Побратим змея

      Очередной серый восход не принес Кнышу ничего, кроме не унимающейся головной боли и полного отсутствия сил, да и желания, подниматься с лежанки и делать хоть что-либо. Зачем?..       Зачем, если...       Взывающий вздрогнул и, преодолевая апатию, резко поднялся. Не думать. Насколько хватит сил – не думать об этом.       Хотелось пить, но кувшин с водой, прихваченный в хижину с вечера, за ночь успел опустеть. Значит, придется все же выбраться наружу.       Откинутый полог пропустил бесцветные лучи Лучезарной. Надо бы поесть и сходить к Фетхе, чтобы она поменяла повязку на плече. На самом деле он не чувствовал ни голода, ни боли, – но каким-то животным инстинктом ощущал, что пренебрегать едой и лечением слишком опасно.       Опасно.       Будто может быть хуже, чем сейчас.       Кныш остановился на пороге хижины, с силой потер лоб и виски, словно пытаясь стереть стоявшие перед глазами картины. Что толку запрещать себе об этом думать. Он не думает – он живет этими образами, а они живут в нем – и так, видимо, будет всегда – независимо от того, как долго это «всегда» для него продлится.       У Общего костра, по счастью, обнаружились остатки завтрака, вода – и никого из поселенцев, которые уже успели приступить к своим ежевосходним обязанностям.       Поев, Кныш уже собрался было отправиться к Фетхе, как вдруг его внимание привлекло какое-то движение у лекарской. Полог в ней поднялся, пропуская вождя, который почему-то все время оглядывался назад, в сумрак хижины; Анхэ, судя по движению губ, без умолку о чем-то тараторящую, а затем...       Взывающий замер, чувствуя, как боль возвращается с новой силой.       «Стало быть, тебе лучше»...       Тур, показавшийся на пороге лекарской, с легкой, чуть ироничной улыбкой отстранил руки Анхэ, все порывавшейся взять его под локоть и вести. Всегда он так: выглядит – краше только в Холмы предков отправляют, на ногах едва стоит – а спина все равно прямая, и голову держит высоко... И эта улыбка, говорящая, что жалости к себе он не потерпит, а слабость и беспомощность надежно прикроет нарочитой бравадой...       «Не был бы ты таким гордым, таким уверенным, что знаешь все лучше других... Таким упертым... Или таким до конца верным – себе и другим... Может, все и было бы иначе»...       Охотник, словно почувствовав его взгляд, повернул к нему голову – и Взывающий поспешил опустить глаза. Что толку...       Поспешные шаги, приближающиеся к нему – молодая, ну почему ты так любишь вмешиваться в то, о чем совершенно ничего не знаешь?!.       – Взывающий! Тур, он очнулся, он...       Наталкивается на его взгляд – и замирает в паре шагов, восторженная улыбка сползает с лица.       – Кныш!.. Ты что?.. Ты не...       Осекается, глядя, как он, отвернувшись, уходит – а он, уходя, знает, что Тур продолжает смотреть ему вслед.

***

      Лес всегда был для Кныша отличным убежищем от всяческих невзгод. Бесцельно слоняясь среди деревьев, он всегда так или иначе возвращался к душевному равновесию – или хотя бы его подобию. Запретный лес в этом плане, конечно, был несравнимо привлекательнее Ближнего – но после их возвращения при одном взгляде на Белую границу боль накатывала такая, будто из груди заживо выдирали сердце. Приходилось довольствоваться малым. В Ближнем лесу все же лучше, чем в селище, среди соплеменников. Нужно только отойти подальше от Ближней реки – веселые голоса купающихся на ней детей были слышны от самой опушки. Вернуться можно будет уже ночью, когда большинство Рослых разойдутся по хижинам. Так он выиграет еще один восход – а у кого, зачем, что с этим выигрышем делать и главное – до каких пор будут длиться эти прятки – лучше не думать.       Резные елочки мха щекотали босые ноги, а затем, словно приветствуя, кольнули щеку. Хорошо лежать вот так, прижавшись лбом к терпко пахнущей земле...       Впрочем, это скорее когда-то было хорошо. Теперь просто чуть менее невыносимо.       Он и сам не мог бы сказать, что чувствовал. Не злость. Злость была раньше, в самую первую ночь после их возвращения, когда, лежа на подстилке в хижине, он в кровь искусал себе руки, пытаясь сдержать рвущийся из глотки вой и в исступленной ярости представляя, как отомстит не в меру ретивому сыну вождя за то, что тот сделал. Затем безумие прошло, сменившись пустотой и пониманием того абсолютно очевидного факта, что что бы он ни сотворил с Туром – это ничего не изменит и тем более – не исправит.       Пустота и оставалась и до сих пор – выматывающая, при малейшей возможности взрывающаяся оглушающей болью. Как перед лекарской, например. Правда, и боль была какая-то мертвая, словно гангрена, постепенно разрушающая душу и сердце. Что ж, может, она хотя бы завершит свою работу поскорее.       Шорох в росших вокруг полянки кустах привлек его внимание – но головы поднять не заставил: какой смысл? Если это родич или другой хищник – так тем лучше.       Правда, родич вряд ли бы остановился рядом, боязливо протянув:       – Взывающий?..       Мрак!       Словечко, подцепленное в свое время от Тура, закономерно обожгло новым приступом боли и заставило резко сесть, откидывая на спину упавшие на лицо волосы.       – Что?       При взгляде снизу вверх появившийся на полянке Ким выглядел настоящим гигантом – точнее, выглядел бы, если бы так явно не смущался.       – Ты это... Тебе все хорошо?..       Кныш с силой провел ладонями по лицу, промолчал: какой смысл отвечать на заведомо бессмысленные вопросы.       – Что ты хотел?       – Я это... Поговорить бы.       Поговорить?.. Впрочем, почему бы и нет. Это позволит убить хоть какую-то часть этого бесконечного восхода.       Кныш кивнул, приглашая собеседника расположиться рядом. Ким сел, поджав ноги, нервно сжав ладони.       – Я насчет Лары... Хороша она мне... – он приобнял себя за плечи. – Я ее хочу в свой дом ввести в пору союзов... Хотел... Хочу...       Путаница была слишком очевидной. Кныш бросил на Кима хмурый взгляд.       – Так «хочу» или «хотел»?       – Да в том и дело! Я уже даже ей об этом сказал – и она согласилась. А тут вождь Марух со старейшинами начали свое крутить, мол, Тур должен Анхэ взять, а она хороша Шоху. А Шох как раз вместо Анхэ должен с Ларой... Ты ж слышал про это?..       – Слышал.       – Ну вот. А не могу я ее отпустить, видишь? Ну не могу – и все тут. Сдохну без нее. И Тур с Шохом таких союзов не хотят...       – А я причем?       Кажется, идея убить часть восхода оказалась не слишком удачной: каждое упоминание Кимом Тура, казалось, медленно, но верно убивало его самого.       – Да ты погоди, это не все еще.       – Ну давай дальше.       – Тут дело такое... Лара в тягости.       Кныш приподнял брови. Это и правда многое меняло.       – Обычаи предков нам что говорят? – продолжал Ким. – Что я могу не ждать поры союзов, ввести ее в дом уже сейчас.       – Если признаешь, что она зачала, когда лежала с тобой.       – Ну да, – Ким выглядел нерешительным и каким-то огорченным.       – И?!.       – Так я ж не знаю, со мной – не со мной. Мы там все со всеми столько лежали, что...       Кныш нетерпеливо выдохнул. Ким – хороший Рослый, и обижать его из-за собственных душевных ран не хотелось. Однако разговор с ним начинал уже здорово раздражать.       – Это и есть главное, Ким, – как мог терпеливо сказал он. – Ты не можешь получить все и сразу. Ты заключаешь союз с той, что тебе хороша, – он приобнял себя за плечи, – но за это тебе нужно признать, что она понесла от тебя. Даже если это не так или если ты этого не знаешь точно.       – Не дитя, поди! – слегка обиженно протянул Ким. – Это мне ясно!.. Я просто... Ну... Ты можешь духов спросить, что мне надо делать?       Взывающий окинул его еще одним быстрым взглядом, оценил чуть вздрагивающие пальцы, безвольно приоткрытые губы, поникшие плечи... Ответ нашелся сам собой и сорвался с языка раньше, чем он успел подумать, стоит ли его озвучивать.       – Тебе сердце дрожит.       Ким взрогнул, отвел глаза.       – Да нет, я просто...       – Дрожит. И ты хочешь, чтобы духи решали за тебя то, что тебе решить тяжело.       – Ну... А скандал какой будет, можешь увидеть?.. Вождь такого так просто не забудет... Да еще и дитенка принять...       Взывающий устало откинул назад голову, бездумно глядя в ослепительно синее, без единого облачка, небо.       – Ты же сам говорил, что не сможешь без нее.       – И говорю! Я б жизни не пожалел, чтобы с ней быть!       Кныш резко повернулся к нему.       – Жизни, говоришь, не пожалел бы? А толку? Смерть – это проще всего. Жить иногда куда сложнее. Вот и думай – Лара тебе либо нужна, либо нет. Если нужна – так делай, что можешь. А если нет – так к чему ты вообще затеял весь этот разговор?!       Сероглазый охотник довольно долго молчал, глядя на молодую траву, колыхаемую ветром.       – Ты очень хорошо сказал, – наконец проговорил он, и голос его звучал теперь спокойно и твердо. – Мне было больно – но это была правда, и мне нужно было ее услышать. Сам не знаю, что на меня нашло в эти восходы, но теперь все встало на свои места, – он приложил ладонь к груди. – Анхэ говорила, что ты словом лечишь, и теперь я в это верю.       Он поднялся, собравшись уходить, но затем еще раз оглянулся.       – И это... Ты хорошо сделал, что лето вернул. И... Что бы там По-Ту-Сторону с вами троими ни было – ты лучше это там и оставь. А то на тебя смотреть – сердце дрожит.       Он как-то неловко махнул рукой и скрылся за деревьями. Кныш мрачно усмехнулся. Оставить. Если бы это было так просто!..