Побратим змея

      Кныш проводил скрывающегося за деревьями помощника долгим задумчивым взглядом, а затем, устало опустив голову, медленно направился к выходу в Ближний лес: размышления его сейчас были слишком сложными и тягостными, чтобы растрачивать душевные силы на возможные встречи с соплеменниками. По счастью ни с кем не столкнувшись, он вышел на опушку и привычно свернул подальше от Ближней реки. Выученный за круговороты до автоматизма маршрут, казалось, сам ложился под ноги, не препятствуя плавному течению мыслей.       Что же выходит – духи были правы? Они ведь еще давно говорили ему, что, убегая от тени родителя, он только возвращается к нему. Да и прошлой ночью – не то же ли самое они имели в виду, повторяя, что ушедшие возвращаются – и особенно те из них, кто не был хорош для живущих?..       Нет, этого просто не может быть!       Внемлющий непроизвольно ускорил шаг, будто стараясь не отстать от собственных размышлений.       Ведь то, что делает теперь он, совершенно непохоже на то, что делал родитель! Он все изменил, – смог изменить, несмотря ни на что! И ведь не только по форме. Это и Ёль признает, и остальные. Он, – точнее, духи через него, – внесли во все обряды смысл. А если смотреть глубже – так и вообще, хоть какое-то настоящее взаимодействие между миром смертных и миром духов началось только сейчас!.. Так при чем тут родитель, который и близко не был готов к тому, чтобы воспринять новый уклад?       Да и относятся к нему иначе, чем к Взывающему Анху. Того уважали, а у кого-то, может, и сердце перед ним дрожало. А он, Кныш, Роду хорош, в этом сомнений быть не может. Соплеменникам нравится говорить с ним, узнавать волю духов, пересказывать новости... Им хороши и обряды, которые он отправляет, они включаются в них, не остаются равнодушными – «отстоял да забыл». Им интересно, что произойдет на следующий праздник, они переживают, буквально смеются и плачут вместе с ним и с духами.       Взять вон хоть как Ёля и компанию в Большое путешествие отправляли. Внемлющий тогда не стал надевать шкуру родича, как предписывал обычай. Вместо этого взял с собой Айрат, и она подолгу обходила и обнюхивала каждого воина, будто и сама творила какое-то свое таинство... И всем тогда было ясно, что нет смысла в том, чтобы мертвая шкура символизировала вечно живущего Предка. Родичь, особенно зная историю ее чудесного появления в селище, гораздо больше похожа была на его воплощение.       Да и духи, которым он в тот раз дал «поиграть» вволю, не подвели: долго и красочно рассказывали через него о том, как Великий Предок заключал с ними союз. Родитель ведь об этом ничего не знал, да и не мог знать – победил, мол, духов, да и победил. А как все на деле было – стало ясным только теперь, да не просто так – а, можно сказать, из первых уст. И так странно и завораживающе было слушать эту древнюю историю, рассказчики которой с полным правом говорили о себе «Я сделал это», «Я хотел того», что несмотря на то, что рассказ затянулся, и Лучезарная уже давно поднялась со своего утреннего ложа, но никто даже не шевельнулся, а затем, когда история завершилась и настало время проводить парней за Белую границу, то у всех было чувство, что отпускают их не в заповедный мир, – а в гости если не к хорошим друзьям, то во всяком случае, к кому-то знакомому.       Да и сами мальчишки ощущали то же самое. Не зря же он перед этим, готовя их к Путешествию, посвящая в тайное знание, тоже не стал пересказывать то, что говорилось раньше – а позволил им самим через него задать духам вопросы обо всем – о Лучезарной, Светлоликом, Величайших, Матери и Отце... Духи, правда, сначала упирались, не желая общаться с теми, кто, по их определению, и мошками-то не были, – но затем, когда он напомнил, что парни эти – отнюдь не мошки, а Дети Завета, порождения сути Предвечного, смирились и даже втянулись – так, что три восхода, отведенные на подготовку, пронеслись как один миг, полный самых неожиданных вопросов и открытий.       Кныш вздохнул и, сбавив шаг, мечтательно улыбнулся этим воспоминаниям. Это был, несомненно, один из таких редких теперь моментов, когда и ему самому было с духами хорошо, когда он ощущал свое единство с ними, чувствовал, что именно в их, запредельной, прекрасной Реальности, ему самое место. Когда он был одним из них.       Или ему только так виделось?       Внемлющий помрачнел, вспоминая, что те терпкие, живые, дарящие острое, на грани боли, наслаждение, переживания, какими бы яркими ни были, быстро отгорели, сменившись тихой, ровной радостью от жизни в мире смертных. Ведь и это тоже правда о нем! Ведь не притворяется же он, когда интересуется делами соплеменников, сопереживает им и пытается, с помощью духов или сам, им помочь!       Взять хоть обряды союзов. Их он отправлял уже дважды: сначала, вскоре после ухода Тура, для тех, кто был в Большом путешествии вместе с ними, затем, спустя два круговорота – для Ёля и его приятелей. И о том, и о другом обряде воспоминания у него, да и у Рода, остались самые светлые – как о новом этапе, начавшемся в жизни этих по-своему важных и близких ему Рослых.       Вот и идея духов с повязками вокруг лба прижилась: если мужчины их просто носили, то женщины стали считать украшением, причем не простым – а говорившим об изменении их статуса. Долго донимали его вопросами, можно ли как-то их украшать, и еще – не нужно ли что-нибудь к ним приделать, когда жена входит в тягость или когда в паре рождается дитя. Духи на эту тему ничего внятного не советовали, считая, видимо, что подобные проблемы смертных ниже их внимания, – а потому женам была дана в этом деле полная свобода. Вначале, правда, наступил небольшой хаос, ибо повязки стали вмиг напоминать схрон всевозможных ракушек, камешков, цветов и чего только еще... Затем, однако же, благоразумие взяло вверх, и теперь и в этой сфере у молодых наступила гармония.       Так что, в самом деле, служило и духам, и Ёлю основанием для того, чтобы говорить, что он становится похож на родителя? А главный вопрос – почему это так больно его задевает? Ведь и духи могут ошибаться. Наверняка же могут. А Ёль и подавно. Он всего видит-видит – но он – просто Рослый, и вовсе необязательно ему всегда и во всем быть правым. Вот только...       Вот только задевает то, в чем ты видишь отголоски правды. Скажи умному, что он дурак – тот только посмеется – это всякому известно. А вот если и сам чувствует в чем-то слабину...       Так что же не так?       Он ведь все для себя решил еще давным-давно: что бы ни было, а он не станет таким, как родитель. Не повторит его дорогу, не совершит его ошибок, не посчитается ни с чем, чего тот достиг. Просто сделает все по-другому, и сам станет другим...       Неужели дело и правда в том, что он смалодушничал и дважды повторил за Анхом обряд на Восход Холмов? Так ведь это мелочь, пустяк, и было-то уже как давно...       Или?..       Или мелочей не бывает? И один поступок неизбежно влечет за собой другой?.. А затем, как мрачно предрекают духи, и сам мир изменится, следуя твоим выборам. Так изменится, что совершать верный выбор будет все сложнее... Вот только какой выбор правильный? Что и когда он еще сделал не так?! И, главное, между чем и чем, собственно, он выбирает?       Внемлющий остановился, сжав ладонями виски, пытаясь привести в порядок бешено скачущие мысли.       Он ведь помогает Роду, он творит новый порядок, он и правда стоит на границе миров...       А еще он просто не хочет быть, как родитель – и отлично в этом преуспевает. Да он все, что возможно было, сделал не так, как он! Так как могло случиться, что он словно обежал круг и вернулся к тому, с чего и начинал?..       ...Ушедшие за грань возвращаются, брат...       ...И все повторяется вновь...       На сей раз голоса его невидимых собеседников звучали не раздраженно, как это с ними часто теперь бывало, – а скорее сочувственно. Так, что не хотелось огрызаться или спорить с ними – а просто сесть и раствориться в еле слышных голосах, ставших за прошедшие круговороты его хоть и не всегда желанными, но на редкость постоянными собеседниками. Иногда их хочется слушать, – даже несмотря на то, что говорят они далеко не всегда что-то приятное. Даже и теперь. Ушедшие возвращаются – это жуть в духе подростка-Ёля... Да, вздумай родитель и правда вернуться – ему, Кнышу, точно бы не поздоровилось... Впрочем, может и старому Взывающему тоже?       Внемлющий опустился на ствол поваленного бурей дерева, увлеченный новым поворотом собственных рассуждений. А и правда, каково было бы родителю увидеть все перемены, которые произошли в селище с подачи сына? Что бы он сделал? Как бы чувствовал себя? Злился бы? Хотел бы проучить непослушное чадо?       Или...       А может, чувствовал бы себя забытым и не нужным?.. Ведь Род-то всем доволен, да и духи тоже, хоть и не всегда. Перемены пошли на пользу. А если произошли они так скоро после твоего ухода, – то, наверное, нельзя не задуматься о том, что именно ты стоял на пути чего-то хорошего и важного?.. И каково это – знать, что всю жизнь радел не о том?.. Больно, наверное, тем более, что и переиграть-то ничего уже нельзя...       Впрочем, старый Анх был, пожалуй, слишком упрямым, чтобы хоть в посмертии признать, что он ошибался. Так что, скорей всего, если бы и выпала ему возможность вернуться или хотя бы увидеть жизнь теперь – он бы этого делать не стал. Это тебе не Фетха, которой только того и хочется, что пожить подольше да побольше увидеть... Родитель, где бы он сейчас ни был, наверняка все так же уверен, что все в своей жизни он сделал абсолютно правильно – а если кому что не нравилось – так это его сложности.       Кныш, сам того, не замечая, сжал кулаки.       – Кто бы что ни говорил, – прошептал он, – я не стану таким, как ты. Я противоположен тебе, во всем противоположен. Ты не знал о духах и малой части того, что знаю я. И ты был слеп и слишком уперт в свое, чтобы видеть то, что происходило под самым твоим носом. Ты даже обо мне и Величайшем понятия не имел, пока я не сказал в ту последнюю ночь, перед тем, как ты ушел... Ты не видел и не слышал никого, кроме себя... Я таким не стану, ни за что не стану!.. А Ёль, да и духи просто ошибаются. Я все делаю, делал и буду делать иначе, чем ты. Я не такой, как ты.       ...А какой ты, брат?..       Внемлющий вздрогнул, почему-то задетый за живое этим простым вопросом.       – Что значит – какой я? – машинально спросил он вслух, словно забыв, что духам достаточно и его мысли.       ...Какой ты брат, и каким был он?..       ...И что такого ты видишь в себе, чего не было в нем?..       ...Настолько ли вы разные, брат?..       – Хватит, – Внемлющий с видимым усилием разжал пальцы, почувствовав, как ногти впились в кожу ладоней. – У меня с ним нет ничего общего. А если бы и было – я первым делом избавился бы от этого. Я ему противоположен.       ...В этом-то и ловушка, брат...       Он не успел ответить, как призрачные голоса внезапно затихли, будто опустив между ним и собой невидимый полог.