Побратим змея

      Хоронить оставшееся после погребального пира мясо в Холмы предков отправилась только молодежь во главе с Кнышем. Обряд не обладал первостепенным значением – хотя и считалось, что закопанные куски послужат умилостивлением злым духам и таким образом охранят душу Взывающего от печальной участи попасться им на зуб.       Справились быстро. Утро было холодным даже для треклятой зимы. Кныш в легком ритуальном облачении дрожал как осиновый лист, а зубы Ёля стучали так сильно, что заглушали его еле слышный шепот, которым он подсказывал Взывающему нужные заклятия (обряд погребения мяса разучить, естественно, не успели, а потому приходилось даже не подсказывать, а скорее синхронно суфлировать). В результате подросток, решив, что хуже будет только в том случае, если все они массово разболеются перед самым Переходом, откровенно повысил голос, а темп речи задал совершенно запредельный. Впрочем, ни у кого из присутствующих не нашлось никаких возражений на этот счет.       Погребение, однако же, все равно затянулось из-за промерзшей земли, и потому в свою хижину Тур вернулся лишь ближе к полудню – тяжело дыша и пыхая паром не хуже кипящего котелка: всю дорогу от Холмов до селища молодые мужчины попросту пробежали со всех ног.       – За вами что, духи погнались? – недовольно проворчал Марух, увидев запыхавшегося сына.       – Нет... Просто х-холодно, – Тур сдернул со своей лежанки меховой плед, накинул его себе на плечи.       Вождь промолчал, однако не похоже было, что он игнорирует сына в наказание за оплошность, совершенную накануне – скорее был погружен в собственные мысли. Тур присел на свое ложе, наблюдая за ним.       – Родитель? – наконец заговорил он.       – Что?       – Ты помнишь низких?       Марух, приводивший в порядок свое оружие, поднял глаза от боевого ножа с массивным широким лезвием и бросил на сына настороженный взгляд.       – Почему спрашиваешь?       – Мы ведь пойдем за Дальние холмы. А это земли низких. Какие они?       Любознательные нотки, прозвучавшие в голосе сына, вождю отчего-то не понравились. Какие-какие... Свирепые, сильные, выносливые... Хорошо, что соображают туго, могут, например, напасть всей ватагой – а свою стоянку оставить без защиты. На таких вот глупостях Рослые когда-то и победили...       Но почему Тур спрашивает об этом так, словно ему просто любопытно? Словно не видит, что впереди – только тяготы пути и голода, после которых неминуемо последует кровавая бойня?! О чем думает этот мальчишка, духи милостивые?!       – Будет хорошо, если ты серьезно к этому отнесешься, – сказал он вслух. – Низкие не так искусны в битвах как мы – но их обычно больше, и дерутся они до последнего вздоха. Может, за Дальними холмами мы и найдем лето – но больше ничего хорошего там нет. Запомни.       – Я запомню.       – Хорошо. Отдохни теперь, а потом мы поговорим.       – О чем?       – Узнаешь.       Начало было многообещающим, и далеко не в лучшем смысле этого слова. Тур не сомневался, что речь пойдет о его недавнем проступке – однако сделать что-либо, чтобы исправить свое положение, он не мог: делать было попросту нечего – виноват и виноват. А раз поделать ничего нельзя, а возможность для отдыха появилась – нельзя ею не воспользоваться. А там видно будет. И молодой охотник провалился в сон.

***

      Проснулся он лишь ближе к ночи. В хижине горел светильник, по стенам плясали причудливые тени. Марух, видимо тоже какое-то время спавший, теперь сидел на своем ложе, аккуратно поправляя дрова в домашнем очаге. Огонек тревожно метался на злом сквозняке, дувшем из-под шкуры, закрывавшей вход – но гаснуть вроде не собирался.       Тур сел, протянул ладони к огню и молча наслаждался теплом, ожидая, пока родитель начнет разговор. Что и не замедлило случиться.       – Ты ослушался меня, сын, – голос вождя звучал мрачно. – И это накануне Перехода, когда я должен положиться на тебя больше, чем на кого-либо другого.       Тур промолчал. Он мог бы возразить, что теперь, когда Кныш стал Взывающим, он обязан ему послушанием ничуть не меньше, чем Маруху – в качестве родителя и в качестве вождя. Но это прозвучало бы так, словно он пытается свалить вину за произошедшее на Кныша – мол, он, Тур, только выполнял приказ. По сути так оно и было – но недостойно это мужчины – оправдываться.       – Я хочу знать, что такого больше не будет, сын.       – Такого больше не будет, родитель.       – Ты готов доказать свое послушание мне?       – Твоя воля, родитель. Что ты хочешь, чтобы я сделал?       Марух позволил себе легкую улыбку.       – Не все так плохо, сын. Думаю, тебе даже понравится мой приказ. Я говорил со старейшиной Румаром перед поминальным пиром. Он мой друг, мы вместе сражались с низкими, когда были молоды. Мы хотим, чтобы наша дружба продлилась в союзе наших детей. Когда придет пора, ты заключишь союз с Анхэ. Ты ведь этого и желал, верно?       Тур некоторое время сидел молча, не зная, что ответить.       – Для Анхэ хорош Шох, – наконец сказал он, приобнимая себя за плечи. – Он хочет ввести ее в свой дом, когда придет пора...       – Румар говорил с его родителем. Шох возьмет Лару.       – Но Лара не хороша для него!       Пожалуй, это вышло чересчур резко, и Тур сразу пожалел о своей неуместной горячности и непочтительности.       – Лара будет хороша для любого! – повысил голос Марух. – Мы хорошо выбрали. Но разговор о тебе. Ты когда-то сказал мне, что хотел бы союза с Анхэ, верно?       – Я сказал, что еще не знаю.       – Что значит – не знаю?! Ты меняешь свои слова, как молодая! Или тогда ты тоже... Спал?       Издевка, прозвучавшая в голосе родителя, больно задела охотника. Значит, он все-таки не поверил, что тот глупый ответ насчет Взывающего он дал спросонья! Он скорее поверит, что Тур лгал ему – и продолжает лгать!       – Я сказал тогда, что не выбрал ни одну из них, – голос охотника зазвучал громче. – Мне была хороша Анхэ, но и другие тоже. До поры союзов еще долго ждать, почему нужно было решать это тогда? И почему нужно решать теперь?       – Ну, как видишь, Шох уже решил.       – И это хорошо. Есть и другие молодые, ничуть не хуже Анхэ.       – Кто?       – Ну... Та же Лара. Я могу взять ее. Или Руа... Хотя нет, Руа с Ерохом.       – Анхэ с Шохом, Руа – с Ерохом... – ядовито перечислил Марух. – А ты, будущий вождь, все не можешь определиться. Так ты останешься ни с чем – и как тогда ты продолжишь род? Анхэ – самая сильная и здоровая из молодых. Она сможет родить тебе сына, а может и двоих*. Ты ведь хочешь, чтобы однажды вождем стал твой сын?       – Вождем станет достойнейший, – Тур опустил голову, но в голосе его сквозило упорное нежелание сдаваться. – Я стану им, если одолею соперников. А не потому, что я твой сын.       Это была уже откровенная дерзость, и немедленно последовавшая за ней пощечина была вполне предсказуемой. Тур еще ниже опустил голову, прикусил губы, чувствуя, как начинает пылать огнем щека.       – Думай, с кем говоришь! – обрушился на него гневный рык родителя. – Я был слишком мягок, когда пытался узнать, чего ты хочешь! Вижу, ты не можешь ничего решать сам! Моя воля – как только придет пора – ты заключишь союз с Анхэ! А как только мы осядем за Дальними холмами, я назначу поединки за мое место – и посмей только кому-то проиграть! Ты услышал меня?!       – Я услышал тебя, родитель.       – Сделай, как я велю. А пока убирайся отсюда, проветрить голову пойдет тебе на пользу. Не желаю видеть тебя до утра.       Тур поднялся и молча вышел из хижины: покинуть ее ему и самому было совершенно необходимо – хотя бы для того, чтобы увидеться с Шохом и узнать, что он думает обо всей этой истории.       В хижине друга, однако, обнаружился не он, а его родитель – и судя по раскрасневшемуся, сердитому виду старейшины разговор его с сыном не слишком отличался от произошедшего в хижине Тура. На вопрос охотника, где Шох, родитель только раздраженно фыркнул:       – А духи ведают, куда его понесло! Вскочил – и поминай как звали! Еще засветло!       Хмуро покачав головой, Тур устремился на поиски.       А тем временем оставшийся в хижине Марух к своему большому неудовольствию припомнил, что так и не услышал от сына ритуального «Твоя воля, родитель».