Слишком хорош для тебя

The Weeknd – Twenty Eight

Он так любит, буквально обожает, когда мать вспоминает про него. Её не в чем винить, сейчас большинство женщин увязли в карьере. Чёртов, мать его, феминизм. Крис не винит, он просто… привык. Он всегда сам по себе. Сам гладит свои вещи, сам собирает себе обед в школу. В этом нет ничего противоестественного. Ему и так можно поблагодарить случай, судьбу или что там ещё за то, что его мама адекватная, не то, что вон у Вильяма, например. Родителей не выбирают, и это нормально. Каждый человек за свою жизнь выучивает этот урок. Это нормально настолько, что Вильям не злится на Нуру, когда та называет его мать «пиздой». Настолько, что теперь он, Крис, искренне удивляется, когда мать пристаёт с расспросами. «Что ты делаешь, Крис?», «Почему ты прогуливаешь школу?», «Почему у тебя двойка по норвежскому, Крис?», «Где ты был ночью, Крис?». Крис-Крис-Крис-Крис. Это черта всех женщин — пытаться всё контролировать? Кажется, как будто мама сейчас старается за все те месяцы, что обращала на него внимание, только когда отрывалась от газеты на его: «Доброе утро, ма». Я просто заебался, ма. Я просто не знаю, что делать со своей жизнью. Крису нравится экономика и история, но он в душе не ебёт, зачем ему география и норвежский в выпускном классе. Всё, что могли, они уже выучили, нового не узнают. Неинтересно и не нужно. Зато учителя в последний год, похоже, решили отыграться за все предыдущие, пичкая ненужными знаниями и лишней информацией, буквально утрамбовывая её в их почти уже переполненных мозгах. А теперь мама спрашивает о его успеваемости так, будто каждое воскресенье Крис приносит ей дневник на проверку. Как объяснить ей, что она немного опоздала? Ну, лет так на пять-шесть-семь. Как объяснить свои поступки человеку, который ни черта тебя не знает? Я получил двойку, потому что не надо смешивать шампанское с текилой, мам. От этого утром так болит голова, что хочется сдохнуть, мам. А что дальше? Походы к директору и отчёты за каждую контрольную? Вопросы о личной жизни? Я переебал полшколы, ма. И что с этим сделать? Обычный факт из его биографии, интересующий только каких-нибудь школьниц. Зачем узнавать то, чего не изменишь и не исправишь? Воспитательные беседы за ужином? Крис бы посмотрел на то, как мама бы его попыталась перевоспитать. И этот вечно возмущённый тон. И взгляд, будто она всё-всё знает и прощает его за это. Только хуйня это всё. Он со злостью заваливается на диван, не обращая внимания на окружающий шум. Вильяма нигде не видно, и Крис скучающим, немного раздражённым взглядом обводит комнату. Он всё ещё не понимает, к чему матери приниматься за его воспитание именно сейчас. Он обязательно подумал бы об этом ещё, если бы не одно «но», плюхнувшееся на него со всего размаху. — Блядь, Мун, — шипит он от боли, пытаясь ещё и не разлить пиво. — Ты как слон. — Я тоже соскучилась. — Она оставляет на его скуле влажный поцелуй и, отобрав банку, делает большой глоток. — Ты представляешь, пиво кончилось. Крис немного двигается, чтобы расположиться удобнее под Эвой и говорит на автомате: — Ты же не любишь пиво. Он и сам не знает, каким чудом запомнил этот абсолютно бесполезный факт. Напитки Мун — это красное полусладкое, шампанское и текила. Эва, видимо, решает, что на сегодня их разговоры окончены, и лезет целоваться. Крис отвечает. Вполне охотно, но состояние раздражения не отпускает. К тому же он слишком трезвый для стадии Эвы «лижусь-со-всем-что-движется». Пожалуй, сегодня редкий день, когда ему хочется просто напиться. До слепоты, до состояния нестояния, да хоть до блевоты, господи, просто чтобы забыть этот ёбаный день и мать с её непонятно откуда взявшейся заботой. Это что, совесть? Типа прости, что был для меня соседским мальчиком последние лет… в общем, долго. — Мун, — говорит он, отстраняясь. — А покрепче что-то есть? Хочу завтра ничего не помнить. Ему плевать, даже если он выблюет желудок вместе с сегодняшним днём, господи, кого это волнует, если послезавтра он уже снова будет как новенький. Эва смотрит с сомнением, знает, что Крис не любитель нажираться на непонятных вечеринках. Он пьёт и пьёт много, но всегда находится в более-менее адекватном состоянии. Она вскакивает и тянет его за руку на кухню. Крис идёт молча, изредка чуть «регулируя» её траекторию, чтобы она не врезалась в кого-то или во что-то. На кухне в холодильнике они обнаруживают только кучу шампанского и водку. Он берёт водку. Ладно, это не худший вариант. Пьёт из горла, кашляет и пьёт ещё. Кажется, так обычно забываются самые хуёвые моменты вашей жизни? Эва смотрит скептически, но делает пару маленьких глотков, когда он всовывает бутылку ей в ладонь. — Эм, может, взять тебе еды? — спрашивает она, делая пару шагов к холодильнику. Крис говорит, что не надо, и Эва снова смотрит этим своим взглядом своих этих блядских зелёных глаз. Смотрит так, будто понимает всё-всё в этой ёбаной жизни. Понимает, что, наверное, он, Крис окончательно проебался, но как будто ей не плевать, как будто она грёбаная мать Тереза, всегда готова выслушать, понять, сказать что-то как всегда невъебически умное, думая, что это утешит. Может, и утешит. Но потом. Крис отпивает ещё и тащит её обратно. При этом, оказываясь в шуме гостиной, понимает, что на кухне было лучше, но, кажется, как только они вышли, её оккупировала какая-то парочка. Блядь, ну не на кухне же, блядь, думает Крис. Эва врезается в какого-то парня, который кажется очень возмущённым, но Крис упирает руку ему в грудь и чуть подталкивает её в другую сторону, потом тащит по лестнице наверх, подальше от шума. Господи, он всегда мечтал вместо кучи разных девчонок напиваться водкой с Эвой Мун. (Нет). Это, блядь, даже забавно. Погрузившись в мысли, он не замечает, что Эва резко опустилась на предпоследнюю ступеньку, и чуть не спотыкается, когда она дёргает его назад. Крис рычит что-то среднее между её фамилией и «какого хуя», когда она пьяно и громко заявляет: — Привал. Резко потянув Эву за руку, Крис заставляет её встать и, наклонившись, перебрасывает через спину. — Ты мне дашь посидеть нормально сегодня? — ворчит он. — Ты сегодня в прекрасном настроении, я смотрю, — вещает она откуда-то сзади. — Не только у тебя бывают херовые дни, Мун, — отвечает он, заходя в первую попавшуюся комнату. Внутри всё отвратительно-сиреневое, и Крис морщится. Скидывает Эву на кровать и разгибается, чтобы осмотреться. — Тут миленько, — произносит она, привставая на локтях. — Очень, — он морщится. — Так что у тебя случилось? — спрашивает Эва, с внезапным интересом глядя на него немного раскосыми от алкоголя глазами. Крис садится рядом, и кровать неприятно скрипит. Звук вызывает смутные воспоминания, вроде он уже с кем-то тут был. Крис даже не помнит. И не хочет помнить. Господи, да всем насрать. В этой жизни не насрать, кажется, только Мун, если она сейчас так внимательно смотрит на него, будто готова выслушать длиннющую исповедь с покаянием и слезами. — С матерью поругался, — говорит он, глядя перед собой. Это проще, чем притворяться, что не слушал. Она ведь так и будет полулежать, уставившись на него огромными _внимающими_ глазами. Эва долго молчит, берёт бутылку и делает глоток, а потом как-то совершенно неожиданно, неправильно и при этом так дико обыденно спрашивает: — Расскажи. Какая она? Они как будто сидят вот так уже лет сто. И Крис думает, что они — словно старые знакомые. Будто их связывает что-то большее, чем (не)случайные поцелуи на случайных вечеринках. Крис забирает у Эвы из рук водку, делает глоток и отвечает: — Красивая. Занятая. Непостоянная. — Отсутствующая? — спрашивает она и снова смотрит своим «я понимаю всё на этом долбаном свете» взглядом. Ей идёт быть такой. Спокойной, как океан, который привлекает своей статичной тишиной, когда волн нет. Внимательный и замерший, как Эва сейчас. Рассудительная и понимающая. Как мать, которая смотрит на тебя и осознает, и принимает, что ты не тот ребёнок, что залазил к ней на коленки пятнадцать лет назад. Крис усмехается куда-то в пустоту. То ли грустно, то ли понимая, что они с Эвой — просто два подростка, недолюбленные родителями. Всё время сами по себе. Всё время одиноки, несмотря на то, что почти никогда не остаются одни. — Однажды в детстве, — говорит он с лёгкой улыбкой на губах, — мама сказала, что мне нужно поехать с ней по делам. Срочно, мол, обязательно. — Она внимательно заинтересованно слушает, наклонив голову немного вправо. — Знаешь, что это были за дела? Тогда я впервые побывал в МакДональдсе. А ещё она купила мне надувной бассейн. — Это мило, — говорит Эва, она тоже улыбается. — Ну, вот видишь. Всё неплохо, — добавляет она. — Это всего лишь один раз. Всего лишь… случайность. — Только не говори, — почти прерывает его Мун, — что она тебя не любит. Все родители любят своих детей. Просто нет идеальных людей и идеальных родителей, понимаешь? Знаешь, какой вопрос чаще всего задаёт мне моя мама? Не «как дела?», не «у тебя всё хорошо?», а «тебе хватит денег или ещё переслать?». Будто откупается от меня. Но я знаю, — она почти уверенно кивает, глядя куда-то сквозь Криса, — что она любит меня. Главное — поверить. Наверное, именно в такие моменты меняешь мнение о людях. Крис, конечно, и так знал, что Эва далеко не просто девочка-тусовка, он помнит ещё ту её, которая лила слёзы по парню и оттолкнула его, когда они чуть не перешли ту самую грань. Помнит её, как девочку, которая совершенно не была озабочена идиотским выпускным, автобусами и прочей хернёй. Просто все мы в какой-то момент покрываемся шелухой из воспоминаний, эмоций, не тех людей и поступков, необдуманных, неправильных поступков, которые всё равно в конце концов выводят нас на правильную дорогу. Крис даже думает, что, может быть, правильно — это однажды рассказать маме, как прошёл день в школе и поблагодарить за остывший ужин. Пододвинувшись к Эве, он говорит: — Какая-то ты больно разговорчивая сегодня. Она отбирает у него бутылку. — Да напьёшься тут с такими разговорчиками, — говорит она, отхлёбывая и морщась от того, как внутренности горят, когда водка опускается вниз по пищеводу. Шистад притворно хмурится, как будто возмущаясь, но понимает, что и сам не такой уж и пьяный. Хотя сейчас ему уже не хочется упиться вусмерть, как хотя бы час назад. Спасибо, Мун, вот оно средство от алкогольного отравления. Поставив бутылку на пол рядом с кроватью, он поворачивается к Эве и спрашивает: — Что-то не нравится? Не ожидал, что ты расстроишься, маленькая пьянчужка. Она громко смеётся и толкает его в плечо, мол, кто из нас тут алкоголик со стажем. А Крис думает о том, как классно она смеётся, так открыто и так звонко, и он буквально чувствует, что хочет, чтобы Эва смеялась ещё, ведь она же, мать её, так охерительно смеется. Смех утихает, остаётся слабая улыбка одним уголком губ и ямочка на щеке. Крис не знает, с какого именно момента начал подмечать такие детали. А ещё он не знает, как именно оказался нависающим над ней. Это его любимый момент. Когда ещё не знаешь, случится поцелуй или нет. И чем ты трезвее, тем больше думаешь об этом. Прокручиваешь в голове. Сейчас прокручивать не хочется. Эва сама подаётся вперёд, целуя его в подбородок. Крис думает, что это мило. Крис думает, что поцелуй со вкусом водки — это тоже, в общем-то, неплохо, хоть ему никогда и не нравилась водка.