Будни и драмы Пале-Кардиналь

Год 1621 В полутемной гостиной под пальцами маленькой руки вырастали цветы. Мало кто из взрослых догадался бы, что эти черные черточки, закорючки и разводы являются лилиями и левкоями, но виконт де Сен-Пуант, бесшумно объявившийся в гостиной с мороза, догадался. — Что это за цветник вы тут развели? — весело спросил он, бросая шляпу на кресло и похлопывая себя по кожаной куртке, на которую налип снег. Для конца января он был одет довольно легко, лицо его раскраснелось, а руки под тканью перчаток порядком замерзли. Ему, по всему видно, понравилось, что он зашёл в такой неудачный момент и застал маленькую графиню за рисованием. Та смутилась и тотчас бросила уголь, с упреком глядя в сторону вошедшего. — Зачем вы пришли? Ругать меня? Виконт засмеялся: — Вот ещё. Это вы сидите тут в проходной комнате, — он кивнул на дверцу, за которой скрывалась крохотная комнатка, выводящая на черное крыльцо, а затем на дверь противоположную, ведущую из гостиной к лестницам, — Или прикажете мне обойти всё здание, чтобы войти, как ваше сиятельство, с парадных дверей? — Да хоть бы и так, — Мари досадливо отвернулась, ожидая, что тот уйдёт. Но виконт, кажется, сегодня никуда не торопился. — А за что же вас ругать? — с ноткой интереса спросил он, судя по звуку перемещаясь к окну. — Господин епископ говорит, что мне не должно сидеть здесь, — буркнула она, не оборачиваясь и украдкой поглядывая на свои рисунки на столике. — Конечно, не должно! — воскликнул виконт, и девочка вздрогнула. Положительно, сегодня он был непривычно весел. — Если бы вы хоть выглянули на улицу, то точно не вернулись бы в эту унылую комнату. С этими словами, он рывком отодвинул штору, ослепляя Мари ярким солнечным светом. Прикрывая лицо ладонью, она слезла со стула и послушно подошла к окну. А там снова выпал снег. Такой снег, что нигде не увидишь. Липкий, влажный, он облепил фасады и статуи, деревья и перекрытия, запорошил кусты, спрятал дорожки и сугробами навалился на скамьи. Маленькая графиня невольно заулыбалась, глядя на блестящую корочку снега, и щеки её в предвкушении зарумянились. Но, озаренная какой-то мыслью, она вдруг поникла. — Там же, наверное, ужасно холодно, — девочка вздохнула, отворачиваясь от окна и от виконта, от которого всё ещё тянуло морозным воздухом. — Если уж вы в комнате сидите в двух накидках, то — пожалуй — да, — тут же согласился тот, — А я хотел вам что-то показать. Впрочем, как хотите. Он подхватил оттаявшую шляпу, небрежно стряхнул с неё воду и медленно направился к выходу. Мари закусила губу. Ну вот опять! Господин епископ советовал ей не выходить лишний раз на улицу до окончания морозов. Зима выдалась лютой и непривычно снежной. Но нельзя же теперь до марта просидеть в четырёх стенах! На круглом личике графини ярко выразилась мука выбора. Она нетерпеливо обернулась, будто ожидая поддержки со стороны, и, когда виконт толкнул створку двери, воскликнула: — Сезар! Тот замер, придерживая дверь. — Подождите, я пойду с вами. *** Виконт медленно провел пальцем вдоль выемки в столешнице. На землю спешно опускался вечер, окутывая виды за окном в густую синюю кисею. В комнате темнело. Он не зажигал свечей. Да они были и ни к чему. Писать не хотелось, спать тоже, да и вообще он собирался на кухню. Полчаса назад. Теперь на столе лежал сложенный вчетверо лист, почерк на котором он узнал бы и в полной темноте. Бумагу он нашёл под дверью. Почему епископ не отправил кого-нибудь передать ему устно это одно жалкое слово? Зайдите. Думал, что он всё равно забудет и не явится? Как же! Теперь всё повторится как тогда, летом. И его уж точно лишат чего-нибудь — ужина или, может быть, шпаги. Но что делать? Сдержаться было совершенно невозможно! С грохотом отодвинув стул, Сезар поднялся из-за стола и выглянул за дверь. Его комната, большая — и оттого холодная, находилась на первом этаже, рядом с кладовыми и довольно далеко от покоев епископа. Утром и днём здесь часто сновали кухарка и слуги, но в остальное время было тихо и прохладно — виконт не терпел жары. Вот и сейчас здесь царила тишина. Но стоило ему приблизиться к лестнице, как наверху раздался грохот, кто-то жалостливо заохал, а несколькими секундами позже по ступенькам сбежала полненькая дочь кухарки с пустым тазом наперевес. Шумно дохнув на Сезара запахом кислых распаренных трав, она в мгновение ока исчезла в направлении кухни. Тот ни с того ни с сего почувствовал жжение в животе и, проводив ее долгим взглядом, поднялся наверх. А на втором этаже царила суматоха. Виконт и подумать не мог, что в епископской резиденции обитало столько народа. Круглые женщины, напоминавшие повитух, мужчины с острыми локтями, старики… Сезар встряхнул головой. Людей разом стало меньше. Кажется от резкого травяного запаха, пропитавшего все вокруг, у него уже двоится в глазах. Что здесь происходит, черт возьми? У дверей, ведущих в ненужную ему сторону, толкались три женщины. Они что-то обсуждали выразительным шепотом, но на виконта не обратили никакого внимания. Если ему не изменяет память, за той дверью жила маленькая графиня. Он протиснулся мимо женщин, и отошёл к дверям напротив. Да, так и было. Сезар нехорошо прищурился. Что она там напридумывала, раз сюда явилось столько народу? Он развернулся и скоро преодолел две проходные комнаты, отделявшие его от входа в покои епископа. Когда Мари-Луиза согласилась на его предложение, он и вправду хотел показать ей маленькую ветвяную хижину, сделанную им в укромном месте сада, где неожиданно обосновалась белка. Но по пути девочка вдруг начала расспрашивать его об успехах в фехтовании, потом что-то об его учебе, — а эти темы и сейчас задевали его болезненное самолюбие — и виконт решил проучить ее. По правде говоря, он не размышлял о правильности своего поступка, потому что не считал его плохим, и даже не ожидал увидеть страх и обиду на лице маленькой графини, когда ей прямо на голову свалился ком намерзлого снега. Он просто дернул ветку и вовремя отскочил. Она только пробормотала: «Глупый…» — и убежала. Глупый. Надо же! И кому теперь извиняться? Виконт раздраженно взмахнул кулаком, но быстро остановил руку и в двери епископских покоев постучал уже аккуратно. — Войдите. Он легко распахнул створку и вошел, захлопывая ее за своей спиной. Епископ стоял в шаге от двери, и потому не столкнуться с ним стоило больших усилий. Сезар ожидал увидеть его за столом, в другом конце комнаты, и потому на несколько секунд впал в оцепенение, но затем расхрабрился и ровно произнес: — Вы просили зайти, монсеньор. Епископ, рассматривая его лицо, едва заметно повернул голову, медленно поднял руку и сжал его плечо. В комнате душно коптил камин. Краем глаза виконт заметил черную полосу сажи и обугленные щепки, окружавшие каминную решетку. Окно было закрыто и глухо зашторено, но даже в приглушенном зареве свечей виднелась сизоватая дымка, заполнявшая кабинет. — Монсеньор, мне кажется… — Знаете вы, что такое доверие, виконт? — медленно произнес епископ, глядя Сезару прямо в глаза. Тот, не отводя взгляда, кивнул. — Доверие позволяет снимать личину настороженности рядом с некоторыми людьми. И таких людей следует выбирать аккуратно. Вы меня понимаете? Сезар осторожно кивнул, хотя лицо его явно выражало другое. — Как вы считаете, виконт, я вам доверяю? Он отвел взгляд, всё еще не догадываясь, к чему клонит епископ. Но слова в голове сами составились в предложение, и он, чувствуя свербение в горле, хрипловато произнес: — Я надеюсь на это, монсеньор. — И вы, виконт, знаете, что убивает доверие? — Предательство, монсеньор? — Предательство — удел слабых людей. Ложь стократ хуже, — пальцы сильнее сжали его плечо. Камин шумно затрещал, разбрасываясь яркими бликами света. Сезар хмуро уставился в пол. — Ложь унижает и того, кому лгут, и того, кто лжет. Что еще, по-вашему, унижает? — Я не знаю, монсеньор. — Страх, — пальцы неожиданно разжались. Сезар вскинул голову и встретился с холодным взглядом епископа, — Человек — раб своих страхов. И худшие из них, те, что будут мешать вам всю жизнь, приобретаются в детстве, — повисла пауза, — Страх доверять делает человека черствым к людям вокруг, это вы тоже понимаете? Виконт снова отвёл взгляд к камину, сжимая руки в кулаки, и хотел ответить, но епископ отвернулся от него и безмолвно вернулся за стол, где над стопками бумаг и счетов возвышался залитый застывшим жиром канделябр. — Знаете вы, сколько стоит доверие ребенка? Сезар вскинул голову и резко ответил: — Знаю, монсеньор. Епископ взял в руки перо и, кажется, углубился в чтение документа. Снова закашлял камин, выпуская в комнату хлопья дыма. Его рука, смявшая край бумаги, расслабилась и легла поверх тонкой темно-красной книги. — Я не буду наказывать вас, в этот раз вы сделаете это сами. С этими словами он небрежно махнул рукой с пером, и обозленный Сезар, стуча каблуками, исчез за скрипуче хлопнувшей дверью. *** Честно говоря, он очень разозлился. Епископ — случайно ли? — задел его собственные воспоминания, упрекнул как ребёнка, да ещё и милостиво простил. И за что это он должен сам себя наказывать? Кто виноват, что графиня такая впечатлительная? Уж конечно не он! Виконт, не заметив, быстрым шагом вновь миновал проходные комнаты, с тем только, чтобы в полутьме снова столкнуться с кухаркиной дочкой. Теперь тут погасили свечи, повитухи и старики куда-то разбрелись, и стало тихо, как в бочке. — Простите, ваша милость! — зашептала она, но Сезар только раздраженно отмахнулся и тихо выругался, спеша добраться до лестницы. Вдруг бойкая девица схватила его за руку, заставляя удивленного виконта обернуться. — Хотите покажу? — шумно выдохнула она, продолжая удерживать его ладонь горячими влажными пальцами. В темноте засверкали выпуклые глаза. — Чего ещё? — нахмурился тот, стараясь ненавязчиво высвободить руку, но девчонка вцепилась в нее, как кузнечные клещи в металл. — Там покажу — хотите? — низким шепотом прогудела она, указывая на дверь за его спиной и склоняя голову набок. Сезар встряхнул головой, и с этим жестом в голове оформилось понимание. Он резво отдернул руку и чуть не с ребяческим испугом выдал: — Не хочу я! Уйди! Девица удивленно уставилась на него масленым взглядом, потом будто задумалась и вдруг прыснула в кулак. Виконт потер запястье и, вновь почувствовав себя хозяином ситуации, огрызнулся: — Ещё попробуй! Та махнула рукой, усмехнулась и снова зашептала: — Нет не то, её покажу. — Кого? — Сезар вслед за указанием масляного пальчика обернулся на дверь и снова нахмурился. — Зачем? — Пойдемте, пока все ушли, — девчонка снова сделала попытку ухватить его за локоть, но он вовремя отодвинулся, только полусогласно мотнув головой. Дочка кухарки развернулась и ушла куда-то за штору, совсем не близко к дверям. Виконт в нерешительности остановился. Но из-за занавеси быстро выглянула белая рука и поманила его ладонью. Тот передернул плечами — уж очень это похоже на сюжет какой-нибудь чудной цыганской истории, которых он наслушался от девчонок в таборе. Прямо за шторой — между пересечением стен — виднелась широкая деревянная перегородка, которая легко отодвигалась, освобождая довольно узкий и незаметный проход в крохотную комнату с простой кроватью, тумбой и множеством какой-то посуды, тазов, старых табуретов и тканей. Здесь же виднелась и полуприкрытая дверь, ведущая в комнату побольше, с широкой кроватью, столом, тяжелыми креслами и старыми картинами на стенах. Горело несколько свечей. Сезар хмыкнул, и девица тут же на него зашипела. За полгода, что графиня жила здесь, он не нашел ни одного повода наведаться в её комнаты. Да что уж говорить, он и не искал. Виконт смутно представлял, зачем всё-таки увязался за служанкой, но, в самом деле, если маленькая графиня сейчас спит, то вновь представился неплохой способ отомстить за тень неудовольствия, павшую по её вине на лицо епископа. Юноша обернулся и приложил палец к губам. Девица понятливо кивнула и нырнула обратно за дверцу, в комнату, должно быть, кормилицы. Он прислушался. Больше не слышалось ни звука. У самой кровати на резном деревянном столике поблескивала свеча. Мари, укутанная в одеяло, тихо спала, только подрагивали выглянувшие наружу пальцы, да трепетали время от времени светлые ресницы. Сезар, ухватив один уголёк из целой кучи, сваленной на столе, подался вперед и наклонился над постелью, с интересом рассматривая её личико. Что бы здесь смотрелось лучше: залихватские усы или кошаче-полосатая расцветка? А может всё вместе? Он потянулся с углем к ее лицу, чуть задев край одеяла, но ладошка неожиданно обхватила его руку поверх тонкой манжеты. Виконт вздрогнул. Холодна как лёд! Но девочка не проснулась, только нахмурила ниточки бровей и отвернула голову. Он попытался осторожно высвободиться и коснулся повисшей рукой лба графини, испачкав его в саже, — лоб был словно в огне. На светлой коже блеснули крохотные горячие капли. Сезар дернулся, будто в самом деле сунул руку в камин, и маленькая ладонь разжалась. Он выпрямился и столбом замер около кровати, с недоумением глядя на хмурое личико девочки. Она заворочалась, тряхнула головой, вздохнула и тяжело перевернулась на бок. Слипшиеся глаза зажмурились, медленно открылись и мутно заморгали, плохо различая настоящее. Очнувшись, виконт бесшумно отодвинулся от кровати и, по большой дуге обогнув комнату, исчез за дверцей. Оттуда уже шипела осторожная служанка. Через несколько секунд главная дверь в комнату маленькой графини с тихим щелчком открылась, но ни Сезара, ни его спутницы поблизости уже не было. *** Он сидел, задумчиво раскачиваясь на скрипучих перильцах, перегораживающих старую арку в конце коридора, за которой высилась крутая и неиспользовавшаяся теперь лестница для слуг. Из распахнутого окна ощутимо веяло морозом, но виконт мстительно не обращал на него внимания. Сбежав минувшим вечером по лестнице к себе в комнату, он полночи расхаживал из угла в угол, в полной мере ощущая всю неприятность создавшегося положения. Всё-таки неловко ощущать себя виновником чьих-то мучений. С другим у него болезнь даже не ассоциировалась: это всегда как-то глупо, тяжело и ужасно неудобно — все вокруг мечутся, утешают, а ты лежишь и даже думать ни о чём не можешь, голова — камень. Да что там неловко — в груди и животе беспрестанно крутились тяжёлые клубки, мешавшие сидеть, лежать и даже думать об чём-нибудь другом! Со зла он даже истерзал с утра свой старый манекен, стоявший среди склада забытой мебели в полуподвальной комнате, но такие фехтовальные приемы нельзя было назвать правильными и приличествующими дворянину. Чтобы теперь он попросил прощения! Нет, это будет слабостью. Что теперь? На улице в этакий мороз делать нечего, деревня, верно, совсем затихла на холода, в комнате скучно, а на этаже — гляди! — наткнешься на епископа. Сезар решительно перескочил перила и взлетел по лестнице. Есть место, где его точно не станут искать! *** На полке, среди связанных стопок бумаги и желтых книг в бурых самодельных обложках, стояла глиняная сова. Её глазницы, в которые кто-то заботливо вклеил круглые черные камешки, безучастно рассматривали встрепанного юношу, который азартно перебирал бумаги в шкафу. Он сосредоточенно хмурился, вытаскивал все связки без разбору и без разбору же ставил их на место, вдруг перебрасывался на другую полку, ругался сквозь зубы и заталкивал книги обратно. Неожиданно его рука остановилась. Сезар замер, сжав в руке черную, старую, как всё вокруг, книжку, на обложке которой проглядывалось тиснение. Он поднял её на уровень глаз, выбрался из ниши между двумя полками к столу, где догорала свеча, и поднес обложку к пламени. «Opera Nova» — прочитал он, сильно сощурив глаза. От полоски дыма, взметнувшейся к потолку, их защипало. Свеча яростно сверкнула в последний раз и погасла, оставив виконта в темноте, в пропитанной едким запахом библиотеке. Всё-таки сальные свечи были ужасны. Он подошел к единственному в комнате окну и выглянул на улицу. Там уже всё заволокло густыми чернилами, и сквозь мутные облака проглядывала долька луны. В её свете еле-еле поблёскивал свежий снег. Сезар с усилием щелкнул тугой железной задвижкой, и в комнату ворвался свежий воздух. Он уселся на каменный выступ и наугад раскрыл попавшую в руки книгу. Страницы с шелестом отлипли друг от друга и блёклый свет, льющийся из окна, осветил выверенный по столбцам текст и несколько иллюстраций, в которых различались человеческие фигуры. Виконт, поежившись, еще больше наклонился к окну и выцепил взглядом несколько строчек: «Те, кто знает, как войти и выйти из приемов ближнего боя — ты должен знать — это превосходные и совершенные фехтовальщики, так как они владеют чувством времени».* Обложка с хрустом захлопнулась. Сезар упрямо поджал губы и стиснул её пальцами. Трактат. Стало быть, итальянский. Конечно, какой француз станет в книжках писать о том, чему можно научиться в практике! Он перевел взгляд на сморщившиеся страницы и задумчиво провел пальцем по обрезу. Старый. И кто его перевел? Да и вообще — зачем? Дверная створка взвизгнула. Виконт в мгновение ока слетел с окна и оказался за шкафом. Скрип повторился — потом ещё, и ещё. Юноша выдохнул и покачал головой. Сквозняка испугаться — какой стыд! Он уже вышел из библиотеки и был близок к кухне, на которой не бывал со вчерашнего вечера, когда в коридоре затопотали, и его снова обогнула дочка кухарки. Она волокла поднос, заставленный, сколько можно было судить, нетронутыми тарелками с горячим, и, проходя мимо, как-то грустно на него поглядела, впрочем, сразу спрятав глаза. Когда виконт добрался до кухни, её уж и след простыл. Он собирался, как привычно, войти без приглашения, но на пороге его что-то остановило. За приоткрытой дверцей гремела посуда. — Ну что там, Розетта? — Ох, не знаю, матушка, — раздался тихий голос вчерашней провожатой, — ей не лучше. Всё лежит и плачет, и угля просит. Зачем бы ей? — Ясно дело. Господин при мне обмолвился как-то, так она рисует, стало быть. И людей всё каких-то, людей. Несчастный ребенок! — И не ест ничего тоже, такая маленькая! — Так уж бы знахарку позвали, скольких она выходила! Шумно всплеснулась вода. — Она, матушка, померла. Как есть померла, еще на той неделе! — Что же теперь будет-то? — Не знаю, матушка. За дверью раздался протяжный вздох. Виконт, не двинувшийся во всё время разговора, отвернулся и медленно побрёл обратно. Губы его мелко подрагивали, а ноздри шумно втягивали воздух. Что такое? Почему так стучит сердце? И в животе больно, как будто давит что-то. Так… противно. Он вдруг вздрогнул всем телом, тряхнул головой и огляделся. Мрачный коридор, освещаемый одиноким факелом в самом его конце, раззявил огромную черную пасть и уныло взвыл ледяным сквозняком. Устрашающе громко хлопнул ставень за спиной и узкая полоска света, шедшая из кухни, исчезла. Сезар сорвался с места и, сам того не осознав, очутился на втором этаже, за портьерой. В комнате словно бы пахло вереском. Или не им… полынью, инеем — непонятно. Дверца из каморки кормилицы была распахнута, и из большой комнаты в неё сочился редкий красноватый свет. Скрипнула кровать. — Иди, я спать буду. Тихий шепот удалось разобрать, только карикатурно замерев в тени. — Вы спите, а я тут посижу. — Нет, иди… я слышала, тебя на кухню просят… я же не уйду никуда. — Я пойду, принесу мякишу, так вы уж съешьте. — Иди… — и после паузы, — Хорошо, Жанетт. Снова раздался скрип, потом медленные шаги, хруст дверной ручки и, наконец, повисла тишина. Но почти сразу что-то зашуршало. Сезар выглянул из-за двери и сразу наткнулся на взгляд Мари, которая перебирала в руках мелкие угольки. — А я знала, что вы придете, — хрипловато поделилась она, опустив голову и по подбородок зарывшись в одеяло. — Я хотел… — Извиниться? — девочка чуть-чуть приподняла кончики губ. Виконт сдвинул брови. — Да. — Если вас заставил господин епископ, то лучше не надо, — вдруг торопливо произнесла она, задохнувшись в конце предложения. От стен комнаты отскочил сдавленный кашель. Сезар очень быстро приблизился, дождался, когда её дыхание успокоится, и недовольно пробурчал: — Ничего он меня не заставлял. Он поднял глаза и, снова столкнувшись с Мари взглядами, выдохнул: — Извините, я не хотел обмануть ваше доверие. Но легче почему-то не стало. Маленькая графиня, не отрывая от него блестящих глаз, похлопала ладонью по одеялу. Виконт молча сел. Повисла пауза — где-то далеко за окном завыл ветер. Стало тихо-тихо, как будто во всем доме сейчас не было ни единой души. Сжатая в кулачок рука вдруг разжалась, поднялась и коснулась его груди. — Что у вас там? Сезар опустил глаза. За полой куртки он случайно припрятал трактат, когда бежал из библиотеки. Мари распахнула посветлевшие глаза: — Книга? Он неловко мотнул головой, нахмурился, выдохнул и кивнул. Она вдруг засмеялась, сжала пальчиками его ворот и притянула к себе. — Послушался. Добрый — я знала. Виконт, неловко уперевшись локтем в одеяло, удивленно разглядывал её припухшее, но удивительно ясное лицо. — Вы не притворяйтесь больше, — светлые губы маленькой графини расплылись в мечтательной улыбке, — Жанетт говорит… что я честная. А вы меня обижаете… — она снова улыбнулась и, устав говорить, прикрыла глаза. Пальцы расслабились, и маленькая испачканная рука безвольно упала на одеяло. Сезар заморгал — пламя свечи размывалось перед глазами. Он, нервно вглядываясь в лицо Мари, подхватил её кисть. Сероватые пальцы потеплели, снова сжали его ладонь, и девочка провалилась в забытье. Или всего лишь в спокойный сон.