50 оттенков: история болезни...

Все то время, пока судья зачитывал приговор, я стояла прижавшись к Кристиану, и старалась не смотреть в сторону Хайда. Зато он изучал меня досконально. По коже бежали неприятные мурашки, если я хотя бы на секунду встречалась с ним взглядом, полным ненависти, злобы и неприязни. Хайд за все заседание не произнес ни звука, но я ощущала его всем телом, слышала каждую его противную мысль, и это заставляло меня чувствовать себя беспомощной овечкой. А когда судья отложил бумаги и обратился к подсудимому, я молила всех, чтобы он ничего не говорил про меня: — Подсудимый, встаньте! Вам разрешено сказать последний слова в свое оправдание, а потом Вы отправитесь в камеру, и срок в 15 лет лишения свободы вступит в силу. Вам есть, что сказать? — Хайд встал со скамьи и долго изучал всех. Миссис Лендис крепко сжала руку сына, я еще сильнее прижалась к Грею, и тут он заговорил, остановив свой взгляд на мне. Черт! — Да, есть… Не надейся, Анастейша, что ты избавилась от меня. Я буду еще долго сниться тебе, ты еще долго будешь искать меня в местных анестезиологах… И эти мысли будут греть меня. Мы еще встретимся, — эти слова показались мне такими интимными и личными, что я почувствовала себя неловко перед всеми слушателями, и особенно перед Кристианом, который не промолчал: — Очень самонадеянно, Хайд, — эта фраза, с одной стороны кажется такой безобидной, но каким голосом ее произнес Грей… Я там чуть в обморок от избытка эмоций не упала: — До встречи, Крис, — и Кристиан еще крепче обнял меня, словно сдерживаясь. Господи, уведите уже этого Хайда за решетку! — Достаточно, мистер Хайд! Уведите подсудимого! — крикнул судья, а затем стукнул молоточком, и по залу послышались облегченные выдохи, -Дело объявляется закрытым! -и судья встал и удалился. И только сейчас я поняла, что все эти несколько минут, я абсолютно не дышала… Свежий воздух и ледяной осенний ветер немного привели меня в чувство. Я попрощалась с семьей Лендис, с Кейт, Эллиотом и родителями Кристиана, и уже стояла рядом с машиной, пытаясь успокоить учащенное сердцебиение. Я добилась максимально возможного срока, Хайда не выпустят в течении 15 лет, но было такой чувство, что на этом проблемы не закончатся. Да, конечно, они не закончатся! У Кристиана полно тайн, бывших чокнутых женщин, которые никогда не дадут нам покоя! О чем я вообще сейчас думаю? Если я решила быть с Кристианом до конца, то придется постоянно жить в этом подвешенном состоянии, но зато с любимым человеком… Я еще до конца не уверена в своих чувствах, но это уже явно нечто большее, чем просто симпатия. А что он чувствует ко мне? Кого видит? Очередную нижнюю? Или девушку, с которой интересно, потому что она может дать отпор? Как же все запутано. Мы еще ни разу не заводили тему о наших отношениях, о чувствах и тому подобное… Мы до сих пор не знаем о прошлом друг друга… Можно ли сказать, что мы доверяем? Не знаю. И сейчас, я стою и вижу, как он идет ко мне: уверенный, красивый, сексуальный… Он смотрит прямо мне в глаза. Он снимает пиджак и накидывает мне на плечи, открывая дверь в салон авто… Что же все-таки на самом деле между нами? Похоже, это секрет на миллион. Подъехав к больнице, мы еще долго сидели в машине. Во-первых, я не хотела выходить, а, во-вторых, сейчас Кристиан поедет в свою компанию, и мне придется одной справляться со сплетнями, которые ходят по больнице. Не то, чтобы я стала какой-то нюней, но вся та ситуация в подворотне серьезно подкосила мой внутренний стержень. Грей взял мою руку и сжал. Только спустя какое-то время, когда Тейлор уже давно вышел из машины, тишину рассеял голос сероглазого Аполлона: — Я сегодня работаю допоздна, так что не жди меня. У тебя и так тяжелый день выдался, — я ощущаю всем нутром, что Кристиан беспокоится за меня, но почему-то в тот момент, я не хотела, чтобы меня жалели, как маленького ребенка: — Кристиан, я попадала и не в такие проблемы, так что не стоит делать из этого какую-то трагедию. Я уже взрослая девушка, которую не обязательно успокаивать и утешать, — возможно, это прозвучало грубо, но тогда мне хотелось, чтобы Кристиан не считал меня размазней. Я на самом деле не была такой никогда, и не хочется, чтобы Хайд так вершил надо мной. Я не сломаюсь! Ни за что: — Что произошло, Ана? С тобой точно все хорошо? Может тебе не стоит сегодня выходить на работу? — я старалась держать злые эмоции при себе. Кристиан просто беспокоится, это нормально для человека, которому не все равно. Но в тот момент, меня это немного раздражало: — Господи, Кристиан! Со мной все в порядке, правда. Чувствую я себя лучше всех, готова к труду и обороне! Я пожалуй пойду. Увидимся вечером! — резко открываю дверь и выбираюсь из салона. Хмурое небо, противная изморось — все это сопровождало меня до дверей больницы. При этом, я ни разу не обернулась, чтобы посмотреть на черную ауди… Как и ожидалось, медсестры тут же начали шушукаться, стоило мне только переступить порог отделения. Лилу и Мелани старались сделать вид, что усердно работают, но я заметила их переглядки, словно они ищут Грея. За те недели, что я моталась по различным прокурорам, чтобы дать показания, Кристиан всегда приезжал за мной, а потом провожал обратно до самой двери. Конечно, в те моменты, когда я отходила от этого всего, я была ему благодарна, но сейчас, мне казалось это слишком… Теперь не отмоешься от этих противных сплетен до конца карьеры. Резко захлопываю дверь в кабинет и падаю на диван. Голова жутко раскалывалась, и я ничего не могла с этим поделать. Мысли кутерьмой неслись, и сосредоточиться на работе было нереально. Я все продолжала думать о Кристиане, о моем поведении в машине, о Хайде… И каждый раз, когда в дверь кабинета кто-то стучал, я вздрагивала и автоматически искала пути отступления… Время близилось к 5 вечера, я занималась бумагами, как по больнице разнесся сигнал. Помните, еще больше полугода назад, я говорила о трех видах сигналов? Так вот, сейчас один из них. Бросив все бумаги, я накинула белый халат и побежала в палату к пациенту, где раздавался этот звук. В ней лежал мужчина, которого я оперировала за неделю до нападения. У него была сложнейшая травма шейного позвонка, и я даже не надеялась, что он сможет выкарабкаться. И вот, этот день настал. Его показатели упали. Я и Уоррен подключили его к дефибриллятору, хотя оба прекрасно понимали, что это бесполезно. Мы откачивали его около 10 минут, пока это было возможно. Но когда сердце окончательно остановилось, я слабо прошептала Уоррену: — Стой. «Мертвая петля», — «мертвая петля» — это наше выражение с Уорреном. Мы так говорим, когда пациента уже никак не спасти. Пульс пропал, и монитор протяжно пищал на весь кабинет. Еще одна смерть на моих плечах. Еще один гвоздь в крышке гроба: — Ана, когда мы принимали его на стол, там уже все было понятно. Хочешь, я сам сообщу его родственникам? — в моей голове что-то щелкнуло. Неужели и он туда же? Господи! Что теперь с этим делать? — Так! Уоррен, это был мой пациент, и я сама займусь им, ясно? У тебя других больных нет? Спасибо за помощь, я справлюсь, — парень попытался улыбнуться мне, но это вышло как-то грустно, а затем он удалился из палаты, оставив меня одну. Санитары погрузили труп на каталку, и уже увезли из палаты в тот момент, когда я вновь очутилась в кабинете, регистрируя время смерти. Все. Абсолютно все в больнице сейчас считают меня слабой и сломанной. Они думают, что я буду сидеть и плакать им в плечо? Наивные и глупые! Я должна собраться и окончательно закончить эту историю, и все слухи, что она порождает. И как раз у меня в плане операций стояла одна очень интересная. В конце-концов, я ведущий хирург Сиэтла, и какое-то там недоизнасилование и убийство на моих глазах, не должно поставить крест на карьере! А иначе, я сама себе этого не прощу. Мисс Алькельман уже привезли в операционную, когда я готовила оборудования и различные инструменты. Вообще, удалять лейкому (бельмо на глазу) мне приходилось не очень часто за годы работы. Эта операция, хоть и не редкая, но и не частая. Мисс Алькельман проходила долгую подготовку перед операцией, сдавая различные анализы и исключая из рациона еды некоторые продукты. И вот, наконец-то, благодаря этой операции она снова сможет отчетливо видеть правым глазом. Нам повезло, что ее лейкома не имела кровоснабжения, а иначе от кератопластики не было бы никакого эффекта. Итак, операция по трансплантации роговицы проводят специальным микрохирургическим оборудованием, чтобы не задеть другие важные органы на глазу. Новый анестезиолог-девушка (впервые я этому так обрадовалась) ввела мисс Алькельман под общий наркоз и вколола обезболивание, а я зафиксировала веки и глаз за край склеры. После этого перехожу к основному этапу кератопластики: удаление лейкомы. Самый лучший метод для этой пациентки — пересадка донорской роговицы вместе с эндотелием, так как помутнение роговицы не слишком глубокое, и остроту зрения можно будет восстановить. С помощью специального прибора, я вырезаю поврежденную часть роговицы, и осторожными движениями начинаю пересаживать донорскую часть. Я взялась именно за эту операцию, ведь она требует полного самоконтроля, точности и терпимости. Я даже спиной чувствовала, как Лилу замерла в этот момент, боясь, что я дернусь, или дрогнет рука. Основной сложностью в кератопластике является подбор донорской роговицы. Бывали такие случаи, когда глаз не приживал и приходилось делать повторную операцию. Когда самая мелкая и кропотливая работа была завершена, я выпрямилась, и медсестра вытерла пот со лба. Заключительный этап подразумевает осмотр швов и осмотр на наличие осложнений…

***

После той самой операции, я вновь пришла в себя. В ту самую Ану, которая не чувствует себя раздавленной, а в больнице прекратили смотреть на меня, как на бедную и несчастную. Сарафанное радио Лилу хорошо сработало. Я уже покидала здание больницы, уже заметила, что Сойер ждет меня в машине, как вдруг кто-то догоняет меня и берет за руку. Я была готова закричать, но развернувшись, заметила Уоррена. Он стоял предо мной, а в его глазах читалась какая-то паника и волнение. Ну что еще случилось? Я повернулась спиной к машине, встав напротив своего собеседника: — Уоррен? Все в порядке? — парень долго восстанавливал дыхание, а потом снова посмотрел на меня своими зелеными глазами. Не знаю, но почему-то именно эти глаза кажутся мне самыми обычными… не цепляющими. Они не идут ни в какое сравнение с глазами Кристиана, в которых я каждый раз тону: — Анастейша, я давно хотел с тобой поговорить, но никак не решался. Но после всего, что начало происходить в твоей жизни, я думаю, что пора, — не стоило ему даже говорить, как я уже поняла, о чем. Эта тема уже давно обсуждалась в больнице, потом как-то резко забылась, а сейчас, на волне обсуждения моих отношений с Греем, об этом даже никто и не вспоминал: — Ты уверен, что сейчас самое время? Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, Уоррен, — я пыталась как-то замять эту тему. Ну не зачем ее поднимать: — Нет. Мне больно, когда я вижу тебя грустной и подавленной, мне больно, когда ты ссоришься с этим Греем, а потом ходишь то ли злишься, то ли плачешь… Если бы ты знала, что я испытываю к тебе, Ана! С того самого момента, как мы познакомились. Я знаю, что сейчас, наверно, выгляжу очень глупо, но мне так хочется тебя обнять… Можно хотя бы обнять, Ана? Я прекрасно понимаю, что признаюсь в своих чувствах слишком поздно, поэтому и не прошу от тебя какой-то взаимности… Хотя бы просто по-дружески, — я замерла на месте. Сзади меня стоит машина, где сидит Сойер, который точно доложит Грею о том, что я обнималась с каким-то парнем… Но с другой стороны, я же не переспала с ним, не поцеловалась… — Послушай. У меня сейчас такая каша в голове, и я до сих пор в немного подвешенном состоянии. И больше всего мне хочется приехать домой и лечь спать, а не разбираться в этой перипетии чувств. Ты хороший, Уоррен, правда, и я уверена, что ты еще встретишь свою девушку. Но это не я. Прости, правда. Я не хотела никогда затрагивать эту тему, хотя давно знала о твоих чувствах, потому что ты мой хороший друг. И вот сейчас, между нами засядет какое-то напряжение, а для хирургов, которые работают бок о бок уже больше 5 лет… Я думаю, это не очень хорошо. Так что давай оставим все как есть? Я люблю тебя, Уоррен, как друга, как моего спасителя, как человека. Но не более. Прости еще раз. И давай не будем возвращаться к этой теме, идет? — парень долго смотрел на меня, а я задумалась о машине. Из окна все хорошо видно, и Грей уже скорее всего в курсе. Черт! — Да, конечно, без проблем. Я понимаю. Что-то на меня не то нашло. Ладно. Больше ни слова об этом. Вот увидишь, ты еще погуляешь на моей свадьбе! До завтра, Ана! — он развернулся, закинул сумку на плечо и пошел к своему авто: — До завтра! — крикнула я вслед, а когда развернулась к ауди, то замерла на месте. На машину оперся Кристиан и смотрел в сторону Уоррена таким взглядом, что казалось, что он еле сдерживает себя, чтобы не убить его. Ну, что я говорила? Либо Сойер, либо он сам. Все очевидно! Я спускаюсь по ступенькам, стараясь не замечать его злого взгляда. Мы ехали в Эскалу в полной тишине. Кристиан даже ни слова мне не проронил. В конце-концов, кто говорил, что работает допоздна? Почему он приехал за мной, хотя на часах только 8 вечера? Что его заставило передумать? Мои слова, сказанные перед тем, как я вышла из ауди? Да неужели он проникся ко мне таким глубоким сочувствием? Да и почему он вообще злится? Мы не обнимались, мы просто разговаривали! К чему тут можно ревновать? Поднимаясь в лифте, я заметила, что Кристиан засунул руки в карманы, словно они так сильно у него чесались. Последний раз, когда он так злился… Да я даже не помню! Чувствую, что сегодня будет очень эмоциональный вечер, а ведь так все мирно начиналось! Как только мы вышли из лифта, Грей схватил меня за руку и повел в кабинет. Я тоже злилась, поэтому пыталась вырваться из его цепких пальцев, но он не отпускал ни на секунду. Господи, неужели он так ревнует к Уоррену? Да это уму непостижимо! Кто я ему на самом деле, чтобы так ревновать? Я даже не знаю! То ли нижняя, то ли сожительница, то ли игрушка! Как же все запутано! Кристиан закрыл дверь в кабинет и навис надо мной. В его глазах настоящий гневный пожар. Первой начала я: — Ну? И что это значит? Что ты хочешь мне сказать? Говори, смелее! Почему ты так злишься? Что не так? — я подначивала его, потому что хотела знать настоящую правду, которую он скрывает под маской хладнокровности. Нужно выяснять все сейчас, а иначе это никуда не приведет: — А ты не понимаешь, Ана? Ты сегодня целый день выглядела такой растерянной и задумчивой, а стоило тебе только выйти из больницы с этим придурком, как ты уже спокойно и мило беседуешь с ним! — мой мозг в этот момент взорвался. Неужели и правда сцена ревности? Ну что за чушь? — Кристиан, что происходит? Ты вообще соображаешь, что говоришь? Причем тут Уоррен? Да, я ходила подавленная, у меня были на это очень весомые причины, но не из-за «этого придурка» я стала выглядеть лучше! Господи, да почему я вообще должна перед тобой оправдываться? Разве у тебя есть прямые основания меня ревновать? Разве ты что-то чувствуешь ко мне, кроме похоти и желания?! Кристиан, я устала постоянно думать над этим! Куда мы идем? К чему мы движемся? Ты беспокоишься за меня, потому что я просто такая бедная и несчастная, на долю которой выпал этот Хайд? Или ты на самом деле что-то испытываешь? Я устала гадать! Устала молчать об этом! — он смотрел на меня растеряно, словно не ожидал такого поворота нашей ссоры, а потом отвернулся и подошел к окну, только я решила высказать все. Надоели эти тайны! — Моя мать была в браке 4 раза. И из этих 4 раз, ни один не был удачный. Она постоянно изменяла своим мужьям, постоянно вела разгульный образ жизни. А когда во втором браке родилась я, так она вообще, чуть не выкинула меня на улицу, потому что я была для нее настоящей обузой. Меня воспитывал отец. Он носился со мной по больницам, когда мне было плохо, он радовался моим первым шагам и словам, он был для меня всем, в то время, как мать бухала с очередным хахалем, а потом спала с ним, не думая о собственной дочери. Когда мне исполнилось 7, папа умер от пневмонии, и я осталась с матерью. Удивительно, что меня не забрали в приют… Каждую ночь я слышала, как она стонет под очередным, каждый раз мужчины менялись, и каждый раз ей было плевать на меня… Однажды, я сильно заболела, но ее не было дома. В очередном клубе, под стопками текилы. А мне пришлось самой вызывать врача, хотя я еле могла говорить. Меня положили в палату к двум девочкам… Их родители постоянно приходили, звонили, приносили разные фрукты и витамины, а моя мать даже не заметила, что меня нет дома! Только когда ей позвонили врачи и сообщили, она додумалась передать мне дешевенький йогурт, которым я потом отравилась… Да дело вообще не в этом! Лишь ее 4 муж проникся ко мне, удочерил меня полноценно и забрал у матери после развода. Я даже не знаю, жива ли она сейчас… И когда мне Хосе полгода подряд предлагал выйти за него замуж, я вспоминала свою мать, вспоминала всех ее хахалей, ее нелюбовь к собственному ребенку… Господи, да я поклялась самой себе, что выйду замуж только один раз и по вечной любви… С Хосе такого точно не получилось бы. А потом я встретила тебя. И опять все непонятно! Опять я живу в каком-то страхе и неведении настоящих чувств. То ты целуешь меня горячо, то хватаешь сильно за руки и тащишь в кабинет, то ревнуешь, то обнимаешь… Я не знаю твоих настоящих эмоций ко мне, я не понимаю, кто я для тебя! Очередная игрушка? Помотросил и бросил? Тогда почему я все еще здесь?! Что ты хочешь от меня, Кристиан? Я устала, что мной пользуются! Если я тебе не нужна, то мне лучше уйти. Прямо сейчас… Оборвать на корню!.. — я не могла сдержать слез. Я плакала, плакала и плакала… И тут сильные руки прижали меня к себе. Так сильно, так тепло… Я уткнулась в плечо Кристиана, и никак не могла успокоиться. Теперь он знает все. Абсолютно все. Даже то, чего я не рассказывала никому. И тут он тихо шепчет мне на ухо: — Анастейша — ты самое лучшее, что произошло со мной в жизни. Ты другая, не такая как все. Ты с первого взгляда уже приворожила меня. И я больше всего на свете боюсь тебя потерять. Я ненавижу, когда ты плачешь, я ненавижу себя за то, что причиняю тебе такую боль, но если ты уйдешь… Я не смогу без тебя, слышишь? Я люблю тебя, Ана Стил. Люблю. Ты для меня все. Весь этот чертов мир, планета, галактика! Я готов положить весь мир к твоим ногам… Только не уходи, — я перестала дышать. Я мечтала слышать эти слова из его уст с самого начала, и я услышала их. Он любит меня! Любит по-настоящему! Ни как Хосе или Уоррен, а так, как нужно мне! — И я люблю тебя, Кристиан… — стоило мне это прошептать, как он поднял мое лицо и поцеловал. Так крепко. Так нежно. Так, как может целовать только он. Только любимый человек…