Побратим змея

      – И что, духи так прямо и сказали: если Миру успокоится, перестанет паниковать на каждом шагу и попросит помощи Матери – то роды пройдут хорошо? – на лице Ёля было написано недоумение.       – Примерно так. А что тебя удивляет?       Мужчина слегка пожал плечами.       – Ну... Мне видится, что духи обычно не говорят вот так, напрямую, мол, сделай это – и будет тебе счастье. А ты можешь повторить, что именно они сказали? Какие слова?       Кныш взглянул на него с плохо скрываемым раздражением, – однако он слишком хорошо знал своего помощника, чтобы понять – тот от своего не отступится.       – Они сказали, что Миру не дано знать путей Отца-Неба и что вместо беспокойства она должна больше ему доверять.       Ёль задумался.       – Но это же совсем не одно и то же! – наконец воскликнул он. – Духи ничего не говорили о том, будет ли все хорошо! И о Матери-Земле тоже... Ты что, просто добавил это от себя?!       – Ёль, Миру все равно не сможет ничего изменить, – терпеливо заговорил Внемлющий. – Но если бы я просто повторил ей слова духов, она бы извелась сама и извела всех, кто вокруг. Тебя, в первую очередь.       – Я не просил защищать меня от моей супружницы!       – Ты просил ее успокоить. Я успокоил. Чем ты недоволен?       Ёль замолчал – сначала сердито, затем задумчиво. И в самом деле, что его так злит? Он и правда просил Внемлющего успокоить Миру – вот именно так дословно и просил. И результат получил соответствующий: супружница после беседы с Кнышем враз расслабилась, ходит довольная, страхи из головы повыкидывала, а своим не в меру болтливым подружкам теперь доводит, что не ужасы надо расписывать, а просить у Отца и Матери помощи. Подружки, кстати, насчет ужасов и так присмирели: не иначе, как Анхэ им сделала ясным, что и к чему. А тут еще и Фетха сбор для отваров Миру всучила: мол, для укрепления сил. Ну да, сил – и всеобщего спокойствия. Вроде все в лучшем виде – так отчего ж так тошно-то?       Может, от того, что вся эта идиллия, при ближайшем рассмотрении, построена на лжи? И если бы Миру знала точно, что именно сказали духи, то она не была бы такой спокойной? Если бы она могла увидеть все ясно...       Образ мира, теряющего краски, словно перед глазами слепнущего Рослого, возник на мгновение в сознании – и Ёль вздрогнул: неужели возможно, что то, как Внемлющий теперь общается с духами, так отзывается на том, что происходит вокруг?!. Разве можно о таком даже помыслить? Впрочем, это очевидно слишком сложно, чтобы пытаться ответить на эти вопросы прямо сейчас.       – Я плохо сделал, что сорвался на тебя, – наконец медленно проговорил он. – Ты и правда сделал ровно то, что я просил, и я не знаю, как повел бы себя я, оказавшись на твоем месте. Но... – он замялся. – Есть что-то, что не дает мне покоя, – только я не могу сделать это ясным достаточно хорошо, чтобы ты увидел.       – Попробуй, если хочешь, – предложил Кныш. – Или можем в другой раз поговорить – может, со временем тебе станет яснее, что не так.       – Нет, раз уж об этом зашло, лучше сразу.– Ёль решительно качнул головой. – Дело не в Миру, а, наверное, в тебе.       – Во мне?       – Угу... Просто видишь... Ты меняешься. Я это давно замечаю, может, еще с тех пор, как Тур ушел.       – Если ты говоришь об этом так, – значит, меняюсь я не в лучшую сторону?       – В том-то и дело, – мрачно кивнул мужчина. – Раньше... Раньше ты был... Настоящим, что ли. Ты взялся все менять – и это было... Как свежий ветер. С тобой все стало по-другому, все обряды, даже сами духи будто стали ближе, яснее. Там, где твой родитель просто посыпал всех травой и рисовал узоры – ты и духи принесли смысл. И это было то, что нужно. Может, с непривычки сложно или странно – но в итоге хорошо. Видишь, о чем я?       Кныш задумчиво кивнул.       – Пожалуй, что вижу. А теперь как стало?       – А теперь ты будто и не ищешь больше воли духов. Как будто тебе все равно, что они говорят и чего хотят. Будто ты решил, что знаешь, как лучше – и так и поступаешь. Причем раньше для тебя именно воля духов была «как лучше». Она была важнее, чем какие-то желания или страхи – твои или чьи-то еще. А теперь ты будто бы больше прислушиваешься к Рослым, чем к духам. А может... Может и вовсе не прислушиваешься ни к тем, ни к другим, – а только к себе самому. Скажешь, не так?       – Может и так... – медленно проговорил Кныш после долгого молчания. – Но ведь и в том, что было раньше, не все было так хорошо, как ты сказал. Хотя бы тот обряд на Проводы Лета взять. Слова духов о смерти тогда наших-наших задели. Это ведь тоже неправильно. Выходит, что и Рослых слушать надо.       Ёль нахмурился: эти правильные слова, возможно, в несколько ином варианте, он слышал от Кныша и раньше – и, как раньше, так и теперь, они его не убеждали.       – Так-то оно так, конечно... – протянул он, стараясь поймать ускользающие, беспокоящие ощущения. – Вот только...       – Что вот только?       – Ну... А, словом, ладно – я скажу, как вижу – а ты постарайся не слишком обидеться.       – Ну давай...       – Я все больше вижу в тебе твоего родителя, старого Анха, – на одном дыхании выпалил Ёль. – Я ж все детство, считай, при нем, сколько себя помню. И, пожалуй, как Взывающего я знал его куда лучше, чем ты. Так вот, он тоже всегда был уверен, что знает как лучше. И про то, что Род защищать надо, тоже всегда толковал. Только он его от духов защищал – чтобы, мол, мы в нашем мире, они в своем, и чтоб за Белую границу носа не казать... Ну ты же помнишь.       – Помню, – глухо подтвердил Кныш.       – Ну вот. Но на самом-то деле он о духах ничего и не знал толком. Скорее сам себе их какими-то представил – и решил, вот так, мол, будем к ним относиться. Ну, то есть, конечно, это не он придумал, – так поколения поколений до него делали. Но он продолжил, просто как было, не вникая особо.       – Ты же сам говорил, что со мной все изменилось.       – Изменилось. Я и не спорю. Только мне видится, что и ты еще далеко не все о них знаешь. А когда ты начинаешь, как с Миру, чего-то от себя добавлять к их словам, или и вовсе по-другому говорить – получается, что больше знать и не хочешь. И тогда... Они словно делаются дальше от нас, уходят, затихают... – он внимательно взглянул на своего собеседника, пытаясь понять, что тот думает по поводу этих слов, – но лицо Кныша осталось бесстрастным. – Так что, на этом предел? – продолжил Ёль. – Еще одна Белая граница – только не на земле – а в головах? Ведь чем дальше ты подменяешь их слова своими, тем больше она нас разделяет.       – А если Роду и не нужно знать больше?       Ёль мученически закатил глаза. Привычка, оставшаяся еще от подросткового возраста, которую теперь он и сам не слишком одобрял, считая грубой и неуважительной по отношению к собеседнику, все же возвращалась, когда мужчине было сложно сдерживать собственные далеко не добрые чувства. «А решать, что нужно Роду, а что нет, разумеется, будешь ты». Фраза так и норовила сорваться с языка, и, наверное, еще два-три круговорота тому Ёль бы ее не сдержал. Теперь, однако же, он стал старше и научился различать то, что приносит пользу разговору и то, что дает удовлетворение от метко сказанного злого словца. Эта реплика явно относилась ко второй категории, а значит, лучше оставить ее при себе. Кныш ведь не враг ему, и злится он сейчас исключительно потому, что переживает: и за судьбу Внемлющего, и за все перемены, которые тот успел совершить.       И потому ответил Ёль совсем по-другому.       – Я не о Роде с тобой говорю, Кныш. Я о тебе. Может, Рослым знать больше о духах и правда не нужно. А тебе? – он встал напротив Внемлющего, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Тебе все еще нужно знать больше?       Тот не отвечал, и Ёль, так и не встретившись с ним взглядом, отступил.       – Ладно. Это все, что я хотел сказать. Пойду. На промысел ухожу, как Миру говорит, духов ловить. Может... Хочешь со мной?       – В другой раз.       Рыжеволосый мужчина, будто иного ответа и не ждал, кивнул и, повернувшись, зашагал по направлению к Белой границе.       – О чем я и говорю, – уже на пределе слышимости донеслись до Внемлющего его последние слова.