Побратим змея

      Заполошный приказ Яйи идти быстрей был, скорее, условным: идти пришлось совсем недалеко: всего-то до лекарской, полог которой был сейчас опущен, а изнутри доносились голоса, шорохи... И приглушенные стоны.       Услышав их, Ёль вздрогнул, склонив голову, бросив короткий напряженный взгляд на хижину. Кныш, машинально положивший руку ему на плечо в надежде успокоить и приободрить, подумал, что, пожалуй, еще ни разу не видел своего помощника таким – серьезным, даже мрачным, будто бы враз постаревшим. А может – возмужавшим? Говорят ведь, что когда мужчина становится родителем, для него начинается совсем другая, новая жизнь. В которой и он уже – не совсем прежний, не совсем тот, что был еще восход тому. Вот и Ёль, который, несмотря на очевидные произошедшие с ним за эти круговороты изменения, воспринимался Внемлющим, как все тот же мальчик-подросток, каким он был когда-то. И лишь сейчас, пожалуй, Кныш ощутил, что перед ним стоит равный, зрелый Рослый... Который, что вполне возможно, во многом его превзойдет и уйдет дальше, чем это доступно ему самому. Кто однажды объединит в себе два мира. А там – кто знает? Может, за тонкими стенами лекарской сейчас готовится появиться на свет тот, кто в свою очередь, сменит и самого Ёля?..       Размышления Внемлющего были прерваны звуком быстрых мужских шагов. Он знал, что должно было произойти, и потому, быстро сжав напоследок плечо Ёля, отошел к краю устроенной перед лекарской площадки.       Это было вековой традицией, раз от раза исполнявшейся мужчинами, уже обзаведшимися потомством, когда к ним должен был присоединиться новоиспеченный родитель. Жены находили ее грубой и дикой, помощницы знахарки – и вовсе вредной, шумной и мешающей сосредоточиться на помощи роженице. Сама Фетха к действу, творящемуся у входа в ее царство, относилась, на первый взгляд, равнодушно-понимающе: мол, буяют себе мужики – и буяют. О рожающей-то всяко позаботятся – но и о молодом родителе подумать надо. Те же, кто знал Фетху ближе, могли догадаться, что древний обычай она даже одобряет – будто видит в нем какое-то двойное дно, нечто, недоступное глазам простых Рослых...       Анхэ, как раз перед тем, как Миру подошли сроки, интересовалась у наставницы о смысле этого действа.       «Сила в нем есть, – ответила знахарка. – Хоть и дикая – а живая и добрая. От такой всякая темень без оглядки удирает. А нам это и на руку».       Анхэ хотелось сказать, что от буяющих мужиков хотелось сбежать без оглядки не только темени, но и всем, кто их видел – но она промолчала. Что-то слишком глубокое, слишком сокровенное послышалось ей в словах наставницы...       Мужчины, вступившие на площадку у лекарской, были вооружены боевыми топорами. Массивное тяжелое оружие теперь, по долгому мирному, благословенному времени, стало почти ритуальным: его не брали на охоту, храня обычай предков, говоривший, что орошать его должна лишь кровь смертных врагов, а если и вынимали, то лишь для того, чтобы привести в порядок. Или когда предстояло буять.       Ёль, топор которого заботливо прихватил из его хижины Черный Лис, молча сомкнул пальцы на массивной дубовой рукояти. Медленно согнул руку, чувствуя, как тяжесть оружия оттягивает ее к земле. Всмотрелся в едва заметные узоры черного камня, из которого было сделано остро отточенное, плотно насаженное на топорище лезвие. А затем стремительным и одновременно плавным движением вытянул руку на всю длину и очертил грозным оружием круг над своей головой. Каменное лезвие рассекло воздух с едва слышным тугим басовитым свистом – и единым вздохом откликнулись на него мужчины, успевшие образовать вокруг помощника Внемлющего широкий круг.       Дальше все происходило так же, как и круговороты круговоротов тому. Тяжелое вращение оружия – грозного даже сейчас, когда оно были призывано отгонять лишь беду и темень... Отточенные движения по-звериному сильных и гибких тел... Глубокие вдохи и короткие, прерывистые, шумные выдохи, сменявшиеся все более громкими, идущими из самых глубин существа выкриками... Топот босых ног, раз за разом взбивающих пыль на покрытой песком площадке... И взгляды, казалось, враз выцветших, словно побелевших глаз, в которых читалось все меньше ясных мыслей, и все больше шального звериного восторга.       Круг, внутри которого находился Ёль, медленно, словно непроизвольно, вращался. Сам же он казалось, слился с собственным оружием, позволив тяжелому тесаку руководить своим телом – и буквально вился за ним в огражденном полуобнаженными мужскими телами пространстве, словно дымный шлейф за тлеющей головней. Все быстрей и быстрей, все более неуловимо, дико, животно, сильно и завораживающе... И так, пока ставший уже совершенно звериным рык десятка мужских глоток не перекрыл отчаянный детский плач.

***

      Выложившись на пределе сил, и даже выйдя за грань для себя возможного, остановиться сразу невозможно. Потому и приходили в себя буяющие мужчины не сразу, – лишь постепенно уходил раж, возвращалась осмысленность во взгляды...       Ёль затих последним. По лицу и обнаженному торсу его ручьями лился пот, дыхание смешивалось с хрипом, – однако от прежней напряженности и волнения не осталось и следа: теперь мужчина казался расслабленным и даже умиротворенным. Как раз таким, как и нужно было для того, что ему предстояло.       Он медленно поднялся. Почтительно, даже с некоторым благоговением поднял топор, отнес его к краю площадки, а затем медленно направился к лекарской. Шох, также принимавший участие в буянии, а вместе с ним и Внемлющий последовали за ним, стараясь, однако, держаться на расстоянии: в дальнейшем главную роль должен был сыграть молодой родитель и его супружница.       Полог лекарской был все еще опущен, но голоса Фетхи и ее помощниц звучали теперь негромко, спокойно и деловито. Это, а еще пуще перекрывающий все остальные звуки детский крик говорило о том, что, вопреки мрачным предчувствиям Миру, все прошло хорошо.       Мужчины, буявшие вместе с Ёлем, также возвращались к реальности, откладывали оружие и неспешно расходились: на этот восход их миссия была выполнена, а для того, что должно было произойти дальше, тишина была необходима так же, как раньше – устроенное ими буйство.       В результате, когда полог лекарской был, наконец, откинут, на площадке перед ней не осталось никого, кроме Ёля, вождя Шоха и Внемлющего. Появившуюся на пороге Фетху они приветствовали, почтительно склонив головы, как кого-то, свершившего нечто очень хорошее и значимое. Та ответила им тем же – хотя в другой ситуации наверняка не посчитала бы нужным тратить время на подобные церемонии, и, обратившись к подошедшему Ёлю, тихо, но внятно произнесла:       – Войди, назови свое дитя.       Тот быстро вошел в хижину, у дальней стены которой на земляном полу лежала бледная и уставшая, но довольная Миру, прижимающая к груди крохотный, издающий тихий писк комочек.       Шох и Кныш подошли ближе, встав по бокам от входа: называние имени новорожденного проводилось в несколько этапов, и на каждом из них только что вошедшему в мир существу требовалась защита от зла – физического или духовного. А кто подойдет на роль защитников лучше, чем первый воин Рода и тот, кто стоит на границе между мирами?       Тихий разговор Ёля с Миру длился недолго: на сей раз, по всей видимости, выбрать имя для новорожденого не составило труда. Закончив обсуждение, помощник Внемлющего поднялся и вновь вышел из полумрака хижины под яркие лучи Лучезарной.       – Мы выбрали имя для нашего сына, – торжественно произнес он ритуальную фразу, и все присутствующие заметили, как еле уловимо дрожит его голос. – И я прошу сделать мое чадо видимым для духов и смертных.       – Быть посему, – ответил за всех Шох. – В положенный срок, как только душа твоего чада прочно соединится с телом, мы назовем его перед Родом и перед духами.       – Через по-пальцам-двух-рук восходов полностью явит себя Светлоликий, – заговорила Фетха. – Этого времени будет достаточно. Мне видится, что лучше и не придумаешь. Что скажешь, Внемлющий?       – Я согласен с тобой, Знающая.       Ёль внимательно взглянул на них, и, казалось, хотел спросить о чем-то. Затем, однако, видимо, посчитав лишние вопросы неуместными, все так же ритуально продолжил:       – Вы все очень хорошо сделали, что были этим восходом со мной, и тем, кто пришел.       – Да пребудут с тобой, с ним и с той, кто его породил, Мать и Отец, – в один голос откликнулись те.       Первая часть ритуала была на этом завершена. Фетха поспешила вернуться в лекарскую, где Миру должна была оставаться, укрываясь от злых сил, до представления новорожденного. Шох, также собираясь уходить, дружески хлопнул Ёля по плечу.       – Вот ты и на наших берегах, брат, – весело улыбнулся он. – Теперь такая круговерть начнется – только держись!.. Ну бывайте, рождение рождением, – а дела этого восхода сами не сделаются!       Он приветливо кивнул им обоим и широким шагом направился вглубь селища.       – Я тоже очень рад за тебя, – заговорил Кныш, от души обнимая своего помощника. – Хорошо, что все обошлось.       – Очень хорошо! И главное – духи в конечном итоге правы оказались: Миру успокоилась, и все на лад пошло. Слушай, у меня, кстати, вопрос был. О Светлоликом.       – Да?       – А почему нужно ждать, чтобы он непременно полностью себя явил, и только тогда ребенка называть? Мы ж это не ночью делать будем.       Кныш задумался.       – Светлоликий – это кто-то гораздо больший, чем то, что мы видим ночами в шатрах Отца-Неба, – наконец заговорил он. – И то, что мы не видим его, когда светит Лучезарная, не означает, что и он не может видеть в это время нас. Ну а когда его лик полностью открыт, то он, наверное, видит больше, и ближе к нам. Хорошо же, когда и Мать, и Отец, и Светлоликий с Лучезарной – все они могут как можно лучше увидеть того, кто пришел. Верно?       – Пожалуй, так, – согласился, подумав, Ёль. – Эх, вот бы они все же помирились!..       – Кто? – не понял Кныш.       – Светила. А то все врозь да врозь. Как думаешь, может такое быть?       ...Ты ведь помнишь об этом брат?..       ...И о том, что свершится после...       – Я... Я не знаю. Наверное, все возможно. Ладно, бывай, свидимся.       Ёль с некоторой оторопью проводил взглядом быстро удаляющегося собеседника. Определенно, секретов у того было гораздо больше, чем можно было предположить!