III
25 января 2017 г. в 23:58
Густое, вязкое — тянется, липнет к пальцам. Прогибается под ладонями.
Густое, вязкое — словно топь…
Поежилась.
Лезет же в голову!
И дней-то уж, чай, немало минуло. А в ушах так и стоит.
Хлоп!
Ставня рассохшаяся за спиной.
И — низко, раскатисто. Словно бурный поток в горах.
«Эй!»
Хлоп.
Вздрогнула.
За спиной камышом шаги прошуршали.
— Гранья!
Хлоп.
— Да что с тобой, девочка?
Глаза в сети морщинок — зеленые, яркие.
— Чего как вкопанная застыла? Али не слыхала — в дверь стучат?
— Я… бабушка…
— А!
Шаги прошуршали.
Задвижка скрипнула.
— Энья!
— А! Здравствуй, соседушка.
— Что это я стучу, стучу…
— А! Не взыщи уж. Девчонка-то моя все ворон считает!
— Да нешто?
Широкое, добродушное лицо улыбается.
— Доброго тебя дня, Гранья.
Даже неловко сделалось. Фартук-то уж извозить успела. Опять будет бабка поросенком бранить…
— И вам, миссис О`Брайан.
— Зря ты, Энья, на девочку напустилась. — Широкое лицо улыбается. — Работящая она у тебя. Да и старших уважать научена. Не то что мои две! Здоровенные вымахали кобылы, а на уме все ярмарки да танцы. Нет бы матери помочь!
— А! Кэлин! Все они нынче…
— Э, нет! Не греши почем зря, соседка.
— Да что я… Вот сама суди. На Белтейн* Бог знает где шлялась. Домой пришла, подол весь в грязи! Венка как не бывало. А все братец, постреленок!
— Малы они еще, Энья…
— А! Малы не малы! Дагану-то все с гуся вода, да и какой с мальчишки спрос. А эта! Куды он, туды она! На дерево лезть — она следом. Скотину перегнать — под ногами крутится, что твой подпасок. Даром что косы ей отрезать да порты надеть!
— Энья…
— И кто ее, такую, замуж-то возьмет!
— Ну ты и хватила, соседка! До этого еще…
— А! Ты уж поверь старухе, Кэлин, время бежит что ручей в горах. Оглянуться не успеешь!
— Эх…
— Добро бы еще приданое было али краса неземная. А так…
— Да полно, что уж. Не в хлеву вы, чай, живете.
— А! В хлеву не в хлеву! У сынка-то моего, сама знаешь, деньги в карманах не задерживаются.
— Как не знать…
— То-то!
Под ладонями прогибается — густое, вязкое.
Будто топь.
— Да я-то ведь… того… С тем и пришла.
— М?
— Ограда моя совсем покосилась. Того гляди рухнет. А чинить некому. Без мужика-то в доме! Вот кабы Айнар твой…
— А! Это можно.
— Руки у него золотые…
— А! Руки-то золотые, да голова дырявая!
— Ну…
— Скажу ему, чтоб зашел к тебе завтра.
— Благодарствую.
— Только ты, Кэлин… того… Денег ему не давай. Сами с тобой сочтемся опосля. А не то так мукой али торфом.
— Да нешто я не понимаю, соседка! Уж будь покойна.
— Вот ведь наказанье-то!
— Энья…
— А ведь хороший парень был, статный, сильный. Да попутал бес…
— Энья…
— Как жену схоронил, так оно все и…
— Энья!
— Девка-то она была славная, ничего не скажу. И в узде его держать умела. А теперь…
— Гранья твоя на нее похожа.
— Есть чутка. Да проку! Сама видишь, на детей-то ему…
— Энья!
— Хорошо еще, меня, старуху, пока ноги держат. А как помру, куда они, бесенята…
— Ну, соседка! Рано тебе, чай, про такое думать.
— А! Рано не рано. Смерть-то она, знаешь… не спросит.
— Полно, Энья! Страсти какие!
— А! Далеко и ходить не надо. Вон, у кузнеца нашего, Фелана, дочка. Молодая девка, здоровая, а поди ж ты — слегла о прошлый Самайн…
— Ох, и не поминай!
— Враз усохла, что лист по осени.
— Сглазили ее, тут уж как пить дать. По болотам шляться до добра не доводит.
— А! И то верно, соседка.
— И ведь говорили папаше, Фелану-то кузнецу: пошли за коровьим доктором**, авось и поможет. Да старик уперся, как баран. Не будет, говорит, в моем дому ноги колдуна этого проклятого.
— А! Неспроста он уперся-то, Кэлин.
— Как так?
— А вот так. Девка-то его на болота, чай, не ягоды ходила собирать.
— Да нешто…
— Дура она была, Феланова дочка.
— А ты почем знаешь?
— Да сам кузнец и сказывал. Опосля уж, как схоронили.
— Ох…
— То-то же.
— И на кой он сдался-то ей!
— Ну…
— Будто в деревне у нас парней мало!
— Мало не мало…
— Молодых да пригожих, чай, пруд пруди. А энтот! Мхом порос у себя на болотах.
— Да приворожил он ее.
— Нешто?
— Тут уж, соседка, как водится…
— Ох!
— Да ему-то, чай, не впервой.
— И не в последний. Про Маред, плотникову женку-то, слыхала?
— А что?
— Да муж-то, сказывают, нынче за косы с топей приволок.
Словно ручеек по весне. Звонкий, молодой. Девичий.
Знакомый.
«Брадан!»
— Так отходил, что девка носу теперь во двор не кажет.
— Дурак он, плотник твой.
— Это почему ж, Энья?
— Да потому. Уж коли женился на красавице, в оба надо глядеть.
— Да кто ж подумать-то мог!
— А!
— Утром-то она, сказывают, на болота засобиралась — чернику, мол, к празднику собирать***. Ну, дело. Муж знай себе плотничает на дворе. Да только дернуло его в дом воротиться, забыл чего али воды испить. Глядь, а корзинка-то для ягод тут как тут, у двери стоит. Схватил он ее, корзинку, значится, да за Маред вслед.
— Что ж, и застал их?
— Да ладно бы в дому! На островке вересковом прям посередь топи.
— Вот бесстыдники!
— И не говори, соседка! И чего ей, Маред-то, с мужем не жилось! Чай, не урод, не немочный какой…
— Все ворожба.
— Права ты, Энья, ох как права…
Хлоп!
Ставня рассохшаяся за спиной.
И — низко, раскатисто. Словно бурный поток в горах.
«Эй!»
Хлоп!
Из пальцев выскользнуло, зашуршало в камышовом полу.
— Гранья! Девочка, совсем ума решилась!
— Я…
— Скалку-то подыми!
— Прости, бабушка…
— И полно уже тесто-то месить! Эдак до самого вечера пирога не дождемся.
— Я…
— Клади уж чернику да в печку ставь.
— Тотчас, бабушка.
— А! Что за бестолковая девчонка! И кто ее, такую, замуж возьмет!
Под пальцами густое, вязкое.
Примечания:
* Кельтский праздник начала лета, по традиции отмечается первого мая. Был посвящен богу солнца и плодородия Беленусу. В этот день жгли костры и проходили между ними (или прыгали через них) для очищения, а также проводили между ними скот, чтобы очистить его от зимних хворей.
** Так в Ирландии называли ведуна, знахаря.
*** Кельтский праздник начала осени, отмечался первого августа. Одна из традиций – сбор черники и приготовление пирогов из зерна нового урожая.