Побратим змея

      – Да погоди ты, куда так быстро-то?! Сначала медленно научись. Чтоб по-правильному. И чтоб в тело вошло... Руку прямо держи, не сгибай!.. А ты как раз не копайся!.. И думай поменьше. На охоте небось думать некогда будет... Так, ты погоди. Глаза закрой. Закрой, говорю. Во. А теперь вставляй да бросай. Как-как... Тебе на добычу смотреть надо, а не на то, что руки делают... Во, уже получше... Может, так и толк выйдет. Вождь вам хорошую штуку изобрел – так пользуйтесь, а не мух носом ловите!.. Эх, мне бы ваши годы да ваши силы...       Мальчишки, под руководством бывшего вождя осваивающие изобретение нынешнего, пыхтели, обливались потом – но сдаваться не желали. Отступать, с одной стороны, было некуда: за круговороты, которые прошли с той поры, как вождь Шох впервые познакомил Род со своей копьеметалкой, она не раз доказала свою полезность и эффективность, и потому теперь охотник без нее – не охотник. С другой стороны, Марух, хоть и ворчал, и ругался – но делать это ухитрялся так, чтобы поддерживать в своих учениках непреходящий энтузиазм и дух соревнования – с другими и самими собой. Интересно же знать, сможешь ли следующим восходом метнуть копье лучше остальных парней. А пуще всего интересно – сможешь ли на следующий восход превзойти себя-нынешнего...       – Вот так-то лучше, – удовлетворенно проворчал пожилой воин, и во взгляде, которым он обвел четверых своих учеников, мелькала гордость. – Еще по разу – и на ужин. После дельной работы и перекусить не помешает.       Юноши снова принялись за дело, а он, воспользовавшись тем, что тренировка подходила к концу и можно было все наставления и разбор ошибок перенести на следующий раз, привалился спиной к дереву, росшему у края поляны, где они тренировались, тяжело опираясь на толстую крепкую палку, без которой теперь не мог обойтись при ходьбе. В ходе занятия, войдя в раж, занятый объяснениями, подбадриваниями или, наоборот, указаниями на ошибки, он чувствовал себя почти прежним: здоровым и сильным, и потому не обращал внимания на отчаянные сигналы, которые посылало ему собственное тело. За пренебрежение к себе приходилось расплачиваться после окончания тренировки, когда сломанные когда-то Туром рука и нога начинали ныть так, словно он не комментировал действия парней, а совершал их сам.       – Вот так... Очень хорошо... Можете ведь, если захотите... – сквозь зубы прокомментировал он последние на этот восход броски, и от души понадеялся, что ни лицо его, ни голос не выдают боли, которую ему приходилось терпеть.       Вроде не заметили.       Однако и в покое не оставили, дружно предложив довести его до селища. Намерение хорошее, и только так и надо поступать со старыми калеками... Только вот признать себя и тем, и другим было слишком больно и унизительно.       – Вперед идите, – буркнул он, совсем как прежде горделиво вскидывая голову и расправляя плечи. – Я позже приду, авось не пропаду по дороге.       Мальчишки смотрят на него с сомнением – но он знает, что искушение поиграть по пути домой в догонялки или подразнить девочек, под присмотром Анхэ собирающих травы, окажется сильнее. Всегда оказывалось – и меньше всего Марух был склонен своих подопечных в том упрекать. Пусть бегут. На то и молодость. А он и сам доковыляет... Так, чтобы никто, по возможности, его не увидел.       Опыт и на сей раз не подвел: мальчишки, еще немного нерешительно потоптавшись, стайкой вспугнутых воробьев понеслись вперед, предоставив наставнику преодолевать свой путь в одиночестве.       Идея заняться тренировкой юных охотников сложилась в сознании бывшего вождя далеко не сразу – и не без внешней помощи. Для начала, вождь Шох, выждав, пока Род отойдет от жутких событий, сделавших его главой, и вернется в привычную колею, наконец решился всколыхнуть однообразное течение жизни поселян показом своего изобретения. Марух, тогда только начавший выходить из лекарской после полученных травм, хорошо видел смесь любопытства и настороженности на лицах соплеменников: вроде и хорошая штука – а на деле кто ее разберет...       Сам-то он Шохову палку оценил сразу. Пусть тело его уже и никуда не годилось, и ему было абсолютно ясно, что сам он метнуть копье с помощью нового устройства уже не сможет никогда – но ослепнуть или утратить здравый смысл он, по счастью, еще не успел – а значит, и достоинства приспособления оценил быстро и верно – как тот, за чьими плечами были круговороты битв и походов на промысел, - и кто не собирался их забывать.       Шоху поддержка предшественника оказалась более чем к месту: если с ним Род только знакомился, приноравливаясь к его ведущей руке, – то доверять прежнему вождю привык беспрекословно.       Вот так и вышло, что копьеметалка заняла едва ли не первое место в экипировке охотников, а умение с ней обращаться – среди их навыков. Учились ею пользоваться парни довольно быстро – однако дело продвигалось бы гораздо успешнее, будь у них кто-то, кто постоянно руководил бы этим процессом. Сам Шох, обучив нескольких ребят, переключился на другие, не менее важные дела: изобретение изобретением – а обязанности главы Рода никто не отменял. Марух, хоть устройство ему и понравилось, на себя роль наставника не примерял: слишком поглощен тогда был прошлым, а возвращаясь в настоящее, слишком сильно ощущал собственную немощь. Нужное направление мыслям помогла придать Фетха – хотя на тот момент он вмешательству знахарки был откровенно не рад. Пожалуй, и слушать бы ее не стал – если бы в какой-то момент она не заговорила о главном.       «Он не вернется, – эти слова еще и теперь, спустя почти два круговорота, продолжали звучать в его голове так ярко, будто услышаны были только что. – Даже если будешь из восхода в восход его ждать. Даже если положишь себе остаться в том прошлом, когда он был еще здесь, и не двигаться дальше. И... Если возьмешься мальчишек учить, это тоже ничего не изменит».       Вот это самое оно и было. Именно так, он ждал. И все вспоминал и вспоминал тот злосчастный восход – будто бы в надежде, что однажды и правда сможет там оказаться и выбрать верную дорогу. Будто еще имел над той давней трагедией какую-то власть. Начать учить парней обращаться с копьеметалкой означало попросту признать, что сделанного не воротишь. Что сын никогда больше не войдет в селище. И что и нет уже, поди, его, этого сына – совсем нет, так, что даже к колыбели его не сходишь...       И что жизнь, тем не менее, продолжалась, и в ней даже для него, Маруха, мог снова найтись смысл. Пусть такой вот – незначительный и, наверное, ущербный, как и он сам теперь, – но смысл. Вопрос был в том, имеет ли он на это право – вновь начать жить? Не будет ли это предательством по отношению к Туру – да и к самому себе?.. Не будет ли это означать, что он простил себе ту выбранную неверно дорогу, которая и его, и сына довела до такой беды? Простил – и перестал карать себя за тот выбор?..       Размышления над этими вопросами он носил в себе долго – но ни к какому выводу так и не пришел. А потом однажды одним восходом прошлым Теплым Безвременьем, проходя мимо тренировочной поляны (совершенно случайно проходя, просто ногу разминал!), заметил на ней неловко ковыряющегося с новомодным устройством паренька...       Тропинка, ведущая в селище, послушно стлалась под ноги. В Ближнем лесу стояла тишина, нарушаемая лишь трелями каких-то птиц, которые всегда начинали петь ближе к вечеру, будто желая почтить таким образом Лучезарную, спускающуюся к своему ложу. Издали, – как мог определить бывший вождь, – почти от входа в селище, – слышались разрозненные звонкие голоса: с реки и из другой части леса возвращались женщины, молодые и дети. Вот и еще восход прожит...       Марух любил вечера, когда кипение дневных дел угасало, суета, царившая в селище и его окрестностях, стихала, и его соплеменники неспешно, с чувством исполненного долга, сходились к Общему костру на ужин. Теперь можно было и поговорить с кем-то, и обсудить, что случилось за восход, а если нужно – так и одному в сторонке помолчать, подумать, побыть хоть и со всеми – но как бы и наедине с собой...       Последний вариант подходил бывшему вождю больше всего: долгие разговоры он так и не полюбил – но наблюдать за остальными, угощаясь теплой сытной едой, слушая, как приглушенно звучат в сгущающейся темноте обрывки чужих бесед, было приятно. Приятно – несмотря на нет-нет да и проскальзывающее чувство вины: как мне может быть хорошо, когда сын... Фразу эту он не заканчивал никогда, даже в мыслях – но всякий раз она заставляла его поеживаться, будто от потянувшего вдруг холодного сквозняка... В последнее время «сквозняк» возвращался чаще – и на то были свои причины...       Дойти до селища в гордом одиночестве ему не дали: из кустов, росших по бокам тропинки, послышался треск – и почти сразу за этим выскользнула Айрат. Увидела его, подошла, обнюхала и неторопливо потрусила рядом, приноравливаясь к его шагу. И снова, в который уже раз, Марух подивился сметливости и разуму зверя: характер у родичи был веселый – а иногда и откровенно бесшабашный, так что устроить кому-нибудь из Рослых сюрприз – например, подкравшись и неожиданно прыгнув на спину, было для нее в порядке вещей. И все же – никогда она не подшутила так над ним. Да и вообще – с того происшествия в Ближнем лесу стала считать его, похоже, кем-то вроде своего детеныша.       Одним из.       Кусты снова раздвинулись, пропуская двух пушистых щенков. Они родились в начале Теплого Безвремения, – а теперь, когда оно разменяло последнюю треть, уже повсюду неотступно следовали за своей родительницей. Марух приостановился, чуть напрягшись: со стороны Айрат глупых шуток можно было не опасаться – а этих мелких кто знает?.. Детеныш детенышем – а с ног его собьет на раз... Те, однако, лишь по примеру родительницы подошли и осторожно обнюхали его руки. Самочка (имен им так пока никто и не придумал) приветливо лизнула палец, самец, старавшийся держаться независимо и самостоятельно, – до нежностей не снизошел: постоял рядом – и неспешной трусцой направился к селищу, откуда уже доносился вкусный запах мясной похлебки.       – Обжора! – негромко проворчал бывший вождь. – Неужели ж родительница не накормила еще?! Пузо до земли свисает – а туда же – лишь бы подачку стребовать!..       Впрочем, после того, как Айрат спасла его от неминуемой смерти, Марух дальше шутливо-ворчливых комментариев не шел даже в мыслях – а сердцем успел к семейству родичей крепко привязаться. Странно это, конечно – звери с Рослыми бок о бок живут... Но странного за эти круговороты в Роду и без того было более чем достаточно.       Шаги, раздавшиеся за спиной, заставили его обернуться. Судя по появлению Айрат, сомневаться в том, кто именно был все еще скрыт за поворотом тропинки, не приходилось. Что ж, у Маруха к нему как раз назрел важный, хотя и болезненный, разговор...       До слуха бывшего вождя, однако же, явственно долетали шаги двоих Рослых, да еще и отголоски разговора – стало быть, Внемлющий был не один, а в его собеседнике Марух, чей слух с круговоротами отнюдь не ухудшился, узнал Шоха.       Они показались из-за поворота, и бывший вождь удивленно приподнял брови: Шох выглядел усталым и даже слегка раздраженным, и, судя по замкнутому, не выражающему абсолютно ничего лицу Внемлющего, причиной неудовольствия главы Рода был именно он. Что это они не поделили? Обычно вроде ведь неплохо ладят...       Приблизившись, мужчины синхронно склонили головы в знак приветствия.       – Хорошего вечера тебе, Марух, – произнес Шох.       – И вам, – бывший вождь вновь двинулся вперед, и они пошли за ним, почтительно приотстав на полшага.       – Что обсуждали?       Поделятся с ним причиной размолвки? Или предпочтут промолчать, не вовлекать старика в свои дела? Для Маруха подобные мелочи имели большое значение, служили своеобразными маркерами его значимости в племени.       – Обряд на Восход Холмов, – голос молодого вождя звучал несколько напряженно.       «Вот, значит, в чем дело!..»       – А что с ним?       – Это я и хотел узнать. Но духи пока не говорят, как нам следовало бы его провести.       Маруху увиделось, что еще чуть-чуть – и вождь напрямую выскажет Внемлющему свое неудовольствие, мол, раз не отвечают духи – значит, спрашиваешь не то и не так... Но Шох слишком высоко ценил справедливость, да и в способностях Кныша не сомневался, и потому не позволил себе сорвать на нем раздражение.       – Просто хорошо бы его провести не позже, чем через по-пальцам-руки восходов, чтобы успеть до лета. А что к нему готовить – неясно...       – Прошлыми круговоротами духи тоже до последнего молчали об этом, – припомнил бывший вождь. – Может, раз они сами бессмертные, то и обряды, связанные с тем, чтобы идти за последнюю грань, их не слишком интересуют?       – Интересуют или нет, а Внемлющему-то они должны ответить? – голос Шоха прозвучал несколько более резко, чем сам молодой вождь, видимо, того хотел, на что немедленно последовал хмурый ответ Кныша:       – Я ведь только что сделал тебе ясным, вождь: они ничего не должны. Я не могу заставить их дать тот или иной ответ.       Только раздоров среди тех, кто ведет и направляет Род, не хватало! Этак они незнамо до чего договорятся!       Марух словно невзначай встал между спорщиками, оттеснив их друг от друга.       – Оно так, – неторопливо заговорил он. – Вы с разных сторон смотрите. Так и выходит, что и духов не поторопишь, и подготовку не отменишь... Но главное, что смотрите-то на одно и то же, верно?       Мужчины медленно, словно нехотя, кивнули.       – Моя вина, – наконец проговорил Шох. – Иногда я слишком спешу позаботиться о Роде, и мне не хватает терпения.       Он протянул Кнышу руку ладонью вверх, и тот накрыл ее своей, – но Марух успел заметить, что, в отличие от молодого вождя, с его лица мрачное выражение не исчезло.       «Хм... Темнишь, Внемлющий?.. Не все так просто с Восходом Холмов? Что ж за секреты ты хранишь?..»       Задаваться этим вопросом иначе, как риторически, смысла, однако же, не было: за прошедшие круговороты Марух, да и не только он, уяснил, что заставить Внемлющего расстаться с его тайнами можно, разве что сунув его руку в огонь. Потому праздное и не очень любопытство пришлось поумерить. До поры до времени, во всяком случае.       Шох тем временем заговорил снова:       – Моя вина – но мне нужно торопиться в селище, хочу до ужина еще успеть...       – Да иди уж, – слегка махнул рукой Марух. – Я как раз с Внемлющим поговорить хотел.       Кныш бросил на него быстрый, слегка удивленный взгляд, – но снова промолчал. Он, по наблюдениям бывшего вождя, в последние круговороты вообще говорил лишь тогда, когда возникала крайняя необходимость.       Шох, получив разрешение, кивнул им обоим и ускорил шаг. Айрат, видимо, уловив волшебное слово «ужин», поспешила за ним, сопровождаемая самочкой-щенком. Внемлющий же пошел рядом с Марухом, по обыкновению не стремясь нарушить воцарившееся молчание.       – Так значит, Восход Холмов... – Марух искоса глянул на идущего рядом молчаливого мужчину и в который раз подумал, что прежнего замухрышку в нем при всем желании бы не узнал. Духи, что ли, на него влияют, что он так изменился?.. И раньше, а после того, как Тур ушел – так и подавно... И ростом, и статью... А особенно взгляд, ставший за прошедшие круговороты совершенно непроницаемым. Как у сына когда-то...       – Всем нам есть, кого вспоминать, верно?.. – медленно заговорил он, в глубине души все еще сильно сомневаясь, что разговор и правда пойдет на пользу. Кныш не ответил, ожидая продолжения, и бывший вождь заговорил быстрее, чувствуя, что мужество начинает неуклонно сдавать. – Мне тут одна мысль покоя не дает... Я про Тура.       – Да? – на лице Внемлющего отразилось легкое удивление, смешанное с печалью, и это придало его собеседнику решимости.       – Ты знаешь, жив ли он? – озвучил он мучавший его уже многие полные лики вопрос. – Ну, в смысле, не сам ты... Может, у духов спрашивал?..       – Спрашивал.       Бывший вождь, не ожидавший столь быстрого ответа, даже слегка споткнулся.       – И... Что? – внезапно охрипшим голосом спросил он, останавливаясь и поворачиваясь к собеседнику. – Мне бы... Мне бы только знать, вспоминать ли его тоже на Восход Холмов, вместе с другими, видишь... – зачастил он, с досадой чувствуя, что услышать ответ прямо сейчас не готов – хоть задать вопрос хотел уже очень давно.       Кныш слегка коснулся его плеча, словно желая успокоить и поддержать.       – Духам не слишком ясно, что значит смерть, ты ведь знаешь... – негромко заговорил он. - Они говорят, что его нет в мире смертных... Но он ведь и Рослым перестал быть. Так что для него это не обязательно означает смерть. Он ушел в Запретный лес – а скорее всего – и еще дальше, гораздо дальше...       – Так он все еще может быть жив?..       – Думаю, он всего может-может. И мне видится, что среди душ предков, обитающих в Холмах, ты его не найдешь. Но...       – Что – но?       – Моя вина, если лезу в то, что не про меня... Но мне видится, что какое-то место для того, чтобы вспоминать его, у тебя должно быть.       – Место? О чем ты?       – Это как с Холмами предков. Каждый может прийти к колыбели тех, кто спит там. Один, если захочет. Или все вместе, как на Восход Холмов. Это помогает пережить утрату. Точнее, не пережить даже, а... Ограничить ее, что ли...       – Это как это – ограничить? Что, в Холмах помню, в селище забыл?!       – Да нет... – Кныш слегка замялся, но отказываться от своей мысли явно не собирался. – Ясно, что помнишь всегда, но... Память – она как разлив реки. Иногда нахлынет, так что захлестывает – а иногда слабеет. Подумай не о Туре, а, к примеру, о его родительнице. Тебе было, наверное, очень плохо, когда ты ее потерял. Но сейчас – тебе же не больно постоянно из-за того, что ее нет.       Бывший вождь, чуть поразмыслив, кивнул в знак согласия.       – Ну вот. Но если бы тебе вдруг стало бы одиноко без нее – что бы ты сделал?       Марух чуть пожал плечами.       – Поговорил бы с ней, наверно... В мыслях. Или... Да, верно – в Холмы предков бы, к колыбели ее, сходил.       – Вот и я о том же. Ты чувствуешь, что разлив поднимается – идешь, например, в Холмы предков, пережидаешь его там – и возвращаешься к живым. Но если такого места нет – у тебя как будто постоянно разлив. Видишь, о чем я?       – Пожалуй, да... – мысль Внемлющего увиделась Маруху неожиданной и несколько странной – но смысл в ней определенно был – пусть даже и такой, что уразуметь его с наскоку было сложно. Что ж, во всяком случае, будет, о чем подумать. – Так ты считаешь, что мне нужно где-то переживать эти самые разливы? Но раз Тура нет в Холмах, то и место, где я буду о нем помнить и думать, должно быть не там?       – Мне видится, что так.       – Что же, пожалуй, что-то в твоих словах есть... Подумать надо, в любом случае. Хотя странно оно, конечно... Память... Разливы... А ты... Ты сам-то так делаешь?       – Как?       – Ну как ты сказал. Ходишь в Холмы, когда тебе плохо? К родителю?..       – Вот вы где пропали! А мы уже забеспокоились! – Анхэ, направлявшаяся к ним быстрым шагом, приветственно махнула рукой. Фиа, малышка, увязавшаяся за родительницей, с комичной серьезностью повторила ее жест, они засмеялись – и разговор развалился. По ощущениям Маруха – к большому облегчению Внемлющего, который, судя по враз замкнувшемуся лицу и закаменевшему взгляду, отвечать на его последний вопрос так или иначе не собирался.