «деятельным человеком»; *исп. — «глупые слова, глухие уши». Ближайшая русская альтернатива — «Глупые речи — что пыль на ветру». *лат. — «я пойду».