Я - легенда

Вопросы крови — самые сложные вопросы в мире! (М.А.Булгаков. Мастер и Маргарита).        Шло время, проходили годы. Я учился блестяще, поражая преподавателей своими талантами и усердием. По всем предметам, которые я изучал, у меня были высшие баллы. На всех уроках я был первым учеником. Меня ставили в пример всем другим. Моя магия, помноженная на мой характер, давала невероятные результаты. Уже к концу второго курса мои теоретические познания превышали уровень среднестатистического старшекурсника. Я самостоятельно овладевал теми заклинаниями, которые нам предстояло выучить через год, а то и через два. Все практические занятия давались мне с непринуждённой легкостью, и редкие из заклинаний удавались мне не с первых попыток. Я был лучшим.        Я ещё продолжал сталкиваться с неприязненным отношением среди слизеринцев, но с каждым годом всё реже. Я зарекомендовал себя как самого талантливого ученика в школе и всем было известно, насколько я сильный волшебник. Многие сомневались в моём маггловском происхождении, другие уже верили в то, что я происхожу из какой-нибудь древней и уважаемой семьи. Тут стереотипы, распространённые на Слизерине, сыграли мне на руку: отпрыски чистокровных семейств свято верили, что только волшебник с безупречно чистой кровью может обладать столь сильной магией. Да и моя способность говорить со змеями вызывала уважение.       Вообще-то, если задуматься, на фоне членов других факультетов, меня можно было считать принцем крови. Где-то курсу к третьему я понял, что моё сомнительное происхождение в сущности меркнет рядом с огромным количеством грязнокровок. А уж когда в Хогвартс поступил этот полувеликан Хагрид… Мерлин всемогущий, тут уж даже магглорождённые перестали считаться самыми презираемыми студентами.        Когда на третьем году моего обучения в Хогвартсе я увидел Хагрида в веренице первокурсников, я не поверил своим глазам. Но судя по тому, как рьяно Лестрейндж пихал меня локтём, в школу и впрямь приняли мальчика, отстающего в развитии. Только так я мог объяснить тот факт, что этот лохматый и неряшливый с виду детина с детским лицом был выше на три головы своих сокурсников. Вскоре весь Слизерин гудел о том, что в школу взяли полувеликана. — Это вообще возможно технически? — изумленно спрашивал я у Сильвия через неделю после начала учебного года.        Я читал о великанах, но никогда ещё не слышал, что бывают полувеликаны. — Как видишь — да, — со значением проговорил Лестрейндж. — Хотя я не могу даже представить себе, как его родители… эээ… изловчились.        Мы были в общем зале, и, без стеснения рассматривая придурковатого на вид переростка, вовсю обсуждали его. Этот Хагрид, впрочем, даже не замечал нас. Он вовсю стучал ложкой по тарелке, уминая третью порцию рагу. Занятия в школе длились всего неделю, но мы все уже заметили, что это на редкость безалаберный мальчишка. Он вечно что-то ронял, случайно кого-то толкал или что-то разбивал, хотя на уроках, как говорили, колдовал не намного хуже остальных первокурсников. — Интересно, кто был великаном — его мать или отец? — задумчиво протянул Феликс Розье.        Мальсибер закатил глаза. — Конечно, мать. Сам подумай, может ли обычная женщина родить такого здоровенного ребёнка? Он, наверное, сразу был размером с пятилетнего.        Мы все закивали в знак согласия. Хотя вопросов было всё ещё много. — Допустим, его мать великанша. Но как же его отец осмелился? — поморщился я. — Это ведь надо — увидеть махину футов в двадцать ростом и подумать: моя будущая жена и мать моих детей!        Мои товарищи глумливо захихикали. — Как она только не убила его на подходах, — хмыкнул Сильвий.       Словом, у нас было бесконечное количество теорий и домыслов. Мы бы напридумывали Мерлин знает что ещё, но этот Хагрид оказался на редкость болтлив, и ещё через пару недель вся школа знала его родословную. Как и предполагалось, его мать оказалась великаншей, а отец — волшебником. Хагрида воспитывал только отец, поскольку великанша покинула их семью. Что же, во всяком случае мне не приходилось переживать из-за того, что кто-то из моих родителей может оказаться великаном, или гоблином, или ещё кем-нибудь.       Я искал хоть какую-то информацию о своих родителях как одержимый. В зале наград высматривал фамилию Реддл или хотя бы похожее имя. Томов было бесчисленное количество, но никого с фамилией Реддл не числилось. Как и с именем Марволо. Сильвий подсказал мне, что в библиотеке должны быть списки учеников Хогвартса, и что с согласования декана мне могут их показать. Получив записку от Слагхорна, я пришёл в библиотеку и попросил все списки, начиная восьмидесятых годов прошлого века и до конца тридцатых. Тут надо отметить, что почти каждый вечер Сильвий добровольно вызывался мне помогать. Мы сидели с ним в библиотеке до ряби перед глазами, просматривая бесконечные столбики фамилий. Ничего. Наваливалось отчаяние. — Не мог же я сам по себе с неба свалиться, — в сердцах проговорил я, откладывая очередной проштудированный документ.        В библиотеке остались только мы с Сильвием. Обложившись кипами старых пергаментов, мы и не заметили, как наступила ночь. Странно, что библиотекарша ещё нас не выставила. — Нельзя сдаваться, Том, — решительно отрезал Лестрейндж. — Детей не аисты приносят, будь уверен. У тебя были родители, и они не могли не оставить никаких следов. Может, мы просто не там ищем…        Я горько усмехнулся. Был заложен такой временной диапазон, что мой отец, если он и впрямь носил такое же имя, как и я, должен был оказаться в одном из списков. — Или же они оба были магглами… — проговорил я. — Нет, не наговаривай на себя, — почему-то сердито сказал Лестрейндж. — Парселтанг — редкий дар, передающийся в семье волшебников. Он просто так на голову не падает всяким там магглорождённым. — Может, мой отец был иностранцем и закончил другую школу, — предположил я. — Имя английское, — заметил Сильвий. — Но он мог жить в другой стране по какой-то причине… — Ладно, в любом случае списки выпускников других школ мне никто не предоставит, — разочарованно протянул я. — Сколько времени? Мне кажется, мы слишком засиделись.        Сильвий сбегал к столику библиотекарши, над которым висели часы. — Уже половина одиннадцатого! — шепотом воскликнул он, вернувшись. — А старая карга преспокойно спит!        Я подскочил на ноги. Ученикам полагалось возвращаться в помещения факультетов до десяти вечера. За ночные прогулки по замку можно было и наказание схлопотать. Учитывая то, что при всём моём везении, в Хогвартсе я ещё ни разу за три года не вляпывался в истории, начинать как-то не хотелось. Тем более, что завхоз Прингл наказывал провинившихся очень сурово.        Наскоро убрав списки бывших учеников Хогвартса, мы с Сильвием бегом побежали из библиотеки. Правда, потом пришлось замедлить шаг, чтобы прислушиваться и не нарваться на дежурного профессора. А то объясняй потом, где тебя носило и почему… Мы с Лестрейнджем крались по лестнице вниз, когда услышали чьи-то шаги в коридоре. — Быстрее! — шепнул я.        Мы побежали по ступенькам, и тут моя нога безнадёжно увязла в одной из них по самое колено. В темноте я сбился со счёта и обсчитался на один этаж. Думал, что эта каверзная ступень окажется на пару пролетов ниже. Но не тут-то было. Сильвий по инерции пробежал до конца пролёта, и только тогда заметил, что я застрял. Он собирался было вернуться, но тут меня осветил чей-то Люмос. Лестрейндж притаился на лестнице.       Щурясь, я пытался понять, кто направил на меня палочку. Наконец, этот кто-то опустил её в пол, и я увидел Дамблдора. Конечно же, именно он был дежурным профессором в эту ночь… — Реддл, что вы тут делаете в такое время? — строго спросил он, глядя на меня сверху вниз. — Задержался в библиотеке, сэр, — ответил я, старательно пытаясь вытащить ногу из ступеньки. — Библиотека закрывается в девять, Том. А сейчас уже одиннадцатый час, — проговорил Дамблдор, глядя на меня с подозрением.        Что, по его мнению, я мог делать? Гулял по школе ночью, замышляя всяческие гадости? В конце концов я был примерным учеником, поэтому такая подозрительность казалась оскорбительной. Уж кто-кто, а я ночью действительно мог разве что из библиотеки идти. — Просите, сэр. Засиделся и не заметил, как пролетело время.        Дамблдор окинул меня цепким взглядом, и даже не подумал о том, чтобы помочь мне вынуть ногу из ступеньки. Как на грех, при всех моих широчайших познаниях в магии я не знал заклинания, которое могло бы помочь в этом — обычно, если кто-то из наших застревал, остальные выдергивали его. Правда, сперва вдоволь поглумившись, потому что на третьем курсе застрять ногой в ступеньке считалось позорным. — И мадам Уилс не напомнила вам, который час? — с ещё большим подозрением спросил Дамблдор.        Я надеялся, что Лестрейнджу хватит ума посидеть тихонько на лестнице, пока я не выпутаюсь. Если бы декан Гриффиндора обнаружил нас вдвоем, было бы сложнее убедить его в том, что мы всего-то шли из библиотеки. — Она… Простите, сэр, но она уснула, — проговорил я негромко, не будучи уверенным, что Дамблдор не рассердится и не обвинит меня во лжи. — Допустим. И что вы так увлечённо читали, Том? — поинтересовался проклятый Дамблдор.       Ногу начинало саднить, и я едва справлялся с тем, чтобы не поморщиться. — Списки бывших учеников, сэр. — И зачем вам списки бывших учеников, Реддл?        Решил произвести статистику, сколько из них были грязнокровками! Мерлин и Моргана, зачем они были бы мне нужны, если не для поиска родителей?! — Впрочем, можете не отвечать… — проговорил Дамблдор с грустным вздохом, и его взгляд смягчился. — Вполне естественно, что вы пытаетесь найти родных, Том… Узнать ответы на свои вопросы… Но на самом деле все ответы уже тут.       Профессор коснулся рукой моей груди, где было сердце. Я почему-то вздрогнул и удивленно на него уставился. Не говоря о том, что я в принципе не любил, когда меня трогали посторонние люди, а ногу уже жутко саднило, я никак не мог понять, о чём толкует этот маразматик. Но Дамблдор выглядел совершенно невозмутимо, словно мы тут погоду обсуждали, стоя в ночи посреди лестницы. Его взгляд и то смягчился, как у блаженного, и не резал, как обычно. — Ведь только от тебя самого, Том, зависит то, каким ты вырастешь. Связь поколений и наследственность имеют значение, но не являются чем-то решающим, понимаешь? — проникновенно спросил он.        Мне показалось, что профессор подошёл ближе, потому что теперь он ещё сильнее возвышался надо мной. Или же я согнулся от боли в ноге, не знаю. — Так или иначе, сэр, мне всё же хотелось бы найти хоть какую-то родню, — упрямо ответил я, раздражаясь всё больше. — Понимаю, — кивнул Дамблдор, и с какого-то перепугу положил руку мне на плечо отеческим жестом, от которого меня едва не передернуло. — О, Том, да ты ведь застрял? Я не сразу заметил, извини. Ну-ка…        Он сделал жест, как будто собирался схватить меня обеими руками, чтобы вытащить из треклятой ступеньки, и я весь сжался. Сам поразился своей реакции, ведь я был не склонен трусить или стесняться… Но было что-то в этом человеке… Нечто чрезвычайно отталкивающее… Когда я общался со Слагхорном в неформальной обстановке, я чувствовал себя замечательно. Даже не возражал, если он похлопывал меня по плечу. Но Дамблдор вызывал у меня только настороженность и желание поскорее уйти. — Том! — раздался голос Сильвия снизу.       Профессор так и отпрянул. К моему великому облегчению. — Простите, профессор! — воскликнул Лестрейндж, изобразив изумление от встречи с Дамблдором. — Мы вместе шли из библиотеки, и Том задержался… А, ты застрял в ступеньке, Том?        Я кивнул, промямлив что-то невразумительное. Словно в груди что-то сковало. Мне очень хотелось убраться подальше. — И вы здесь, Лестрейндж? — строго спросил Дамблдор. — Стоило ожидать, вы ведь всегда вместе, не так ли?        Мы с Сильвием переглянулись. Похоже, Лестрейндж тоже не понимал, почему это было сказано обвинительным тоном. Но Сильвий не растерялся и, подойдя ко мне, помог выбраться из каверзной ступеньки. Я с облегчением вздохнул. — Минус десять очков со Слизерина за вашу ночную прогулку, — проговорил декан Гриффиндора, и добавил уже мягче, словно извиняясь. — Даже в библиотеке запрещено быть ночью.        Когда он наконец отпустил нас, мы с Лестрейнджем бегом поспешили в подземелья. У меня в груди всё клокотало от бессильной ярости, да и Сильвий недовольно фыркал. — Что он там плел тебе? — спросил Лестрейндж, когда мы уже вошли в пустующую гостиную. — Как обычно, всякую чушь, — поморщился я.        Как будто хоть какая-то сила в этом мире могла заставить меня перестать искать отца…        Было бы смешно, если бы этот странный разговор с Дамблдором убедил меня не искать свою семью. По правде сказать, я вообще не понял, что он от меня хотел в ту ночь. Мы ведь никогда толком не разговаривали, он же меня терпеть не мог. Только и ждал возможность, чтобы придраться. Что же это было? Может, он разглядел во мне что-то, что я сам ещё не до конца осознавал, и захотел предостеречь? Боялся, что мои амбиции заведут меня слишком далеко? Или искренне пытался утешить одинокого сироту? Трудно сказать, но я лично не верю, что Дамблдор хоть когда-то имел благие намерения в отношении меня.        Так или иначе, но моё адское терпение было вознаграждено. Причем в тот момент, когда я уже почти отчаялся докопаться до истины.        В конце третьего курса я всё ещё не знал, кто я. И тогда внезапная и безумная идея вдруг завладела моим разумом. Я допустил весьма смелую догадку: раз Салазар Слизерин говорил со змеями, я вполне могу быть его потомком. Ведь основатель нашего факультета жил тысячу лет назад, никто не мог сказать с точностью, что стало с его далёкими потомками… И, наконец, я признал один факт. Раз фамилии Реддл точно никогда не звучало в волшебном мире, мой отец был магглом. Волшебницей же была моя мать. Мерлин знает, как она в таком случае умудрилась умереть столь молодой… Но на имя Марволо, столь редкое для мира магглов и якобы принадлежащее её отцу, стоит обратить внимание.        И, когда я зашёл с другой стороны, клубок начал постепенно распутываться. Во время подготовки эссе по Истории магии я очень серьёзно заинтересовался вторым восстанием гоблинов. И, ища что-нибудь интересное по этой теме, я наткнулся на крохотное упоминание о некоем Марволо Гонте, который принял на себя командование левым флангом волшебников, когда в бою пал Корбан Лестрейндж. В этот момент я так и прирос к своему стулу. — Сильвий, взгляни на это, — проговорил я севшим голосом.       Мы с Лестрейнджем засиделись в гостиной до глубокой ночи и давно уже остались там одни. Сильвий, хотя и клевал носом, всё же подвинул к себе старинный фолиант, лежащий перед нами, и сонно проморгался. — О, спасибо, напишу про Корбана Лестрейнджа пару слов, — пробубнил он, опять склоняясь над своим пергаментом. — Да нет же! — возмутился я, и пихнул его локтём. — Выше смотри! Марволо! Марволо Гонт!        Тут и Сильвий проснулся и опять вчитался в выцветшие буквы фолианта. — Твоё второе имя — Марволо, — заметил он. — Да, я помню, — согласился я. — Гонты — одни из двадцати восьми. Но их фамилия не на слуху. Ты знаешь эту семью? — возбужденно продолжал я, впившись в Лестрейнджа взглядом. — Знаю, что Гонты — чистокровная семья, но не припоминаю, слышал ли о них что-то ещё, — нахмурился Сильвий. — В школе точно никого с такой фамилией нет. И я не слышал, чтобы отец упоминал Гонтов хоть раз, хотя он часто говорит про остальных из нашего круга… — Надо срочно узнать всё об этой семье, — решительно заявил я, вставая. — Том, сейчас первый час ночи, это не может подождать до утра?        Я рьяно помотал головой. Ждать было невыносимо. — Я ждал тринадцать лет, — отрезал я. — И всё равно не смогу заснуть. — Дежурный профессор поймает нас раньше, чем мы найдем подходящую книгу, — проговорил Сильвий. — Пошли разбудим Блэка. Если он в чём-то и хорош, то в знании генеалогии чистокровных семей.       Так и сделали. Бросив наши эссе и книги на столе, поспешили в спальню. Альфард Блэк спал, как и все остальные мальчики. Мы с Сильвием сели на его кровать по обе стороны от изголовья, и Лестрейндж потормошил Блэка за плечо. Альфард недовольно пробубнил что-то невнятное. — Блэк! — шикнул я, тоже пихая его.        Альфард проснулся и вздрогнул от неожиданности, увидев нас. — Спокойно, у нас один вопрос, — сказал Сильвий. — Великий Салазар, Реддл с Лестрейнджем решили устроить мне тёмную! — воскликнул Альфард, попытавшись вскочить, но мы придержали его за плечи.        Накануне он весь вечер глумился над тем, что Дамблдор занизил мне оценку на трансфигурации, и теперь решил, что мы с Сильвием пришли мстить. При этом, три года прожив со мной в одной спальне, он уже прекрасно разбирался в приютской терминологии и хронически ожидал от меня чего-нибудь плохого. — Да успокойся ты! — нетерпеливо оборвал я. — Хотел бы разобраться с тобой, сделал бы это днём. — Только не ты, Реддл, — скривился Блэк, садясь на кровати. — Кто-кто, а ты скорее ночью отомстишь… — Что ты вечно ноешь, как девчонка? — не выдержал Сильвий. — Скажи лучше, ты знаешь что-нибудь о Гонтах? — О ком-о ком? — удивился Альфард. — Да тише вы, тут люди спят! — злобно буркнул Мальсибер с соседней кровати. — Гонты — одна из двадцати восьми чистокровных семей, — сказал я, обращаясь к Альфарду. — Ты что-нибудь слышал о них? — Что за вопросы посреди ночи? — подозрительно прищурился Блэк. — Так что?        Альфард задумался, зевнул, возвёл глаза к потолку. — У нас дома их точно не бывает, — уверенно проговорил он наконец. — Да, наши семьи не общаются, за это я ручаюсь. Хотя почти все из двадцати восьми семей поддерживают отношения… По-моему, Гонты совершенно чистокровные, но их род обеднел.        В нас прилетела подушка, брошенная Мальсибером. Мы с Сильвием, не сговариваясь, с ногами залезли на кровать Блэка и плотно задёрнули полог. Я зажёг Люмус. — Что? Я больше ничего не знаю, — недовольно проговорил Блэк, опять зевая. — Давай, напряги память, — велел я. — Реддл, ты сумасшедший, и я тебя ненавижу, — выплюнул Альфард. — Ты специально издеваешься? — Чтоб тебя, Блэк, это очень важно! — шикнул я. — Я спать хочу! — В гробу отоспишься, — мрачно процедил Сильвий, и Альфард обиженно на него зыркнул. — Два психа, — констатировал он. — Ладно, ладно! Дед как-то говорил с отцом про то, что их семья совсем обеднела и опустилась. А ведь когда-то у них было очень много денег. Как у Малфоев примерно. — Значит, они безупречно чистокровны и когда-то даже были богаты? — оживился я. — Конечно, — кивнул Альфард. — Ведь Гонты — прямые потомки самого Салазара Слизерина.        Моё сердце пропустило удар. Вот всё и встало на свои места. И хотя я ещё ничего не мог утверждать с уверенностью, я буквально кожей почувствовал, что вплотную приблизился к разгадке. Надо было быть в высшей степени самонадеянным, чтобы допустить возможность родства с самим Салазаром Слизерином. Что же, я никогда не страдал от заниженной самооценки.