Безответные чувства

      Холод проникал под рубашку, пробегался вдоль позвоночника и заставлял леденяще прилипать шелк к горячей коже. Он даже забыл, что на улице еще только начало весны и прохладные вечера не отпустили дни. Чонгук наблюдал за плывущими огнями города, которые слегка растворялись из-за влажного взгляда. Как же далек манящий свет высоток от него. Сильное и рвущее на части грудь желание достигнуть их — ничего не меняло. Нутро насытилось отчаянием, лишившим его сил и возможности двигаться, он настолько был зависим и настолько был опустошен, что на минуту был готов отказаться от девушки, в которую влюблен. Чон покачал головой, зажмуривая глаза и делая глубокий вдох. Даже не верится, что он сумел убежать от одиночества, но пришел к потере друга.       Он ведь не одинок? Так почему Чонгук не может отпустить Рину, перестать преследовать её. Она, кажется, смогла смириться с его потерей. Выдохи можно было заметить в виде минутного пара на воздухе.       Железная дверь заднего выхода из университета с глухим стуком ударилась о стену. Чонгук устало бросил безразличный взгляд на нарушителей спокойствия. Четыре парня, которых он видел в компании Тэяна, уверенно направились к нему. Шумные, разгоряченные и — без разглядывания понятно — опасные.       — Эй, много хорошеньких девушек вокруг тебя вертится, — со смешком и каким-то злым сарказмом проговорил паренек со шрамом на брови, — а ты, поговаривают, не делишься. Нехорошо.       Чонгук оглядел их болезненным взглядом, который поблескивал, но уже потухал, потом цыкнул, но решил оставить нападки без комментариев. Он знал, до чего может дойти, и к чему клонят отупленные злостью прищуры, но при этом прекрасно понимал, что четверо неумелых бойцов для него сущий пустяк. Он бился с большим количеством людей и не в такие передряги попадал. Столько бессчетных драк и потасовок на его счету, что уже все и не вспомнить. Как его только не били, и кто его только не бил. В былые времена в его жилах кипела кровь при мысли что, если он сдастся и опустит кулаки, то защищать Рину больше будет некому. А Чонгук был обязан защищать свое личное солнце! Она давала ему силы идти вперед. Её восхищение, её поддержка, её улыбка — вот откуда выносливость, вот откуда было желание противостоять несправедливости.       Но сейчас в руках у ночи, великого Будды и четырех, точащих зуб на него парней, — Чонгук был бессилен. С ним не было той, что давала силы, той, которая делала его непобедимым.       Сердце как у испуганного зайца, бешено забилось, притесняя ребра и грозя разорвать кожу. Он не был загнан волками или другими хищниками, у него не было лапы. Чонгук попятился назад, намереваясь трусливо скрыться, но ему перекрыли дорогу. Он не мог даже убежать и потому горько усмехнулся.       — Ты что глухой? — не потерпел игнорирования Мино. — Ты, кажется, зазнался, слишком много начал себе позволять.       — А ты попробуй, запрети мне, — огрызнулся Чонгук, разводя руками и понимая, что подписывает себе приговор.       Парни встали вокруг него, затягивая цепь на шее Чона, и Мино захохотал, с насмешкой заглядывая ему в глаза.       — Не правильное время ты выбрал, чтобы выебываться. Проси пощады, герой.       — По мне так самое-то, — криво улыбался Чон, ожидая удара, и раззадоривал отморозков, чтобы не тянули с наказанием, ему было за что поплатиться. — Вы настолько меня боитесь, что пришли вчетвером, — процедил он сквозь зубы.       Он не сможет противостоять им! Ему пересчитают ребра!       И пусть. Пусть хотя бы физическая боль перетянет на себя одеяло у душевной. Пусть лучше болит поясница от падения на расчищенный асфальт, и губа лопается от удара костяшек чужих кулаков. Ему не больно. По крайней мере, не так сильно. Много ударов щедро посыпалось на юное тело Чонгука. Он безумно смеялся, продолжая плеваться ядом направо и налево. Он хотел отжаться и противостоять, но руки и ноги стали вмиг весить целые пуды и, кажется, глаза сами по себе начали закрываться. Чон смог приподняться и даже сделать жалкий шаг, но тут же упал, ощутив болезненный удар по колену.       — И это все? — на издыхание, прикрыв подбитый глаз, окровавленным ртом шептал он.       Ему было мало. Он ведь заслуживал большего?       И снова все повторялось по кругу, ребра горели от столкновения с тяжелыми ботинками и носками кроссовок. Его пинали как уличного пса, не угодившего чем-то людям или, как им показалось, позарившегося на их кусочек мяса. В одно мгновение, когда у него разбилась голова от столкновения с асфальтом, он ощутил вспышку боли, потом пустоту и тут вспомнил, как однажды они сидели с Риной на крыльце под одним пледом и смотрели на горящие в небе звезды. Все вымещаемая на нем злоба стала вдруг такой неважной. Он помнил, что было холодно, но они с подмерзшими щеками совсем не замечали этого и продолжали о чем-то говорить. Именно Чон спросил у Рины: «А что будет после?» И Чонгук никак не мог вспомнить, что же она ему ответила. Что-то до ужаса трогательное и волнительное, но канувшее в небытие в чертогах разума. Несмешная шутка, в которую с ним сыграла судьба. Ему необходим был ответ сейчас, когда каждое слово, каждое воспоминание и действие ополчились против него. Чонгук лежал в луже крови с неисчисляемым количеством синяков на теле, скукожившийся в защитном жесте, непроизвольно шипящий от физических ощущений, грязный до отвращения и разломленный до жалости, когда Шуга, вышедший подышать, накинулся на его обидчиков.       — Остыньте парни, — вцепился Юнги в главаря недошайки, ощутимо встряхивая его за ворот толстовки, — вам же не нужны проблемы. С него хватит.       Они раздраженно прошипели, готовые вдарить и мятному пареньку, но Мино кивнул головой в знак запрета и сделал шаг назад, тяжело вздыхая и улыбаясь проделанной работе.       Чонгук из последних сил приподнялся и, смеясь, выдавил из себя жалкое:       — Выдохлись, твари?       Мино заскрипел зубами от злости.       — Давай, вдарь ему еще разочек, для профилактики, — лениво протянул Юнги, отходя в сторону и холодно провожая взглядом мощный удар здоровенной ноги по почкам Чонгука.       Парни развернулись довольные, громко переговариваясь, направились в здание.       Когда за ними захлопнулась дверь, Юнги присел на корточки, перед лицом корчащегося от боли Чона. Хотя человеческое лицо оно напоминало меньше всего, скорее сплошное месиво синяков и ссадин, приправленных кровью.       — Ну, доволен? Знатно кайфанул? — не без иронии и сарказма поинтересовался Юнги, не спеша проявлять сочувствия и предлагать помочь. — Знаешь, сплошное удовольствие смотреть на твое избитое лицо.       — Пошел ты, придурок, — хрипло выдавил Чонгук, приподнимаясь и сплевывая сгусток крови на окрасившийся в винный асфальт.       — Я придурок? Сказал мне тхэквондист, побитый группой детишек, — не выдержав, усмехнулся Мин и, встав в полный рост, протянул ладонь попытавшемуся подняться парню.       Чонгук не сразу схватился за руку, но после нескольких тщетных попыток самостоятельно подняться, нехотя принял помощь.       — Тебе нужно к врачу, или хотя бы умыться, — сказал Юнги, присмотревшись и оценив масштаб увечий, — неважно выглядишь.       Поднявшись, Чон расцепил руки Мина и, прихрамывая и шатаясь, направился вперед, удаляясь от университета. Какой же несчастной выглядела его сгорбленная фигурка в ночи!       — Чонгук, пойдем в здание, подлатаем тебя, — вслед брюнету выкрикнул Шуга, пытаясь образумить его, — не надо людей на улицах пугать.       Чонгук лишь продолжал идти, тяжело вздыхая и ощущая ноющую боль во всем теле. Ему нельзя обратно. Там Рина. Она только сумевшая отвязать свою привязанность к нему, не должна была видеть его в таком состояние. Ким обязательно сдалась бы, бросившись ему бескорыстно помогать, жалеть его и поддерживать. Рина бы даже не догадалась, что только она сделала его таким слабым.       Там же была и Лиен, которая заплакала бы, увидев его таким измученным, но, как не крути, о ней он подумал лишь после. Он, жалкое подобие человека, волочился по улицам и ловил испуганные взгляды прохожих. Все вокруг кружилось, подташнивало, и пару раз он даже садился на уличные скамейки, чтобы передохнуть. Чонгук ощущал себя настолько одиноким, что увидев свое отражение в витрине, нисколько не изумился. Какая разница, что с ним, если все окуталось сплошной бессмысленностью, и ей нет до него и дела?       На квартиру не хотелось, там было пусто, одиноко и аккуратно сложено возле подушки лежал бордовый плед. Чонгук направился в дом родителей. Там тоже не было никого. Но надежда теплилась в груди — быть может с утра, вернувшись и увидев его в таком виде, отец наконец-то обратит на него внимание, а мать перестанет слепо заглушать всю любовь к сыну, который словно пятое колесо в семье.       В кармане зазвонил телефон, с трудом, стискивая от боли зубы, Чонгук достал его, покрывшегося трещиной-паутинкой, и не глядя, ответил на звонок.       — Алло, Чонгук?       Услышав знакомый голос, Чон радостно улыбнулся и, глянув на экран, хрипло на выдохе произнес:       — Тетя Ёри, здравствуйте.       — Здравствуй, милый, — без капли притворства, обыденно поздоровалась она, — ты совсем перестал нас навещать! Я понимаю, что вы не общаетесь более с Риной, но ты всегда можешь зайти. Мы будем рады тебе. Пожалуйста, Чонгук, приходи завтра, ближе к трем. Рины не будет дома, не волнуйся.       — Простите, мне как-то неудобно, — промямлил Чон, тронутый такой заботой и искренностью.       — Чонгук, наш дом — твой дом. Поэтому я буду тебя ждать завтра в три. У тебя что-то с голосом, — обеспокоенно проговорила женщина, — ты не заболел?       — Нет, я просто…устал, — выдохнул, зажмурившись, Чонгук. — Хорошо, я приду.       Только отключившись, Чон вспомнил, что на его лицо страшно смотреть, но он уже дал согласие и обманывать Ёри не хотелось. Сделав над собой усилия, он вызвал такси, с пятой попытки набрав номер, и направился в родительский дом, где о нем даже наполовину не волновались так, как делали это в доме Ким.

***

      Отзвонившись с утра Лиен и соврав на счет того, что вчера срочно понадобился родителям, Чонгук извинился. Потом сказал, что увидеться не получится, потому что он уедет с отцом в офис по каким-то делам. Все это сопровождалось смехом и веселой интонацией, пока он не мог даже голову повернуть без боли. Но Чонгук понимал, что заставил девушку очень поволноваться и не хотел, чтобы она увидела его таким подавленным. Ему было стыдно перед ней.       Его лицо выглядело ужасно: подбитый синий и маленький глаз, разбитая и сверху, и снизу губа, рассеченная надбровье, запекшаяся кровь на голове. Больших трудов стоило Чонгуку принять душ. Процесс дыхания давался тяжело, любое движение сопровождалось невыносимой болью в костях, он подозревал, что у него что-то серьезное с ребрами, а на теле не было живых мест вовсе. И ко всему этому букету он еще и нещадно хромал. Проснувшись ближе к двенадцати, Чонгук не застал никого из родителей дома, не было даже маленькой записки. А они ведь точно зашли к нему вечером, чтобы посмотреть и вспомнить, как он выглядит, ведь могли же забыть. Хоть иногда же необходимо это делать? Им было все равно на его внешний вид и это было горше всего. Стараясь меньше двигаться, он провалялся весь день на кровати, дождался двух и, накинув одну из самых больших толстовок с огромным капюшоном, направился к дому семьи Ким.       Рина действительно в это время уходила к репетитору, но Чонгуку было так рад, что сможет навестить тетю Ери и повидаться с Нагу. Ему это было нужно, он ощущал, что именно сейчас нуждается в совете и тепле.       Шагая по улице, он старался глубже спрятаться под капюшоном, а не «пугать людей». На улице было пасмурно и сонливо. Не было ни дождя, ни солнца, стояла сырость и туманность, которая приятно охлаждала, привнося какое-то спокойствие на душу.       Зайдя в излюбленный двор, Чон ощутил волну ностальгии, заставившей его упасть на колени возле скулящего от радостной встречи Нагу. Собака игриво виляла хвостом и становилась на задние лапки, приветствуя тем самым хозяина. Брюнет гладил его и чесал за ухом, приговаривая, как успел соскучиться по нему.       — Чонгук, — радостно воскликнул женский голос.       От неожиданности Чонгук вздрогнул и поспешно развернулся, а потом, спохватившись опустил голову пониже, прячась в закромах большого капюшона.       — Я так рада тебя видеть!       Чон из-под челки взглянул на Ери, которая, облокотившись о дверной косяк, стояла на терассе. Она куталась в белую шаль и солнечно улыбалась, наблюдая за тем, как он играется с собакой.       — Он очень тосковал по тебе, — кивая в сторону Нагу, грустно поведала женщина, её голос намекал, что скучал не только Нагу, — первое время даже не ел. — Ну, пойдем в дом, там как раз горячие хоттоки? — заговорщицки протянула она.       Чонгук поколебался недолго, потом отряхнул свободные темные штаны и, не поднимая головы, приблизился ко входу.       — Хорошо, — согласился он, ссутулившись.       Ери не отошла, с недоверием наклонила голову, намереваясь заглянуть в лицо парню. Но он упрямо стоял, понурив голову. Тогда она подошла ближе и аккуратно опустила капюшон с его головы.       — Боже мой, — испуганно воскликнула женщина и, торопливо приподняв его голову за подбородок, ахнула, — что с тобой произошло, Чонгук?       И с каким восторгом и благодарностью Чон смотрел в глаза тете Ёри! В её очах было все, что так необходимо желало его сердце в эту самую минуту — любовь, забота и беспокойство.       — Пойдем скорее в дом, твое лицо надо обработать, — она схватила его за предплечье, и Чонгук неосознанно зашипел от боли.       Ери сглотнула, переведя взгляд на его руку, и в её глазах заблестели слезы, но она словно застыдившись своего волнения, поторопилась в дом.       Он покорно шел за ней, всматриваясь в интерьер дома, подмечая, что все также. Также знакомо. Ему так хотелось в те самые времена, когда все было просто. Они с Риной были неразлучными друзьями и не было никаких недомолвок и вставшей преградой любви. Куда ушли те дружеские чувства, в какие уголки они запрятали или же их настолько напугала возникшая стороной любовь?       Усадив парня на диван, женщина отправилась за аптечкой, спрятанной где-то на кухне, и попутно бросила Чонгуку:       — Снимай, я гляну на твои синяки.       Чон хотел было воспротивиться и сказать, что все пустое, что помощь ему не нужна, что взглядов и чувств, которые Ери успела подарить за прошедшие минуты, ему хватит с головой. Но что-то в тоне женщины не позволяло возразить. Или же это было уважение, наперекор которому Чон не пошел бы никогда, особенно в отношение тети Ери.       В детстве Чонгук очень завидовал Рине. У неё такая потрясающая семья. Но спустя время ему дали почувствовать, что несмотря на невзгоды он родной в этих стенах, родной для всех этих людей и, что никакие трудности не сумеют расторгнуть их узы.       У трудностей действительно не получилось, у светлой, приносящей радость любви — легко.       Чон покорно стащил толстовку и футболку, попутно шипя от боли и проклиная про себя всех существующих и несуществующих богов.       Вернувшись со всем необходимым и узрев то, что расцветала у Чона под футболкой, женщина нахмурилась пуще прежнего.       — Признавайся, кто тебя так отделал? — она присела рядом с Чоном и взялась проверять целостность костей, надавливая сначала на уровне ребер. — Сделай хороший вдох и выдох, — Чон послушно все исполнил, — дышать тяжело, а болит сильно?       — Не стоит переживать, — с легкой улыбкой проговорил брюнет, — просто наткнулся на кучку хулиганов, обычное дело.       — У тебя ушиб ребер, и судя по синякам очень возможно, что тебе отбили почки, — прекратив надавливать на кости, проронила женщина, и её голос дрогнул, — а еще у тебя черный пояс по тхэквондо. Спрошу еще раз, Чонгук. Что произошло?       Чонгук посмотрел женщине в глаза и замолчал. Он не мог сказать правды, но и врать не хотел!       — Это были хулиганы, я просто был слегка не в форме, — слукавил Чон, трусливо отводя взгляд и ощущая неловкость от вранья.       — Хорошо, я сделаю вид, что поверила тебе, но тебе надо сделать рентген.       — Не беспокойтесь, я прекрасно себя чувствую, — заверил Чонгук, польщенный такой заботой, и через секунду зашипел вновь от того, что тетя надавила на один из самых больших синяков. — Понял, я схожу.       Она принялась обрабатывать его раны на лице и помазала мазью синяки, также туго натянула вокруг его ребер повязку. Чонгук неотрывно наблюдал за её действиями и еще до того, как Ери закончила, он тихо произнес:       — Спасибо.       Ери никак не отреагировала на это, словно не услышав, и продолжила.       — Одевайся и пошли пить чай, — со вздохом закончила женщина, обработав все раны, и направилась на кухню.       Чонгук с трудом натянув футболку, схватил толстовку, решив, что её надеть не сможет, повесил её на стульчик и направился за Ери. Она разливала кипяток по кружкам, на столе лежали еще горячие хоттоки, сладкое и много других угощений. Поставив чашку перед Чоном, женщина села напротив и заговорила о всяких будничных делах: учебе, тренировках, развлечениях. Упомянула и родителей, и Лиен, о которой знала со слов Чонгука, привыкшего делиться с Ери со всеми внутренними порывами.       — Знаешь, я хотела тебе сказать, что ты не должен переживать о чувствах Рины, — после небольшой затянувшейся паузы посоветовала женщина.       Улыбка сошла с лица Чонгука, он вновь ощутил свое гулко бьющееся внутри сердца.       — Ты не виноват ни в чем. Чувства не поддаются нам, и многие из них со временем проходят, — многозначительно посмотрела она на парня.       Набравшись смелости Чонгук высказал:       — Я не могу ничем ей помочь, но в тоже время не хочу терять нашу дружбу. Только эта дружба делает ей больно, какая-та безысходная ситуация.       — Тебе нужно набраться терпения, Чонгук, дай судьбе все решить самой, пройдет немного времени и все изменится… Только все равно не забывай нас, ты же знаешь расписание Рины, приходи, когда её не будет.       — Как она? — с какой-то жалостью поинтересовался Чонгук, вспоминая то стойкое высказывание на балу.       Жалостью к себе.       — Намного лучше, чем ты думаешь. Так светилась на днях из-за бала, растормошила Юнги и меня своими идеями, — засмеялась Ери, останавливая кружка на полпути, — она справится, и ваша дружба станет прежней, я в этом уверена.       В тяжелом вздохе Чонгук потопил свои невысказанные надежды.       — Помните тот, вечер, когда вы сделала фотографию на крыльце, — неожиданно начал Чонгук и, видя непонимания и вопросы на лице Ери, продолжил более подробно, — мы в тот вечер закатили большую домашнюю вечеринку и, объевшись чипсов за просмотром сериалов, пошли смотреть на звезды, потому что по новостям обещали звездопад. Тогда еще жутко похолодало, и почти сразу же Рина побежала за тем серым пледом, — Чон неловко засмеялся, — с нелепым рисунком мишки посередине. Мы долго сидели, наблюдали за звездами и не увидели ни одной падающей, а после вышли вы и сказали, что хотите сделать фотографию на память. Вы встали возле будки Нагу и велели смотреть в объектив, в этот момент, — тут Чонгук перевел дыхание и его глаза заискрились, — в этот момент Рина воскликнула: «Звезда». И я, моментально среагировав, посмотрел вместе с ней на небо, как раз этот миг запечатлен на снимке. Я спросил Рину, что она загадала, а она ответила, что не расскажет потому что не сбудется. И потом, — Чонгук еще раз засмеялся, качая головой и потирая сбитые от падения на асфальт костяшки, — я спросил: «А что будет после?», не помните ли вы, что она тогда ответила? Я как не пытался, не могу припомнить, словно упускаю, что-то важное.       — Она сказала…       — Чтобы не было после, нашей дружбы оно не коснется, — раздался дорогой душе голос из того самого незабываемого дня.       Чонгук посмотрел через плечо на дверной проход, где стояла, держа лямку рюкзака Рина. Её лицо почти не выражало эмоций, но он догадался, что воспоминания приносили ей боль. Теперь Чонгук понимал её намного лучше, прочувствовав на себя отдаление и пропасть.       Она не была не довольна или разозлена из-за того, что Чон был здесь. Рина видела его избитое лицо и лишь тяжело вздохнула. Что-то колыхалось на дне напускного безразличия. В карих глазах Чонгук впервые прочитал безразличие, которого не видел никогда. Он не хотел признаваться себе в том, что именно подобное чувство задело его больше всего. Его задело то, как Рина, поздоровавшись с матерью и сказав ей, что поспит пару часов, отправилась на чердак, куда видимо переместила комнату. Она никак не отреагировала на его присутствия, а лучше бы закричала, заистерила и выгнала его, приговаривая, что у него нет совести, что ему наплевать на десять лет их дружбы.       «Она вот так просто взяла и забыла все?» — крутилось в голове фраза, стягивая ребра сильнее, чем медицинская повязка.       И как бы сильно Чонгук не хотел её оправдать, его разболевшаяся душа, желала выкинуть фразу: «Вот какая она твоя любовь, лишившая меня друга?». Но зараженную обидой мысль Чон сразу отбросил, моментально забывая. Он знал, как ей было тяжело, как она плакала и как долго вынашивала в себе правду, делая все для его счастья.       Но как же ему не хотелось мериться с мыслью, что Рина в состояние забыть то, что Чонгук умышленно бережет, называя золотыми воспоминаниями.       Тогда и он постарается, потому что страдала не меньше. Он в тайне пробовал сковывать порывы своей любви, но молчал об этом, боясь себя же. Теперь Чонгук готов был подарить всецело себя одному человеку, посвятить девушке, поселившейся глубоко в сердце, помогавшей в те самые минуты отчаяния, боли от потерянной дружбы, всего себя. Он был готов любить Лиен.