Northern downpour

Они с Крисом никогда не соревновались, это было бесполезно, ведь они шли бок о бок во всём. Сначала в игрушечных машинках с маленьким моторчиком, потом в вырванных поцелуях с девчонками за стадионом, где проходили тренировки, затем — в выкуренных сигаретах. Они были почти что синонимами друг другу, Пенетраторы, золотые мальчики, сливки общества, Крис и Вильям. Она у Криса по субботам. Врывается запахом яблок, почти прозрачными руками с сигаретой меж тонких пальцев и яркой помадой, что пачкает фильтр. Ей бы сидеть за учебниками или бороться за права «униженных и оскорбленных», может, даже стать лесбиянкой с постоянной партнёршей и стойкой непереносимостью к особям мужского пола, но Нура приходит на вечеринку и весь вечер играет послушную девочку Криса, не Вильяма. На это почти физически больно смотреть, как рука Криса ложится ей на плечи в собственническом жесте, а ладошка скользит по его колену. Вильям почти всегда проигрывает и отворачивается в сторону какой-нибудь малышки с наивным желанием его переделать. По утрам Нура всегда сидит на подоконнике, и когда Вильям подходит ближе, то обязательно выпускает дым ему в лицо и смеётся, легко и непринужденно, иногда касаясь ладошкой плеча и вскидывая бровь. — Доброе утро, Вильгельм. Он старается из всех сил не обращать внимания на толстовку Пенетраторов на пару размеров больше и едва прикрывающую трусики. Он варит какао под пытливым взглядом глаз-льдинок и всегда ставит на стол кружку, чтобы она деланно нехотя выбросила окурок, спрыгнула с подоконника и села напротив. Пальцы обхватывают керамику, а веки смыкаются, когда Нура втягивает воздух. — Моя любимая часть утра. Вильям только хмыкает, делая глоток, и мысленно соглашается с ней по всем пунктам. Он, кажется, живет ради субботнего утра. Иногда они болтают, словно старые друзья, иногда молчат, будто незнакомцы. Его устраивают оба варианта, лишь бы она подольше задержалась. Нура всегда уходит. У Вильяма Магнуссона нет объяснения своей одержимости, и он держит рот на замке, когда Крис приподнимает бровь и спрашивает: — С тобой всё окей? Ты какой-то странный. Он закатывает глаза, и они ухмыляются, как братья-близнецы. Возможно, Крис просто более удачлив. Вильям замечает слишком многое: и облупившийся красный лак, и застегнутую на все пуговицы рубашку, и вечную сигарету. Молча встает рядом, потому что закат розово-алый, холодный воздух жжёт пальцы, а Нура кажется предательски близкой с расстояния вытянутой руки. Она кутается в пальто и совсем на него не глядит, только затягивается долго, словно бы желает забыться в дыму. — Ты же в курсе, что у него таких как ты полшколы? — Вильям просто хочет, чтобы ей стало больно как ему, словно пнули в солнечное сплетение, но она только ведёт плечами и стряхивает пепел, продолжая смотреть куда-то за горизонт. — Ты переживаешь об этом больше, чем я. Её спокойствие злит. — Ты умная девушка, Нура Сатре, а ведешь себя, как полнейшая идиотка. — А ты мой папочка? Слова, как последняя капля, потому что спустя пару мгновений, она оказывается зажатой между ним и стеной, а губы накрывают её рот в требовательном поцелуе. Вильяму даже немного стыдно, как он не на шутку возбуждается от одного только поцелуя, её зубов, царапающих губу, от мягких волос в ладони. Запах ещё более яблочный, чем обычно, щекочет нос, а дым с её недокуренной сигареты пропитывает волосы, пока её рука лежит на плече. На удивление, Нура отвечает и это лучше, чем со всеми его многочисленными девочками. Она уходит, ничего не сказав, спустя несколько минут, а на следующий день наступает пятница и на её талии лежит рука Криса. Может, настала пора Вильяму уйти первым.