Глава 21
12 августа 2017 г. в 01:52
Из-под полога, закрывавшего вход в хижину вождя Маруха, струился слабый свет, и Тур, подойдя и заметив это, не смог сдержать легкого разочарованного вздоха. Очаг летом не разжигали – разве что в особенно холодные ночи, которых не было вот уже почти три полных лика. Значит, гореть мог лишь жировой светильник, который вождь наверняка задул бы, ложась спать. Стало быть, он еще не спит. Это плохо.
Значит, опять нужно будет войти и после обычного приветствия погрузиться в тягостную тишину, царившую в их хижине с последнего состоявшегося между ними разговора. Сыну вождя были ясны ее причины: слишком больно было и ему, и родителю вдруг оказаться отрезанными друг от друга, – да еще и без ясного представления о том, почему и как это произошло. Но если он сам с этой болью примирился и надеялся лишь на то, что проходящие восходы так или иначе ее утишат, то вождь, казалось, просто терялся, не зная, что делать и как реагировать на молодого незнакомца, который по привычке все еще жил под его кровом. Иногда Туру и вовсе казалось, что родитель не оставил надежду все вернуть, что он раз за разом ищет что-то, что могло бы их объединить, сплотить, как было раньше. Потому и молчал он так напряженно, подыскивая слова, темы для разговоров, которые, будучи начатыми, не грозили бы закончиться сварой, разрушающей даже видимость близости. Словно не мог отпустить, смириться с тем, что теперь все изменилось... Впрочем, а какой родитель так смог бы?
Как бы то ни было, за последние несколько восходов Туру стало ясно: его присутствие, самый его вид заставлял родителя страдать, и поделать с этим, по сути, нельзя ничего. А раз так – единственное, чем он может помочь – это поменьше появляться тому на глаза. С этого несложного вывода и началась привычка Тура возвращаться домой лишь глубокой ночью, когда Марух уже спал, а уходить – как можно раньше, благо, обычно ему хватало лишь нескольких часов глубокого ночного сна, чтобы восстановить силы.
Сегодняшняя ночь, однако, отличалась от предыдущих.
– Ты поздно, сын, – произнес вождь Марух, когда Тур вошел. – Был с молодой?
Охотник ощутил укол раздражения: родитель постарался, чтобы голос его звучал как можно более естественно – однако слух резанули напряженные, какие-то выжидательные нотки, ясно говорившие о том, что задан этот вопрос был отнюдь не из праздного любопытства.
– Нет, я был на Ближней, – ответил Тур, возможно, несколько более резко, чем сам того хотел. Слишком задел его почему-то и сам вопрос, и то, что какое-то мгновение он колебался прежде, чем на него ответить, думая не о том, что было на самом деле, – а о том, какой ответ родителю хотелось бы услышать. Нет, так не годится, этак он и до вранья докатится!
– Мне видится, что молодые совсем перестали тебя занимать. Ты здоров, сын?
Вопрос – в лучших традициях неугомонной Анхэ! Но ей хотя бы можно ответить что-нибудь вроде «Не про тебя».
– Да, я вполне здоров, родитель.
Тур расстегнул пояс с оружием, вынул свой охотничий нож и, сев на лежанку, аккуратно положил его у изголовья – так, чтобы в случае опасности рукоять мгновенно оказалась бы в протянутой руке. Марух, увидев, что продолжать разговор в таком духе сын не намерен, поспешил перейти к главному:
– Сын?
– Что?
– Скажи, ты собираешься заключать брачный союз? Не с Анхэ. Хотя бы с какой-нибудь молодой.
Тур вздохнул, однако в голосе вождя больше не слышалось неприятных, режущих слух ноток. Только тревога и какая-то печаль, словно он заранее предчувствовал ответ.
– Скорее всего, нет.
Марух опустил голову, и даже плечи его вдруг сгорбились, словно на них опустилась какая-то невидимая ноша. Прошло довольно много времени, прежде, чем он заговорил вновь.
– Знаешь... Когда я заключал союз с твоей родительницей, она тоже не была мне хороша, – вождь приобнял себя за плечи. – Мне, как, может быть, и тебе сейчас, никто из тогдашних молодых хорош не был. Они согревали мою постель, но не больше. И потому я не мог выбрать. И выбор сделал за меня мой родитель. Твоя родительница была мне не хуже и не лучше других. Поначалу. Но потом, пожив с ней... Увидев, как в этот мир пришел ты... Мне стало ясно, что родитель выбрал мне правильно. Мы прожили хорошую жизнь с ней, и мое сердце долго было разбито, когда она ушла в Холмы предков. Может, и для тебя сложность в этом? Тебе все одинаково хороши – и при этом не так хороши, чтобы ты мог думать о союзе?
Тур сделал было отрицательный жест рукой, пытаясь остановить его, но Марух продолжил:
– Нет-нет, погоди, выслушай. Бывает, по молодости, что и мужчины, и молодые ждут от брачного союза чего-то... – он неопределенно поводил в воздухе ладонью. – Чего-то большего, чем там на самом деле есть. Не знаю, как сделать ясным. Какого-то особого чувства... Или... Того, что вся жизнь будет, как один ясный восход – без тревог, без проблем... Если ты этого ждешь, сын, – то позволь сказать тебе – так не будет. Это просто союз. Он скрашивает одиночество. Благодаря ему мужчины и женщины не только согревают ложа друг друга – но и могут, не сомневаясь, признать своими детей, которых им пошлют Отец с Матерью... Для мужчины союз означает, что ему есть, куда приходить, куда возвращаться. Что его кто-то ждет, и кто-то заботится о нем. Для женщины – что она под чьей-то защитой... И если ты ищешь в молодых чего-то другого... Ждешь от них чего-то большего – то ты не дождешься и не найдешь. Просто потому, что больше ничего и нет. Если это тебя останавливает... Если потому ты и не можешь выбрать... Так позволь мне сделать для тебя то же, что сделал для меня мой родитель. Поверь мне и моему выбору – ты ведь знаешь, что я хочу твоего счастья. Дай мне возможность подарить тебе нормальную жизнь – такую, какой она и должна быть у мужчины. И ты увидишь: это будет хорошая и достойная жизнь.
– Я не смогу жить такой жизнью, родитель.
Ну вот опять! Круговорот тому он бы и не подумал так отвечать. Да что там – круговорот тому и сам такой разговор был бы немыслим! Что, духи, что с ним произошло?!
– Тогда скажи мне, сын: чего ты ждешь от брачного союза? Что тебе нужно такого, чего нет ни в одной молодой?
«Союз смертных – это повторение союза Предвечного и его Избранницы», – вспомнилась Туру фраза, прозвучавшая на обряде союза Кима и Лары. Не это ли ему и нужно? Глубины. Понимания, что совершившееся во времени получит свое продолжение и отражение в вечности. А еще – полноты. Дом, чтобы возвращаться, дети, забота, защита... Это хорошо. Но этого мало. Ради этого не стоило бы все и затевать. Затевать стоит для того, чтобы добровольно держаться друг за друга порезанными руками - и знать, что вы – единое целое. И в этом нельзя солгать, нельзя покривить душой и надеяться на то, что в конце концов возьмет верх сила привычки и осознание того, что сделал как все, как положено... Должна быть в союзе какая-то тайна, что-то, что выходит за рамки привычного... Не поэтому ли на обряде Кима и Лару укрывали ветвями? Словно отгораживали их от посторонних взглядов, давали родиться чему-то сокровенному... И как хотелось, чтобы в этот момент произошло что-то такое, чтобы не осталось сомнений – эта тайна, это сокровенное – вот оно, рядом! Оно вмешивается в обычную жизнь, делая ее более яркой, более... Важной, что ли. И дождь для этого оказался так кстати! Пожалуй, он и сам бы не придумал ничего лучшего, чтобы показать, что все по-настоящему, что Отец-Небо и правда смотрел в этот момент на Кима и Лару и подтверждал: «у нас с Избранницей было так же»...
– Мне нужен кто-то, кто согреет не мое ложе, а меня самого, – наконец ответил он. – И среди молодых я не вижу ни одной, которая бы смогла это сделать. Если это изменится, я с радостью заключу с ней союз. Но если нет... Я не смогу в этом солгать.
– И не примешь помощи, о которой я говорил?
– Нет. Мне видится, это только унизило бы и тебя, и меня. Моя вина, если тем причиняю тебе боль, но...
Вождь Марух, не дослушав, задул светильник, и Тур понял, что разговор окончен. Он еще долго не спал, ожидая, что родитель ляжет отдыхать – но тот так и продолжал неподвижно сидеть на своем ложе, тщетно вглядываясь в темноту.