Побратим змея

      Шох, все больше мрачнея, слушал сбивчивый рассказ своей супружницы. Все мужество Анхэ ушло на то, чтобы выполнить указания Фетхи и помочь той вернуться из-за грани, за которой она надеялась найти нужные ответы.       Нашла.       И теперь Анхэ, с которой ими поделились, судорожно всхлипывала на груди супружника, прижимаясь к нему с такой силой, словно хотела проникнуть внутрь, схорониться от леденящего ужаса, охватившего ее.       – Ему очень, очень плохо, видишь?.. – бормотала она. – Фетха сказала, что это и есть большая боль, та, которую мы не можем снести, потому что она не принадлежит нашему миру... И ее ни один смертный не может изгнать. Никто не может, видишь?! Ни один Рослый не может это прекратить!..       Вождь обнимал ее, машинально гладя по спутанным волосам, – но мысли его были далеко. Они тревожили его, эти мысли – а если уж совсем откровенно – заставляли сердце дрожать, будто у угодившего в капкан зайца. Ни один смертный...       Но есть ведь и бессмертные.       Точнее, один бессмертный.       И не попытаться попросить его о помощи было бы настолько подло и низко, что при мысли об этом даже страх уходил на второй план.       А раз так...       Шох решительно стиснул зубы. Каким бы безумным и страшным ни виделся план – стоит начать обдумывать его детали – и становится легче. Путь в По-Ту-Сторону начинается с одного шага к Белой границе. Значит, на этом и надо сосредоточиться. На шагах. Не думать, куда они приведут.       И первый шаг был очевиден: скрыть от супружницы то, что он собирался делать, не представлялось возможным, да это было бы и нечестно по отношению к ней. А значит, лучше просветить ее сразу.       – Послушай,– негромко заговорил он, заставляя Анхэ посмотреть ему в глаза. – Мне ясно, что ты страшно устала. И если ты не захочешь, я не скажу, что у меня на уме. Но, может быть, мы еще можем кое-что сделать, чтобы помочь нашему Внемлющему. Ты хочешь узнать, что это? Или слишком вымоталась?       – Что значит – слишком вымоталась?! – глаза Анхэ заблестели. – Говори давай!       Известие о возвращении Тура она выслушала в потрясенном молчании.       – И ты знал – и не сказал мне?!       Шох едва заметно поморщился: претензия была в духе прежней, вспыльчивой, вздорной и немного недалекой Анхэ. Неужели придется сейчас еще все делать ясным?!       Помощница знахарки, однако, сдержалась, видимо, тоже подумав, что выяснять отношения было не время.       – Так Тур стал духом?       – Похоже на то. Сам я не видел его... – он замялся, и Анхэ, быстро взглянув на него, казалось, прочитала в молчании то, что не было произнесено вслух.       – В любом случае, если бы нам удалось дать ему знать, что происходит... – проговорил Шох. – Кто знает, может, он и согласился бы помочь...       – «Может, и согласился бы?!» – Анхэ быстро поднялась на ноги, стараясь не потревожить спящую рядом Фиа. – Ты что, забыл его? Сомневаешься в нем?!       – Я не знаю, кем он стал, Анхэ. Знаю только, что он изменился – больше, чем смертный может себе представить. Кроме того, он изгнан. Как могу я позволить ему войти в селище?..       Помощница знахарки нетерпеливо фыркнула.       - Ты хоть сам-то слышишь, что несешь?! Если он и разучился умирать – это еще не повод перестать быть тем, кто он есть – хранителем и защитником. Пошли скорей!       – К Белой границе?       Анхэ, уже откинувшая было полог, оглянулась в задумчивости.       – Может, это и не нужно?... – протянула она. – Если теперь он дух – то какая разница ему, будем ли мы на сколько-то шагов ближе к границе или дальше от нее? Пошли сразу в лекарскую, может, он сможет прийти прямо туда? Тогда... – она смерила супружника ироничным взглядом. – Твое сердце сможет не дрожать, что его кто-то увидит и осерчает, что ты его позвал.       Шох недовольно засопел, услышав шпильку – но времени на пререкания и правда не оставалось. Решительно кивнув, он вместе с супружницей поспешно вышел из хижины и, сгибаясь под порывами невесть откуда налетевшего жестокого, совсем не летнего, холодного ветра, поспешил в лекарскую.

***

      В лекарской было темно. Фетху, измотанную после проведенного обряда, Анхэ еще раньше проводила в ее хижину.       Жена, ловко найдя ощупью светильники, разожгла их. Кроме того, решили оставить открытым полог: хотя Светлоликий уже наполовину скрыл свой лик от смертных, – но какая-то внутреняя убежденность подсказывала Шоху и его супружнице, что его присутствие было важно, очень важно.       – Он хоть жив еще? – едва слышно шепнул вождь, вглядываясь в восковое лицо Кныша. Анхэ коснулась шеи больного.       – Да, но еле-еле, – она прикусила губы, справляясь с собой. Затем продолжила: – Попробуй. Позови Тура.       – Как позвать? – растерялся Шох.       – Ну не знаю. Подумай о нем. Подумай ему. Как если бы говорил – только в мыслях. Мне видится, что слова ему не нужны теперь.       Вождь неуверенно пожал плечами, затем все же сосредоточился, стараясь на всякий случай как можно точнее представить себе Тура – таким, как он его помнил. Мысли, как и всегда при попытке их упорядочить, тут же куда-то испарились, перескакивая с одного на другое, словно стараясь сбежать как можно дальше от этой мрачной ночи и умирающего Внемлющего.       Шох закрыл глаза, прикусил в напряжении губы.       «Если бы ты был здесь...»       Это прозвучало искренне, неожиданно искренне. Шох не надеялся на какой-либо ответ, – но тот нашел его сам – пугающе быстро.        «А впустишь?..»       Вождь нервно дернулся, словно от удара, услышав безголосые слова прямо в своей голове. Сердце бешено заколотилось, однако несколько успокоиться помогло то, что ни вызова, ни насмешки не слышалось в них – лишь глубокая, какая-то безысходная печаль.       Молодой вождь с отчаянием глянул на Кныша и с какой-то ранящей очевидностью осознал: его не спасти средствами смертных. Не от недостатка мастерства Фетхи или желания и не от нерадения – а просто потому, что таких средств просто нет в мире Рослых – нет, не было и не будет, обыщи хоть все закоулки, все глубины и высоты, все времена, от рождения мира до его кончины.       – Приди, – прошептал он в темноту. – Приди, помоги ему. Помоги твоему Роду.       Он стоял посреди лекарской – такой обманчиво похожий на себя прежнего. Так ошибочно похожий на смертного.       Так легко ошибиться... Так хочется поверить...       Анхэ тихо ахнула, и Шоху только сейчас стало ясно, что и она не особенно верила в собственную затею. Она беспомощно прижала ладонь к губам, словно боясь, что резкий звук разрушит возникшее видение.       «Я постараюсь помочь ему и только. Не задержусь».       Все те же беззвучные слова, теперь слышные не только ему, но и, судя по изумленно расширившимся глазам супружницы, ей тоже.       – Ты... Сможешь? – голос Шоха охрип. Он сознавал, что задавая этот вопрос, он пытается не только и не столько выяснить что-то о возможной судьбе Кныша, сколько понять, кто или что стоит теперь перед ним.       – Я попытаюсь. Но все зависит от того, примет ли он помощь.       Шох легким кивком указал на неподвижно лежащее на подстилке тело.       Когда пришедший двигался, спутать его со смертным было невозможно. Слишком быстро, слишком... Не так – яснее не опишешь. Не как зверь. Как существа, наполняющие сновидения.       Тур скользнул к больному, и Шох понял, почему тот не поднимал головы, стараясь не встречаться с ним и Анхэ взглядом – в пламени светильников вместо знакомых черных глаз друга сверкнул змеиный янтарь. Вождь судорожно сглотнул, стараясь подавить волну нерационального, дикого, животного ужаса, побуждавшего его с воплем вылететь из лекарской, позабыв даже об Анхэ – и бежать, бежать, пока достанет сил, пока не истощится дыхание в груди...       От Тура не укрылось его состояние.       «Я знаю, что твое сердце дрожит. – В голосе-без-голоса все та же глубокая печаль. – Не смотри на меня. Отвернись, станет проще».       Он как марионетка сейчас. Безвольная кукла на ниточках собственного ужаса. Поймать взглядом глаза Анхэ, попробовать представить, что здесь никого, кроме него и той, что ему хороша... Не замечать как-то странно скрюченной тени в другой половине хижины. Не слышать невоспроизводимых вздохов-напевов... Не думать о том, какие силы сталкиваются сейчас под пологом лекарской...       И так, пока тот, кто был Туром, не поднялся.       – Я сделал, что нужно было. Когда Лучезарная проснется, он придет в себя, и умений Фетхи хватит, чтобы поставить его на ноги.       – Что с ним было? – зачем, зачем он спрашивет об этом?! Разве он в силах вместить ответ?       – Он столкнулся со своей тьмой. И она почти поглотила его.       – Тьмой? Не думал, что в нем есть хоть какая-то тьма. Это из-за истории с Айрат?       – Тьма есть во всех. Мрак подстерегает там, где смертные отказываются идти по предначертанному пути. Кныш отдал Айрат, чтобы не идти за светом. А где нет света, начинается Мрак.       Они довольно долго молчали, со смешанным чувством изумления и благоговейного страха наблюдая, как исчезают черные круги вокруг глаз больного. Затем в лекарской еле слышно прозвучал голос Анхэ.       – Тур... Хорошо сделаю, если спрошу?       – Хорошо.       – Не отвечай, если не сможешь, но... Что именно ты сделал? Как ты изгнал из него тьму?       На лице Величайшего промелькнула улыбка – добрая и радостная, словно он от души гордился той, кто задала этот вопрос.       – Ты так изменилась, Анхэ... – мягко произнес он. – И как же мудра Фетха, что выбрала тебя. Уверен, ты уйдешь по этому пути куда дальше, чем она, и всего-всего для себя откроешь. А о твоем вопросе – тьма изгоняется светом. Я поддержал его внутренний огонь, не дал ему погаснуть, снял бремя, что душило его. Он ослепил самого себя, забыв истину о себе и мире, что его окружает. Но, по счастью, он все еще был ослепленным смертным.       – По счастью? Что хорошего в том, что он был ослепленным? – в голосе Анхэ звучало удивление.       – Ослепленным смертным, жена. Ослепленным – но самим собой. Поэтому я и смог оживить в нем его свет. Еще немного – и осталась бы только слепота и тьма. И тогда некого было бы возвращать к жизни.       – Но теперь... Теперь все будет хорошо, да? Будет все, как раньше?       Дух покачал головой.       – Ничто не бывает как раньше, Анхэ. Все так или иначе меняется. А будет ли хорошо... Это Кнышу решать. Ему одному.       – Но если теперь он снова будет сиять – что еще плохого может случиться?       – Он и раньше сиял. И вот он здесь. Мало того, что свет в нас есть. Его еще нужно выбрать. Встать на путь, который ведет к нему, – он повернулся к Шоху. – Ты хорошо сделал, что призвал меня. Это был храбрый и добрый поступок.       – Ты услышал? Так будет всегда?       – Нет. Я услышал тебя, потому что знал, что он на краю гибели, и ты зовешь меня, чтобы ему помочь. Ни для чего другого я бы не смог прийти. И не смогу прийти впредь.       – Никогда больше? – слезы, которые Анхэ мужественно сдерживала весь этот восход, уже второй раз за вечер прорвались и покатились по щекам.       Неуловимое движение – и Тур склонился к ней, легко касаясь подбородка. Шох, стоявший чуть в стороне, нервно переступил с ноги на ногу: как трудно помнить, что это странное и страшное существо – друг, как трудно не броситься между ними! Почти так же трудно, как все же броситься...       – Не плачь, мы все нашли свою дорогу. Это лучшее, что каждый из смертных может сделать. Ты ведь это знаешь, верно? Ты ведь тоже нашла свою.       Она кивнула, и Тур распрямился, по-прежнему не поднимая сияющих желтизной глаз.       – Я сделал все, что должен был. Бывайте.       – Тур, – голос Шоха едва заметно дрожал, но он изо всех сил старался не позволить себе замолчать до того момента, как скажет все, что сказать было действительно необходимо. – Я... Я ведь давно знал, что ты вернулся. Кныш рассказал мне – и про то, что ты был бы рад меня видеть – тоже. Я тогда сказал ему, что слишком дорожу тобой-прежним, и потому не готов пока встретиться с тем, кем ты стал теперь. Но... На самом деле я просто вел себя, как заяц. И мне стыдно, что я не пришел, и что теперь у нас больше нет времени на... Ни на что нет времени, словом. Это только моя вина, – он ударил себя кулаком в грудь и с дрожью заметил, что на протянутых в ответ открытых ладонях кожа отливала перламутром, словно брюхо змеи.       – Я не могу увидеть, что, как и когда произошло, – продолжил он. – Мне не ясно, почему ты стал таким. Но... Но каким бы ты ни был – ты мой друг. Был им и останешься. Мое сердце становится больше из-за того, что я знал и знаю, – тебя. И я... Я надеюсь, что, когда однажды и мне придется идти за последнюю грань – ты встретишь меня там.       Рука, протянутая ладонью вверх, почти не дрожит. И унимается совсем, ощутив ответное, невесомое, но теплое касание. И какая, в самом деле, разница, что на руке, легшей сверху, кожа переливается змеиной чешуей?.. Какая вообще на все разница?!       – Я встречу, друг. Это меньшее, что я мог бы сделать – после всего, что было.       Шагнуть вперед, глядя в янтарные с вертикальным зрачком глаза. Прижать к груди того, кто был лучшим другом. Кто им и остался. Ответить на скользнувшую по его лицу улыбку – и что, что за ней мерещатся змеиные клыки?       И понять, что сжимаешь пустоту.