Побратим змея

      Утро выдалось на редкость погожим и теплым, предвещавшим восхитительный жаркий восход. Вообще-то для конца лета они были редкостью: обычной погодой в эту пору были быстро набегавшие тучи, сыпавшие мелким дождиком, чтобы затем столь же быстро растаять. И собраться снова... Бывало, что за один восход поселянам случалось и по-пальцам-руки раз намокнуть и высохнуть, так что о каком-либо комфорте говорить не приходилось.       Теперь же Лучезарная словно спешила одарить своими жаркими богатствами копошившихся внизу смертных... Впрочем, может, не всех – а лишь тех двоих, что осмелились вступить в ее мир?       Как бы то ни было, тепло пришлось весьма кстати, и Тур с Кнышем успели за утро не по разу мысленно поблагодарить за него дневное светило. Поблагодарить, будучи почему-то уверенными, что их услышат.       Рассвет, однако, принес не только тепло...       – Странно все здесь как-то... – заметил Тур, когда они позавтракали остатками вчерашнего зайца. – Будто все как и было – и все же...       – Вовсе не все как было, – возразил Кныш. – В тот раз Величайший чуть не уничтожил весь этот мир, так что тут был полный погром, разве не помнишь?       – Помню, – признал Тур. – Я почему-то думал про то, как было в Путешествии... Хм... Тогда еще больше странно – где весь тот погром?!       Они окинули взглядом пейзаж, расстилавшийся перед ними. Пустошь, Озеро и Горы и в самом деле выглядели вполне мирно и даже безмятежно, словно разомлев под ласковыми прикосновениями Лучезарной. Представить себе тот хаос, что творился здесь еще так недавно, было попросту невозможно. И все же...       – Смотри, – Кныш указал на Потусторонние горы. – Видится, когда я подходил тогда к Пустоши, туда попали молнии Величайшего. Видишь?       Тур пристально взглянул в указанном направлении – и согласился, что две из горных вершин, как раз в середине гряды, действительно изменили форму: теперь они были словно срезаны сверху исполинским ножом.       При внимательном осмотре выявились и другие различия: например, просеки, оставшиеся от гигантских валунов, выделялись свежей растительностью на фоне многовековых деревьев.       – Чудно, – озвучил свой вердикт Тур. – Ясно, что духи, а может и сама Мать-Земля, постарались тут все прибрать. Но почему тогда просто не сделать все так, как было? Не может же быть, чтобы сил не хватило?       – Мне видится... – голос Кныша звучал грустно, – видится, что это, чтобы осталась память о нем. О том, что он был разным. Ясно, конечно, что все то, что здесь есть – это память. О нем и о том, кто был ему хорош: они ведь это и создали. Но должно было что-то остаться и в знак того, что он мог и разрушать. Как от ран остаются шрамы...       – Может, ты и прав... И если о нем и такие знаки оставили – значит, он был хорош тем, кто тут обитает... – они долго молчали, глядя, как прогорает костер, затем Тур поднялся на ноги.       – Пошли со мной, – пригласил он. – Мне тут одна мысль пришла...       Он пошел вдоль опушки. Кныш последовал за ним, чувствуя, как тоска, уже было притупившаяся, разрастается с новой силой. Может, идея остаться здесь еще на восход была все же неудачной? Слишком мало времени прошло, слишком свежо все еще в памяти... Чего, собственно, он добивался?.. И... И куда они идут?!       Охотник, услышав, что его спутник остановился, обернулся, твердо заглянул ему в глаза.       – Пошли. Мы оба должны с ним попрощаться.       Голос его звучал непривычно хрипло, и Кныш со смутным удивлением подумал, что не припомнит случая, когда Туру было бы так сложно сдерживать собственные чувства. Выходит, то, что случилось, не для одного него стало трагедией? Ведь, – и эта мысль его поразила, – ведь, последовав за ним в Запретный лес той ночью, охотник знал, с чем, вернее, с кем ему придется столкнуться. И здесь, на этой самой Пустоши, бросаясь между ним и Змеем – он знал, на кого поднимает оружие. А значит, он не надеялся выжить – хотел только обменять свою жизнь на его... Чтобы у Рода был Взывающий. Чтобы лето вернулось. Чтобы не было Перехода за Дальние холмы...       Кныш пошел медленнее, стараясь не упустить ход своих рассуждений.       А дальше? Когда он все-таки выжил, пришел в себя? Каково было ему почти сразу узнать, что Змея он убил зря? Что весь свой невозможный выбор – отдать свою жизнь за жизнь Взывающего, – основал на иллюзии? И что реальной была только боль, которую он, не желая того, причинил?.. Каково ему было оставаться таким – без вины виноватым? Не оправдываясь. Не пытаясь ничего разъяснить. Просто уйти в тень, с глаз долой, чтобы он, Взывающий, мог вволю пожалеть себя да полелеять свои обиды... Уйти – а потом еще и найти в себе силы вернуться после той страшной ночи, – будто почувствовав, что он так дико, до зубовного скрежета, нужен...       – Ты что, спишь?       – Что?..       – У тебя был вид, будто ты спишь стоя.       – Нет, я просто... Просто думал.       Потом. Все, что нужно, он еще скажет. Но не сейчас. Сейчас они пришли.

***

      Найти то самое место было уже невозможно – но Тур к этому и не стремился, понимая, что точность до шага в данном случае не имеет значения. Достаточно и общего направления. Вот и небольшая излучина опушки, где он выбрался тогда из Леса... А там, дальше, был Шох... Что же, искать больше нечего.       Охотник повернулся к своему спутнику, мягко подтолкнул его в плечо.       – Иди давай. Простись. Надо плакать – плачь. В последний раз. Потом будешь жить дальше.       – А... Ты?       – Меня там и в прошлый раз не должно было быть.       Наблюдая, как Кныш неуклюже, какой-то деревянной походкой направляется к берегу Озера Избранницы, охотник на мгновение засомневался было, стоило ли отпускать его одного – да и вообще затевать все это. Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что идея все же была верной: есть вещи, через которые проходить нужно. И есть среди них те, которые должно встречать одному.       Сам сын вождя устроился под деревьями, прикрыв глаза, и вскоре почувствовал какое-то странное оцепенение и сосредоточенность, как тогда, когда неведомая сила привела его к Белой границе. На сей раз он не сопротивлялся, не пытался понять, что происходит – просто дал мыслям струиться свободно, словно лесной ручей...       «Кто ты, Величайший, – и кто я?.. В чем настоящее значение того, что я сделал с тобой? И что сотворил со мной ты – такого, что теперь, глядя глазами смертных, я ощущаю себя слепым?.. Почему я хочу сказать тебе, что жалею о том, что не повстречался с тобой раньше – и сказать этого не могу, потому что мне видится, что я тебя все-таки встретил?.. И что, Величайший, что мне делать дальше? Чего хотеть, к чему стремиться, чего искать – если я теперь не знаю, кто я?.. Если вся жизнь становится с ног на голову – а я ощущаю, что это только начало?..»       Мысли словно иссякли, сменившись глубокой внутренней тишиной – однако, как ни силился охотник различить в ней хоть какие-то намеки на ответы, – их не было. Словно уверившись в этом, внутренний монолог возобновился, сменив, однако, направление.       «Ты хорошо прожил, Величайший... И порядок, который ты создал с тем, кто тебе хорош, – им можно любоваться и радоваться ему... И если то, что сделал я, помешало тебе этот порядок творить – то я в любом случае сделал очень плохо – даже если совсем этого не хотел... Это моя вина». Он мысленно коснулся кулаком груди, хотя и не был уверен, что тело повторило этот жест. Впрочем, это было неважно: Тура не покидало ощущение, что тот, кому были адресованы его беззвучные слова, все услышал и понял и так.       «Но для тебя – для вас, – все закончилось хорошо... – мысли потекли дальше. – Ведь то, что я видел тогда, пока лежал в лекарской, все же не было сном. А для меня... Для меня все только начинается – и я не знаю, какой дорогой идти... Что сделать, чтобы и в мою жизнь вернулся порядок... Ты ведь об этом знаешь-знаешь, да? О порядке. И о том, как его создать... Скажешь мне?»       Внятного ответа и на сей раз не последовало, но охотнику показалось, что на какое-то мгновение он ощутил теплое прикосновение к своему лбу. Знак? Или просто посланник Лучезарной пробился сквозь ветви деревьев? Впрочем, бывает ли в делах с духами «просто»? Да и вообще – бывает ли?..

***

      К стоянке они вернулись лишь когда Лучезарная почти достигла зенита. Говорить не хотелось: каждый из них продолжал витать в своих мыслях, – но накопившиеся хлопоты не делали молчание напряженным. В силок, расставленный ими с вечера, попалась крупная птица, что означало, что об ужине и завтраке можно не беспокоиться.       Когда ощипанная и выпотрошенная птичья тушка была устроена над исходящими жаром углями, Кныш наконец нарушил молчание.       – Ты очень хорошо придумал сходить туда. Думаю, это и правда было нужно.       Тур молча кивнул, рассматривая сияющую ослепительными бликами поверхность Озера Избранницы. Прикоснуться к ней, а еще лучше – окунуться в наверняка теплую воду хотелось до ломоты в костях – но он сдерживался: Озеро представлялось ему все же слишком заповедным местом, чтобы вот так запросто в нем купаться.       – Тур, ты слушаешь?       – Что?       Он принудил себя отвести взгляд от водоема и сосредоточиться на собеседнике.       – Моя вина. Я... Задумался. Что ты говорил?       Однако о чем бы ни собирался поговорить Кныш, интерес охотника к Озеру он счел более важной темой.       – Ты все время туда смотришь. Почему?       Тур пожал плечами.       – Я и сам не знаю... Этим летом мне почему-то хорошо, когда рядом вода... На Ближнюю вот купаться хожу... Раньше, вроде бы, так не было – помылся, да и все. А теперь... Как будто это сил прибавляет... – он помрачнел, вспомнив, во что уже несколько раз выливалось такое «прибавление сил».       – Думаешь о том, что случилось с тобой и Шохом? – от Кныша не укрылось его состояние.       – Он говорил с тобой?       – Он переживал. Из-за того случая с копьем.       Тур медленно кивнул.       – Я ведь говорил, что в последнее время всех удивляю. И не всегда приятно. Шох, он... Он мне как брат. Брат, которого я сам выбрал. И если он отвернется от меня – это будет еще хуже, чем если это сделает родитель. И вот опять то же самое, видишь? – он повернулся к Внемлющему. – Мне не ясно, что происходит. Случайно так вышло – или нет? Может, в этом мраковом быке были какие-то пустоты, и я случайно в одну такую попал? Ведь могло же такое быть, верно? И в поединке том... Мало ли что бывает. Иногда тело реагирует быстрее, чем ты успеваешь сообразить, что происходит. А иногда – оно дает сбои. Со мной тоже так было. Я несколько раз проигрывал и Шоху, и другим парням – и сам не знаю, почему. Я... Я даже Врану однажды проиграл. Еще прошлым круговоротом. Хотя он меня слабее и меньше. А вот поди ж ты... Ну, словом, это я к тому, что в поединке может быть что угодно. Вообще что угодно. Вот и гадаю, как та молодая на каленом песке – случайность или нет...       «Ты убегаешь от ответа, – хотелось сказать Кнышу. – Хотя на самом деле прекрасно его знаешь. Так же, как и знаешь, что все, что ты видел и слышал, не было сном. Ты прячешься, потому что не можешь вынести этого знания... »       Делиться подобными мыслями Внемлющий, однако, не стал: слишком хорошо понимал, что принять ответы его слова охотнику не помогут. А раз так – то для чего их произносить?       – Давай попробуем туда сходить, – сказал он вслух, увидев еще один жадный взгляд, брошенный его спутником в сторону Озера. – Мне видится, оно само может решить, принять нас или нет. Решить – и сделать нам ясным это решение.       Охотник обрадованно кивнул и резво вскочил на ноги, чем вызвал у Кныша едва заметную улыбку: чтобы сын вождя вел себя как нетерпеливый мальчишка – такое можно было увидеть нечасто, а если точнее, то и почти никогда. «И вряд ли кто-то, кроме меня, знает, что он может быть таким...» Мысль промелькнула и исчезла, оставив, однако, приятное тепло на сердце...       Тур тем временем подошел к берегу, присел и осторожно зачерпнул немного воды ладонью. Позволил ей большой каплей скатиться от кисти до локтя, затем коснулся мокрой рукой своего лба и прикрыв глаза, замер, – не то спрашивая о чем-то, не то просто наслаждаясь прохладным прикосновением влаги. Кныш остановился в паре шагов позади, с интересом за ним наблюдая. Наконец охотник поднялся.       – Не знаю... – сказал он. – Я не умею говорить с духами, как ты. Но мне от этой воды хорошо, очень хорошо. Она... Будто живая. И мне не увиделось, что она враждебна. Попробуешь сам – или поверишь на слово?       – Поверю.       – Ну смотри. Если что – я предлагал проверить, – в голосе Тура звучала легкая ирония, но Внемлющий смог распознать спрятанную за ней тревогу: как бы то ни было, охотнику явно не легко давалось пребывание По-Ту-Сторону, в мире, который так сильно отличался от того, что ему было привычно и ясно.       Сын вождя между тем разделся и, осторожно ступая, вошел в Озеро. Остановился, когда вода дошла ему до пояса и замер, прикрыв глаза. Кныш хотел было уточнить, все ли в порядке, но появившееся в этот момент на лице охотника мечтательно-блаженное выражение отвечало на этот вопрос красноречивее любых слов. Он сделал еще шаг, видимо, из-за неровности дна провалившись сразу по грудь, оттолкнулся, с силой разведя в стороны протянутые перед собой руки и поплыл, позволив мелким волнам с плеском перекатиться через плечи. Кныш глянул ему вслед, начиная раздеваться сам, – и отчетливо понял, что с этого момента мир суши перестал для охотника существовать.