***
Я выползла на берег из холодной воды и тяжело опустилась на землю. Сквозь мокрую одежду тут же проник студеный кусачий ветер, заставивший меня подняться на ноги. Гиланнайн уже отошла под сень деревьев, обхватив себя руками в напрасной попытке удержать тепло. Шатаясь, я медленно приблизилась к девушке. Сейчас в обрамлении светлых волос, прилипших к лицу, ее большие, мокрые глаза еще больше стали напоминать глаза лани. Я отвернулась. — Где мы возьмем сухую одежду? — Пойдем, — позвала я, — здесь неподалеку есть место, в котором мои солдаты всегда хранили запасы одежды, еды и оружия. Она без слов последовала за мной. По рассказам Каллена, та небольшая пещерка, в которой люди Инквизиции могли найти провиант или запасные палатки, отыскать было нелегко. Разлапистая ель надежно укрывала до сих пор свои сокровища. Найдя укрытие, мы быстро собрали дорожные сумки — постоянное ожидание погони сильно нервировало и заставляло каждые несколько минут оглядываться через плечо. Пища, к сожалению давным давно испортилась, однако оружие, кошель с золотом и запасная одежда, огниво и спальные мешки оказались целы. Наскоро побросав все необходимое в рюкзаки, мы поспешили убраться как можно дальше от Скайхолда и его хозяев.***
— Как мы пройдем через горы, когда здесь каждую тропу стерегут люди Фен’Харела? Я разгладила карту Морозных гор у себя на коленях. — Вот здесь, — указательным пальцем показала на маленькую отметку у южной тропы, — расположен вход в подземелье под горами. После того, как враг лишь чудом не уничтожил Инквизицию, мои командиры решили разработать план отхода. Каллен держал местоположение этого тоннеля в строжайшем секрете, — пояснила я, — как стратегическое место. Гиланнайн задумчиво покусывала губы, молча разглядывала контуры карты. — Нам придется пройти под самым носом у волчьего форт поста. Я согласно кивнула. — Другие дороги еще более опасны. — Что ж, хорошо, — эльфийка последний раз поглядела на карту, а затем мы отправились в путь. Первые неприятности начались буквально за поворотом. На тропе, которую я считала давно заброшенной, мы неожиданно наткнулись на вооруженный отряд. Лишь благодаря необычайному чутью Гиланнайн мы в последний момент успели убраться с их дороги. Прижавшись носом к промерзлой земле, я мрачно думала о том, как долго мы сможем избегать опасности, не ввязываясь в бой. Вскоре шаги последнего солдата стихли, и я осторожно выбралась из кустов. Гиланнайн тут же потянула меня дальше, стремясь как можно быстрее добраться до спасительной норы под землю. Одновременно с этим я внимательно прислушивалась к лесу, стараясь уловить малейший шорох, свист или писк. Через несколько часов солнце начало садиться, и я еще раз достала карту, чтобы свериться с направлением. Ни одна из нас не стремилась заводить разговор до тех пор, пока прямая опасность не минует. Однако, это не мешало мне краем глаза наблюдать за эльфийкой. В движении ее кистей, в ее грации, осанке чувствовалась сила, которой порой мне не хватало, то могущество и та уверенность, которая позволяла ей смотреть на других снисходительно, и, будто старшей сестре, приглядывать за младшими братьями. Впрочем, не одна я удовлетворяла свое любопытство. Периодически я ловила такой же заинтересованный взгляд на себе, однако, девушка воздерживалась давать объяснение своему поведению или заводить разговор на темы, которые ее, без сомнения, сильно интересовали. Так прошел первый вечер нашего бегства.***
В сумерках лагерь дозорных, за спинами которых мы прошмыгнули, не заметил двух теней, и мы благополучно добрались до утеса, за которым и находилась спасительная для беглецов расщелина. Здесь сверкающая паутина растянулась вдоль входа и было настолько плотной, что нам понадобилось несколько минут, чтобы очистить от нее проход. Во время этого промелькнула мысль, что в туннелях необходимо быть осторожной, поскольку, вероятно, пауки уже плотно оккупировали данную территорию. За последними приготовлениями перед спуском под землю я раскопала промерзлую землю и вытащила деревянный ящик, с лежавшими в нем факелами. Таким образом, запасшись всем необходимым, мы спустились вниз. Затхлый воздух был первым, что ударило в нос. Нам пришлось отойти подальше, углубиться в пещеры чтобы свет от костра не был заметен снаружи, и стали готовиться к ночлегу. Договорившись сменить эльфийку к середине ночи, я улеглась около костра, и сон вскоре увлек меня за собой.***
С рассветом мы стали собираться в дальнейший путь. Блеклый свет еще пока проникал в тот закуток, в котором мы остановились. Плотно позавтракав, наскребли снега и высыпали его во фляги. По отчетам Каллена, в пещерах были подземные источники, но, поскольку никто этим путем сего этого дня не пользовался, я решила не рисковать и набрала запасов на неделю вперед. Поначалу мы шли в гнетущей тишине, слушая одно только эхо, раздававшееся от стука наших собственных сапог. Но мне было необходимо знать, куда именно мы направляемся, поэтому, решившись, я задала этот вопрос. Чуть помедлив, Гиланнайн неохотно произнесла: — Боюсь, я не столь хорошо знакома с картой вашего мира. Но мы находимся в южных землях, значит, нужно идти на север. Я мрачно на нее посмотрела. — Насколько далеко? — Очень далеко. За великое море. — То есть в Тевинтер? Гиланнайн пожала плечами: — Я не знаю, что такое Тевинтер. — Там находятся леса Арлатана, — пояснила я. — Да, леса… — задумчиво протянула она, — возможно, если бы мы смогли добраться до храма, построенного в мою честь, я смогла бы перенести нас в необходимое место. Я сильно удивилась. — Но разве такое возможно? Мне казалось, что пересекать такие огромные расстояния можно только с помощью элювианов Фен’Харела! Девушка снисходительно посмотрела на меня и, улыбнувшись, начала рассказывать: — Да, однако, элювианы появились гораздо позже. Их построил сам Фен’Харел, завидуя могуществу моей семьи. Ведь каждый из нас мог переноситься на удивительные расстояния благодаря храмам и святилищам, устроенным в нашу честь. Но Волку не ставили даже капищ. Его боялись, его презирали, его не почитали. И тогда он решил — раз никто его не превозносит, он сам превознесет себя. Гиланнайн, казалось, перестала замечать камни под ногами, вернувшись в воспоминаниях в те времена. — Фен’Харел был превосходным Uthenera. Он смог изменить материю иного мира и заключил ее в зеркала, расставив их по всему Арлатану. Это возвысило его в собственных глазах, но не в наших. Поскольку мы знали, что его способности лишь иллюзии, в то время как наше благословение исходило из сердец наших подданных. Я подавила смех, но улыбку сдержать не смогла. Гиланнайн рассуждала о природе своих способностей и, кажется, не желала замечать того, что вся ее благодать держится лишь на одной любви народа, сама же эльфийка не имеет к этому никакого отношения, кроме, разве что, того ореола, которым окружила себя их семья. Однако, Волк не стал надеяться на переменчивую любовь и взял ситуацию под свой контроль. Благодаря лишь собственным силам он достиг успеха и создал то, что не раз спасло ему затем жизнь. Незаметно мысли опять вернулись к Соласу. О чем он сейчас думает? Чем занимается? До последнего дня я надеялась, что время все расставит по своим местам. Но луна сменяла солнце, и ничего не менялось. Я хотела отыскать правду, а после вернуться к людям и вместе с ними решить, как поступить в дальнейшем. Однако, нельзя было не учитывать и интересы Волка, а также эванурисов. Возможна ли будет ситуация, что один лагерь объединится с другим? И если да, то с кем именно? — Я надеюсь, ты понимаешь, что я не желаю тебе зла Эллана, — голос эльфийки, тихий, грустный, вызвал удивление, и я выжидающе на нее посмотрела. Гиланнайн глубоко вздохнула. — У тебя доброе сердце и благородные помыслы. Поверь, ты была права, не поверив Волку. Я обещаю, — ее тонкие холодные пальцы коснулись моей кисти, — ты не раз еще убедишься в правильности своего поступка. Она убрала руку так же быстро, как и дотронулась, поселив во мне какое-то не совсем понятное смущение. Я быстро отвела взгляд, твердо решив во что бы то ни стало встретиться с остальными богами прежде, чем выносить окончательный вердикт.***
Подозрительные шорохи мы услышали еще издалека, но это все равно не уберегло нас. Одна из тварей появилась прямо перед нами, в это же время еще два существа отрезали путь к отступлению. Оттеснив Гиланнайн к стене, я в напряжении следила за пауками. Один из них, самый большой, медленно приближался к нам, щелкая и поцокивая жвалами, черными блестящими глазами гипнотизировал своих жертв. Я сжала посох крепче и приготовилась отражать атаку. Он набросился почти сразу же — я с трудом увернулась от жала и отбросила его навершием от себя. Но другой успел задеть своими жвалами и, распоров рукав блузы, оставил длинный кровавый порез. Я с шипением отошла к дальней стене, отсекая огненной стеной арахнидов от Гиланнайн. Запах паленых волос разнесся по пещере — одному из существ огонь поджег лапы. С визгом он свернулся в клубок, выпустил паутину и попытался уползти под свод, но горящие лапы пережгли тонкую нить, и паук камнем рухнул прямо в огонь. Остальные твари отползли подальше от жгучего пламени и разом с обеих сторон кинулись на меня. Я снова ушла в оборону, но к сожалению яд, попавший в рану, уже начал действовать, и рука стала коченеть. Озноб, потемнение в глазах — все разом накатило на меня, повалило на землю. Воспользовавшись моей слабостью, огромный черный паук накинулся на меня, навис сверху, попытался жвалами распороть шею. Я вцепилась в гладкие хитиновые пластины, изо всех сил сопротивляясь. Неожиданно краткая вспышка света осветила подземный грот и силуэты попадавших замертво животных. И одновременно с этим я почувствовала тяжесть тела, придавившего меня. Гиланнайн тут же подбежала ко мне, помогла сбросить тушу. Я тут же подползла к отброшенным сумкам, пытаясь ослабевшими пальцами нащупать настойку. Девушка, наблюдая за тщетностью попыток, опустилась рядом и мягко отвела руку в сторону. — Эльфийский корень… найди его… — прохрипела я. Дышать становилось все труднее. Она быстро нашла и достала склянку, вытащила пробку и помогла мне проглотить жгучую жидкость. Сразу же я почувствовала, как воздух стал легче, а по руке разбежалось приятное покалывание. Я вымученно улыбнулась. — Спасибо, — слово прошелестело и унеслось вглубь гор, подхваченное сквозным ветерком. Неторопливо мы собрались и продолжили путь, останавливаясь только ради того, чтобы свериться с картой при тусклом свете факела. Я боялась наткнуться на логово королевы арахнидов, но, видимо, судьба стала благосклонней, и мы смогли благополучно миновать паучьи коридоры и разминуться с их матерью. Переход составил два дня, но в последующее время мы только шагали и шагали, терпеливо ожидая, когда камень над головой сменится голубым небом. Почти все это время я молчала, угрюмо катая свои мысли, эльфийка же не решалась нарушать ставшую вполне привычной тишину.***
Диртамен в ярости распахнул дверь своих покоев. Злоба все еще клокотала в его душе. Глупец Фен’Харел! Видел бы он себя со стороны! Как щенок, как влюбленный юнец, ведет себя как мальчишка! Да и сам он хорош. Ведь видел, как взволнованно бегали глазки той лгуньи, будто она боялась того, что он может в них увидеть. А он, дурак, просто подумал, что она расстроилась из-за той выволочки, которую Волк устроил ей. Глупая девчонка! Какая же она… женщина! Действует на эмоциях, лелеет свои обиды, потакает желаниям. Не удивительно, что его сестра так легко пробила брешь в ее защите и увлекла за собой. В этот момент Диртамен даже неожиданно начал жалеть друга, который отдал всего себя этой эльфийке. Необходимо было как можно скорее нагнать их и вернуть в крепость. О да, Гиланнайн была для них крайне опасна — в этих глазах доверчивой лани иногда пробегали искры похоти или желания, или… это зависело от того, что она хотела. Диртамен все еще помнил, как когда-то решил довериться своей младшей горячо любимой сестренке. И как жестоко пришлось ему поплатиться за эту ошибку. И, как бы смешно это ни звучало, но именно с тех пор его бдительность развилась до болезненной мнительности и паранойи. Только Эллану Лавеллан он пропустил. Во многом по вине Фен’Харела. Если бы тот любил свою избранницу не так горячо, то он не смог бы столь быстро убедить Диртамена в ее невиновности. Но, к сожалению, они допустили ошибку. Проглядели в своем стане врага, слишком сильного и могущественного для подобной оплошности. Да, он намеревался как можно быстрее, обойдя приказ Волка, настигнуть беглянок, пока еще они не укрылись в лесах Арлатана. Пока их еще можно было перехватить. И когда он их поймает… он больше не позволит Эллане Лавеллан водить себя за нос. Отрубит ей голову и оставит там на потеху воронам.***
Мы выбрались из тоннелей лишь к вечеру. Погода снаружи стояла преотвратная — моросил мелкий дождь, небо заволокло серыми облаками. Неспешно перебрав рюкзак, я решила, что настало время поделиться своими планами со спутницей. — Настоящих храмов, посвященных древним богам, осталось не так уж много. Боюсь, нам придется идти до священных равнин, — я расстелила на огромном камне пергамент и показала, где сейчас находимся мы, и куда надлежит добраться. Девушка внимательно меня слушала, — понадобятся лошади, — я осмотрела собственную рубашку, пыльную после путешествия по подземельям, — и новая одежда, без эмблем Инквизиции. Здесь неподалеку есть небольшая деревенька с трактиром и конюшнями. Разобравшись с маршрутом, мы снова отправились в путь. К счастью, тракт, ведущий в горы, пустовал — Солас весьма красноречиво объявил, что Морозные горы теперь принадлежат эльфам. В самой же деревеньке, на удивление, оказалось мало людей. В таверне, всегда полной в дни Инквизиции народу, сейчас было практически пусто — лишь два дальних столика, да один стул у стойки трактирщика были заняты. И все же такое небольшое количество людей было нам только на руку. Заняв столик, подальше от основного зала, я позвала хозяина, заказав ужин на двоих. Человек недоверчиво покосился на нас, но не произнес ни слова. С некоторых пор эльфов начали всерьез опасаться. Только шепотки и ползли по разным сторонам. Лишь в первые полчаса я поймала больше шести взглядов в нашу сторону. Гиланнайн с таким же любопытством стала разглядывать самих людей. Это был первый раз, когда она неспеша могла внимательно их изучить. Я лишь приглядывала за тем, чтобы другие не посчитали ее слишком прямой взгляд приглашением. Когда подали жаркое, она отвлеклась от разглядывания интерьера, я же собиралась духом, решаясь задать самый главный вопрос и получить столь необходимый мне ответ. Я отсчитывала секунды в тишине, медля и не решаясь произнести свой вопрос вслух. Сердце отчего-то начинало биться сильнее, и даже какой-то, несвойственный мне, приступ паники начал атаковать меня. До поры до времени я верила, что есть проблемы, от решения которых зависело наше положение. Но сейчас настал вечер, когда мы, никуда не торопясь, не оглядываясь через плечо, не ожидая засады или атаки, могли поговорить о важных вещах. «Почему я здесь?» Этот вопрос преследовал меня с тех пор, как я решила прыгнуть с водопада Скайхолда. Почему я иду с Гиланнайн к своим врагам? Ради какой правды я нарушила свои клятвы? Что собирается делать Солас? Неожиданно я наткнулась на взгляд Гиланнайн. Эльфийка отложила столовые приборы и теперь внимательно следила за моим лицом. — Я вижу, как сомнения гложат твою душу, — она сочувственно посмотрела на меня своими большими грустными глазами, — прошу, Эллана, если в моих силах тебе помочь, позволь это сделать. — Да, ты, действительно, можешь мне помочь, — медленно, с расстановкой произнесла я, — если расскажешь, что задумал Фен’Харел. Почему идея уничтожить Завесу так ужасна? Девушка резко отпрянула от меня и огляделась по сторонам. — Не меня тебе следует спрашивать, а моего отца, — прошептала она тревожно. — Да, но его сейчас здесь нет. Есть лишь ты. И ты знаешь что-то, что не желаешь мне говорить. — Я не умею говорить подобные вещи, — прошептала она, — к тому же, я знаю, что Волк очень тебе дорог. — Тогда ты просто обязана прямо сейчас рассказать мне все, как на духу, — жестко оборвала я, — это не та информация, которую стоит утаивать. — Хорошо, — вздохнула Гиланнайн. Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями, еще больше выпрямилась, став походить на тонкую осину. В свете неровного пламени, исходящего от свечи, я заметила как ее бледные пальцы нервно сжались в кулаки. — Хорошо, — повторила она, — да, я знаю, что собирается делать Фен’Харел. В волнении я подалась вперед. — К несчастью, исчезновение Завесы повлечет за собой необратимые последствия. — Какие? Она загадочно повернулась к столикам, за которыми расположились остальные посетители. — Смотри, что ты видишь? — ее холодные пальцы нежно коснулись моего подбородка и мягко повернули голову в сторону той компании, ставшей предметом ее интереса. Я почувствовала тепло, исходившее от ее кожи. — Не знаю, что ты хочешь услышать. Это люди, — произнесла я, — просто обычные люди. — Вот именно, — загадочно улыбнулась она, — они — люди. Но не эльфы. Дурное предчувствие кольнуло сердце, — что это значит? — Ведь ваши легенды говорят о том, что люди появились лишь после нас. Во времена Арлатана о них никто даже не слышал. Я в страхе посмотрела на эльфийку, кажется, начиная догадываться. — Правда в том, что люди — лишь духи, получившие обличье после того, как Фен’Харел создал Завесу. Духи, столько сотен лет жившие среди нашего народа, наконец, исполнили свою заветную мечту — они обрели тела, чувства, эмоции. Они стали жить. Я смотрела на нее и не могла осознать, поверить в то, что она мне говорила. Перед глазами все еще были люди, расположившиеся по-соседству. Разве можно представить, что мужчины, оживленно разговаривающие между собой, веселившиеся, возможно, имеющие дом и детей, оказались лишь следствием магии одного пресловутого эльфа?! — К сожалению, это правда, — с горечью произнесла Гиланнайн, — все эти люди, — она обвела зал ладонью, — лишь отголоски древних элвенан, получивших оболочку и обретших шанс на жизнь. Ее голос тяжелым молотом вбивал мне в сознание каждое слово. Я почувствовала, что не могу дышать — какой-то неуправляемый спазм сдавил горло и не отпускал. — Получается, если люди — следствие отделения Тени от физического мира, то они снова превратятся в духов, когда Фен’Харел снимет Завесу? — Да. — И они позабудут все, что пережили? Они забудут о своем доме, детстве, печали и радости? — О, если бы это было именно так, — мокрые дорожки прочертили путь по ее щекам, и я поняла, что тоже плачу, — но ведь они сохранят свои воспоминания. Они будут помнить солнечный свет, мягкость свежей весенней травы, ее зелень. Будут помнить нежные руки матери и даже едкий дым от ее погребального костра! Они сохранят каждое воспоминание. И будут лелеять его в своей памяти. Но окажутся сущностями неприкаянными, заключенными в свою эфемерную оболочку, которая даже не может умереть. — Я не верю в это, — сухие, тихие слова сорвались с языка, и я, как зачарованная, начала повторять их снова и снова, — я не верю… не верю… я не верю… — Послушай, Эллана, — она накрыла мою ладонь и ласково ее сжала, — если бы это было не так, Фен’Харел не стал бы скрывать от тебя правду. Но он знал, какую боль принесут тебе эти слова, как мучительно тебе будет смириться с таким положением вещей. Ведь он знал, что фактически предает и осуждает на вечные страдания тысячи существ. Я почувствовала, как что-то надломилось в моем сознании. Почти физическая боль. Я не могла смотреть в глаза этим людям. Не могла, потому что понимала, что все это время я помогала их убийце осуществлять свой план. — Гиланнайн, — я в отчаянии посмотрела на нее, — я все равно не могу поверить в это. — Тебе просто нужно время. Пойдем, — она поднялась с места, обеспокоенная моим состоянием, — не стоило мне это рассказывать. Но я ведь предупреждала, что не умею говорить о таком… Девушка потянула меня за собой, и я, даже не осознавая, последовала за ней. Посетители проводили нас подозрительными взглядами, но так и не решились заговорить. А я размышляла о словах эльфийки. Как такое могло произойти? Получается, целые империи — это духи, дымки, миражи? И ведь это даже не легенды — это истина, такая же, как и то, что Солас — их Создатель. Но даже если он и был их Создателем, все равно, как можно было понять то, что он собирался разрушить, перекроить целый мир. Не считаясь ни с кем, как жестокий тиран — хочет отнять саму суть существования всего живого! Ведь он знает, он видит, как те духи, запертые в Тени, снова стремятся попасть в наш мир, как они скучают по ощущениям и чувствам, доступным смертным. А ведь это даже у них еще нет собственных воспоминаний. Мой взгляд медленно переполз на рукав туники. Там, в складках ткани, отражая пламя свечей, мягко переливались изгибы витого браслета. Я смотрела на него, и два противоречивых чувства все больше и больше восставали. Его браслет, его руки, его губы, его глаза… Глаза убийцы, равнодушные, жестокие и беспощадные. Ох, грудь сжимало сильно и болезненно. Больше всего на свете сейчас я хотела сорвать это напоминание о Соласе со своей кисти, но… останавливало болезненно сладкое, мучительное осознание того, что когда-то я поверила ему. И сейчас браслет будто стал напоминанием моих корней, напоминаем тех мест, из которых я ушла и… эльфа, которого я предала. Спустя столько времени сейчас я начала понимать поведение своего Волка. То его желание оградить меня от остального мира. По возможности оборвать нити, связывавшие меня с людьми. Подавить во мне любую к ним симпатию. И я постоянно задавалась одним и тем же вопросом: в какой момент сам Солас задавил в себе эти чувства? И были ли они вообще? Уважал ли он Кассандру, Лелиану, Варрика, Дориана? Или просто притворялся их другом, понимая, что вскоре все они окажутся простым воспоминанием? — А гномы и кунари? — неожиданно спросила я. Гиланнайн, казалось, удивилась моему вопросу, но мягко ответила, попытавшись поддержать: — Нет, гномы отрезаны от Тени. Они жили вместе с нами, и останутся с нами навеки. Им это не угрожает. Что же до кунари… Боюсь, я не знаю их судьбы. Я отвернулась. Меня колотила дрожь. Впервые, кажется, с далеких лет я не ощущала такой беспомощности. За какой-то один жалкий вечер я лишилась всех внутренних ориентиров, всех представлений о мире и о ценностях, понятиях. Я словно оказалась в тупике собственного разума и могла лишь наблюдать за тем, как рушится картина мира. Кажется, именно в тот вечер я потеряла именно ту часть себя, которая помогала поступать правильно. Потому что даже сейчас, когда я вспоминаю события, последовавшие за этим днем, я не могу понять, почему начала творить все те безумные вещи. Меня будто насильно лишили опоры, да так и оставили, посмотреть — что получится? Думаю, именно тот вечер стал началом помутнения рассудка, и именно тогда мой организм вслед за сознанием лишился своего иммунитета и поддался красному лириуму.