Побратим змея

      Они молча выбрались на площадку на берегу Ближней реки: оставаться на опушке означало привлечь слишком много ненужных свидетелей. Постояли, пристально вглядываясь в медленно плывущую речную воду. Затем Шох заговорил, сухо, яростно.       – Всегда получаешь что хочешь? Не сам, так властью родителя?!       Тур ожидал этого упрека, но он все равно причинил ему боль.       – Я не знал, что родитель со старейшиной Румаром планируют этот союз. Они друзья и хотят объединить семьи...       – А ты словно бы и ни при чем? С тебя спрос невелик, выполнял приказ родителя – и все тут?! – голос Шоха был полон яда.       – Я не сказал, что его приказ мне хорош!       – А разве нет? – Шох резко обернулся к нему. Ярость огненной лавой прорывалась через заслон нарочито-спокойного голоса. – Ты был ее первым! Ты хотел ее и до Путешествия! Еще летом ты готов был все отдать, чтобы ввести ее в свой дом! Ты терпел меня и других, кто с ней ложился, только из уважения к традиции предков – да еще потому, что и сам не хотел довольствоваться ей одной! Разве что-то изменилось с тех пор?!       «Изменилось, – пронеслось в голове охотника. – Еще как изменилось...»       – Если бы я захотел, мне не нужен был бы родитель, чтобы получить ее, – сказал он вслух.       Сказал – и сразу понял, что допустил ошибку: фраза прозвучала высокомерно и вызывающе. Шох, разумеется, не мог этого не почувствовать, закипев еще сильнее.       – Так уверен? – вскинулся он. – Ты – всегда лучший? Ты – будущий вождь? Ты возьмешь Анхэ? С чего бы?! Я ни в чем не уступаю тебе! Если хочешь получить ее – одолей меня. Пусть достанется лучшему.       – Я не хочу ее, – фраза сорвалась с губ Тура прежде, чем он успел это осознать, и стала словно квинтэссенцией всех произошедших в нем перемен. – Другие молодые не менее хороши мне, чем она. Родитель, конечно, будет в ярости – но я не хочу терять друга и портить жизнь молодой...       Шох внимательно слушал его, лицо его выражало все большее изумление, которое постепенно вытесняло гнев. И все было бы хорошо, если бы не последняя, произнесенная на автомате охотником фраза:       – Отдаю ее тебе.       Это меняло все, и, глядя на вздрогнувшего, словно от пощечины, друга, Тур мигом осознал, что именно сказал. Да что с ним творится?! «Отдать» что-то или кого-то кому-то мог только сильнейший – слабейшему. Например, родитель может отдать дочь в союз мужчине... Сказанная равному, эта фраза не просто груба – это оскорбление, которое смывается кровью.       – Отдаешь?! – глаза Шоха снова вполне ожидаемо полыхнули гневом. – Бросаешь мне объедки, которые не нужны самому? Думаешь, я не могу сам взять то, что мне нужно?! Бейся! – и, видя, что Тур все еще не движется, добавил, словно плевок: – Заяц.       Оскорбление за оскорбление – и снова – такое, за которое платят собственной кровью. Чувствуя себя заложником какого-то глупого и злого рока, Тур обреченно шагнул навстречу теперь уже бывшему другу.       Он не мог даже не отвечать, ограничившись защитой: драться не в полную силу с противником, оскорбившим тебя и вызвавшим на поединок, означало показать, что не считаешь того достойным драться с тобой – а подобное унижение смывалось уже не просто кровью – а смертью оскорбившего. Выбора не оставалось – и Тур начал отвечать на удары – сначала неохотно, а затем, по мере того, как боль и азарт драки делали свое дело, затуманивая разум – все более жестко.       Ноздрей коснулся солоноватый запах крови – он не мог бы сказать – его или Шоха, и на какой-то краткий миг Тур ощутил странное – одновременно пугающее и будоражащее чувство потери контроля. Всего на миг он забыл, что перед ним друг – пусть и формально бывший. Мир вокруг подернулся красной дымкой, и он ощутил какое-то темное, злое ликование, когда его кулак врезался в тело противника.       Ликование, однако, было недолгим: Шох с помощью хитрой подсечки опрокинул его на землю, лоб и висок прошила жгучая боль, и кровавая пелена сменилась темнотой.