Мать моя женщина... тьфу ты, Гера!

      — Ну-с, знаешь, мама… — бормочу я скороговоркой. — Вот именно сегодня и именно в этот раз я не собираюсь поступать по твоему усмотрению. Нет, нет, нет и еще раз нет. Не желаю и речи слышать о том, чтобы поехать в это сборище несносных подростков! Сплавить меня решила? Не бывать этому! И вовсе во мне не говорит тщеславие. Тебе самой прекрасно известно, что все эти полукровки годятся мне в дети. И не надо тут вспоминать ошибки прошлого! Да, тогда я ослушалась тебя и весьма поплатилась за свое непослушание. Но в этот раз все мои действия обдуманы и обоснованы, а все решения тщательно взвешены по крупицам. Так что сейчас я поступаю так, как считаю нужным! А на твое божественное мнение мне решительно все равно! Вот! Ясно тебе, а, Гера?!       — …Да мы поняли, поняли, мисс. Но не могли бы вы уйти с проезжей части? — произнес мужчина в одежде дорожного работника, обращаясь, по всей вероятности, ко мне.       Я оглядываюсь по сторонам, недоумевая, каким таким образом оказалась посреди Уилер-роуд. Но потом припоминаю, что из злополучного автобуса, идущего прямым и безостановочным рейсом до Лонг-Айленда, мне удалось в самый последний момент, когда мы уже были в нескольких минутах от Грэйт Ривер, наконец, выйти. И как же сразу-то не додумалась прикинуться коматозным и упасть посреди прохода? Быстрее и эффективнее, чем пустыми разговорами выторговать право выйти по зову природы.       Но непосредственно сейчас самым главным является путь обратно. Вот только… Нет, домой дорога уже заказана. Раз матушка решила сдать свое чадо в колонию для несовершеннолетних, то постарается сделать это любыми методами, способами, уловками и всем прочим. На то она и богиня Гера — сама коварность и находчивость. И отчего же отец не влюбился в Афродиту, скажем? Сейчас бы сидела в приторно розовой комнате, чаи распивала и болтала о журналах в глянцевой обложке, — или чем они там занимаются. Да ведь нет, свезло же явиться на свет при соитии обычного человечка и богини, коей запрещено иметь детей от смертных. Прямо французский роман, не иначе.       Устало вздохнув, встаю с пыльной деревянной скамейки, на которую успела сесть после позорного бегства с середины проезжей части. Оглядываюсь: местность выглядит совершенно безлюдной и пустынной, словно бы кадр, взятый из этих новомодных голливудских фильмов про апокалипсис, какие довольно часто крутят по ящику; но могу поклясться, что еще пару минут назад слышала громкие детские крики и, в общем-то, шум жизни. Не к добру это, ой как не…       Тело вдруг сковывает крупной дрожью, будто бы огромными невидимыми тисками, и по спине начинают маршировать полчища мурашек, готовясь к последнему бою. Вздрогнув, заставляю каменные мышцы функционировать, как им положено, разворачиваясь в сторону чего-то крайне зловещего, от которого даже волосы на загривке встают дыбом, параллельно роясь в рюкзаке за спиной.       Львиная, с густой величественной гривой в запекшейся крови голова, способная подобно дракону в сказаниях о рыцарях Круглого стола выдыхать мощнейшие потоки огня из зубастой пасти; рослое тело облезлой козы и перламутрово-зеленая трехметровая змея с ромбовидным рисунком на спине вместо хвоста, имеющая крайне острые ядовитые зубы; также обладает человеческим умом, имеет чрезвычайную силу и напоминает… семейство кошачьих. Хорошо быть ходячей энциклопедией, на то спасибо Гере и печальной судьбе, полной смертельных опасностей в лице всех: и богов, и полукровок, и… монстров. Есть такая поговорка, в коей говорится: все, что нас не убивает… догонит и убьет в следующий раз.       — Что же, здравствуй, — обреченно вздыхаю я, видя свою давнюю знакомую. — Химерушка. Сколько лет, сколько зим…       Ответом мне служит недоброе зловещее клокотание, словно бы предсмертные хрипы при разорванной глотке. В общем-то, на другое рассчитывать было бесполезно: хорошим манерам ее Ехидна не научила, да и самой прародительнице монстров не помешал бы свод правил этикета и хорошего тона, а также пара купонов на маникюр — уж больно ноготки длинноваты и остры. По своей собственной шкуре знаю — встречались, к сожалению, неоднократно. Столько же зим минуло с нашей последней встречи?..       Глубоко вдохнув, закрываю глаза, отступив немного назад. Надо быть осторожной. Даже не видя Химеры, я хорошо ощущаю, что она готовится к атаке: оттопыривает хвост с множеством ядовитых зубов по всей поверхности; клокотание в глотке сменяется нарастающим гулом, словно в турбине самолета — монстр собирается поджечь фитилек… Точнее — превратить одного незадачливого и несчастного полубога в стейк. Один.       Без резких движений, только спокойствие. Плавно поднимаю вытянутую руку, с сжатым в ладони мешочком, в сторону Химеры, чувствуя, как задние ее лапы уже отрываются от рыхлой земли. Два.       Сжимаю кулак с содранными костяшками пальцев. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Медленно и осторожно приоткрываю глаза, без резких движений раскрыв ладонь в вытянутой руке, и являю монстру небольшой салатовый мешочек. Три.       — Киса, — обращаюсь к застывшей Химере, — лови! — И делаю ноги, пока недоумевающий монстр рефлекторно бросается вперед, ловя… мешочек с мятой.       Не всегда стоит разбрасываться своими силами и умениями, иногда надо просто подумать, и рациональное решение не заставит себя ждать. Может, я и не прихожусь дочерью той же Афине, но это не значит, что обделена смекалкой и с мозгом вообще как таковым дружбы не вожу. Конечно, есть плюсы в том, чтобы быть дочерью Геры: имеешь определенные способности и даже, в некоторой степени, привилегии; но в большинстве своем, родство с женой царя богов — несет в себе только одни сплошные минусы. Ведь так-то, я, собственно, и существовать не должна, что уж и говорить про гражданские права, личную неприкосновенность и прочие прелести конституций.       Забегаю за угол кирпичного цвета дома, пробежав, по меньшей мере, с полкилометра, и прислоняюсь спиной к прохладной стене дома, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Да, не хотелось бы, конечно, прослыть трусихой, но когда вновь оживаешь, начинаешь почти заново жить и подстраиваться под течение времени — каждые двадцать четыре часа ценишь так, словно они последние. Да, в жизни полукровок случайностей и насмешек судьбы хватает — никогда не знаешь, что ждет тебя за следующим поворотом, — но существовать в этом безжалостном и несправедливом мире, хочешь не хочешь, а приходится. И лучше уж без страха смотреть и двигаться вперед, чем пугаться собственной тени и бояться шагу лишнего ступить. Хотя не мне — той, кому и существовать-то не положено, — об этом говорить.       Вобрав холодного осеннего воздуха в грудь, передергиваю плечами, поправляю лямки сбившегося от бега рюкзака и, повернувшись к дороге, в поисках хотя бы той же автобусной остановки, бодрой, немного, правда, уставшей походкой направляюсь прямо, — уже вечер, а переночевать или хотя бы перевести дух мне негде, так что ничего другого, кроме как продолжать свой путь, мне не остается. Позади слышатся звонкие голоса, по всей вероятности, принадлежащие группе подростков, но я не обращаю внимания, не спеша, идя дальше, — никакой сверхъестественной активности не ощущается, так что можно не волноваться по поводу монстров или тех же полукровок.       Впереди уже виднеется долгожданная автобусная остановка, ребята позади почему-то вдруг утихли, но, решив, что они просто вымотались подобно мне, делаю решительные шаги вперед и… неожиданно, словно бы на жидкие гвозди, прирастаю к месту. Вздрогнув, перевожу взгляд на свое плечо, на котором мирно покоится чья-то, с ужасным маникюром и толстыми, желтоватого оттенка пальцами, рука.       Опасность… не миновала.       — Думал-ла-с, ш-сбе-ш-ши-с-сшь от меня-с-с? — раздается вкрадчивое шипение над ухом, когда я неловко пытаюсь незаметно освободиться от тисками сжавшей плечо более-менее человечной лапы Химеры. Хватка становится сильнее, и я решаю идти на переговоры, хотя прекрасно понимаю, что подобным только лишь на пару минут отсрочу неизбежное.       — Те-еть, правда, да сдалась я тебе. Ни мне, ни тебе сейчас побоища ни к чему. Может, разойдемся, кто куда? — вопрошаю я, напуская на себя преувеличенно-небрежный вид и стараясь совладать с нотками нарастающего страха в голосе, — единственный, кто сейчас в состоянии спасти меня, это лишь я сама. Но ничего, не из таких передряг выпутывались, бывало и намного хуже.       — Хм-м-с, — задумчиво выдает Химера, бросив на меня прищуренный взгляд ярко-желтых кошачьих глаз. Выдерживаю прожигающие насквозь недобрые огоньки, стараясь дрожать по возможности меньше и незаметней. — Но… я-с не прос-ш-ш-тила-с-с тебе е-ш-ще прос-с-шлый раз-с-с…       Из последних сил подавляю невольный вздох раздражения — до чего же монстры злопамятны! Или, как любит говорить матушка, — в частности про себя: не злопамятны, но с хорошей памятью. Хотя иметь «хорошую память» для бессмертных существ не редкость, просто половина — в особенности великие Олимпийцы — предпочитают просто-напросто не запоминать что-либо, важное для смертных, но совершенно бесполезное для вечных. Зачем же забивать голову такими пустяками как день рождения родной дочери, когда у тебя еще не одна вечность впереди? Естественно, надо жить припеваючи и возвращаться мыслями к своему потомству лишь при необходимости, — твоей, конечно же, а не дитя.       — Ой, да будет тебе ошибки молодости вспоминать! — примирительно восклицаю я, надеясь на благосклонность судьбы, и незаметно оглядываюсь по сторонам в поисках путей отступления, — судьба судьбой, но выбор — умереть сейчас или, скажем, через месяц, смотря, как повезет, — всегда за тобой.       — О-с-сшибки ли-с-с?.. — с привычным шипением выдает Химера, склонив голову набок и подозрительно прищурив глаза с неживыми вертикальными зрачками, — может, некоторые монстры и способны менять обличье на человечье, но зачастую что-то из предыдущего облика остается, будь то чудовищного вида педикюр, гнездо из прелестных маленьких змеек на голове или же неоново-желтые глазки семейства кошачьих.       Сердце начинает глухо стучать в груди, словно бы грозясь вырваться из-под легких, когда приходит понимание: Химера, на этот раз, меня ни за что не отпустит. Хоть с небес спустись дядюшка Зевс — монстр сегодня рассчитывает раз и навсегда покончить со мной, во что бы то ни стало. Лет с десять назад мне уже удалось от него сбежать, но на этот раз он мне такой возможности не предоставит. Бессмертные играют с нами, полукровками, не мы выбираем свой путь и как поплывет поток событий, нет, а они. Нам остается лишь верить в свои порой ничтожные, жалкие силы, хотя какой прок, — мы бессильны в этой борьбе, и единственное, что остается, — это стараться выжить. Когда бьются боги, что могут сделать люди?..       — Эй! — оглашает внезапно наступившую, будто в ожидании кончины — моей, быть может, — тишину чей-то воинственный окрик.       С души, словно Эмпайр-стейт-билдинг свалился, — такой я себя чувствую, когда осознаю, что хотя бы сейчас, в час, возможно, своей смерти, не одна, а рядом с теми же, пусть и слабыми и почти что беспомощными, но людьми, живыми, дышащими и… такими же, как и я, — бессильными в минуту слабости и растерянности.       С невероятным облегчением, пусть даже и временным, я оглядываюсь с испуганно-усталой, но в некоторой степени радостной полуулыбкой в сторону своего спасителя… чтобы после проклясть всех богов, монстров и вообще существ, населяющих эту великую, но такую, зачастую, искренне ненавидимую от всего сердца Вселенную.       И почему, почему из всех возможных людей на планете Земля, от участи стать стейком на ужине у Химеры меня спас именно он?! Именно — сын Аида!