***
Забежав за угол какого-то неприметного вида здания, за стенами которого уже начинается лес, я без сил падаю на голую землю, подогнув под себя ноги и обняв дрожащими руками колени, с разодранными в некоторых местах походными штанами, — пока бежала, так и тянуло в объятия прабабки Геи, но обещания держать научена, — не матерью, конечно же, — поэтому и старалась найти местечко незаметное. Уставившись в пустое пространство, начинаю размышлять над прошедшим и подводить безрадостные, но уже давно изученные итоги: где бы я не находилась, матушка всегда найдет способ до меня добраться и всеми любыми методами заставить плясать под ее дудку. Для богов почти нет ничего невозможного — в особенности, если эти эгоисты соединят свои усилия, — потому нечего и удивляться в том, что единственный монстр, знающий, кем приходилась его излюбленная жертва дочерью, предпочел умереть в бою с сильнейшими полукровками века, чем потерять возможности перерождаться — то есть бессмертность. Никто ж не решит обречь себя на гнев самой злопамятной богини, способности коей меркнут даже в сравнении с Немезидой, и всю свою бесконечность прятаться в канализациях. Химера выбрала наиболее привлекательный вариант: погибнуть сейчас и ожить лет так через пятьдесят или сто, — всяко лучше, чем стать царице богов грушей для битья. Холодный ветер приятно охлаждает разгоряченное бегом лицо, обдувает порванный в некоторых местах свитер и успокаивает ноющее и немного кровоточащее плечо — говорила же: Химере недостает хорошего косметолога. Точнее — недоставало. Прислоняюсь затылком к прохладной стене дома, борясь с усталостью. Лес впереди почти не подает признаков жизни: верхушки высоких деревьев легко трепыхаются, издают тихие утробные стоны, словно древние жители мира, хотя едва ли тут найдется хотя бы одно, старше века; изредка может в зарослях чертополоха или многолетнего кустарника проскочить сумчатая мышка и тут же исчезнуть, словно ее никогда здесь и не было, — прямо описание жизни ребенка, которому и существовать-то не положено. Я понимаю, что прошло уже довольно много времени и навряд ли кто из полубогов захочет преследовать непонятную девчонку под покровом ночи. Надо встать и попытаться найти ближайший мотель или хоть какое-нибудь место, где можно переночевать, но сил так ничтожно мало, а сон так и манит к себе, что на пару мгновений глаза самостоятельно закрываются… Чтобы после, от неожиданного яркого свечения и столкновения с жесткой поверхностью удивленно расшириться. Подорвавшись с пола — а то, на что приземлилась, именно пол и был, — в момент забыв и про усталость, и про все свои беды, я затравленно оглядываюсь по сторонам, внутри, между тем, начиная закипать. Ведь чем объяснить то, что из леса ты неведома как переносишься в совершенно другое место, прекрасно зная, что подобными умениями не обладаешь? Легко и просто, одним словом: «Гера». — Где я?! — голосом, с преобладающими истерическими нотками, возмущенно спрашиваю пустое пространство, уже не сомневаясь в том, каким ветром оказалась в ином месте. — В доме, — как-то даже слишком спокойно отвечает голос Геры, раздавшийся из ниоткуда. Я сразу настораживаюсь — раз нет поучительных назиданий, наподобие «Не смей повышать голос на родную мать богиню», значит, что-то тут явно не чисто и уж всенепременно стоит ожидать подвоха. — В каком доме? — стараясь совладать с голосом и придать ему более равнодушный тон, осторожно спрашиваю Геру. Сейчас важнее всего узнать, где нахожусь, чтобы потом были пути отступления. Выдержав небольшую паузу — естественно, драматическую — богиня елейно отвечает: — Жилом. Ты разве не приметила, дочь моя? Титаническими усилиями подавляю приступ космического раздражения — негоже на матушку срываться, — и оглядываю обстановку. И правда, комната, состоящая, по большому счету, из темного цвета интерьера, выглядит явно обжитой: на небольшом письменном столе мирно покоится склад из-под пустых банок от газировки; на просторной, из того же оттенка дерева кровати красуются скомканные простыни вперемешку с перевернутыми вверх дном подушками; то тут, то там вытирают пол и собирают вековую пыль кучки преимущественно черных вещей, словно их обладатель посещает похороны семь дней в неделю, — и все это приводит меня к совершенно не утешительному выводу: данные апартаменты принадлежат особи мужского пола. Нет, вы не подумайте, проблем с гендерным признаком у меня нет, однако вот общаться и уж тем более, упаси боги, заводить с кем-либо отношения — категорически отказываюсь. Была б моя воля — давно бы уже ушла к Артемиде и ее охотницам, да только Гера и слушать подобное не хочет — чтобы ее, богини брака, дочь — скрывающаяся, к слову, от всего сверхъестественного мира, — и не свяжет себя узами супружеской жизни? «Какая все-таки забавная шутка, прямо не могу», — говоря словами все той же горячо любимой матушки. Так что ничего иного, кроме как ссылаться на юный возраст, — а потом же умеретьГлава 3
17 сентября 2017 г. в 12:44
Примечания:
Да-да, прода. Неожиданно? Знаю! Сама в шоке.
И вновь вас ждет нудное повествование.
Надеюсь, объяснения вышли более-менее доходчивыми.
Довольно часто в повседневной жизни приходишь к неутешительному выводу: когда случайностей слишком много, может, это уже судьба? И ведь как, как, порой, чертовски хочется послать эту самую провидицу и вершительницу жизней с ее тонким, словно кромка талого льда, юмором в гости к дедушке Тартару! И ладно бы это была чистая случайность или все тот же сердобольный рок, будь он неладен, — так нет ведь! — в этих самых, что ни на есть случайно случившихся не случайностях даже слепой увидит ясно различимые незаметные махинации царицы богов. Так что нечего и удивляться, будто в подобных случайностях я не примечу поступи собственной матушки.
Услышав посторонний голос, Химера, все так же продолжающая удерживать меня за плечо, сжала свою когтистую лапу еще сильнее, отчего послышался жалобный скрип рвущейся материи. Пробормотав себе под нос, однако, по большей части шепелявя и проглатывая окончания слов: «Если выживешь — куплю тебе новый, по старой дружбе», — очевидно, обращаясь ко мне, монстр, продолжая стоять спиной к полукровкам, развернул, с тихим глухим хрустом, в их сторону голову, не сломав при этом не то что позвонка и гортани, а хотя бы одного шейного межпозвоночного диска — что, между прочим, чудовищно обидно и несправедливо. И вот даже я, давно привыкшая к вещам подобного рода, вся внутренне содрогнулась, — все-таки способности бессмертных существ — в частности, порождений Ехидны — поражают всякое воображение.
Сглотнув, недоверчиво кошусь глазами на Химеру, продолжающую стоять с вывернутой головой и испепеляющую презрительным взглядом полукровок, — сразу видно: знакомы. Зажмурившись, пытаюсь сконцентрироваться, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в плече и тяжелое зловонное дыхание монстра под ручку.
Понемногу шум вокруг затихает, и услышать разворачивающуюся беседу по душам полукровок и своего закадычного «друга» для меня уже не представляется возможным, — чтобы войти в «поток», надо абстрагироваться от окружающего мира, только так я смогу понять, сколько позади полукровок и насколько долго Химера будет поддерживать свой «человеческий» облик, — ведь показывать лицо всяким подозрительным личностям лишний раз вредно бывает. В людях содержится так называемое тепло — это их эмоции, чувства, переживания, собственно, та составляющая, которой нет у монстров — душа. То-то же человек, стоит ему умереть, не превращается в прах и не взлетает с дуновением ветра на воздух, а лишь бренным телом остается в сырой земле. Подобную силу рентгеновского луча я переняла от своей тетки — Гестии, богини домашнего очага. Она поддерживает огонь Олимпийцев — их, непосредственно, жизнь, — я же вижу исходящий из жизни свет: он будто маленький огонек сверкает в груди каждого живого существа — то светит ярко, мощно, словно прожектор маяка, то издает лишь слабое свечение, как от зажженной спички в огромном полом помещении.
Дышать вдруг становится невыносимо тяжело — побочный эффект использования способностей богов обычным почти что человеком, когда сил осталось лишь на поддержание жизни. Сжимаю зубы вместе с кулаками и, наконец, вхожу в «поток» — место, где любая, даже самая пропащая душа видна, как на ладони. Теперь, как бы какой бедолага не спрятался, — если он еще живой, я без труда вычислю его местоположение. Конечно, если знать, кого искать, потому что «поток» — это огромный темный лес, где единственным источником света — служит человеческая жизнь. И чем ярче нужная душа, тем проще путь к ней. Однако, как и в любой другой чаще, здесь тоже можно потеряться — и не факт, что поисковая группа придет на помощь, потому что нет таких организаций или даже тех же технологий, способных вытащить человека, застрявшего разумом между двух миров: между жизнью… и смертью.
Я не так уж мало живу на свете — с богами, конечно, не сравниться, — но для человека — свыше нормы, так что за все годы своего недолгого, правда, скитания по миру смогла много узнать и лучше изучить имеющиеся в своем запасе возможности. Намного проще, конечно же, было, если б матушка хоть как-нибудь подсобила со сбором информации, но боги слишком уж заняты своими плотскими проблемами на Олимпе, а для детей, к величайшему сожалению, у них совершенно не хватает драгоценного бесконечного времени. Так что свои способности мне приходилось изучать и развивать самостоятельно, не полагаясь на божественных покровителей или книги по истории и сверхъестественным наукам. Вот теперь и пожинаю плоды своих трудов. Хорошо хоть, что сил надо использовать меньше, чем при той же корректировки мысли, — а то сейчас бы уже давно отошла почивать к старику Морфею, и то, если повезет, — не сомневаюсь, что у дядюшки Аида всегда припасено место для меня.
Настроившись на нужный участок пространства — позади себя — наконец вижу: как и предполагала — группа все тех же полукровок. Во главе стоит яркий, сверкающий оттенками лазурита огонек, больше схожий с тем же маяком, — нет сомнений, что это знаменитый сын Посейдона, вроде не циклоп, хотя не точно — людей, как таковых, я не вижу, только лишь их суть и, собственно, энергию жизни; следом идет искрящийся крохотными молниями стадионный прожектор, от взгляда на который накатывает смесь раздражения и какого-то холодного безразличия — уж явно не мои эмоции, потому что со своим сводным братом я знакомства не имела; дальше же шло обманчиво мирное, спокойное, с дымчато-золотыми вкраплениями кострище, обладатель коего уже у меня вызывает, по большей части, отрицательные чувства, все-таки яблоко от яблони не далеко падает, — к детям Афины я отношусь более недоверчиво, чем ко всем остальным полукровкам, и, думаю, мою антипатию они вполне б разделяли, знай, конечно, что у Геры есть дитя; завершает же процессию уже ране упомянутый укротитель сердец — единственный в своем роде, как и, собственно, я, сын Аида — потому что от души этого паренька на полтора километра сквозит промозглым холодом, который обладает, ко всему прочему, еще и способностью поглощать тепло и жизненную энергию, как бы банально это не звучало. Силы бога Подземного Царства велики, следовательно, и у его чадо возможностей предостаточно — чего только стоят путешествия по теням, — но бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке — за свои способности он платит собственной душой. Оттого-то она вся сплошь состоит из темного, но довольно редко встречающегося свечения матового обсидиана: оно не яркое, но во тьме «леса» мерцает своей загадочностью и неизвестностью ярче всех вместе взятых огней.
Собрав жалкие крохи сил, выхожу из транса — ведь он это, по сути, и есть: пока я нахожусь в «потоке», мир вокруг перестает существовать, чем данная способность и опасна — если надолго останешься на параллели двух миров, велика вероятность, что за это время тебя уже смогут похоронить и сжечь в саванне, а ты даже и не заметишь… Почти что.
Голова немного кружится, да и звезды в глазах мешают сосредоточиться, но осознание всей безнадежности сложившейся ситуации мигом отрезвляет, заставляя комок бессвязных мыслей построиться в целостную цепь, определяющую дальнейшую цель моих действий и, собственно, сами действия.
Начиная анализировать обстановку, я прихожу, по большому счету, к безрадостному выводу: плюсы данного положения обусловлены лишь тем, что полукровки почти и не видели моего лица — если, конечно, не брать в расчет сына Аида, — полу-божественную ауру скрывает древнее защитное заклинание — еще во времена моего рождения Гера выторговала его у одного несчастного бога невыского ранга, впоследствии почему-то пропавшего без вести, — так что опасаться за раскрытие сил или сущности можно не сильно. Однако вот в минусах и заключается моя возможная погибель: Химера запанибрата расположилась под боком, и уж явно отпускать меня живой — не входит в ее планы на выходные; сильное физическое истощение играет решающую роль в плане побега, да и эта истуканом стоящая группа глупцов радости не приносит, скорее уж — одни проблемы. И ладно бы сегодняшнее утро и уехавший у них из-под носа транспорт — можно было бы списать за случайность, — но вот явный интерес монстра, казалось бы, на первый взгляд, к обычному человеку — на проделки рока уже не получится отнести.
Пока я решаю, что делать дальше, позади вдруг начинается какой-то переполох: магическая энергия так и пышет во все стороны, а металлический звон мечей различим вполне ощутимо. Видимо, переговоры прошли на «ура» — полукровки готовятся к сражению. Все-таки Химера далеко не безобидный кролик, как может показаться неопытному воину.
— Ты же в курсе, что они убьют тебя, — тихонько задаю риторический вопрос, слегка пихнув монстра в бок. Голова с мерзким, пробирающим дрожью хрустом возвращается на место.
— А ты же в курсе, что рассекретишь себя, — привычно шепелявя, отвечает вопросом на вопрос монстр, словно ведя светскую беседу о погоде. После недолгого молчания, он выдает: — Я возрожусь вновь, — атмосфера позади уже окрашивается в оттенки красного — полукровки готовы сражаться.
— Времена Геи уже миновали, — пытаясь вразумить Химеру, шепчу я, взглянув на монстра. Он, в свою очередь, будто хотя испепелить на месте, бросает плывущий взгляд на мое лицо. После же, оставшиеся человеческими черты лица искажает чудовищного вида гримаса, словно Химера съела костлявого полубога на завтрак и теперь мучается несварением, — вероятнее всего, она пыталась… улыбнуться?
— Я-с-с ш-ж-ив-у-у-с ве-ш-чно-о-с, а твоя ш-ш-ж-изн-с быс-с-стротеч-ш-на, дит-а-яя-с, — уже почти полностью потеряв человеческий облик, произносит монстр, наконец, отпуская мое плечо и отступая на шаг вправо. После же прогибается в львиной спине, отчего шерсть на загривке и зубчики на хвосте, словно веер, распрямляются.
Я не спешу убегать, прекрасно ощущая, как приближаются полукровки.
— Это ведь она, да?.. — чисто для себя спрашиваю Химеру, уже готовую к броску… и бою на поражение. И почему вдруг заяц проникся симпатией к лисице, угодившей в западню?..
Монстр молчит, но мне и не надо слов, я лишь шепчу ему тихое «Спасибо», прекрасно понимая, что подобное ни к чему. Поправив лямки рюкзака, кидаю последний взгляд на Химеру, кивнувшую мне головой, и убегаю, словно трус с поля боя.
Вслед мне раздается громкое отчетливое «Эй, постой!», но я продолжаю бежать. Ноги подкашиваются, легкие нещадно горят, холодный ветер дует порывами в лицо, а в глазах — мольба, в глазах — просьба: просто убеги, ты тут — бессильна. Те, кто стоят выше, уже все решили за тебя. Да, боги всегда так поступают: если что-то идет не по их правилам, они сделают все, чтобы подобное исправить. Ничья жизнь никогда не будет цениться выше, чем благосостояние Олимпийцев и покорности пешек в их играх.
— В-с с-с-ш-леду-шшей ш-ш-зни т-ы-и у-ш-ш-е н-не убе-ш-ш-и-шь от ме-н-н-я-с.
Да, я буду сражаться, сражаться до последнего, но не факт, что на стороне полукровок… или богов.
старой юной девой, — мне не остается. Хорошо хоть, что Гера — пока что — терпит и тактично напоминает об этом лишь пять раз в месяц каждую неделю и всякий божий день, — сразу видно: заботливая мать.
Оглядываюсь вновь, прислушиваюсь к звукам и шуму, доносящимся из приоткрытого окна, — и тут понимание накатывает океанической волной во время шторма: мне до боли знакома конструкция и планировка этого здания — в прежние времена таких домиков, как этот, было двенадцать…
Только я разворачиваюсь, бросаясь к двери, а там — по возможности все дальше и дальше от этого жилища, от этого места, как дверь с тихим протяжным скрипом открывается, на мгновение показывается темноволосая макушка — и тут же черный вихрь предстает перед носом, а обсидианового свечения угольки недоуменно-враждебно впиваются в мое лицо.
И опять… опять — сын Аида!