***
Свет лился мягким потоком, ласково касаясь сомкнутых век, заставляя невольно улыбнуться, пробуждаясь ото сна. Ощущение радости и какой-то легкости словно витало в воздухе, и Фетха, все еще находясь на границе сна и бодрствования, смутно подумала, что такого не испытывала уже, пожалуй, очень давно. Наверное, чуть ли не с молодости, а то и детства. Хорошо – но в то же время и странно... Может, она, сама того не заметив, ушла за последнюю грань? После дикого напряжения жуткой предыдущей ночи, когда ей пришлось зайти в темный мир так далеко, что раньше она и помыслить о подобном не могла, – смерть была бы вполне закономерным итогом. Что ж. Жалко, конечно, что не доведется больше родное селище увидеть. И мальчика этого бедного жаль – помочь ему она и живая бы не смогла, а мертвая – так и подавно. Но тут все же хорошо – так хорошо, что и поверить сложно, что вот он – вечный ее дом, а все заботы, печали и тревоги свои теперь можно запросто и с полным правом перепоручить живущим... Тишину нарушил звук шагов. Ну конечно. Здесь, за последней гранью, ее Рослых-Рослых ждет!.. Начиная от родительницы и заканчивая другими-другими, кто был ей когда-то хорош. Кто лег в Холмы раньше, – но сердца ее так и не покинул. Интересно, Анх тоже здесь? Или чтобы попасть сюда, нужно принять спокойную добронравную кончину на собственной лежанке?.. Шаги приблизились, раздалось несколько хлопков в ладоши – так ее соплеменники, видя, что полог чьей-то хижины закрыт, извещали о своем присутствии и просили дозволения войти. Неужели здесь такие же правила? – Фетха?.. О, а вот этого голоса здесь быть не должно, совсем не должно! Знахарка вздрогнула, открывая глаза, и со всей возможной для нее быстротой села на своем ложе. Огляделась. Золотистое сияние вокруг нее словно поблекло, превратившись в свет Лучезарной, – правда, очень яркий, должно быть, погода этим восходом прекрасная. Вечный дом оказался всего лишь родной хижиной. А стало быть, ни хлопот, ни тревог, ни забот никто не отменял. Духи, а как же там?.. – Фетха, ты слышишь?! Знающая!.. Помощница называла ее так, только собираясь поговорить о чем-то важном – Фетха уже успела к этому привыкнуть. Наверняка новости о Кныше. Но почему тогда в голосе молодой вместо ожидаемых слез звучит ликование? – Войди. Новости, принесенные Анхэ, Фетха выслушала со смешанным чувством удивления и удовлетворения. Да, наверное, как ни странно это звучит, а закончиться все должно было именно так. Или – не закончиться, а заново начаться? Ведь как правильно, гармонично все сложилось!.. Каждый из тех, кто приложил руку к этой истории, открыл для других, а главное для себя, лучшие свои качества. Тур, наконец нашедший ответы, обретший себя... Шох, поступивший, как и тогда, в восход своего называния, по совести, а не по правилам, превозмогший собственный страх... И Анхэ, конечно, Анхэ, которой хватило любви и мужества, чтобы пройти рядом с супружником всю эту долгую страшную ночь... Которая видит дальше и глубже других, ибо смотрит сердцем... Видящая. – А что дальше будет, Фетха? – голос помощницы вывел ее из задумчивости. – Тур говорил что-то о выборе, который нужно сделать Кнышу. О том, что мало, что свет в тебе есть – его еще принять надо... – Он верно сказал, – кивнула знахарка. – А что будет дальше... Кто знает. Но то, что произошло – это урок. Для каждого он свой, и каждый должен увидеть, чему именно научился. И для нашего Внемлющего этот урок, пожалуй, еще важнее, чем для всех остальных. Вопрос только в том, примет ли он его... – Ты ему поможешь? И все мы... Мы тоже поможем, верно? – В чем сможем – да. Но есть путей-путей, которые надлежит проходить одному...Глава 37
9 сентября 2017 г. в 23:21
Его не было.
Как не было и тьмы, пожирающей его. Как и возможности ей сопротивляться: разве может ничто противиться чему-либо?..
Он мертв – но этого недостаточно, чтобы перестать чувствовать, как вторгается в него Мрак. Он жив – но ровно настолько, чтобы осознавать собственную смерть.
«Это твоя вина, мошка, только твоя»...
Он отдал бы все, чтобы снова услышать эти раздраженные, глумящиеся голоса: тогда хоть что-то здесь было бы. Но существовать во Мраке не могут даже бестелесные духи. Да и ему нечего отдавать: он и сам – ничто. От него остался только Мрак – да режущая, ослепляющая во тьме ясность: это и правда его вина.
Слова, к которым он не прислушался.
Предостережения, которым не внял.
Ситуации, в которых раз за разом выбирал ложную дорогу, шаг за шагом спускаясь по ней во Мрак.
Раньше он всеми силами бежал бы от этих образов. Теперь он желал их – как желал еще хоть раз услышать призрачные голоса. Но каким-либо картинам также не было места в раздавливающей его тьме. И потому он не мог ни увидеть их, ни представить – лишь бесконечно ясно понимал, что то, что происходит теперь – закономерный итог избранного им пути. А раз так – то и бежать больше некуда. Осталось лишь бесконечно проваливаться в смерть, которая ему, в отличие от других, не принесет ни утешения, ни забвения. Просто потому, что и этого он не заслужил. Осталось лишь чернеть, сливаясь с Мраком, пропитываясь его небытием.
Боль обжигает вспышкой, но ему трудно, невозможно поверить, что он действительно ее ощущает: разве есть тут место для боли, помимо той, что медленно поедает его изнутри?
Видимо, есть, ибо эти огненные, испепеляющие жаром прикосновения невозможно измыслить, они не могут быть мороком. Они... есть?
Разве может здесь что-то быть? И разве может нечто быть в нем – что-то, что начнет отзываться на прикосновения этого пламени?..
Зачем ему следовать за болью? Зачем терзать себя еще больше? С Мраком, хоть страдание в нем и запредельно, он почти смирился, ведь ничего другого он все равно не заслуживает. Так к чему что-то менять?
Может, дело в этом самом «почти»?
Он оттолкнул свет, он бессчетное количество раз совершал неверный выбор – но того, что стремилось пожрать его сейчас, он не хотел, вовсе не хотел. И тьму, которая явилась, едва для него погас свет, он не принимал и становиться ею все же не желал. Он был в шаге от этого. Но этого, последнего, шага он не сделает. Чего бы он ни заслуживал – хочет он света. А свет... Свет обжигает.