Побратим змея

      Ноздри щекотал запах дыма и жарящегося на костре мяса – такой простой, привычный и знакомый, что первой мыслью приходящего в себя Тура было предположение, что все, что с ним случилось, начиная со злосчастных поединков, было каким-то странным, фантастическим сном. Вот сейчас раздадутся привычные звуки селища снаружи его хижины – голоса, шаги... А там, глядишь, и Айрат откуда-нибудь возьмется, и в который раз придется спихивать тяжелую наглую тварь со своей лежанки...       Словно в подтверждение его неспешно текущих мыслей он почувствовал какое-то движение у своего бока – и к запаху готовящейся еды примешался едва ощутимый аромат шкуры родича.       «Вот ведь нахальная морда! Когда только успела?!»       Рука, которой он собирался привычно ухватить родичь за шкирку, однако же, не встретив препятствий, прошла сквозь воздух и ударилась о поросшую травой землю – что и побудило охотника открыть глаза.       Место, в котором он оказался, выглядело как лес. Именно выглядело: Тур почему-то не усомнился, что, пожелай этого кто-то достаточно могущественный – и видимость эта истает, разойдется, словно шкура под острым лезвием ножа. Разойдется, обнаружив за собой... Что?       – Не слишком ли сложные вопросы ты задаешь на пустой желудок? Садись лучше, поужинай со мной.       Голос, раздавшийся вопреки водившемуся здесь обыкновению, не в его голове, а, как и положено всякой обычной речи, – рядом, заставил молодого Величайшего вздрогнуть и резко подняться с земли. У костра, на котором и правда запекалась тушка крупного зайца, сидел некто, кого недалекий наблюдатель мог бы счесть Рослым: сухоньким старичком с добродушным, улыбчивым, и, возможно, чуть хитроватым лицом, чьей единственной особенностью была непомерно густая и длинная грива не то седых, не то просто пепельно-серых волос, спускавшихся на спину и достающих кончиками до земли.       Тур, однако же, недалеким не был никогда – а теперь, продвигаясь все дальше в своих поисках, и вовсе отучился доверять зрению смертных. И потому в глаза ему бросилось нечто иное: хотя ни в чертах лица, ни в строении тела его неожиданного собеседника не было ничего, что с определенностью указывало бы на сходство с родичем, ощущение того, что у огня в той же степени, что и старик, присутствовал крупный седой зверь, было сильным и исчезать не собиралось. Туру даже подумалось, что это именно от его роскошной шевелюры шел едва уловимый запах, напомнивший ему Айрат.       Сомневаться, кто перед ним, было невозможно.       Тур быстро поднялся на ноги, почтительно склонил голову.       – Привет тебе, Великий Предок.       Собственный голос показался ему ломким и хриплым, словно молчал он уже очень и очень долго.       «Сколько же все-таки прошло времени в моем мире?» – подумалось ему, и сейчас, в отличие от того момента, как он участвовал в танце Светлоликого и Лучезарной, эта мысль не показалась ему глупой и ненужной. Равно как не вызвало неприятия определение «мой мир» по отношению к оставленному им миру смертных.       – Предок? – голос существа прервал ход его мыслей. – Занятно...       – Моя вина, если я сказал плохо, – заговорил Тур, увидев, что, кроме этих двух слов собеседник его, похоже, ничего говорить не намерен. – Я подумал, что ты – тот, кого мой Род чтит как своего прародителя, Великого волка, стража миров... Если это не так, то не скажешь ли, почтенный, кто ты – и как мне называть тебя?       – Да нет, ты прав, сынок, прав... – глаза существа едва заметно прищурились – и точно так же чуть изменили выражение глаза призрачного зверя, очертания которого словно окружали его ипостась Рослого едва заметной дымкой. – Правда, я не думал, что вы считаете меня именно прародителем... Будто бы я когда-то сошелся с одной из Дочерей Завета, и она дала потомство, столь богатое, что от него смог произойти целый род... Но что же ты все стоишь? Садись, раздели со мной трапезу.       Мясо оказалось необыкновенно вкусным, таким, как Туру есть еще не приходилось. В меру мягким, в меру жестким, сочным, и со вкусом таким богатым и сильным, что, казалось, еще немного – и он перестанет быть просто вкусом – а станет чем-то другим, более значительным, что ли...       Великий волк и сам не отказывал себе в удовольствии угощаться этой дивной пищей, и призрачный зверь в нем то и дело довольно облизывался. Услышав, как сотрапезник его довольно, сыто вздохнул, он протянул ему кожаную биклагу с водой – очень похожую на ту, что Тур разрезал на опушке Запретного леса.       – Вот, держи.       В который раз коснувшись ладонью груди (у него почему-то не возникло сомнений, что Предку известно значение этого жеста), Тур принялся жадно пить, с наслаждением ощущая, как льется в горло приятно-прохладная влага.       – Хорошо, правда, сынок?       Величайший в который раз слегка удивился странному обращению – но решил, что Волк, по всей вероятности, имеет право так его называть.       – Это прекрасно, Великий Предок, – искренне ответил он. – Я никогда не ел и не пил вкуснее.       – Что ж, я рад.       Предок чуть сменил позу, и зверь в нем улегся, положив голову на вытянутые лапы.       – Так расскажи: что члены твоего Рода говорят обо мне?       И снова Тура охватило легкое недоумение: он уже привык к тому, что это он задает вопросы и ищет ответы. Кроме того, неужели Предок и сам не знает, что о нем говорят?..       Впрочем, спорить с ним даже мысли не возникло, и охотник, немного поколебавшись, начал рассказывать то, что узнал еще от Взывающего Анха, готовясь к Большому путешествию.       – Тебе понадобилось по-пальцам-руки-и-два круговорота, чтобы заключить союз с духами нашей долины и заставить их разделить ее с нами, – закончил он, с удивлением заметив, что рассказ постепенно увлек и его самого – словно бы он не пересказывал его, а слышал впервые, и каждое слово в нем теперь было полно какого-то странного, но красивого смысла. Впрочем, может, это потому, что герой этих событий сидел напротив, чуть склонив на бок голову, и слушал с каким-то странным, совершенно нечитаемым выражением лица?.. – они поселились в Запретном лесу, и дальше, в Том-Что-По-Ту-Сторону. А мы – через Белую границу от них. Так и повелось. Признаться, Предок, я даже не могу толком увидеть, как мог смертный подчинить духов – пусть даже за такой долгий срок. Может, ты не знаешь – круговоротом мы зовем...       – Большую фигуру танца наших названых брата и сестры, – кивнул Предок. – Я знаю, сынок. А насчет твоего вопроса – так это мне следует задать его тебе. Я ведь смертным никогда не был, и тем более никогда не был Ребенком Завета, как ты. А еще – со всей определенностью – ни с какой Дочерью Завета я не ложился.       – Но как же... – Тур опешил – и сам не понимал, почему. – Разве то, что говорят о тебе у нас – ложь?       – Это не ложь, мальчик. Это виденье. То, как восприняли эту историю ваши предки – и то, как они смогли ее передать. Если тебя это интересует, – а тебя это интересует, потому что иначе это был бы не ты, – то послушай. Замысел Предвечного, того, кого вы зовете Отцом-Небом, породил не только тех духов, что, как ты знаешь, готовили подарки для его Нареченной. Когда появились вы, Дети Завета, то стало ясно, что каждый из вас нуждается в защите и покровительстве тех, кто вас породил – Матери и Отца. Замысел Предвечного устремился к вам – к каждому по отдельности – и из этого замысла родились те, кто каждого из вас хранит и ведет, приближая к Истоку. Но никакое Дитя Завета не может жить в одиночестве. Вы должны были создать то, что называете теперь Родами – и для того, чтобы объединить ваши усилия и направить их – понадобились такие духи, как я – хранители – но не кого-то конкретного – а всего Рода в целом. Теперь ты видишь, что мне – духу, было не так и сложно договориться с другими духами – ведь мы все – порождения одного и тоже Разума – и все служим воплощению одного Замысла. А сколько фигур танца за это время сменилось – я, по правде говоря, не считал.       Охотник слушал своего собеседника – и не мог понять, какие чувства вызывает в нем этот разговор. Покой? Ощущение какого-то уюта и тепла, будто он дома?.. Интерес? Радость? Азарт? Или недоумение?.. Непонимание, к чему бы эта беседа могла привести – а ведь затеяна она очевидно не просто так?.. И потому – настороженность?..       – А как же то, что мы зовем тебя Великим волком – а зверей, подобных тебе, считаем родичами? – спросил он. – Моя вина, если плохо скажу – но очертания родича я вижу в тебе и сейчас...       – Это хороший вопрос, Дитя Завета, – Великий волк вновь чуть переменил позу, весь как-то собравшись. Зверь повторил его движение, усевшись и, как показалось Туру, устремив внимательный взгляд прямо на него. – Нам дано выбирать облик тех или иных существ. Но, принимая его, мы объединяем с ними и нашу суть, душу, то, чем мы являемся. Нам вольно принять облик Рослого или стать на время зверем – а затем вернуться обратно к себе. И это нужно нам – гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Это путь, который приближает нас к пониманию того, что значит быть Ребенком Завета. Ведь и каждый из вас несет в себе нечто от духа – и нечто от зверя, – он едва заметно подался вперед и закончил, пристально глядя собеседнику в глаза: – Тебе ведь ясно, о чем я говорю, Дитя Завета, верно? Ты испытал это на себе – восторг душевных порывов... И зверя в себе ты также уже ощутил.       Тур помимо воли опустил глаза, начиная наконец понимать, к чему вел его Великий Предок.       – Да, это так, – тихо ответил он.       – Что с тобой, Дитя? Почему ты больше не смотришь прямо?       – Потому что мне стыдно. Стыдно и больно, что я не смог удержать этого зверя – и он причинил зло тому, кто мне важен и хорош – моему родителю. Из-за этого я не добровольно ушел сюда, чтобы искать ответы – как я того хотел, – а меня выгнали, и только милосердие нашего нового вождя позволило мне остаться частью Рода, не лишившись имени.       – Ты жалеешь о том, что сделал с родителем?       Тур недоуменно нахмурился, услышав, как Волк выделил в своем вопросе слово «жалеешь».       – Ну, конечно, жалею... – пробормотал он. – Конечно, я...       – Посмотри на меня, – голос его собеседника не утратил спокойных, даже доброжелательных интонаций – но стал тверже, и у охотника сложилось вдруг странное, но абсолютно точное убеждение, что от того, что произойдет сейчас, ему будет больно – целительно, – но очень сильно больно.       Он поднял глаза, заново мысленно озвучивая для себя заданный вопрос.       – Нет, я не жалею, – ответил он на него, и на сей раз голос его звучал твердо. – Знаю, что должен бы. Знаю, что то, что я сделал – ужасно, и что меня изгнали справедливо. Но я не жалею. Я... Я считаю, что он это заслужил.       Сказал – и зябко передернул плечами в ответ на жестокие слова. Волк, которому он с некоторого момента смотрел прямо в глаза, ответил ему таким же пристальным взглядом, в котором светилось какое-то странное, кровожадное понимание. Кто-кто, – а зверь, – Тур в этом не сомневался, – абсолютно точно понимал причину его страшного поступка.       – Разве твой родитель не хорош тебе? – спустя какое-то время снова заговорил Великий Предок, и в его голосе Тур, к своему удивлению, не услышал ни отвращения, ни страха, ни даже удивления его словам – только все тот же спокойный, и, несмотря ни на что, благожелательный интерес. Может быть, поэтому эта беседа рождала ощущение защищенности, заставляла поверить, что, что бы он ни рассказал – Великого Предка это не испугает, не оттолкнет и даже не особо удивит. Уж он-то наверняка повидал в жизни такого, по сравнению с чем его, Тура, преступление – это так – глупая злая выходка ребенка, не ведающего, что творит. Впрочем, и недооценивать его Предок, видимо, не собирался – и это, пожалуй, было самым успокаивающим – он видел его поступок ровно таким, каким он был. Без драм, но и без благодушества. Видел – и мог его вместить и понять – не пускаясь ни в осуждение, ни в выгораживание того, кто его совершил. Это помогало – успокоиться, взглянуть на случившееся так же спокойно и честно. И наконец увидеть правду.       – Нет, родитель мне хорош, – ответил охотник. – И я хочу, чтобы раны, которые я ему нанес, зажили и он смог бы нормально жить после всего, что случилось. Но...       – Но?       – Наверное, я плохо скажу... – Тур снова опустил голову, не выдержав взгляда Предка. – Но я рад, что теперь его в моей жизни нет. И я не хотел бы, чтобы однажды он в нее вернулся – даже если бы это было возможным. Он... Иногда мне видится, что я был ему хорош лишь до той поры, пока был тем, кого он хотел во мне видеть. Он круговоротами говорил мне, что я должен делать, к чему стремиться, чего желать. Я так привык к этому, что долго считал его желания и своими тоже. Но потом... Потом все стало меняться – и мне стало ясно, что он никогда не видел меня – настоящего. Только будущего главу Рода, лучшего охотника, воина... Впрочем...       Он замолчал, и лицо его приняло удивленное выражение, словно он неожиданно увидел то, о чем говорил, с какой-то новой стороны.       – О чем ты подумал, Дитя Завета?.. – мягко, но настойчиво спросил Великий волк.       – О том, что... Может, это и моя вина? Я ведь тоже долго не стремился искать себя-настоящего. Да по правде говоря и не думал, что есть, кого искать. Мне ведь было тогда легко с родителем: знал, как заслужить его одобрение – и так и поступал. Он хвалил меня, его сердце становилось больше, и меня это радовало. Так что нельзя сказать, что он сунул меня в какой-то капкан – я и сам хотел жить так, как жил.       Предок едва заметно качнул головой, словно принимая услышанное к сведению. Тишина длилась довольно долго, словно подчеркивая важность последнего сделанного Туром вывода.       – Что же случилось потом, Дитя? – наконец снова заговорил Волк.       – Потом?.. Потом я-настоящий начал приближаться ко мне – а родитель отдаляться. Может, после Большого путешествия, когда я впервые увидел мир духов... А может, позже, когда убил Величайшего... Но в любом случае. Мне было очень больно, что родителю я-настоящий не хорош. Что ему не нужны мои поиски себя – ведь ему виделось, что все, что мне в жизни будет хорошо, полезно и важно – он уже нашел. Для меня и за меня. Я разочаровал его... А он меня. Он... Оказался хуже, чем я о нем думал. Не таким уж умным, заботливым, сильным и смелым... Знаешь, я ведь до сих пор думаю, что у него сердце дрогнуло идти тогда за Дальние Холмы... Знаешь эту историю? – он наконец решился поднять взгляд на своего собеседника. Тот молча кивнул. – Ну вот. Я и за это на него злился. Что он тянет. Что подвергает Род опасности. Что говорит о долге, о том, как легко все сломать и как сложно построить... А сам был просто зайцем. Ну и потом тоже всего было-было... Несколько раз он перед всем Родом обвинял меня в притязаниях на его власть – и мало того, что ни на какую власть я не покушался – так еще и выходило как-то странно. Будто одной рукой он мне место вождя предлагает – вот, мол, сменишь меня однажды, – а другой – едва я как-то навстречу ему в этом иду – тут же и получаю... И я тогда просто не знал, что ж мне делать – как вести себя, чтоб он остался доволен. И тоже злился... На него... И на себя – потому что чувствовал, что глупо это и стыдно – взрослому мужику не своим, а родительским умом жить...       Он перевел дыхание, помолчал, глядя в догорающий огонь костерка. Призрачный волк, наблюдавший за ним, склонил голову на бок, так, что одно острое ухо оказалось поднятым вертикально вверх, – будто готовясь услышать нечто очень важное и стараясь ничего не пропустить.       – Ну, словом, потом уже и поединки подоспели, – несколько сбивчиво закончил охотник. – И тогда все это будто разом нахлынуло. Еще и то, что я уже давно сюда идти собирался, ответы искать. А меня вроде как удерживали. Так все и случилось...       Он досадливо поморщился, затем снова поднял глаза на Волка, и в его взгляде читался вызов.       – Я плохой сын, да?.. И Рослый, наверное, тоже плохой. Я знаю, что то, что я сделал – это ужасно. Но даже и сейчас, когда я говорю тебе об этом, – я злюсь на него. На себя тоже – за то, что всего-всего мог бы сделать, чтобы все изменить, – но не сделал. Но на него злюсь больше. И знаешь... Я раньше сказал, что хотел бы, чтобы он оправился от ран и все такое... Но на самом деле – мне все равно, что с ним будет. Если подумать – я ведь понятия не имею, как долго я уже здесь. Может, он уже и в Холмы предков ушел. А я, выходит, с ним не простился, не повинился толком... Только вот виниться я не хочу. А что не простился – так и духи с ним.       – Когда-то ты говорил, что когда уходит кто-то, с кем ты всю жизнь был связан – от этого больно, даже если поначалу эта боль незаметна.       – Говорил, – припомнил охотник, чуть успокаиваясь. – Так ты хочешь сказать, что я просто не замечаю, что мне плохо? – он почему-то недовольно нахмурился.       – Как думаешь, ради чего ты здесь, сынок?       – Не называй меня так! – голос Тура перешел в обозленный рык. – Я не сын тебе, и, видится, после того, что я тебе рассказал, было бы несложно догадаться, что я не хочу быть ничьим сыном – ни по крови, ни на словах.       Лицо Предка осталось невозмутимым, и порыв Тура, словно столкнувшись с ним, угас так же быстро, как и вспыхнул.       – Я плохо сказал... – он коснулся кулаком груди. – Я просто... В общем...       – Так как думаешь, ради чего ты здесь, Дитя Завета? – повторил, словно не заметив его вспышки, свой вопрос Великий волк.       – Хм-м... Научиться чему-то? Сделать для себя что-то ясным?..       – Что?       – Не знаю. Что очень плохо поступил с родителем?       – Что было первое, что ты подумал, когда ты оказался здесь? Что ты почувствоал?       Тур нахмурился, вспоминая.       – Я подумал, что я дома. Здесь... Здесь все было таким уютным... Костер, запах ужина... Я почувствовал себя, как когда-то в селище.       – Ты до сих пор считаешь селище домом, верно?       – М-м... Наверное, да, – несколько удивленно протянул охотник. – Хотя с тех пор, как я покинул его, со мной уже столько всего случилось, что...       – Что – «что»? Скажи, что хотел сказать.       – Что я почти забыл, как это – быть Рослым... Быть среди своих... Быть дома. Я... Я этому должен здесь научиться? Быть смертным – при том, что я теперь – Величайший?       – Глядящий Вглубь, верно. Тот, кто глубже и полнее других видит красоту замысла Предвечного. Но ведь ты и сам – часть этого замысла – таков, каким ты есть. А значит, ты должен видеть и свою красоту также.       – Красоту? Разве мы говорили не о том, что я едва не убил своего родителя? Какая же в этом красота?       – Мы говорили о том, что тебя к этому привело. Это ведь так просто и ясно для Детей Завета, в том числе и для тебя – злиться; разочаровываться; стыдиться; раздражаться; испытывать нетерпение. Или радость. Или восхищение. Или восторг. Или привязанность. Быть частью своего Рода. Быть в окружении тех, кто хорош тебе... Это все – часть вас самих. Это так же естественно, как есть или спать. Дело действительно не в том, что ты смертный. Дело в том, что ты не знаешь, что значит – им быть. А если не знаешь – то и обращаться с собой не умеешь. Ты держал свой гнев и обиду на привязи слишком долго - пока она не превратилась в зверя.       – Так значит, прав он был... – прошептал охотник и пояснил: – Я как-то видел сон. В нем я спрашивал кого-то – наверное, прежнего Величайшего, что он сделал со мной. Я на него страшно злился – а он лишь отвечал, что не сделал ничего, кроме того, что было уже во мне самом. Значит, это правда. Никакого монстра или духа из По-Ту-Сторону во мне не было – я сам становился Величайшим – и одновременно – как будто бы все больше и глубже – смертным. Будто это вовсе одно другому и не мешает – главное – и ту и другую свою сторону поглубже увидеть...       – Ты прошел долгий путь, чтобы произнести эти слова, Дитя Завета... – в голосе Великого Предка звучало уважение. – И я рад, что был с тобой, когда это случилось.       – Но... – помолчав, осмелился все же спросить Тур. – Но что мне делать дальше? Если я так и останусь смертным – то и дальше буду гневаться, разочаровываться или стыдиться... Как мне больше не выпускать этого зверя?       – Не создавай его.       – Но как?       – Хм... – глаза Предка блеснули вдруг звериным желтым огнем. – А не хочешь ли поохотиться, Дитя Завета?       – Поохотиться? – Тур с изумлением наблюдал, как изменился его собеседник. Словно ярко горящую смолистую ветку вдруг унесли подальше от фигуры Рослого - и направили ее свет на родича – и вот уже сидит у костра абсолютно реальный величественно-спокойный зверь, вокруг которого едва заметной дымкой проступает силуэт старика. – Но у меня даже оружия нет.       – Нет – и не надо, – теперь голос Предка доносился словно немного со стороны, и Тур сделал вывод, что зверем он становился самым что ни на есть настоящим – а стало быть – не умеющим разговаривать. – Только тело – и то, на что оно способно. Помнишь, Дитя Завета?..       – Помню, – охотник несмело улыбнулся: фраза, хоть и была частью Правды, которой подчинялись те злосчастные поединки, почему-то приятно взбудоражила кровь. Он поднялся на ноги. – На кого охотимся?       – На меня.       – Что?!       – Ты думал попасть в то, что вы зовете По-Ту-Сторону – и охотиться тут на косулю? Или уж сразу на зайцев? Давай, шевелись!       Волк поднялся и неспешно потрусил вглубь леса, как показалось Туру – нарочито медленно и безмятежно, будто присутствие позади возможного преследователя, который и без оружия мог быть достаточно грозным соперником, его совершенно не волновало.       – Ну держись!       Тур и сам не мог понять, откуда в нем взялась эта шальная, какая-то детская, бьющая через край веселая удаль. Казалось бы – охота не много не мало на Великого Предка должна была быть полной какого-то тайного смысла, оказаться испытанием, упражнением на укрепление духа, шагом на пути к познанию себя... Пока же, однако, это больше всего напоминало потешные догонялки с Айрат – ты за ней, она от тебя. Какое уж тут великое деяние!.. Это и на охоту-то не слишком похоже. Впрочем, чего он хотел – голыми руками убить звериную ипостась Великого Предка?..       Убить.       Слово отозвалось в голове будто ударом Больших Барабанов Отца-Неба – и кровь закипела уже совершенно от других чувств.       «Вредная блохастая тварь, вот я тебя!..»       Нет!       Он резко замер, отрывисто дыша, судорожно прижимая ладони к лицу, ощутимо царапая ногтями кожу.       Нельзя! Так уже было – и...       – Ну что же ты?       Родич остановился в нескольких шагах от него и даже, вопреки родичьим повадкам, слегка призывно вильнул хвостом.       – Я не могу, Предок... Я... Я сорвусь снова, как тогда с родителем...       К чему он не был готов – так это к тому, что зверь кинется. Мгновенно, без колебаний – единым мощным рывком. Опрокинет его на землю, будто невесомую травяную куклу – и сомкнет челюсти на его горле, не перегрызая – но почти полностью перекрыв воздух.       – Не будешь охотником – будешь жертвой! Вставай, дерись, напади на меня!       Родич отскочил почти так же быстро, как и напал, приподняв верхнюю губу, обнажая ряд мелких белых передних зубов. Это уже не улыбка сахарными клыками. Это последний сигнал перед нападением.       Туру, однако же, в какой-то момент было все равно. Пусть сколько угодно ярится это странное существо – ему не удастся его спровоцировать. Зверь в нем уже вырывался на свободу – но больше этого не случится.       – Думаешь, это выход?! Потерянный, ты же ходишь по кругу! Вставай!       Зверь вновь подскочил к нему, на сей раз рванув зубами за лодыжку. Боль ударила в сознание с секундной задержкой – зато такая, что у охотника потемнело в глазах.       – Да ты что творишь?! – в голосе послышались слезы и какая-то глупая детская обида, будто...       ... Будто в потешном поединке на тебя бросаются по-настоящему.       – Шутки шучу! – рык разъяренного существа совсем близко, прямо над его ухом. – Давай, покажи, на что способен!       Запах. Ошеломительный соленый запах его собственной крови.       – Ну держись, наглая тварь!!       Он быстро позабыл о том, кто из них Рослый, кто дух, Великий Предок или Величайший – на какое-то время весь мир сузился для Тура до бешеного напряжения мышц, боли, запаха крови и неуловимого, запредельно быстрого движения. Вот так... Еще совсем немного...       В какой-то момент он ощутил, что прижимает родича, опрокинутого на спину, к земле собственным телом. Хорошая позиция, еще б нож сюда... Впрочем, на что ему оружие. Тело и то, на что оно способно?! Ха, сейчас узнаешь – на что!..       Короткий мощный замах, однако же, останавливается на полпути, когда вместо оскаленной звериной морды он, словно в кошмарном сне, видит залитое кровью лицо своего родителя.       Что?! Нет, духи, этого не может быть!.. Только не снова!..       Запредельный ужас затопляет сознание – он пытается отшатнуться – но не может, словно его тело разом обратилось в камень, готовый расколоться под бешеным натиском кипящих в нем чувств.       «Не расколется. Это тебя не убьет. Терпи. Ты увидишь...»       И он и вправду увидел. Увидел, как понемногу утихает творившаяся внутри буря – исчезает и правда, не причинив никакого вреда, не растерзав и даже оставив его в здравом уме.       «Присмотрись».       Он послушно прикрыл глаза: смотреть стоило явно не на то, что находилось вовне.       Немного вины. Гнев – на себя и на кого-то еще. Стыд. Желание доказать, что ты лучший, получить одобрение. Чуть духа соперничества. И все. И вот это – тот самый дикий зверь, что едва не порешил половину Рода?!.       «Он растет, если держать его в ловушке, не давая выхода. Чем дольше, тем больше и страшнее он может стать. Тот, что чуть не убил твоего родителя, сидел на привязи слишком долго. А мог бы уйти давно, мелким и сравнительно безобидным».       «Но как научиться его отпускать?..»       – «Не называй меня так, я никому не хочу быть сыном!», – голос Великого Предка звучал уже снова обычно, а не в его голове, и старик ловко выбрался из-под враз обмякшего тела охотника. – Как по мне – так это неплохое начало, Глядящий Вглубь!.. Сумел постоять за себя перед Волком – сумеешь и перед другими!.. Что с тобой, Дитя Завета?       – Я... Мне... – Тур, задыхаясь, быстро вытер мокрые щеки тыльной стороной ладони. – Родитель и тот поединок... Вот теперь мне действительно жаль.