Побратим змея

      Несмотря на всеобщую любовь к маленькой дочери вождя, возле лекарской не обнаружилось никого: происшествие наглядно продемонстрировало, что выходить из хижин, тем более в сумерках, опасно, а потому даже нескольких желающих поддержать Шох мягко, но настойчиво отправил восвояси еще прежде, чем идти за Кнышем.       Придя, мужчины, однако, с облегчением узнали, что с Фиа все обошлось: родич больше напугал ее и, толкнув, опрокинул на землю. Теперь она тихо всхлипывала на коленях Анхэ, пока Фетха, закончившая обрабатывать ссадины и ушибы, собирала свои травы.       Кныш, увидев эту картину, почувствовал себя виноватым. В самом деле, чего он ждал и почему тянул? Если другого выхода он, несмотря на все усилия, не находит – значит, единственный возможный способ защитить Род – это вернуть Айрат с потомством ее клану. Так разве можно в этом медлить, поддаваясь собственным чувствам? Горько, да, непередаваемо горько. Но как верно сказал Шох – лучше горевать по родичи, чем по погибшим от клыков соплеменникам.       – Это моя вина, – тихо произнес он, присаживаясь на корточки перед Анхэ. – Мне не нужно было тянуть. Хорошо, что все обошлось – но другим может и не повезти так, как Фиа.       Он обернулся к Шоху, стараясь, чтобы лицо не выдавало переживаний:       – Айрат и ее детенышей нужно вернуть их клану. Я плохо сделал: это решение должно было принять еще прошлым восходом. Ты... Ты позволишь мне сделать это самому?       Шох молча кивнул, в его усталых глазах читалось уважение. Анхэ неприкрыто плакала. Лишь Фетха, отложившая мешочки с травами, казалась почему-то не грустной, – хотя к Айрат и привязалась всем сердцем, – а какой-то встревоженной. Словно видела за происходящим что-то еще, глубину, скрытую от ненаученных видеть глаз.       Шох вызвался проводить супружницу и Фиа в хижину, пообещав сразу после этого вернуться. Когда они покинули лекарскую, знахарка приблизилась к замершему у выхода, невидяще вглядываясь в опускающуюся на селище темноту Кнышу.       – Решил, значит? – негромко произнесла она.       – Не начинай, Фетха, – в голосе мужчины звучала усталость. – Надо же на чем-то остановиться. Или лучше ждать, пока родичи еще кого порежут?       – Родичи-то родичи...       – Прошу, Знающая, – он повернулся к ней, и она чуть вздрогнула, столкнувшись со взглядом враз потускневших глаз. – Хватит. Я устал и не хочу больше метаться. Я свой выбор сделал.       – Так устал, что тебе не жаль с ней расстаться?       – Мне жаль!..       – Врешь.       – Ладно. Может и вру, – взгляд Кныша стал жестким. – Так скажи мне, что я должен делать? Не отдавать ее? Ждать и искать неведомо каких ответов? Мне уже все уши прожужжали: «Дело не в Айрат, дело в тебе самом... Вспомни, кто ты... Где твое место...» А если я все равно не вижу этих ответов?       – Может, ты не хочешь их видеть?       – Фетха, ты правда думаешь, что ты первая задаешь мне этот вопрос?! И всерьез полагаешь, что это мне как-то помогает?! – в голосе Кныша звучало раздражение. – Если ты знаешь что-то – скажи напрямую. А если нет – так нечего пытаться вести меня неведомо куда. Так тебе есть что сказать?       Знахарка промолчала, скорбно поджав губы. Внемлющий смерил ее взглядом, в котором мешались разочарование и какая-то детская обида, и, не произнеся больше ни слова, скользнул в темноту селища.

***

      Поначалу ты был невидим для меня, брат. Мир, которому дарит свет и тепло моя супружница, слишком велик, чтобы заметить в нем кого-то из тех Детей Завета, что выйдя из лона Черноликой, видят лишь ее, не обращая свой взор к тому, чей дух оживил их.       Благо, нашелся тот, кто, обратив взор твой к сокрытому от глаз смертных, сделал тебя зрячим – и видимым. Дух Предвечного радовался в тебе, и мне легко и радостно было наполнять тебя моим светом, так, что ты снова почти исчезал, растворяясь в нем – но вместе с тем обретая полноту и цельность.       Затем ты потускнел, горюя о том, кто, как казалось тебе, покинул тебя. Твоя боль была сильна – но это малая боль, ибо она принадлежит миру смертных, и Детям Завета по силам перенести ее. Мне было несложно направить тебя на путь исцеления от нее. Мне радостно было видеть, как твой свет вновь начал творить порядок. Мне было радостно видеть тебя.       И разве не радовался ты, видя даже бледное воплощение того, кем я истинно есть? И разве не хорошо тебе было, когда ты смог приблизиться к прозрению моей сущности?       Так почему ты, стоящий в шаге от того, чтобы навеки стать мне истинным братом, так упорно ослепляешь себя? Что за прок тебе в том, чтобы добровольно лишить себя зрения? Какой мерой измеряется для тебя видение смертных, что ты не желаешь отойти от него? Во имя чего пренебрегаешь всем, что может быть тебе дано и открыто? Почему даже тот, кто един с тобой и кто уже научился Прозревать Глубину, не может повлечь тебя за собой?..       Нельзя быть и не тут, и не там, брат. Нельзя вечно оставаться на полпути. Каждый из Детей Завета призван выбрать, идти ли за духом или прахом. Ты ушел далеко вперед, брат. И если отвернешься – потеряешь больше тех, кто никогда и не прозревал. Несравнимо больше. Эту боль даже я не утишу, и мой свет не рассеет Мрака. Чего же ради самому себя ослеплять?.. Чего ради самого себя делать невидимым свету?       Пора, брат. Выбирай сейчас. Позволь мне помочь. Позволь вести тебя дальше. Позволь, я верну тебе твой свет...       Где же ты, брат?..