Побратим змея

      Когда на пороге лекарской хижины появилась тяжело дышащая, заходящаяся надрывным кашлем и пылающая жаром соплеменница, Фетха даже не усомнилась в том, что скоро таких пациентов у нее будет гораздо больше. И не ошиблась.       Коварная в своей переменчивости погода делала свое дело. Пары теплых и солнечных восходов хватило, чтобы поселенцы, измученные холодами, воодушевились и враз посбрасывали опостылевшие за зиму меховые безрукавки. Последовавшее вслед за этим резкое похолодание — снова с мокрым снегом и ледяным шквалистым ветром, результат имело вполне закономерный: к вечеру второго холодного восхода травница вместе со своими помощниками металась уже между по-пальцам-руки-и-двумя заболевшими.       — Жар-траву завари! — в руки Руа шлепнулся мягкий кожаный мешочек. — Поворачивайся давай, не видишь, горит вся!       Последняя реплика относилась к молодой женщине, единственной, чье состояние было тяжелым настолько, что Фетха предпочла не отправлять ее домой, а оставить в лекарской под постоянным присмотром.       Молодая кинулась выполнять приказ, напоследок бросив на больную жалостливый взгляд:       — Плохо ей… А ну как не выдюжит, а, Фетха?..       — Я ей не выдюжу! — сердитый рык знахарки донесся из дальнего угла хижины, где Фетха хранила лечебные травы. В этот момент она быстро, но без суеты наполняла ими большую сумку, собираясь идти по домам остальных больных. — Двоих недорослей народила — а теперь в кусты?! Пусть только попробует!       Руа помимо воли хихикнула: Фетху послушать — так Рослый сам решает, жить или помереть! И однако — ведь как хорошо было хоть на минутку поверить, что Смерть может отступить лишь потому, что у кого-то — дети…       — Смотри, чего делаешь!       А вот это уже совсем не ободряет — зато на рабочий лад настраивает отменно. И правда, дурёха — чуть отвар не выкипел!..       — Давай сюда.       Знахарка протянула ладонь над исходящим жаром горшочком, который Руа удерживала с помощью толстой кожаной рукавицы, зашептала заклятие, освобождающее целебную силу напоя. Молодая наблюдала за ней с едва скрываемым страхом: уж очень сильно отличалась эта нараспев произносящая незнакомые, странные слова женщина от той вредной, язвительной старухи, которую все знали. Даже голос изменился, став из старческо-скрипучего полнозвучным и глубоким.       — Остынет — дашь ей, — Фетха, закончив заклятие, вскинула сумку на плечо. — Смотри, чтоб все выпила, и не разлей! Как выпьет — накрой ее хорошенько, а полог подними — пусть холодом дышит, остывает… И огонь поддерживать не забывай. Придет Кныш — пусть принесет еще воды и дров. И где ходит эта…       Полог, закрывающий вход в хижину, поднялся, пропуская вошедшую Анхэ и прервал раздраженную реплику.       — Здесь я, куда денусь! — буркнула красавица, будучи совершенно не в восторге от того, что ее приставили помогать Фетхе во время визитов к больным. — Наши принесли ракушек с Ближней реки, разбирали… Вон все ладони порезала!       Знахарка, однако, не удостоила вниманием протянутые ей девичьи руки, и правда сильно исцарапанные.       — От горе-то, — буркнула она. — Пошевеливайся!       — Не командуй! — огрызнулась Анхэ, но, встретившись с Фетхой взглядом, предпочла замолчать и последовать за ней.       Селище встретило травницу и ее невольную помощницу двумя новостями: как водится, плохой и хорошей.       Хорошая состояла в том, что из всех заболевших четверо, среди которых оказались и Ким с Шохом, уже выздоравливали. Жар у них спал, кашель понемногу смягчился, так что простой настойки для поддержания сил да нескольких нашептанных заклятий должно было хватить для полного выздоровления.       Анхэ, услышав об этом, тут же одарила Шоха многообещающей улыбкой, намекая, что выздоровление можно и отпраздновать, но прежде, чем тот успел что-либо ответить, Фетха, сердито фыркнув, вытащила любвеобильную девицу из хижины воздыхателя.       С остальной тройкой дела обстояли не столь радужно, и знахарке пришлось остаться в их хижинах подольше, готовя отвары, нашептывая заклятия и дожидаясь хотя бы первых признаков того, что жар начинает спадать. Особенно огорчило Фетху то, что среди невезучей троицы находился и Ёль — мальчик, помогавший Анху. Его хижина была последней, и знахарка засиделась у него допоздна, вполуха слушая слезные причитания Руты — родительницы больного — и со все большей тревогой вглядываясь в его лицо, с которого никак не желал уходить пылающий лихорадочный румянец. Анхэ, приставленная следить за закипающим отваром, кажется, тоже прониклась трагичностью ситуации: бойкого, веселого и сообразительного подростка в селище любили, да и на его родительницу, после смерти супружника оставшуюся с сыном вдвоем, жалко было смотреть.       Время перевалило за полночь, когда в хижину заглянул Кныш, принесший, помимо прочего, плохую новость: в селище появилось трое новых заболевших. Знахарка, услышав об этом, озабоченно нахмурила брови и, судя по всему, о чем-то крепко задумалась. Затем еще раз окинула взглядом находящегося где-то на границе сна и бреда Ёля и, видимо приняв решение, энергично кивнула сыну Взывающего:       — Иди-ка сюда.       Кныш послушно подошел к лежанке с пареньком. Лицо его помрачнело.       — Ему очень плохо? — тихо спросил он у Фетхи. Та раздраженно покосилась на него, явно собираясь ответить что-нибудь язвительное — но в последний момент передумала и лишь коротко сказала:       — Бери его на руки — и в лекарскую. Донесешь-то?       — Донесу.       Кныш, присев, аккуратно подсунул руки под шею и колени мальчика и медленно поднялся — с некоторым напряжением — но все же гораздо легче и быстрее, чем от него можно было ожидать. Фетха, не удержавшись, одобрительно хмыкнула, но, видимо решив не отвлекаться, буркнула:       — Бегом! Я за тобой. А как в лекарскую его снесешь… — она замялась, словно принятое решение далось ей нелегко. — Как снесешь — за родителем своим беги.       Рута, услышав это, тоненько завыла, порываясь последовать за уносящим ее ребенка Кнышем — но сильная рука знахарки остановила ее.       — Ты не реви-то, раньше сроку… — голос Фетхи звучал, в противовес обыкновению, тихо, мягко. — Не о том оно… Не для того Взывающий. Ляг, отдохни. Ему ты все одно не помощница сейчас.       — Да как же я… Не с дитем-то!..       — Ложись, сказано. Успеешь еще напомогаться.       И прежде чем измученная тревогой женщина успела возразить, Фетха исчезла в холодной темноте зимней ночи.

***

      В лекарской хижине знахарку ждала еще одна хорошая новость: Мара, женщина с жаром, оставленная на попечение Руа, чувствовала себя гораздо лучше. Жар спал еще несколько часов назад, и она успела даже отоспаться и немного поесть. Внесенного в хижину Ёля она встретила сочувственным охом и тут же предложила вошедшей травнице свою помощь.       — Руте тут делать нечего: родительница, не выдержит, саму отхаживать придется… А я помогу чем… Ты ведь меня, считай, из Холмов Предков назад вернула… — ее рука легко коснулась груди.       — Домой, к мелким своим иди, помогатая, — голос травницы звучал деловито, но не резко, как частенько случалось. — Тут не ты помогать должна… Как проснется Лучезарная — приди, осмотрю тебя, еще хворь заговорю. А если Лихомана вернется — пришли за мной кого, только немедля… А вот и ты!       Последняя фраза относилась к Анху, которого Кныш умудрился каким-то образом разбудить прямо по дороге в лекарскую: благо их с Взывающим хижина приходилась по пути.       Анх окинул тяжело дышащего Ёля, уложенного на подстилку, с которой только что поднялась Мара, долгим пристальным взглядом, затем многозначительно переглянулся с травницей и в своей обычной властной манере коротко скомандовал:       — Все вон.       Руа, уставшая после долгого бдения при больной, все же предложила довести ту до хижины, и обе женщины удалились. Кныш, помедливший было у входа, едва не нарвался на раздраженную родительскую отповедь — но Фетха его опередила.       — Вернись к Руте, что хочешь с ней делай, чего хочешь говори, хоть к дереву привязывай — но чтоб ноги ее тут до Лучезарной не было. Живо!       Кныш, получив задание, коротко кивнул и исчез, а Анх обратился к Фетхе:       — Зачем позвала — знаю. Начинай, он уже одной ногой в Холмах предков.       Слова эти, впрочем, были излишни: Фетха уже выверенными движениями выбирала с полок, устроенных в глубине хижины, необходимые травы. Взывающий опустил полог, закрывавший вход в лекарскую, и подбросил несколько поленьев в очаг, давая пламени разгореться. Обернулся, проверяя, достаточно ли в хижине воды. Большая полная колода у входа заставила его одобрительно хмыкнуть.       — Силой Матери-Земли… — голос Фетхи снова стал звучным, совсем не старческим. В пламя полетела первая веточка какого-то растения с длинными тонкими иголками. Зашипела. Занялась огнем, распространяя резко пахнущий смолой сизый дым.       — Силой Неба-Отца, — голос Взывающего также не походил на тот, каким он говорил обычно, а плавный напевный речитатив заклятия создавал впечатление, что он поет. Анх опустил пальцы в другой мешочек, переброшенный ему знахаркой и также сыпанул в огонь пригоршню каких-то истолченных цветов. К запаху смолы примешался сладкий медовый аромат.       — Силой той, что породила…       — Силой того, кто зачал…       Слова струились, причудливо смешиваясь со все сгущающимся дымом, ставшим вскоре таким густым, что фигуры участников обряда лишь угадывались в нем смутными серыми тенями.       — Силой дарующих жизнь… — шепотом, едино, словно слившись дыханием — Изыди.       И еще раз — громче:       — Изыди!       — И третий — на пределе возможностей:       — Изыди!       За третьим возгласом камнем упала тишина, разорванная вскоре хриплым кашлем больного. Он все нарастал, Ёль забился на своем ложе, жадно ловя воздух. Анх быстро присел у его изголовья, крепко обхватив парнишку за плечи, не давая ему навредить себе, а Фетха тем временем одним быстрым движением откинула полог. Свежий ночной воздух ворвался в хижину — и показалось ли им, что изгоняемые им клубы дыма на мгновение сложились в призрачную костлявую фигуру?..       Ёль обмяк, и Анх, выпустив его, поспешно кивнул на колоду с водой. К тому моменту, как небо начало светлеть, возвещая пробуждение Лучезарной, в мальчишку успели влить почти половину ее содержимого — и немногим меньше он выдал обратно в виде обильного пота.       — Хорошо!.. — Анх одной рукой убрал ставшие мокрыми рыжие пряди с холодного мальчишеского лба, а второй устало потер красные от недосыпа и травяного дыма глаза. — Едва успели. Теперь ему ничего не грозит.       Фетха согласно кивнула, тяжело усаживаясь прямо у колоды с водой, и, с наслаждением сделав несколько больших глотков из деревянного ковшика, передала его Взывающему.       — Ты очень хорошо сделал, — ее рука коснулась груди.       — И ты, — Анх пил неторопливо, словно пытаясь прочувствовать все нюансы вкуса нехитрого, но такого уместно и нужного сейчас напитка. — Мое сердце задрожало, когда я услышал о нем…       Он помолчал, позволяя мыслям вполне закономерно перейти от Ёля к Кнышу, затем снова заговорил:       — Я как раз хотел… Спросить тебя кое о чем. Раз уж мы здесь… Хорошо сделаю?       Фетха кивнула, полуприкрыв глаза, ожидая продолжения — и терпеливо выслушала весь последовавший за этим монолог о перепитиях отношений Взывающего с сыном.       — Упертый ты, Анх, — заговорила она, когда Взывающий замолчал. — Как был упертый, так и остался.       И, прежде, чем Взывающий успел возразить, продолжила:       — Сам посуди. Взять хоть Ёля, — она слегка кивнула на мирно спящего подростка. — Если бы Лихомана не оставила его после нашего ритуала — что бы ты делал?       — Хм… — Взывающий казался удивленным таким неожиданным поворотом темы. — Не знаю… Ничего более сильного я не умею. На самом деле, мне больше нечего было бы делать.       — То есть ты бы сидел и смотрел, как он уходит в Холмы, — скептический голос травницы, однако, контрастировал с утвердительной интонацией ее реплики.       — Нет! Так я бы не смог. Я бы… Я… Не знаю! Не знаю что — но что-нибудь обязательно бы делал!       — Вот! — Фетха многозначительно поднял палец. — И в этом — твоя главная беда!       — Да?.. — Анх выглядел озадаченным.       — Ты как клыкач* — прешь напролом, не разбирая дороги, а там, где не можешь пройти — просто думаешь, что нужно напереть посильнее. И напрочь отказываешься признать то, что и так абсолютно ясно…       — Что? — в нетерпении воскликнул Анх, видя, что пауза затягивается.       — Да то, что часто ты слеп, как летучая мышь. Тебе ведомы желания духов? Ты знаешь, чего они хотят от тебя, Кныша, Ёля — да и от всех нас? Нет. Но ты будешь суетиться, терзать и себя, и других, заламывать руки и жаловаться — и все вместо того, чтобы…       — Чтобы?       — Чтобы просто сделать то, что в твоих силах — а остальное отдать тем, кто смыслит во всем чуточку больше тебя, — Фетха иронично прищурилась.       Анх раздраженно поджал губы.       — То есть я должен смириться с тем, что когда я уйду в Холмы предков, Род останется без защиты перед духами?! Ты же сама видишь — он и простейшего обряда запомнить не в состоянии!.. Это что, по-твоему — хорошо?! Я…       — Я, я, я!.. — передразнила его знахарка. — Отвлекись уже от себя. Не ты тянешь на себе всю Мать и всего Отца! Ты даже весь Род на себе не тянешь. Лучше подумай, что, может быть, Род после тебя останется не без защиты — а без такой защиты, к какой ты привык. Кныш ведь не дурачок, не потерянный! И если ему не дается твое ремесло — то может, нужно спросить — а почему так?       Губы Анха были все еще скептически искривлены — но в глазах мелькнула задумчивость.       — Говоришь, искать ответы?.. — протянул он. — А если я их не найду?       — Значит, найдет кто-то другой, — Фетха грузно поднялась, подошла к Взывающему и, положив руку ему на плечо, с неожиданной мягкой грустью закончила: — Никому не дано знать все ответы, Анх. Хотя бы потому, что, сдается мне, каждый ответ рождает новые вопросы…