50 оттенков: история болезни...

Прошло полгода… — Разряд! Еще раз! — командовала я, а в это время делала непрямой массаж сердца. Передо мной лежала молодая девушка. Она попала в аварию на мотоцикле вместе со своим молодым человеком. Состояние очень тяжелое, и мы уже второй раз откачиваем ее за время операции. Внутреннее кровотечение из-за разрыва печени. Мы не можем закончить зашивать рану, так как ее давление упало до критического, а пульс еле прощупывается: — Дыхания нет, доктор Стил! — крикнул Уоррен, и я всего лишь на мгновение оторвалась от ее сердца: — Кислородная маска! Подача воздуха на 50%, — медсестры засуетились, и вот, лицо девушки скрылось за массивной маской. Я слышала ее тяжелые и очень мелкие вдохи: — Подача воздуха на 70%! — нельзя дать ей умереть. Ей же только 18! Вся жизнь впереди! Я увеличиваю подачу воздуха в ее легкие! Давай! Дыши! Я же знаю, ты сможешь! Подумай о своем молодом человеке! Он жив, слышишь? Он жив! Его спасли! Теперь нужно тебя! Дыши… — Доктор Стил… — я вспотела. Мелани протерла мне лоб марлевым тампоном, но это не помогло. Новые капли тут же проступили из-за напряжения: — Доктор Стил, она потеряла много крови, — расстроено говорил Уоррен, хотя все еще прижимал маску, в надежде на оживление. Я испепеляла взглядом экран с показателями и решилась: — Корамин! — через несколько секунд рядом со мной стоял медбрат со шприцом в руке: — Внутрисердечно… Это наш последний шанс, — сказала я, не подавая признаков надежды остальным в этой операционной. Прошло пять минут, как я делаю искусственное дыхание этой девушке, но она не подает никаких признаков. Рядом со столом стояли все медсестры, помогающий мне хирург и с напряжением вслушивались в каждый шорох. Но только монотонный и противный писк отсутствующего пульса разносился по этой операционной. Я чувствовала взгляд Уоррена на себе. Да и мне было понятно, что это уже бесполезно. Она не начнет дышать. Она умерла от цирроза печени и большого количества потерянной крови. Когда мы начали откачивать ее во второй раз, уже тогда было понятно, что это значит. Я убираю руки с ее груди и тяжело дышу. Пульса нет, корамин не помог. Жажда ветра, ощущение свободы отняли жизнь у этой девушки: — «Мертвая петля», — сухо констатировала я факт. Все тяжело вздохнули, и Мелани накрыла простыней уже обездвиженное навсегда тело. Наверно, самое противное в профессии любого врача — это встреча с родственниками. Они ждут хороших новостей, а ты не можешь их ничем порадовать. Ты видишь их уставший взгляд, осунувшиеся лица, трясущиеся руки и понимаешь, что сейчас окончательно разрушишь их спокойную жизнь. Я помню, что сама такое же испытала полгода назад, когда боялась за ЕГО жизнь, но теперь прошло 6 месяцев, а мы даже не созвонились. От Нейтана я узнала, что спустя неделю после того концерта, Грей вернулся обратно в Сиэтл, но он даже не пытался установить со мной связь. Это его выбор. Возможно, это к лучшему. А сейчас я вышла из операционной немного огорченной. Мне не удалось спасти эту девушку. И здесь не было моей ошибки, так решил злой рок. И когда я все это говорила матери девочки и ее сестре, поверьте, больше всего на свете я хотела облегчить их боль. Но это жизнь. Кто-то умирает, рискуя всем во спасение другого, а кто-то остается жить, но уже совсем другим человеком… Тело увезли в патологоанатомическое отделение, а я сидела в своем кабинете, заканчивая историю болезни этой пациентки. Последняя строчка: «Эбби Вайлес, время смерти: 14:40». Захлопываю и откладываю в сторону. Вообще, моя жизнь не сильно поменялась после расставания с Греем. Я снова живу спокойненько в своей квартире, остаюсь на ночные дежурства, иногда хожу в кафе с Уорреном и Лейлой. Да, кто бы мог подумать, что я буду сидеть за одним столом с девушкой, которая чуть не застрелила меня. Однако, у нас много общего: хотя бы то, что мы обе бывшие Грея. Нейтан тоже не пропал. Поселился недалеко от меня, вместе по выходным бегаем с утра, а иногда, он просто поднимает мне настроение за бокалом Абрау Дюрсо. А если мне становится одиноко и тоскливо, я придаюсь воспоминаниям из прошлого: фантазирую, какой я была бы мамой или женой, где бы я была сейчас, если бы Елена ничего не рассказала Грею, и стоял бы он сейчас на ногах, не будь той операции? Конечно, где-то глубоко внутри себя, я еще чувствую боль и тоску по тому времени, когда видела Грея каждый день, утро или вечер, а с другой стороны… Сейчас я живу так, как и должна. Работаю, хожу в магазин, плачу за квартиру, хочу завести собаку. Вот, та жизнь, без угроз, ссор и слез. Что еще мне нужно? А иногда, когда уж совсем плохо холодной ночью, я вспоминаю Хосе. Да, даже до такого дошла. Мне известно, что он работает где-то в Японии в лучшей стоматологической клинике. И в какой-то степени, я даже жалею, что не стала его женой. У нас была бы обычная рутина, поздний ужин, нормальный секс, без всякий наручников и повязок на глаза… Я бы стала мамой, не потеряла бы шанса ею стать, а в итоге, не осталась бы одна… Хотя, кто знает, как бы оно было? Из мыслей, меня вырывает стук в дверь, а потом и залетевшая в мой кабинет акушерка из родового отделения: — Доктор Стил! Доктору Пирсону нужна Ваша помощь! Родовой зал №8, — и вот в этот момент я поняла: пришло время встретиться с самым ужасным в моей жизни. Доктор Пирсон — лучший акушер-гинеколог. Он помог тысячам детей появиться на свет. Но если ему потребовалась помощь хирурга, то это уже плохой знак. А я, умом понимая, что теперь в родовом зале окажусь только по работе, немного занервничала… На ходу акушерка рассказала мне ситуацию: роженица была на 32 неделе, как у нее резко начались схватки. До этого она потеряла уже одного ребенка от бронхита, а сейчас у нее начались преждевременные роды. Ребенок родился недоношенным и очень слабеньким. Так как у отца резус-положительный, а у матери резус-отрицательный, состояние ребенка еще сильнее усложнилось. И сейчас Пирсон борется хоть за какую-то возможность спасения. И последний шанс для этого малыша — переливание крови. Акушер-гинеколог, отказался делать это самостоятельно, в виду плохого самочувствия, и вот сейчас, это должна буду сделать я. Идя прямиком в двери с №8, я чувствовала пристальные и умоляющие взгляды мужчин, ожидающих результатов. И только один из них сидел совершенно не в себе: глаза красные, руки плотно сжаты, что аж кости побелели, а губы стиснуты в узкую линию. Скорее всего муж роженицы. Ну что, Стил? Потеряла ребенка сама, так сделай все, что можно и нельзя, но спаси этого. Глядишь, Бог тебя за это потом наградит. Надеваю стерильный халат и перчатки, выдыхаю и захожу в родовую. Пирсон склонился над маленьким худеньким тельцем. Мурашки пошли по коже, когда я подошла еще ближе. Недоношенных детей мне приходилось видеть не так часто из-за другой специальности, но иногда… И знаете, такие детки чаще всего выглядят сморщенными и бледными, а этот мальчик хоть и был очень-очень маленьким и скукоженным, его личико оказалось таким красивым и милым. Сердце глухо застучало, а в горле пересохло. Возможно, я сама еще не готова к такому виду операций? Но на кону жизнь этого малыша! Если я буду стоять и ничего не делать, то она оборвется также внезапно, как жизнь Эбби! Подхожу к столу очень близко, и Пирсон уступает мне место: — Кровь подогрета? — сухо спросила я. Переливание недоношенному должно происходить в идеальной стерильности, и кровь должна быть такой же по температуре, как и температура малыша: — Да. 35 и 5 градусов по Цельсию, — я кивнула, еще раз посмотрела на беззащитного ребеночка и мысленно проговорила: «Комочек, давай сделаем это вместе? Помоги мне спасти его!» — Скальпель! — я протянула руку за инструментом. Затем аккуратно отсекла высохшую часть пуповины и обнажила влажную живую ткань: — Гемостаз, — сказала я, отложив скальпель. Приходилось быть крайне сосредоточенной, так как тельце было очень маленьким и доставать сгусток из пупочной вены было очень неудобно. Он был такой крохотный, что его не разглядишь. Медсестра держала в руке пластиковый катетер с прикрепленной к нему иглой. Через этот катетер я извлеку кровь ребенка и перелью ему кровь донора. Измерив венозное давление, я точным и осторожным движением ввела иглу в пупочную вену. Второй пластиковый катетер был соединен с флаконом с кровью, а конец третьего был опущен в один из двух металлических лотков. А теперь, очень медленно, забирая по 10 мл крови, начинается основная процедура. 10 мл забрали, 10 мл донорской крови влили. У доношенного ребенка это процедура заняла бы около получаса, и вкачивала и выкачивала я бы по 20 мл, но так как случай непростой, пришлось уменьшить дозу. Прошло двадцать пять минут после начала процедуры. Ребенок зашевелился и закричал. Это был ломкий прерывистый крик — слабый и хрупкий протест, который закончился, едва начавшись. Но это был признак жизни, и в глазах всех, кто находился в операционной, затеплились улыбки. Люди ощутили надежду. Но поспешных выводов делать рано, поэтому я решила добавить глюконат кальция. В операционной напряжение явно спало, это было трудно не заметить. Внутри меня с каждым новым миллилитром разливалась надежда, что ребенок выкарабкается. В медицине так всегда. Казалось безнадежный случай, но судьба дарит второй шанс. И мне бы хотелось верить, что у этого мальчика он есть. Я начинала немного переживать на пятидесятой минуте процедуры. Пирсон обратил мое внимание на падение температуры малыша: — Температура упала до 35 градусов Цельсия, — оставалось всего несколько раз, чтобы окончательно перелить кровь: — Венозное давление? — уточнила я, вновь вводя ребенку донорскую кровь: — Тоже падает, — до этого оно было 60, а сейчас снизилось до 55. Так, спокойно. Это еще не критично. Не теряя концентрации, я продолжала осторожно вводить и выводить жидкость: — Температура упала до 34 и 5 градусов Цельсия, — Пирсон стоял сзади меня и явно напрягся. Да у меня у самой сейчас обморок случится! Снова очень непродолжительный, даже едва слышный протест младенца, и тишина: — Температура упала до 34 градусов Цельсия! — я в этот момент выкачивала последнюю дозу: — Доктор Стил, венозное снизилось до 48. Пора заканчивать! — предупредил меня Пирсон. Держись, малыш! Еще чуть-чуть! — Доктор Пирсон, послушайте его сердцебиение, и если что, подключайте к маске, я ввожу последние 10 мл, — скомандовала я, и вставила игру в пупочную вену. Акушер-гинеколог схватился за стетоскоп, и я наблюдала за его реакций: — Удары сердца глухие, — кто-то крикнул: — Пульс падает! — Давление снизилось до 45! — Температура 33 и 9! — Подключайте к маске, я зашиваю пуповину! — проговорила я так громко, что в операционной все стихли. Давай, малыш. Мы на финишной прямой! «Комочек, помоги ему! Ты же видишь, какой он слабенький, но он борется за жизнь! Я не смогу без твоей помощи!» Давай же, давай! Я склонилась над тельцем, ловко перебирая пальцами, иглой и хирургической нитью. От такой кропотливости, моя голова жутко начала гудеть, а в горлу подкатывал ком тошноты. Я вся вспотела, внутри сердце выполняет настоящий кульбиты… Еще чуть-чуть! — Доктор Стил, пора заканчивать, мы его теряем! — пригрозил Пирсон, сам еле сдерживая свои эмоции. Я наложила последний шов и принялась поднимать показатели ребенка: — 5 мл Кетонала внутривенно! — скомандовала я уже медсестрам, который закружились над ребенком. Самое важное уже позади, он еще дышит. Нужно поднять давление… Все замерли в ожидании, пока препарат поступал в маленькие вены ребеночка. Пирсон не отрывал взгляд от прибора, а я смотрела на мальчика. Впервые за эту операцию, я ничего не могу сделать. Давление не поднималось, но и не опускалось: — Еще 5 мл! — проговорил акушер, а на моих глазах выступили слезы. Мне стало так жалко этого ребенка, его родителей. Я снова ощутила ту боль. Она начала саднить и напоминать о себе, когда малыш продолжал лежать, а показатели замерли, словно у мертвого. Ну же! Пожалуйста! Я прикрыла рот рукой, по щеке потекла одинокая слеза… — Давление поднялось до 50! — вскрикнула медсестра, и Пирсон тут же ожил. Он снова наклонился к крошечному пациенту, продолжая повышать давление, но уже другим препаратом. Я постояла в стороне около минуты, пришла в себя и снова в строй: — Поливитамины внутривенно! — скомандовала я, когда давление нормализовалось. Осталась температура. Она поднялась достаточно быстро: — Температура восстановилась до 35 и 5 градусов Цельсия, — с облегчением проговорила медсестра, и все в операционной выдохнули: — Поместите ребенка в бокс, и отвезите обратно в отделение, — почти прошептал Пирсон, крепко обнимая меня за плечи.

***

Когда я шла обратно в хирургию рядом с Джо Пирсоном, мои руки немного тряслись. Нам удалось спасти это малыша. Теперь за ним нужно тщательно наблюдать и смотреть на его восстановление. Переливание крови — единственное, что его должно спасти. Распрощавшись в акушером, я кинулась в дамскую комнату. Ох, как меня лихорадило! Слезы радости потекли ручьем, пульс, наверно, бил 180, а внутри все органы упали куда-то в пятки. Спасти жизнь такому малышу — это вверх моих способностей! Когда я только шла туда, даже подумать не могла, что смогу испытать за этот 1 час и 10 минут, пока длилась процедура. Опираюсь руками на раковину и глубоко дышу: «Спасибо, Комочек! Я очень тебя люблю и скучаю!» Старая рана начала кровоточить, но я быстро пришла в себя. Время близилось к 4, скоро я снова поеду домой и, наверное, уйду в запой! Тот малыш, такой беззащитный… Скорее всего, и мой ребенок был таким, только рядом со мной никого не было, чтобы защитить его… Умывшись и успокоившись, я снова вернула себе привычное амплуа серьезной и непоколебимой. Вот этот денек оказался самым впечатлительным в моей жизни. Пока я шла в кабинет, голова от переизбытка эмоций все равно продолжала болеть, и я никого не замечала на своем пути. Какие-то врачи и пациенты здоровались со мной, но я лишь отстранено кивала головой. Сейчас мой язык, будто онемел. И вот, до кабинета осталось пару шагов, когда я услышала кое-что: — Да-да. Говорят, они расстались с доктором Стил, и он хотел уйти с поста спонсора… Что? Нет, ты что! Она в жизни не уйдет со своего нагретого места! Да, возможно, хирург она отличный, но после того, как ее свадьба накрылась медным тазом, она кроме операционных и своего кабинета вообще не ходит по больнице, — моему негодованию не было предела! Я развернулась лицом на голос и заметила медсестру, болтающую с кем-то по телефону. Уверенным и злым шагом я направилась в ее сторону, как опять слышу: — Да, он здесь! Отошел куда-то. Не знаю, пересекутся они или нет, но шоу будет то еще! Я уверена, что они не просто поздороваются и разойдутся… Нет, вряд ли. Мне кажется, между ними что-то серьезное произошло, а иначе помирились бы уже. Ладно, Лекси, у меня тут историй болезни еще много… Да, как только таинственный Грей появится, я тут же тебе наберу. Ага, — медсестра меня не видела, и слава Богу. Я онемела. Кожа покрылась мурашками. Кристиан здесь?! Какого черта? Нет! Я не готова сегодня его увидеть! Ни за что! Разворачиваюсь на 180 градусов и на ватных ногах быстро шагаю к своему кабинету. И дернул черт меня это услышать! Я старалась не бежать, чтобы не вызвать подозрений, но и прогулочным шагом я точно не планировала идти. На окружающих меня людей, я не поднимала глаз, смотрела в пол… И тут я врезалась во что-то. Это был человек. Не поднимая глаз, я извинилась, и уже хотела зайти к себе в «тихую гавань», как мое препятствие схватило меня за руку. И вот, даже глаза поднимать не нужно. Я узнаю эту хватку из тысячи. Не успела… — Анастейша? — как же я отвыкла от его голоса. Непривычные бабочки снова захлопали крыльями надежды, а у меня, из-за насыщенного рабочего дня, эмоции вообще были неконтролируемые. Я поднимаю голову и вижу Кристиана, СТОЯЩЕГО передо мной во всей красе. Он снова ходит, он снова прекрасен, как греческий миф! И мы снова встретились в больнице: — Кристиан… — и я зарыдала. Горькими слезами от шока, радости, недоумения и иронии. От всего вместе! Закрыв глаза свободной рукой, я покраснела и еще сильнее заплакала. Хватка ослабла, и я даже не заметила, как он затащил меня в кабинет, пряча от ненужных глаз. Я, поддаваясь эмоциям, крепко обняла его за шею и уткнулась в плечо. Его руки крепко сцепили мою талию, а нос оказался в коротко-подстриженных волосах. Я даже забыла, что 3 месяца назад сходила в салон, немного осветлила тон и подстриглась под каре, чтобы своим же видом, не напоминать о прошлом: Наши объятия казались вечными. Его запах, его родной запах, которого мне так не хватало. Я вся покрылась пятнами от слез, руки дрожали, но мне было все равно. Кристиан стоит передо мной! Он ЗАНЕС собственноручно меня в этот кабинет! Ему больше не нужен помощник или коляска! Этот врач на самом деле поставил его на ноги! Грей прижимает меня к себе с каждой секундой все сильнее и сильнее, а потом мы оба не выдерживаем этого тока между нашими телами… Он накидывается на меня жарким поцелуем. Господи, как я долго этого ждала! Как же я скучала по нему! Ловкими движениями рук, он снимает с меня халат, а я расстегиваю его ослепительно-белую рубашку. Какое же у него тело! За то долгое время, как мы не были близки, я уже забыла об этом накаченном торсе. Его поцелуи становятся жарче и настойчивей. Он спускается к шее, одновременно спуская лямки бюстгальтера, а я вцепилась в его волосы, как в спасательный круг. Оставшись в джинсах, Грей подхватывает меня на руки, и мы оказываемся на диване. Одежда летит ко всем чертям. Я целую его плечи, шею, руки, пока он снимает с меня нижнюю часть гардероба. И эта прелюдия, раздевание друг друга в порыве страсти заводит меня еще больше. Никто из нас не может больше терпеть, поэтому стянув с меня трусики, а с себя боксеры, Кристиан тут же оказывается внутри. Я выгибаюсь ему навстречу, уже давно готовая его принять. Я еле сдерживаю стоны внутри себя. Господи, как же мне не хватало его! Он ускоряется, а я сильнее впиваюсь ногтями в его мощную спину. Обхватив голенью его бедра, я прижимаю его к себе, сама увеличивая темп. Губы автоматически находят его, и он сильно кусает меня за нижнюю. Я стону ему в рот, чтобы слышал только он. Его руки играют с моей грудью, а я оставляю метки на его спине, когда нас обоих накрывает волна удовлетворения. Пот капает с его голого тела на мое, и в это самое время меня начинает трясти. Каждая клеточка тела испытала блаженный оргазм. Я напряглась, а потом окончательно обмякла под этим мужчиной…