***
Когда Фетха в своей обычной безапелляционной манере предложила-приказала ему пройтись с ней по Ближнему лесу, Кныш обрадовался. В присутствии ворчливой знахарки он по-прежнему чувствовал себя мальчишкой – но с ней это было скорее приятное ощущение: будто всегда знаешь, что тебя любят, что бы ни натворил, и защитят от любой напасти. Тема разговора, однако, его удивила. – Ёль? – переспросил он. – А что с ним? – Ты слышал, что он говорит? О том обряде, что через тебя отправяли духи. Кныш непроизвольно поморщился. Об обряде союза Кима и Лары и всех его подробностях ему за этот полный лик не рассказывал только ленивый. Взывающий сначала не поверил. Потом ужаснулся. Потом послушал еще – и в целом не мог не признать, что обряд – такой, как его описывали очевидцы, ему понравился: в нем определенно было гораздо больше смысла и глубины, чем в том, что совершал его родитель. Беда была только в том, что ничего из рассказанного другими он так и не вспомнил, и мысль о том, что духи могут до такой степени овладевать им, откровенно пугала. Хорошо, что на сей раз они помогли. Но что будет в следующий? Что если они снова захотят поиграть с ним – а заодно и со всем Родом? Так, как по Теплому Безвременью мальчишки иногда играют с пойманными бабочками или стрекозами. Мошка... Нет, не будет никакого следующего раза! Все просто: нельзя больше ходить По-Ту-Сторону – и пусть Тур сколько угодно твердит ему о силе и грозится выгнать его за белые камни пинками, если он вздумает упрямиться. Он уже наигрался и уяснил свое место. – И что он сказал? Кныш понимал, что пауза затянулась, и был благодарен Фетхе, которая не спешила прервать возникшее молчание. – Он разъяснил, почему духи не стали связывать Киму и Ларе руки, хотя раньше так и делалось. Так разъяснил, что теперь весь Род только об этом и говорит. – Правда? – Кривда! Стала бы я тут с тобой из-за лжи языком чесать! – И как он это разъяснил? Фетха пересказала. Кныш слушал внимательно, и на лице его по мере рассказа появлялось задумчивое и заинтересованное выражение. Пожалуй, даже он сам не смог бы выразить волю духов относительно этой детали обряда более точно. – Рассказал он об этом сначала Черному Лису и Миру. Как раз перед тем, как они за Белую границу собрались. Миру потом рассказала женам, молодым и Анхэ. Те передали в своих хижинах. Анхэ сказала мне, а я вот тебе, непутевому, рассказываю, – закончила знахарка. Губы Кныша тронула едва заметная улыбка: он слишком хорошо знал, что в исполнении Фетхи слова вроде непутевый или потерянный были скорее ласкательными, чем ругательными. – Да, он и правда очень хорошо сказал. Но я не вижу... Знахарка остановилась и, обернувшись к нему, пристально посмотрела ему в глаза. – Ты наперед-то хоть смотришь, Взывающий? Кныш удивленно взглянул через ее голову, но ничего, кроме тропинки, вившейся среди кустов, не заметил. Старуха же лишь раздраженно фыркнула и, потянув его за руку, заставила опуститься рядом с ней на траву в тени ближайшего деревца. – Анх делал все так, как делали Взывающие до него, как было круговороты круговоротов тому, – начала она. – И Роду было ясно, что, когда и почему он делает. Всякий Рослый мог сходу сказать: мол, на Излом зимы Взывающий будет делать это; в пору союзов – вот это; а если кто в Холмы предков уйдет – так вот то. Видишь? Кныш молча кивнул, действительно начиная понимать, куда клонит его собеседница. – Теперь появился ты – и тут уж всякому ясно, что заставить тебя делать все так же, как твой родитель – не выйдет. На добро это или на зло – не нам судить – но просто как есть. Вот только новые обряды, которые ты творишь, может, и хороши духам – но для Рослых они неясны. Никто не видит, что, почему и для чего ты совершаешь. А ты не можешь сделать темное ясным – хотя бы потому, что и самих-то обрядов не помнишь. Ты внемлешь духам – но только ты один. Долго так продолжаться не может. Слышал, кстати, как тебя называют? – Слышал. Именование Внемлющий в отношении него действительно со времени обряда союзов распространялось с ураганной скоростью и использовалось все чаще. Пока еще с оговорками, конечно, вроде «Внемлющий-ой-Взывающий», – но всем в Роду было очевидно, что это ненадолго. Новое так или иначе вытеснит старое. Во всех смыслах. – И ты думаешь, что Ёль мог бы... – Если мальчик умеет видеть волю духов и делать ее ясной другим – то и для тебя, и для всего Рода – это просто подарок от Отца-Неба. Так помоги ему сделать так, чтобы этот дар не пропал даром. Ёль – умный, он всего видит-видит и может помочь увидеть и другим. Научи его. «Научи меня видеть духов!» – всплыла в памяти Кныша просьба рыжего подростка. И как он не заметил, с каким жаром, с какой настойчивостью тот об этом просил! Так не канючат об исполнении собственной прихоти. Так просят о чем-то действительно важном и сокровенном. Вот только... – После того, что было в Запретном лесу, он вряд ли захочет иметь дело с духами. – Если это то, для чего он пришел в мир – захочет. Может, сердце чуток подрожит. Но потом все равно он к этому придет. Река свое ложе найдет. «И ты пойдешь за Белую границу. Потому что не сможешь иначе». – Но я не знаю, чему и как его учить. Со мной... Со мной просто так вышло. Фетха пресекла его возражения решительным взмахом руки. – Кныш, мы оба знаем, что если ты чего-то захочешь – тебя никто и ничто не удержит. Так что не ной. Лучше подумай еще вот о чем... Я правильно вижу, что никто из молодых тебе не хорош, и ты не собираешься заключать брачный союз? Он слегка кивнул, подтверждая ее слова. – Что ж, это твой выбор, и не мне судить о нем и его причинах. Но однажды кому-то придется занять твое место. Я, конечно, могу увидеть, что ты сам мог бы обойтись и безо всяких Взывающих. Но другие Рослые так не смогут. Для них всегда должен быть кто-то, кто будет стоять на границе нашего мира и мира бессмертных. – Думаешь, это будет Ёль? – А разве ты доверил бы это кому-то еще? Кныш промолчал, понимая, что Фетха в который раз видит гораздо дальше и точнее, чем он сам. – Я поговорю с ним, – наконец твердо пообещал он. – И если он согласится, стану его учить. Ты очень хорошо сделала, что сказала мне об этом. Не зря тебя называют Знающей – тебе и правда открыто то, чего не замечают другие. – Как и тебе. – И я не знаю, хорошо это или плохо. – Это как есть, мальчик. И насмеешься, и наплачешься с этим... Как и все. Каждый свою ношу несет. Она протянула руку, легко коснувшись ладонью его щеки, уже утратившей мальчишескую гладкость. – Но я очень надеюсь пожить подольше. Уж больно интересно, чего дальше-то будет!..Глава 20
11 августа 2017 г. в 23:05
Вкусный дух наваристой мясной похлебки, идущий от Общего костра, приятно щекотал ноздри и настраивал на безмятежный, немного ленивый, благодушный лад. Шох, хоть с ужином уже давно покончил, поддавшись этому настрою, продолжал сидеть чуть в стороне от огня, глядя, как догорает багровым ложе Лучезарной.
Лето выдалось практически идеальным. Жаркие солнечные восходы сменялись теплыми проливными дождями, дарившими всему, растущему на Матери-Земле, живительную влагу. Затем Лучезарная снова начинала трудиться, от души рассылая своих посланцев, – и все живое наслаждалось этими щедрыми неожиданными дарами. Растения – травы, кустарники, деревья, – цвели и плодоносили во всю силу, словно едва дождавшись, пока зима выпустит их из своих морозных объятий. Лесная живность на такой благодати отъелась, завела потомство, которое уже подрастало, так, что теперь охота была не тяжелой повинностью, отсрочкой перед голодной смертью, – а скорее забавой, где можно было разгуляться, показать свою удаль, да при этом еще попривередничать – вот этого оленя хочу, или вон того – еще пожирнее?.. Вообще-то Шох такого легкомыслия не одобрял и по мере сил старался пресекать его в охотниках, ходивших на промысел под его началом, – но в то же время ему было ясно, что после гибельной зимы потребность немного расслабиться и ощутить хоть какую-то радость в соплеменниках, да и в нем самом, была абсолютно непреодолимой.
Легкие шаги за спиной заставили его улыбнуться: он узнавал их среди всего Рода, а надо было бы – узнал бы и среди всех обитателей мира смертных или бессмертных. И потому, когда две шаловливые ладони закрыли ему глаза, он лишь сделал вид, что не узнает их обладательницу, которая, повинуясь тем же их общим негласным правилам этой небольшой игры, наградила его еще и поцелуем – чтоб уж наверняка.
– С девочками была? – спросил он, когда та, что была ему хороша, уютно устроилась под боком.
– Ага! – глаза Анхэ блестели энтузиазмом. – Грибы перебирали и сушиться развешивали. Знаешь их сколько!.. – она широко развела руки, видимо, желая показать объем работы. – А завтра снова пойдем! Насушим, будем зимой похлебку варить! А скоро и орехи созреют!..
Плечистый охотник слушал, стараясь не сделать слишком заметной удивленную улыбку, так и просящуюся на уста. Чтобы Анхэ, его Анхэ, – выдавала вот такие речи?! Еще полный лик назад он и подумать о таком не мог. Нет, она, конечно, ему хороша – так хороша, что он бы в огонь и в воду за нее пошел – но к примерным хозяйкам и работницам она не относилась. До последнего времени.
Решение Фетхи поставить красавицу старшей над девочками Рода оказалось судьбоносным, открыв в Анхэ талант воспитательницы и советчицы. Девчонки буквально на раз стали важной частью ее жизни, ответив ей тем же, и Шоха это в равной степени и радовало, и изумляло. Не обходилось без эксцессов, конечно – характер у молодой был тот еще, и они с ее подопечными, бывало, орали друг на друга так, что весь Ближний лес ходуном ходил. Но под эти ссоры, какими бы шумными и жаркими они ни были, почему-то всегда идеально подходило присловье о милых, которые, бранясь, тешатся. И действительно – проходила пара восходов – и бывшие спорщицы возвращались к согласию, по справедливости деля друг с другом и работу, и развлечения.
Другие, видя такую неожиданно возникшую гармонию, подшучивали, что сердце молодой, мол, переменчиво – перегорит да и погаснет – однако Шох был уверен, что это не так: слишком хорошо знал, какой поразительной силой и упорством отличалась Анхэ, когда дело касалось того, что ей было действительно важно и нужно. Что ж, это и к лучшему!
– Хорошо же, да? – промурлыкала молодая, мечтательно глядя в быстро темнеющее небо.
– Что хорошо?
– Ну... Все. Хорошо же, когда все хорошо?
Он усмехнулся, ласково проводя пальцами по ее густым волосам.
– Хорошо.
Такие короткие разговоры, в которых зачастую повторялись в тех или иных вариациях всего два-три слова, кому-то со стороны могли показаться бессмысленными и пустыми – но для Шоха и Анхэ они имели свою особую прелесть и служили словно отражением той возникшей и все укрепляющейся между ними душевной близости, для которой и слова-то вовсе не обязательны. Этим вечером, однако, молодая пошла чуть дальше обычного.
– Знаешь, будто все вокруг новое.
– Какое?
– Ну... Молодое. Как лето пришло, так мне и и видится, будто какие-то новые силы у всего вокруг...
– И что?.. – не понял Шох.
– Да ничего. Хорошо, – она улыбнулась, повернувшись к нему, обнимая за шею, приникая губами к губам. Что ж, на это ответ он знает абсолютно точно... В отличие от последней ее реплики.
Шорох шагов заставил их разомкнуть объятия – и вовремя, поскольку Шох начал уже всерьез сомневаться, что они смогут дойти для продолжения до хижины.
Тур, появившийся со стороны Ближнего леса, был бледен и выглядел каким-то уставшим, – однако, увидев их, по-доброму усмехнулся, махнул рукой в приветственном жесте.
– Доброй жаркой ночи вам!
– И тебе! – ответил Шох, а любопытная Анхэ тут же поинтересовалась:
– А ты уже от кого-то? А от кого?
– Да нет, я на реке был, – пояснил Тур, которого непосредственность молодой немало забавляла.
– На реке?! Так поздно?! Что ты там забыл?!
– Искупаться захотел. Зачем еще на реку ночью ходить?
– Ты так водяником станешь, – благодушно проворчал Шох, припомнив, что в последнее время Тур едва ли не весь имеющийся досуг проводил, купаясь.
Он ожидал услышать что-нибудь столь же шутливое в ответ – но охотник, промолчав, лишь еще раз махнул рукой, на сей раз прощаясь и зашагал к своей хижине.
– Что это он?.. – недоуменно и даже как-то боязливо спросила Анхэ, поежившись в его объятиях, словно от внезапно протянувшего по спине холодного сквозняка. – У тебя с ним все хорошо? Вы не ссорились?
Богатырь отрицательно покачал головой. Не считать же ссорой тот глупый случай с неудачным поединком? Рука давно зажила, не осталось никаких следов от кровоподтеков на коже... Да и на душе, тоже, пожалуй. С тех пор они с Туром уже разы-разы были вместе на охоте или выбирались в Ближний лес, – опробовать изобретение богатыря, которое он не переставал улучшать и дорабатывать, или на все ту же реку отдыхать, болтая обо всем на свете... И если бы кто-то спросил Шоха, кто его лучший друг, он назвал бы имя Тура, не задумываясь. Так не считать же следом, оставшимся-таки на сердце, какую-то глубинную, смутную тревогу, которую он испытывал всякий раз, когда друг излишне, на его взгляд, резко двигался или даже протягивал ему руку, помогая подняться... Да еще то, что с того восхода они так больше ни разу и не сошлись в шуточном поединке – словно соблюдали в этом какое-то негласное табу.
– Видится, у него с родителем не все ладно, – протянул он, вспоминая упорно бродившие по селищу слухи.
– А что случилось?
– Да вроде вождь им недоволен... Я не знаю точно.
– Как это – ты не знаешь?! – возмутилась молодая. – Ты же его лучший друг! Кому, как не тебе это знать? Ты что, не спрашивал? Или он не ответил?
Не спрашивал. Потому что нутром чуял: Тур не ответит. Это как – тоже след? Или все же нет?
– Идем, что ли? – Шох помог Анхэ подняться и направился к хижине, которую делил с родителями, – свою, согласно обычаю, он сможет построить, лишь заключив брачный союз.
– Слушай! – Анхэ, обогнав его на пару шагов, заступила ему дорогу. – А ты уверен, что Туру есть, с кем лечь этой ночью? Может, надо было его с нами позвать? Он же не мог обидеться, что ты этого не сделал?
– Не мог, – коротко ответил Шох.
Может, Анхэ и права в своих словах о том, что мир вокруг как-то неуловимо изменился с началом этого лета. Во всяком случае, того мира, в котором он мог спросить Тура о чем угодно, а еще бы запросто поделился ложем с ним, оставшимся по какой-то причине не у дел, для Шоха уже не существовало. И как ни старался он это отрицать, что-то подсказывало ему, что мир этот закончился на берегу Ближней реки.