***
Дом у озера был одним из самых удаленных на землях Лестрейнджей, и я мог пользоваться полной свободой, словно был у себя дома. Не далее, чем в пятидесяти шагах от дома, располагалось кристально-чистое озеро, в котором, по словам Сильвия, можно было даже купаться. Озеро окружал лес с множеством тропинок, виляющих между деревьями и заводящими в самые диковинные места. Защищенный от магглов, лес был полон всевозможных волшебных тварей, и в первые же дни я наткнулся на гнездо авгурея и едва не наступил на дремлющего на солнышке джарви*, который страшно обругал меня. Если я выходил прогуляться у озера поздним вечером, кусты вокруг светились огоньками клаббертов**. Словом, лес вокруг жил своей жизнью. По утрам Долли приносила мне завтрак из большого дома. Сильвий, видимо, велел кормить меня на убой, поскольку обычно у меня оставалось что-то на ланч. Я заворачивал тосты с ветчиной и сыром в страницы старого «Пророка» и отправлялся в лавку Пиппина через камин, что было очень удобно. Обратно я возвращался тем же путём в начале шестого и Долли подавала мне чай. Ужинал я часто в компании Сильвия, который под различными предлогами сбегал из Холла вечерами. За едой мы обсуждали наши планы касательно его брата. В лавке «Зелья Дж.Пиппина» работа была непыльной, и большую часть рабочего времени я что-нибудь читал — Сильвий снабжал меня книгами из библиотеки Лестрейндж-холла. По утрам я занимался уборкой в лавке, что требовало от силы полчаса, если нужно было переставить и товар на прилавках. Заготовки для зелий делал быстрее, чем они успевали кончаться. Поручения выполнял в точности. Пиппин не мог нарадоваться, что взял меня на работу, и вскоре стал поручать мне готовить кое-какие простенькие зелья. Уроки Слагхорна сказывались, и мой работодатель пришёл в полный восторг, когда я сварил рябиновый отвар превосходного качества. Вскоре Пиппин убедился, что некоторые зелья я готовлю получше него и, хотя никогда бы в этом ни признался, постепенно предоставил мне полную свободу в лавочке. Не прошло и месяца моей работы у него, как я уже имел доступ ко всем, в том числе, и к самым дорогим ингредиентам, и часто готовил сложнейшие зелья на заказ. Посетителей становилось всё больше, Пиппин улыбался всё чаще. Когда я заявил, что хочу сдельной оплаты, он спорил совсем не долго — старику понравилось лениться и дремать в кресле за прилавком между посетителями, пока я выполнял всю работу. Всё складывалось, как нельзя удачнее. Вот только Лестрейндж донимал меня, опасаясь, что его отец помрет раньше, чем мы укокошим братца. — Больше нельзя ждать! — заявил он, когда в один прекрасный вечер я вернулся с работы. Были первые числа августа. Стояла духота. Сильвий, поджидающий меня в кресле-качалке, скинул с него шкуру и распахнул все окна настежь. — Мать хочет повезти отца на воды. Они уедут в ближайшие дни, и надолго. Холл будет в нашем распоряжении и другого такого шанса не будет, — возбужденно проговорил Лестрейндж, вставая и начиная расхаживать по комнате. — Что же, хорошо, — проговорил я, походя цепляя печенье из менажницы, и подходя к окну. Дул приятный прохладный ветерок с озера. Я с удовольствием подставил ему спину, сев на подоконник и захрустев печеньем. — П-правда? — дрогнувшим голосом спросил Сильвий, останавливаясь и выпячивая на меня глаза. — Разве это не то, чего ты хочешь? — удивился в ответ я. — Момент на самом деле подходящий. Твои родители в отъезде, нам никто не помешает устроить вечеринку. Ты пригласишь наших друзей со Слизерина, устроим праздник. Чтобы побольше народу видело тебя в этот вечер. Разумеется, звать твоего брата мы не будем. Напротив, в разгар веселья сами улизнём ненадолго и всё устроим… Мы давно решили, что Сильвий предложит Фебусу распить бутылочку вина в знак примирения. Туда-то мы и подольем Напиток живой смерти, и Сильвий тоже выпьет, чтобы у его братца не возникло подозрений. Вот только если Сильвию я волью в рот рябинового отвара, чтобы тот очнулся, Фебусу мы зальём в глотку столько огневиски, чтобы он им захлебнулся. В итоге всё будет выглядеть, как смерть по неосторожности. Учитывая образ жизни Фебуса Лестрейнджа, это даже никого не должно удивить. — Да, ты прав, конечно… — лихорадочно зашептал Сильвий. — Нужны свидетели, которые смогут подтвердить, что мы всю ночь веселились… Можем устроить праздник прямо тут, у озера. Это будет уместно в такую жару, и все наверняка разбредутся по лесу к вечеру. Нам будет не трудно исчезнуть ненадолго… А зелье? Я вынул из кармана два пузырька. Один совсем крохотный — раньше дамы носили в таких нюхательные соли, и второй — побольше, прозрачный и с розовой жидкостью внутри. Сильвий уставился на пузырьки и слегка побледнел. — Но ты уверен?.. Напиток живой смерти точно приготовлен правильно? — с опаской проговорил он. — Поймай какую-нибудь тварь в лесу, и мы проверим, — ответил я, оскорблённый недоверием товарища. Сильвий кивнул. Он выглядел взволнованно и то и дело утирал пот с лица. Словно это не он подбивал меня убить его брата на протяжении последних недель. Продолжая ходить по комнате туда-сюда, Сильвий закатал рукава рубашки и опять опустил. Наконец, резко остановился, и кивнул сам себе. — Сделаем это, как только родители уедут, — уверенно заявил он. Я с любопытством наблюдал на другом. Мне было интересно, как он поведет себя накануне первого убийства. Не дрогнет ли в последний момент? Впрочем, я буду рядом и не позволю все испортить. Убийство должно навеки сделать Сильвия моим рабом. Если же он передумает и пощадит Фебуса, то, напротив, будет желать избавиться от меня. Во всяком случае, мне так казалось. — Я решил, Том. Теперь это наверняка, — отрезал Сильвий, словно угадав сомнения в моём взгляде. С того вечера мы начали подготовку. Лестрейндж, едва ему стала известна дата отъезда родителей, разослал приглашения всем приятелям и знакомым. Нужно было создать массовость, чтобы никто не заметил нашего отсутствия. Блэки тоже были приглашены, и я гадал, осмелится ли явиться Вальбурга. Накануне вечеринки Сильвий написал Фебусу, что хочет с ним примириться и для этого лично явится к нему в Лондонский дом. Это не вызывало никаких подозрений — ведь их отец был при смерти, и было естественным то, что младший брат хотел помириться со старшим, который в скором времени должен был стать хозяином всего их имущества. Мы с Лестрейнджем заранее достали из винного погреба в Лестрейндж-холле бутыль хорошего вина. Нужно было лишь вытащить пробку и влить в узкое мутное горлышко несколько капель Напитка живой смерти. К слову, зелье мы проверили накануне на садовом гноме. Он заснул мёртвым сном, но ожил, едва я влил ему в рот каплю рябинового отвара. Теперь Сильвий был относительно спокоен. Пробку вернули на место и ничто не говорило, что бутыль вина несёт в себе чью-то погибель… * Магическое животное, которое встречается в Британии, Ирландии и Северной Америке. По внешнему виду он напоминает хорька-переростка, с одним отличием — джарви умеет говорить. Впрочем, на осмысленную беседу он не способен и ограничивается набором коротких (зачастую очень грубых) фраз, которые выстреливает практически непрерывным потоком. ** Магическое животное, напоминающее нечто между обезьяной и лягушкой. Посредине лба большой красный волдырь, который светится при приближении опасности.Глава 49. Время платить по счетам
22 июля 2022 г. в 13:26
Я уже знал, как магглы реагируют на волшебство. Как и Бишоп, и Стаббс, и многие остальные, они попросту не могут принять тот факт, что в этом мире есть нечто не подвластное им, нечто, выходящее за грани их узкого понимания жизни. Даже увидев магию собственными глазами, они обязательно будут убеждать себя, что что-то напутали, что им показалось, что над ними подшутили, ведь такого попросту не может быть. И тогда магглы могут пойти даже на рискованные шаги — попытаться проследить за волшебником или даже напасть на него, чтобы убедить себя, что это такой же человек, как и все, и что нет в мире ничего необычного, таинственного и опасного. Это в их природе: так им легче жить. Поэтому волшебников сжигали на кострах в средневековье. Поэтому и в наши времена на детей волшебников, ещё не способных контролировать свою магию и прожимающих среди магглов, совершают нападения их сверстники. Поэтому приютские дети донимали меня даже после того, как я показывал им свою мощь раз за разом. Поэтому и Вул выдавил из памяти воспоминания о том, что произошло в маггловской церкви несколько лет назад, и теперь страстно желал уничтожить меня, растоптать, унизить. С тем только, чтобы убедиться, что его жалкий мирок такой, каким он привык его представлять, и что я — самый обычный воспитанник его злосчастного приюта.
Миссис Коул, видя, как Вул смотрит на меня и как смотрю я в ответ, предчувствовала бурю. Директриса поспешила встать и выйти из-за стола.
— Мистер Вул, я образумлю Реддла, не беспокойтесь, — заговорила она.
— Нет-нет, тут нужна жесткая рука. Я вижу, что негодяй совсем забылся, — пробасил Вул.
Маггл. Презренный, жирный маггл. Настолько ничтожный, что волшебнику не пристало марать об него руки. Даже слушать то, что Вул говорил, было ниже моего достоинства.
— Что же, понятно. Я ухожу, — проговорил я, направляясь к двери.
— Куда это ты собрался, Реддл? — возмутилась Коул, торопливо вставая у меня на пути. — Имей хоть каплю уважения!
— Миссис Коул, я попрошу вас выйти. Юноша нуждается в беседе, которая не предназначена для женских ушей, — категорично заявил Вул, глядя на ведерко розог в углу кабинета.
Они всегда держались в кабинете под рукой, в основном — для устрашения. Сама миссис Коул не так уж часто прибегала к поркам. Но Вул, кажется, не упускал ни единой возможности хорошенько кого-нибудь выдрать.
Я всё ещё держался, чтобы не испепелить их всех, не сходя с места. Но сохранять холодность рассудка становилось всё тяжелее. Оживали в памяти старые детские обиды. То, как несправедливо и жестоко ко мне относились на протяжении всего моего голодного, несчастного детства, а я в бессильной ярости не мог сделать абсолютно ничего, даже постоять за себя. Но неужели же Вул считает, что перед ним всё ещё ребенок?
Коул что-то чувствовала. Волновалась она за меня или за Вула — трудно сказать. Но она явно не хотела, чтобы мы остались наедине. В её памяти ещё свежи были все те удивительные и, как правило, травматичные для окружающих истории, в которых я был замешан.
— Мистер Вул, — начала было женщина, но боров властительно поднял руку, прерывая ее.
— Я настаиваю. Давно пора научить его благодарности.
Коул поколебалась мгновение, но потом смиренно опустила голову и покинула кабинет. Я не порывался выйти вслед за нею, а терпеливо ждал, когда за директрисой захлопнется дверь. Вул думал, что это я в его власти. На самом же деле всё было с точностью наоборот. Я подумывал выкинуть какую-нибудь штуку с легилименцией, чтобы проклятый боров наверняка повредился в уме.
— Ну что же, Реддл, давно ты мне не попадался… — заговорил Вул, растягивая слова и словно предвкушая нечто очень приятное. — Давно… А между тем, ты давненько заслуживаешь славной порки…
Говоря это, он запер дверь кабинета и подошёл к ведру розог. Я презрительно наблюдал за приготовлениями Вула. Кретин, чему же он так радуется? Неужели настолько сильно хочется выместить на мне злость и поквитаться за происшествие в церкви, когда я довёл его до истерического припадка при всей пастве? Пришла идея заглянуть в мысли уважаемого попечителя.
Вул долго копался в ведре с розгами, выбирая прут покрепче, и посматривая на меня со злобной усмешкой. И вот тут-то я заглянул в его примитивный рассудок. Это не составило никакого труда — магглы имели крайне низкую сопротивляемость легилименции. О, великий Мерлин, что я там увидел…
Прежде всего я явственно почувствовал, как проклятый боров радуется, предвкушая порку, жалее лишь об одном — что я слишком вырос и возмужал. Перед его мысленным взором проносились картинки, по всей видимости — воспоминания. Задранная юбчонка и располосованные до крови ягодицы, заплаканные детские глаза… Мальчик лет двенадцати с кровоподтёками на спине… Опять девочка, закрывающая лицо от стыда, пока Вул срывает с неё одежду… И мерзкое, липкое вожделение, заполняющее всё существо этого животного, перебирающего в памяти подобные моменты, как коллекционер, любовно разглядывающий своё собрание трофеев… Мелькнули и воспоминания обо мне — ещё совсем маленьком, волчонком глядевшим на Вула. И всё же девочки его занимали куда сильнее.
— Ух, проклятая духота, — проворчал боров, подходя к окну и отворяя его.
Кажется, ему стало дурно от моего вмешательства. Проклятый маггл, меня и самого чудом что не мутило от увиденных мерзостей. И всё же я терпеливо ждал, пока Вул придёт в себя, чтобы вновь за него приняться. Теперь, когда я видел, насколько этот маггл прогнил, он вызывал во мне ещё большее отвращение. От мысли о том, о чем думал этот старый развратник, глядя на меня в возрасте восьми лет, передергивало. Я понял, что должен уничтожить это животное. Не ради воспитанников приюта. А чтобы отплатить ему за порки и за все гнусности, которые он готовил мне, и которых я чудом избежал.
— Сейчас я научу тебя манерам, — пыхтел Вул, вытащив платок и промакивая пот со лба. — Ложись на скамью!
— Боюсь, что она уже давно мне мала, мистер Вул, — спокойно проговорил я.
— Ах ты, негодный! — вскричал боров, опешив от этакой дерзости.
Он замахнулся, чтобы ударить меня розгами прямо по лицу, но вдруг замер, так и не опустив руку, задрал голову и побледнел. Хворостина, остановленная моим могучим взглядом, не просто замерла в воздухе, но словно приклеилась к нему. Вул видел, что розга ни за что не зацепилась, и, дергая её то туда, то сюда, не понимал, что происходит.
— Да и руки у тебя коротки, чтобы добраться до меня, маггл, — процедил я.
Вул отпустил розги и попятился, вытаращив на меня глаза.
— Что это… Как… — бормотал он.
— Как удобно ты устроился, жирный боров, — продолжал я, прохаживаясь по комнате. — Заботился о несчастных сиротах, попутно утоляя свою похоть.
Казалось, Вул утратил дар речи. Он тупо смотрел на меня, часто моргая, и открывал и закрывал рот. Но ужас от того, что он раскрыт, оказался сильнее страха перед застывшими в воздухе розгами. Вул замер, не сводя с меня пораженного взгляда, и не пытался сбежать. Я же подошел к столу миссис Коул и по-хозяйски опёрся на него, скрестил руки на груди.
— Неужели никто даже не подозревал все эти годы? — задумчиво протянул я.
— Нет доказательств… — выдохнул Вул.
— Праведник и благодетель коротает время, растляя детишек из собственного приюта, — продолжал я.
Мясистое лицо Вула вновь побагровело. Он был напуган до полусмерти, но вместе с тем думал, как бы от меня избавиться. Я явственно видел это в мыслях толстяка. Отвращение, которое он у меня вызывал, возрастало в геометрической прогрессии. И вот я сделал несколько шагов к Вулу, не сводя с него тяжелого, буравящего взгляда. Попечитель отшатнулся, смутно ощутив исходившую от меня угрозу, но было уже поздно. С помощью легилименции я как будто вскрыл его черепную коробку и вложил в мозг свою волю. Заменил мысли Вула на мои, дал ему установку. Поэтому, когда Вул, пошатываясь, вышел из кабинета, это было лишь вопросом времени — когда он исполнит мой приказ. Главное, чтобы при этом набралось побольше свидетелей, и меня не смогли ни в чём обвинить.
Опередив Вула, я поспешил спуститься по лестнице и войти в столовую, где ещё убирались после ужина.
— Чего тебе? — грубовато спросила одна из девчонок.
— Не твоё дело, — огрызнулся я. — Забыл кое-что…
Я стал делать вид, что ищу на лавках у стола какую-то мелочь. Девчонки, протирающие столы и подметающие пол, посматривали на меня подозрительно. Мне приходилось тянуть время, и я уже подумал было, что Вул каким-то чудом сбросил с себя морок моей магии…
— Ой, мамочки!!! — истошно закричали в холле у лестницы.
Послышался глухой удар, от которого в столовой как будто задрожали окна. Звук был таким, словно с приличной высоты сбросили мешок картошки. Следом поднялись визги детей и крики перепуганной Марты. Вместе с дежурными девочками я вышел в холл.
У подножья лестницы, ровно под площадкой второго этажа, распростёрлось грузное тело Вула. От падения пиджак на нём лопнул, и его мерзкая туша словно растеклась по полу. Там, где была голова, расплывалось кровавое пятно. На лестницу высыпали сироты, привлеченные шумом и криками. Девчонки в ужасе отворачивались, парни, стараясь не показать страха перед товарищами, вытягивали шеи и смотрели во все глаза.
— Он что, умер? — спросил кто-то.
— Спорю на шиллинг — черти уже волокут его душу!
— Ишь, как размазало!
Я наслаждался зрелищем молча, но не без чувства удовлетворения. Скрестив руки на груди, я прислонился к косяку двери, ведущей в столовую, и спокойно лицезрел, как кровавое пятно на полу разрастается. Не было торжества или бурной радости. Только некоторая брезгливость, как будто я убил паразита. Мерзопакостное насекомое или жирного пасюка. Это было естественно. Я уничтожил низшее существо, мешающее мне, раздражающее меня. Как прихлопывают слепня, пытающегося напиться крови. Как камнем перебивают хребет крысе, переносящей чуму.
— Что тут такое? — громко вопросила миссис Коул, выходя из хозяйственного помещения, где вместе с кухаркой пересчитывала съестные запасы. — Разойдитесь же. Что тут… Ооо!!!
Директриса вскрикнула и схватилась за сердце. Отшатнулась, приваливаясь к стене. Потом, страшно побледнев, задрала голову и посмотрела наверх. На площадке второго этажа толпились дети, перевешиваясь через перила и грозя повторить судьбу мистера Вула. Коул пыталась разглядеть кого-то среди их перепуганно-любопытных мордашек.
— Реддл… Где? — выдохнула она, тяжело опираясь на руку поспешившей ей на помощь Марты.
— Да вот же он, мэм! — отозвалась та, указывая на меня пальцем. — Ох, мистер Вул… Прибрал же господь вашу душу…
Коул уже не глядела на попечителя приюта. Она не спускала с меня расширившихся от немого ужаса глаз и явно не сомневалась в том, что это я спустил старика с лестницы.
— Как это случилось? — севшим голосом спросила Коул, по-прежнему глядя только на меня, но обращаясь как будто ко всем.
— Мэм, мы мыли полы, а тут мистер Вул как грохнется сверху!
— Я сама видела — наклонился и как перекувырнулся через перила!
— Прямо головой в пол воткнулся!
— И как хрустнуло!
Сироты, убирающиеся в холле у лестницы, отлично видели, как Вул сам бросился головой вниз со второго этажа. И, полные впечатлений, наперебой рассказывали о поразившем их зрелище. Надо сказать, никто и не думал рыдать от горя или жалости. Более того, ручаюсь, что на лицах кое-каких девчонок читалось мрачное торжество.
— Ты где был? — спросила Коул, медленно подходя ко мне.
Казалось, Марту и кое-кого из моих старых знакомых даже не удивляло, что под подозрением, как всегда, оказался именно я. Но разве мог бы кто-либо из них что-то доказать?
— Я вернулся в столовую, мэм. Обронил где-то свой ежедневник и решил поискать там, — ответил я, глядя прямо в глаза директрисе.
— А Вул? Ты же был с ним в моём кабинете… — прошептала она, будучи не в силах совладать со своим голосом.
— Мистер Вул почувствовал себя плохо из-за духоты и отпустил меня, — ровно отозвался я.
Кто-то подтвердил, что я шарился по столовой в тот момент, когда Вул решил свести счёты с жизнью. Коул была вынуждена отвязаться от меня. Нужно было убедиться, что Вул мёртв, разогнать детей по комнатам, вызвать полицейских, сообщить родным попечителя о случившимся несчастье… Поднялась суета. Марта, брезгливо подобрав юбку, пыталась нащупать пульс на заплывшей жиром шее Вула. Кого-то из мальчишек послали к доктору, хотя не было никаких сомнений, что жирный боров мёртв. Коул поспешила в свой кабинет к телефону… Весь приют гудел, как растревоженный рой пчёл. Про меня все забыли.
Теперь я мог бы остаться в приюте на всё лето, будучи уверенным, что меня никто не потревожит. Но от одной мысли об этом меня начинало тошнить. Вдобавок, Коул явно заставит меня объясняться с полицейскими, а это ещё более нудно, ведь в их ряды идут самые негодные из магглов. Да и вообще эта проклятая богадельня надоела мне до чёртиков. Вместе со всеми её грязными, оборванными и тупыми обитателями. Даже смотреть на них мне было мерзко. Сироты толклись у трупа Вула, как муравьи грудятся перед мёртвым навозным жуком. Смотрели на него с какой-то животной тупостью, открыв рты. Скопище ограниченных дегенератов без будущего. В этой проклятой дыре и не могли воспитать никого получше.
Никем не останавливаемый, я поднялся в свою комнату и вытащил из-под кровати чемодан. Словно предчувствуя, что возвращаюсь в приют ненадолго, я даже не до конца разобрал его, хотя обычно педантично раскладывал вещи в шкафу сразу по приезде. Отворив полотняный шкаф, я вытащил оттуда ту одежду, которую с грехом пополам можно было носить в мире магии, и сложил в чемодан поверх книг. Потом подошёл к столу и хотел было собрать какие-то памятные мелочи, но, едва взглянув на них, одёрнул руку, словно обжегшись. Открытка с побережьем, куда я ездил ребёнком, камешки оттуда же, ещё какой-то хлам… Я взял лишь свой дневник в чёрной обложке, свой крестраж.
Покончено. Я ухожу из мира магглов навсегда, беря с собой лишь самое необходимое. Быстрее, вон из поганой дыры, вон из душной, зловонной клоаки… Кровью Вула я ознаменовал окончательный разрыв с ненавистным миров подлых, мелочных, презренных магглов.
Я надел мантию волшебника, защёлкнул чемодан и в последний раз огляделся по сторонам. Сколько лет я провёл в этих стенах, сколько унижений пережил. Но вот по всем счетам уплачено, и более ничто меня тут не держит.
Круто развернувшись на каблуках, я аппарировал. С ювелирной точностью я переместился в проулок напротив приюта Вула. В ночной темноте меня не было видно. И я ещё несколько минут стоял, глядя на приют, непривычно горевший всеми окнами. Дышал полной грудью, ощущая свободу. Свершилось то, о чём я мечтал с тех пор, как себя помнил: я ухожу. Уж как-нибудь устроиться всегда получится. Теперь я в этом не сомневался. В приюте меня держало чувство незавершенности, и вот теперь оно начисто испарилось.
Появилась полиция, на крыльцо выбежала Марта, размахивающая руками и показывающая, куда идти. А я опять аппарировал, на этот раз — прямиком к «Дырявому котлу». Не было ни малейшего желания в последний раз проделать путь к Косому переулку на трамвае, прогуляться через ночной Лондон. Никакой ностальгии. Никаких сомнений. Да и зря что ли я отдал целых двенадцать галлеонов за обучение аппарации в этом учебном году?
В «Дырявом котле», несмотря на поздний час, было довольно людно. Едва удалось отыскать местечко в углу. Было душно, и я заказал себе пинту холодного сливочного пива, чтобы освежиться и вознаградить себя после столь долгого дня. Под моим столом стоял чемодан со всеми моими пожитками. В кармане у меня едва набиралось два галлеона мелочью. Чтобы нанять самую захолустную конуру в «Дырявом котле» я должен был истратить десять сиклей. Такие траты мне были не по карману. И всё же нужно было как-то устраиваться. Допив пиво, я заплатил два кната, чтобы воспользоваться каминной сетью. И, опустившись на колени перед камином, связался с Лестрейндж-холлом.
На моё счастье, в камине появилась голова Долли, домовой эльфийки. Чего мне хотелось в последнюю очередь, так это беседовать с чванливыми родителями Сильвия. Тем более, что за мной наблюдала компания подвыпивших гоблинов, сидящих рядом с камином, и развлекать их также не было никакого желания.
— Скажи Сильвию, что я жду его в «Дырявом котле». Сейчас, — лаконично проговорил я.
Оставалось надеяться, что у Лестрейнджей нет какого-нибудь семейного торжества в этот вечер, и что Сильвий сможет беспрепятственно покинуть отчий дом.
Ждать пришлось около получаса. В это время я наблюдал за посетителями «Дырявого котла». В основном это был всякий сброд — чистокровный волшебник никогда бы не остановился в таком местечке. Гоблины, бедно одетые волшебники, приехавшие в Лондон из глухой провинции, кучка молодёжи, весело балагурящей и напрочь забывшей о времени. То и дело слышались тосты за здоровье Дамблдора. Гриндевальда, напротив, хулили, и очень радовались его падению.
Я откинулся спиной на стену и прищурился. Начинало клонить в сон, а Лестрейнджа всё не было. Неужели же придется заплатить деньги за ночлег в каком-нибудь дешевом номере с клопами? Ох, как мне этого не хотелось…
Но вот в камине полыхнуло зелёным, и из него вышел Сильвий. Он был облачён в пошитый ровно по нему сюртук, на шее белел шелковый пластрон с вышивкой. Словом, я точно выдернул друга с семейного ужина.
— Здравствуй, Том, — поздоровался Лестрейндж, опускаясь напротив меня за столик. — Что случилось?
Я молча выдвинул ногой из-под стола чемодан. Глаза Сильвия округлились.
— Ты же собирался остаться там на лето, — удивленно проговорил мой товарищ.
— Планы изменились, — уронил я.
Поскольку мне всё ещё казалось, что гоблины прислушиваются, я сделал Сильвию знак глазами, и тот пересел на место рядом со мной. Вполголоса я пересказал Лестрейнджу историю о Вуле, опустив разве что тот факт, что проклятый боров поглядывал на меня, когда я был ещё совсем ребёнком. Лестрейндж смотрел на меня с уважением и кивал в знак одобрения.
— Неужели даже без палочки? — только и спросил он потрясенным шепотом, когда я закончил.
— Магглы настолько же внушаемы, как животные, — презрительно заметил я. — Начисто лишены способности контролировать свой разум и сопротивляться легилименции и внушению.
— Сработано чисто, — с уважением протянул Сильвий. — Если бы и я так умел…
Около нас стал тереться бармен, поглядывая косо и неодобрительно. Его, видимо, возмущало, что мы сидит тут битый час и ничего не заказываем. Чтобы бармен не мешал нам разговаривать, Сильвий заказал два стакана огневиски. А когда владелец забегаловки выразил сомнение, что мы совершеннолетние волшебники, Лестрейндж заплатил ему за выпивку золотым галлеоном, и все сомнения испарились.
— В охотничьем домике у озера тебе будет комфортно, — помолчав, заявил Лестрейндж. — Лесник умер от драконьей оспы в прошлом году, и с тех пор дом пустует. Ты не подумай, это не для прислуги хибара, а добротный домик с несколькими комнатами в глубине наших владений. Раньше и мои родители останавливались там на день-два. Я бы пригласил тебя в Холл, Том, но там сейчас часто бывает мой братец и всё не так гладко…
Я кивнул в знак того, что принимаю приглашение Лестрейнджа.
— Что опять натворил твой брат? — из вежливости поинтересовался я.
Сильвий отмахнулся и покачал головой. Нам в это время принесли огневиски, и Лестрейндж сразу же отпил несколько глотков из своего стакана. Сильвий был взвинченным в этот вечер и вёл себя странно. Я это заметил почти сразу, как он появился.
— В общем, отец смертельно болен. Я узнал, когда вернулся из Хогвартса, — проговорил Лестрейндж сиплым после огневиски голосом. — Старое проклятье, последствия которого в значительной степени подкосили здоровье… Он кашляет черной кровью и задыхается по ночам. Целители, насколько это было возможно, оттягивали приближение конца, но теперь, похоже, старик долго не протянет…
— Вот чёрт, соболезную, — проявил я участие. — Что же это за проклятие? И кто его наслал?
Сильвий развёл руками.
— В делах такого рода никогда нельзя быть уверенным до конца, — заявил он. — Ещё при министре Крикерли отец был членом Визенгамота и у него возникли большие разногласия кое с кем из коллег… Словом, старая и мутная история, теперь уж никто концы не найдёт. А знаешь, что хуже всего, Том? То, что прошлым вечером я пробрался в кабинет отца и нашёл завещание!
Я понял, что мои утешения неуместны, поскольку Сильвий больше опечален не участью папаши, а тем фактом, что тот, похоже, собрался обделить младшего сына.
— Насколько всё плохо? — спросил я.
Сильвий отпил ещё огневиски и сделал жест у горла, означающий, что хуже некуда. Из солидарности и я отпил немного обжигающего горло напитка.
— Фебус получает практически всё. В том числе и семейный бизнес — и золотые шахты, и фабрику по выделке драконьей кожи… Словом, сначала он прогуляет все наличные деньги, а предприятия в это время придут в убыток, а потом ублюдок пустит с молотка всё наше имущество.
— А что твоя мать говорит по этому поводу? — поинтересовался я.
— Я едва было заикнулся про наше с ней будущее, так она едва не прокляла меня! Насилу ноги унёс! — возмущенно выговорил Сильвий. — Не драться же мне с ней, право слово… Конечно, мне тоже жаль отца, и я не хочу, чтобы он умирал. Но разве это справедливо, что наш род, история которого насчитывает почти десять столетий, должен кончить так позорно из-за халатности моих родителей?
Лестрейндж, попивая огневиски, ещё долго и возбужденно рассказывал мне о Фебусе и о том, что от него не стоит ждать ничего хорошего. Сильвий не забыл перечислить блестящую плеяду своих предков, занимавших высочайшие посты в Министерстве и командовавших отрядами волшебников в борьбе с гоблинами. Нудно живописал, в каком веке их семейство приобрело фабрику по выделке драконьей кожи — золотые шахты всегда были на их земле — и о том, почему она так важна. Потом пустился в долгое объяснение финансовых аспектов…
Закончив, он допил последний глоток огневиски и, подперев голову кулаком, воззрился на меня.
— Что думаешь по этому поводу? — спросил Лестрейндж, не дождавшись моей реакции.
— Я уже давно сказал тебе, что думаю, — отозвался я, опять немного отпивая из своего стакана.
От огневиски приятное тепло расползалось по телу и меня сильнее клонило в сон. Хотелось поскорее унять Сильвия и отправиться в манящий меня охотничий домик у озера.
— Да, я знаю, я должен решиться… — заговорил Лестрейндж тише, глядя на меня то ли вопросительно, то ли моляще. — Но Фебус волшебник, как-никак, а не какой-нибудь внушаемый маггл. Не очень хочется остаться без кната в кармане, но отправиться в Азкабан я желаю ещё меньше.
— Никто не говорит тебе накидываться на Фебуса с Авадой прямо в гостиной, — недовольно проговорил я.
Сильвий уже успел набраться, и я не был уверен, что есть смысл обсуждать такой важный вопрос сейчас.
— А что бы ты сделал на моём месте? — вдруг спросил Лестрейндж.
Он смотрел на меня, как на всесильное божество, способное разрешить его проблему. И я стал подозревать, что домик у озера — это своеобразная взятка, и что Лестрейндж хочет просить меня помочь разобраться с его братом, но никак не может найти нужных слов.
— Ты говоришь так, Сильвий, словно у меня в этом вопросе опыт, как у Гриндевальда, — заметил я, беря было стакан, но вновь отставляя.
— И всё же опыта у тебя побольше, чем у меня, — с нажимом произнёс Лестрейндж. — Волдеморт, дай мне совет!
Волдемортом он называл меня в те моменты, когда хотел умаслить и уговорить на что-то. Хотя у меня были кое-какие мысли, делиться ими я не спешил. Напустил на себя задумчивый вид и покачивал стакан, заставляя янтарную жидкость плескаться.
— За такую услугу ты со мной не расплатишься, Сильвий, — произнёс я.
Этими словами я будто сдёрнул покрывало с истинного предмета беседы. А Лестрейндж именно что просил меня помочь ему устранить брата последние полчаса. К этому так долго подводил.
— Что угодно, Том… — прошептал Лестрейндж, забывшись, и опять называя меня маггловским именем отца. — Я в отчаянии.
Потянув ещё немного, я покосился по сторонам и, убедившись, что нас никто не слушает, тихо заговорил.
— Это же очевидно. Тебе нужен яд. Вы живёте вместе или, как минимум, оказываетесь за одним столом время от времени. Так отрави негодяя, и дело с концом. Зачем, по-твоему, мы изучаем зельеварение? Чтобы Амортенцию стряпать?
Глаза Сильвия забегали. На шестом курсе мы учились изготавливать Напиток живой смерти, и Лестрейндж мгновенно понял, что я намекаю на него.
— Добавить чуть больше полыни, и твой братец заснёт вечным сном, — продолжал я. — Если, конечно, ты не хочешь, чтобы его похоронили живьём. Но тут есть риски, ведь кто-то может проверить, жив ли мерзавец…
— Не думаю, что дома найдутся все ингредиенты. И потом, если авроры будут расследовать дело, они меня проверят первым. Как же я сварю зелье? — потерянно спросил Сильвий.
Я подумал о том, как вовремя устроился в лавку зелий этим вечером. Впрочем, говорить об этом Сильвию я пока что не спешил. Меня и так возмущало, что он не в состоянии самостоятельно решить свою проблему. Если кто-то мешает тебе жить, отнимает у тебя имущество, да ещё и куражится над тобой, как только может, разве не надо этого паразита истребить? Для меня это было настолько естественно, настолько в моей природе, что затруднений Лестрейнджа я не мог понять.
Сильвий продолжал смотреть на меня широко распахнутыми глазами, в которых слишком ясно читалась просьба, чтобы я не прочитал её.
— Ты мне предлагаешь это сделать, что ли? — шикнул я на Лестрейнджа. — Это твой брат, в конце концов.
— Ты лучший ученик Слагхорна, — льстиво заметил Сильвий. — У тебя бы получилось безупречно… Том, только приготовь, а дальше я сам… Я буду твоим должником всю жизнь.
По правде сказать, я бы и сам с удовольствием отправил Фебуса Лестрейнджа на тот свет. Но раз уж я брал на себя определенные риски, то и цена должна была быть высокой.
— Я подумаю, что можно сделать, — милостиво проговорил я, и Сильвий от радости так сжал и потряс мою руку, что у меня кости захрустели.
Вскоре он сопроводил меня прямиком в домик у озера. Бегло показал его — гостиную, три спальни, из которых я мог выбрать любую, и кухню, на которой не было ничего, кроме посуды и запасов чая.
— Долли принесёт завтрак утром. А мне сейчас пора идти. И так наверняка хватились, — проговорил Сильвий.
— Хорошо, — отозвался я, осматривая своё новое пристанище.
— Том, так ты обещаешь? — поколебавшись, спросил Лестрейндж ещё раз.
Я перевёл взгляд на него.
— Можешь на меня рассчитывать, — ответил я.
Сильвий аппарировал прочь (научившись это делать, мы все не упускали ни единой возможности применить навыки), а я принялся исследовать домик у озера. Это был большой дом, но с одним этажом. С крытой терасой, на которой, должно быть, в хорошую погоду устраивали обед на свежем воздухе, с просторными спальнями и дорого обставленной гостиной. У камина лежала медвежья шкура, на стенах висели головы животных — как волшебных, так и обыкновенных. Кресла-качалки из темного, добротного дерева, были также украшены шкурами животных.
В комнате, которую я облюбовал, имелась небольшая собственная ванная со всеми удобствами. Окна выходили на лес, и, судя по сырости, на озеро. Но в темноте его было практически не видно. Чувствуя, как на меня опять наваливается дремота, я решил осмотреть окрестности и сам дом днём. Вскоре я оказался на жесткой, но безукоризненно чистой кровати (Долли застелила её для меня, пока я был в ванной). Смежив веки, я практически сразу заснул здоровым, крепким сном. Убийство Вула нисколько меня не беспокоило. Как и планы на брата Сильвия.