1015 г
…Златник падает на холодную землю с глухим стуком, и в это мгновение Иван понимает: нет больше Владимира. Скончался. Сердце бьется глухо, но решительно. Перед мысленным взором Ольгины прищуренные глаза. Новгород супротив Киева. Киев супротив Новгорода. Север и юг — вновь по разные стороны. И если от презрения Ольги — почти старшей сестры! — никуда не сбежать, то открытое столкновение, очередная бессмысленная война, в которой брат идет на брата, — вовсе необязательно. Иван не хочет быть против Ольги. Пусть сердце так сладко ноет от этой мысли, от желания поставить Киев на место, в очередной раз доказав — кто есть власть, кто важнее. Кто кого присоединил, подчинил. Иван не хочет быть против Ольги — и он докажет себе это, поддержав Бориса. Сына Владимира-христианина, рожденного в законном христианском браке. Он предаст свое сердце во имя мира. Нужно только сообщить Борису о смерти отца и убедить вернуться в Киев вместе с дружиною и воями. Только пойти к Борису. Иван остается стоять, рассматривая золото, бликующее в лучах заходящего солнца. Печенегов нигде не было. Может, они испугались и сбежали с русских границ, а может, их и не было никогда. Над последним предположением, однако, Иван всерьез задумываться не мог: пустошения налицо. Бежали, поганцы окаянные! И, раз так, можно возвращаться в Киев, где Борис уже сам все узнает. Иван старается не думать, что уже слишком поздно. Подумаешь, связи с Киевом нет, подумаешь, новостей от Ольги никаких… они же далеко, просто ничего важного — а Владимирова смерть?.. — для отправки гонцов не случилось. Волны Альты бьются о берег, подгоняемые густым горячим воздухом. Лето пылает вместе с солнцем, искрится с прозрачными каплями, играет в мутной речной воде. И лишь на едва различимом дне, в острых камнях и рыбьей чешуе Ивану мерещится опасность. Мерещится, что он очень и очень опоздал. Может даже, совершил какую-то ошибку, находясь здесь и сейчас. Лучше бы сидел в Новгороде, упиваясь воспоминаниями о былых походах и Сабриеле. Сидел и не рыпался, дожидаясь своей смерти, вспоминая чужие — родные — лица. Представляя те самые, особенные, глаза в последние мгновения жизни. Вспоминал бы о маме и тех ребятишках из полуземлянки старейшины, ладьи которых, наверное, уже встретили на небесах. Потому что это было так давно… больше сотни лет назад. Даже подумать страшно! В горле будто ком скатывается из чего-то, отдаленно напоминающего тупую тоску. Безнадежную и бессмысленную — как угрызения совести. Бессмысленную и беспощадную. Скольких он не уберег? Скольких пережил? И какое он имеет на это право? Почему ему дарована жизнь — или Иван проклят ею? — а Рюрик и Олег вместе с сотнями достойнейших вынуждены сгинуть? Как он может ежедневно смотреть в чужие очи, зная, что они однажды навсегда закроются, а он, Иван, продолжит видеть? Как он смеет? Альта рокочет, рвет душу, которой у Ивана быть не должно. Ведь он проклят — проклят Перуном за предательство, проклят Богом за дьявольски долгую жизнь, проклят Дьяволом за раскаяние. Проклят. Словно приговор, клеймо позорное на челе. Небо глумится, переливаясь чистым солнечным светом, и Иван просто взрывается от жгучего внутреннего пламени, глодающего мясо и кости. Может и по нему уже справили тризну, а все это — божья кара язычнику, игра или ложь, что угодно, но не жизнь. Может, внутри так пусто оттого, что там ветер гуляет, разнося Иванов пепел над просторами большой страны — не над ним! — и режет на куски потому, что разметалось его бренное тело по всем закуткам, застряло по частичкам в чужих избах и волосах... Тогда Рюрик совершил ошибку, выбрав его, Ивана. Или же ошибку совершил Иван — выбрав Рюрика. Не столь важно. Шум воды и поток мыслей сливаются, обтекая, забираясь в самоё души. Не позволяя разорвать тесной связи, найти страданий или покоя. Обращая время в загустевший мед. И оттого громом кажется стук копыт. И молнией — всадники. Приближенные Владимира, их даже представляли Ивану. Или Ивана им. Знакомые перекошенные лица, мечущийся ищущий взгляд, искривленный изгиб губ и складочки на лицах. Дела плохи. Рука сама тянется к гладким камушкам на берегу, со всей силой зажимает в ладони один, надеясь унять непослушные мысли. — Почил в бозе Владимир, солнышко наше, светлый князь киевский, — заметив Ивана, кидается к нему один из приближенных, — Святополк в Киев его свез и, окаянный, занял град, место Владимирово для себя облюбуети. И киевляне с ним в сговор пошли, на имения польстяся! Иван сжимает зубы, заносит руку — и камень летит прямо в Альту, задорно отскакивая от ее вод. Да, дела плохи. Похоже, Ольга выбрала себе князя. Позабыв, как буквально лета два назад Святополк заговор против отца готовил с целью истребить ее любимое христианство с земель русских. Ведь не могло же с ней что-то случиться, не мог же князь опуститься до пленения своего государства? Так или иначе, дело смердит войной. — И теперь надо князю великому Борису вести войско свое, дружину верную и воев преданных, на Киев и престол, завещанный ему отцом, силою брать! — бойко заканчивает гонец, с некоторой опаской озираясь на Ивана. Нет, не стать Борису великим князем. Отец его был, дед был, а ему не стать. Иван еще не знает почему, но чувствует именно так. Раз в Киеве Святополк, значит, в Новгороде будет Ярослав. И это будет новая борьба между югом и севером, между двумя центрами. Пусть сейчас Иван подле Бориса... — Нет, — слышится княжеский голос, и гонец растерянно смотрит на появившегося из шалаша Владимирова сына. И вновь, будто изменится что-то, повторяет: — Князь! С тобою дружина и воины отца твоего; поди на Киев и будь государем России! — Могу ли поднять руку на брата старейшего? — тихо вздыхает Борис, растягивая края губ в неловкой печальной улыбке. Кажется, не только Иван знает, что… — Он должен быть мне вторым отцом. По войску прошелся шепоток, среди которого явно улавливалось одно: они собираются домой. Без князя. ...его участь предрешена. Иван чувствует приближение Святополковых засланцев, будто над поляной не темная беззвездная ночь, а ясный солнечный день. И ничего не может поделать. Сейчас, на его глазах, вершится история, и он не вправе ей препятствовать. Он должен позволить Борису умереть от рук брата. Ивану некуда идти. Но он уходит. Звуки молитвы становятся все приглушеннее — кажется, или Борис молится за старейшего брата своего? — а дыхание злодеев-предателей все громче. Где-то даже проносится шепоток Георгия. Если бы Иван не знал, что история не щадит никого, он бы тоже помолился. За Бориса и Георгия, за их совместное бегство и спасительную сердечную любовь. Слыша за спиной громкий полувскрик — Георгий — и боевой клич отроков, таких же обреченных, как и их князь. Бориса уже нет. Засланцы Святополка с Путшей быстро расправляются с ближней дружиной, и — шорох ткани — сворачивают шатер вместе с телом безвременно почившего. Иван почти уверен, что Борис знал — так все и будет. Они оба знали и позволили истории свершиться. Владимир был бы доволен таким христианским непротивлением злу, смирением. Когда Иван падает во тьму от нехватки воздуха, разбивая вдребезги сознание, он уже знает: князя Глеба нет, лежит он, мух собирая, на берегах Днепра близ Смоленска, убитый собственным поваром во время безутешного оплакивания отца. А под самыми Карпатскими горами пал попытавшийся бежать Святослав. Святополк же, гнуснейший братоубийца, не вызывает больше доверия у народа. Люди, которым Иван мог быть подвластен, в мгновение — длиною почти в год — сузились до Мстислава, Брячислава, Ярослава... Мечты вернуться к язычеству, снять с груди тяжеленный, обжигающий холодом крест, рассыпались прахом. Он навсегда останется Иваном Брагинским. — Вчера умертвил я, безрассудный, верных слуг своих; теперь хотел бы купить их всем золотом казны моей… — народ безмолвствует, а Иван, едва добравшийся до Новгорода, думает, что, в общем-то, до Тмутаракани не так уж и далеко. Потому что если князь пытается купить себе прощение, он и в христианских, и в Ивановых заветах низок и недостоин. Что вообще здесь произошло? О чем кричало его сердце, о каком спасении молило, чьей решимостью переполнялось? Почему он, Иван, не знает? — Друзья! — показные ли слезы текут сейчас по Ярославовым щекам, которые он трет до покраснения? — Отец мой скончался, Святополк овладел престолом и хочет погубить братьев. Уже погубил, как мысленно отмечает Иван, и с удивлением оборачивается на гул. Сердобольные женщины вскрикивают, а дураки-мужчины шапки наземь бросают, в грудь себя бьют. Будто княжеская чета не Иванов, а их воздух. Отчего новгородцы так добры? Отчего так милостивы к князю, что несколькими ударами сердца ранее пытался купить за золото свое их расположение? — Государь! Ты убил собственных наших братьев, но мы готовы идти на врагов твоих, — видимо, любовь к своему потенциальному убийце, вера в его доброту — это в крови. Не доберись Иван до Новгорода в это время — никогда бы не узнал. Ярослав что-то еще лепечет о новых убийствах, но это неново. Иван оглядывается в поисках того, кто сможет прояснить ситуацию. И сам себе врет, что ищет не Сабриеля. Сѝроты-ребятишки сбивчиво, но беспристрастно (в отличие от новгородских старейшин), за пару золотых, рассказывают о бесчинствующих варягах, о взбунтовавшихся новгородцах, об отомстившем кровью князе. Неправ был Ярослав. Неправы были новгородцы. Неправа была история. Но Север вновь пойдет против Юга, потому что Иван чувствует. Чувствует эту закостенелую вражду.1016 г
Любеч. Холод. Днепр. Взгляд во взгляд. Бездонная синева перечерчена бледными линиями бирюзы, которых Иван не помнит. А еще он не помнит настолько тугую снежную косу, обвитую вокруг головы, и мужскую одежду на девичьих формах. Ольга никогда не выглядела как воин. Но выглядит так сейчас. Почему же, отчего она так с ним? Иван стоит на своем берегу, в толпе других новгородских добровольцев, не сводя глаз с названной сестры, которая восседает на коне по правую руку Святополка. Значит, он, Окаянный, знает о потенциально своем государстве. А о нем, Иване? Выискивает ли кого-то князь в лицах по другую сторону от себя или же любуется решимостью во взгляде брата, предвкушая победу? И почему же он взял Ольгу — девушку! — на войну? Как талисман, которым привык быть Иван? Как угрозу Ярославу? Мол, смотри, народ, государство на моей стороне? Так не поведется на это Иванов князь, не знает еще ничего. А может, и не узнает никогда… — Зачем вы пришли сюда с хромым князем своим? — раздается вдруг с другого берега, и кровь жаром опаляет тело. — Ваше дело плотничать, а не сражаться! Иван чувствует, что затишье кончилось, стояние на Днепре их кончилось. Дальше будет битва. Потому что оскорблять своего князя можно только новгородцам, а оскорблять новгородцев недозволенно никому. Пожаром вспыхивает все внутри, и этот пламень прорывается воинствующим воплем. И нестройный хор голосов устремляется прямо в лица врагов. Теперь уж точно врагов. Терпение новгородцев закончилось. Дальше будет месть. — Завтра мы будем на другой стороне Днепра; а кто не захочет идти с нами, того убьем как изменника, — вырывается у Ивана, находя бурный отклик в сердцах новгородцев. И впервые он сталкивается взглядом с прищуром Ярослава. Князь вдруг неожиданно улыбается, одобрительно кивнув, и еще неожиданнее подмигивает кому-то на противоположной стороне реки. Святополк реагирует моментально, кивнув в ту же сторону, и один из вельмож протыкает стоявшего рядом с ним юношу. Ярослав даже не моргает. …а может, все-таки и доведется этому князю узнать о сущности своего государства. Платок вокруг головы, робкий луч солнца, дымкой прорывающийся сквозь горизонт, и сотни сердец в унисон. Крик на крик, лязг металла, стоны, кровь. Иван едва успевает отражать Ольгины удары, впервые выступая против нее. Она превосходный воин. Такая же неуязвимая для смерти, такая же стойкая к боли, такая же яростная в борьбе. Но Юг всегда борется хитростью, проигрывая в открытой схватке Северу. И, вставая на колени, Ольга всегда остается победителем. Поэтому Иван совершенно бесхитростно плашмя обрушивает лезвие на голову названной сестры. Где-то в гуще битвы бросается прочь Святополк, удивительно медленно рубит нападающих Ярослав, но Иван… он смотрит в глаза напротив, так до боли похожие на его собственные, и видит в них только презрение и насмешку. Те эмоции, которыми Ольга всегда демонстрирует свое превосходство. И немного, совсем каплю, неверия. А потом глаза закрываются. Киев повержен.1017-1019 гг
— Что ты в нем нашла, Оль? — осторожно, чтобы не причинить еще большую боль, пройтись влажной тряпочкой по ранам на голове, оставшимся от глупого удара. Аккуратно отодвинуть лезущие на рану волосы, чтобы потом, после обработки, спрятать ими отвратительные лысые рубцы. — Выбора нет, — глаза отводит, рассматривая деревянные узоры на потолке и стенах, — либо берешь дары вместе с новым князем, либо в темнице гниешь. Иван молчит, не осуждая, не прощая. Он не знает, что бы выбрал. Конечно, хочется верить, что темницу. Но Ольга здесь, в Киеве, не одна была, с Наташкой, а значит, им обеим бы и перепало. Или Святополк не знал о Наташе? И где она? Иван так давно ее не видел… так давно для человека, так недолго для государства. — Нат в семье смерда, — глаза все-таки сталкиваются, но в этот раз в них ничего, кроме беспокойства, — ей не стоит во все это вмешиваться. Ольга будто чувствует, что это еще не конец. Ярослав все еще не укрепился на киевском столе, а осада польского города по договору с немецким Генриком II выльется во что-то неприятное. Болеслав поддерживает именно племянника Святополка, а немцы рассчитывали на настоящую помощь, а не на это дурацкое представление. Ярослав загоняет себя в угол, Иван с Ольгой согласен. — Ты б поговорил с ним, — вздыхает она, вновь утыкаясь глазами в стену. — Вместо того чтобы добивать себя и Болгарию… — Это будет долгий разговор, — и прячется Иван за слабым утешением, что еще не время. Никогда раньше не приходилось убеждать своего князя в том, что он его государство. Не убедишь — запытают ведь так, что и жить не захочется. В лучшем случае, только его, Ивана, и запытают. Но ведь Ярослав благоразумен? Позволил же он Ивану взять по свою душеньку Ольгу? Позволил же не убивать ее, не добивать? Даже ссылать никуда не стал их обоих… Но Ивану все равно страшно. Стыдно и страшно. В конце концов… Сейчас действительно еще не время. Кажется, Иван терпеть не может реки. Пусть там, за бурлящими-кипящими волнами нет больше Ольгиных глаз — только Святополк, толстяк Болеслав и его Польское государство, такое же самоуверенное и ненавидящее, чуть поодаль от своего правителя. Пожар, уничтоживший значительную часть Киева, скосил Ольгу окончательно. Или Ивана. Потому что снова увидеть почти сестру на поле брани и — тем более! — изнывающей от боли Иван не хочет, не переживет он этого зрелища. На их стороне берега только он и Ярослав с небольшим войском. Ярослав, все еще мысленно удящий рыбу, и войско, ослабленное бедствиями. Ольга, узнай об этом, сказала бы, что у них ни шанса. Будый ревет, грозясь проткнуть жирное брюхо Болеслава. Ивану кажется, что они не в том положении, чтобы так шутить. На той стороне слишком много людей. У Ярослава — только дочка Болеславова, жена Святополкова, где-то в Новгородских землях запрятанная. Вряд ли это спасет их от полного разгрома. — Отомстим, или я погибну! — словно зверь, рычит Болеслав, и Польское государство поддерживает его одобрительным кличем и лязгом топорика о щит. И на чьей же стороне правда? Их пятеро вместе с Ярославом, и они бегут в Новгород. Позорно сбегают, а в ушах еще гремят победные вопли Святополка. Они преследуют их по пятам, возвещая о падении южнорусских городов, гремя о вторжении в Киев. Солнце обжигает, а глубокое полуденное небо так напоминает глаза Ольги, наполненные болью и обидой. Поляки никогда не вели себя сдержанно, творя бесчинства, а Святополк не станет им препятствовать открыто. Народ может восстать, и тогда не станет всех. Ярослав же разорен, казна новгородского князя абсолютно пуста, а армия уничтожена в пух. Новую битву князь уж точно не переживет. Может, он упустил то самое время, которого так ждал? — Государь! — по доносам, разбойники польские близ Киева, и это выжигает сердце — нет, не Новгород, то человеческое нечто, спрятанное глубоко, под слоем столетней пыли. — Мы хотим и можем еще противиться Болеславу. У тебя нет казны: возьми все, что имеем. А Новгород… он нерушимый, он всегда с ним. И со своим не самым путевым князем. Ольга лично присылает голубя с кратенькой заметкой, что Болеслав покинул Киев, отобрав заодно у Руси и злополучные червенские города, и Предславу, и Анастаса с казной Десятинной церкви, а место поляков Святополк планирует отдать печенегам. Иван так и не смог отнести эту весть к разряду плохих или хороших. Как и приход варягов, купленных на злато новгородских горожан. Они нравились Ивану еще со времен Рюрика, такие воинственные и северные, холодные и вечно серьезные. — Сколько злата предложить тебе, варяг, за бой? — спрашивает он у первого воина на корявом скандинавском, которому когда-то, очень давно, учили его новгородские старейшины. И Рюрик, в редкие-редкие встречи, порой проверял, выучен ли урок. Холодные глаза цвета далекого такого же холодного моря из Рюриковых рассказов — каким представлял его себе Иван — смотрят пристально, с какой-то оценкой. Светлые волосы, будто припорошенные снегом, даже бесцветнее, чем у них с Ольгой и Наташей. Шелушащаяся от соленого ветра и морозов — наверное, даже хуже, чем у них здесь! — белая кожа тоже напоминает снег. Запорошенную снегом равнину. Варяг чуть щурится, будто стараясь рассмотреть Ивана получше, запомнить его. Становится даже как-то неуютно. — У тебя нет столько, — наконец произносит варяг и, кивнув своим, уходит к своим ладьям. На мгновение сердце Ивана останавливается. Но тут доносится: — Можешь купить моих викингов, Русь. Больше Скандинавия — это ведь был он, верно, Иван же не мог ошибиться? — не произнес ни слова, скрывшись за многочисленными избами. Мимо прошмыгивает только смутно знакомый юноша, но это кажется просто мороком. Междоусобицы слишком похожи между собой. На рассвете он с маленьким отрядом, не предназначенным, по их словам, для войн, покидает Новгород. Иван не знает, что думать о Скандинавии. Поэтому думает, что там, верно, очень холодно. — Кровь невинного брата моего вопиет ко Всевышнему! — голос Ярослава проносится под небом, словно знак к началу боя, войны, где брат на брата, свой на своего. — С чего начали, тем и закончим, — бормочет себе под нос Иван, опять стоя на берегах Альты. Ноги обжигает ледяной водой. Все предыдущие битвы смешиваются в одну, разворачивающуюся за спиной. Но Иван больше не боится погибнуть, а к боли да, к боли привыкаешь. С каждым пронзительным звоном, выцепленным из сотен звуков, грудь наполняется уверенностью в победе, в наступлении следующего рассвета. Пусть Иван чувствует каждую пролитую каплю крови, каждую затоптанную травинку, каждое склонившееся от ветра и тяжести тел деревце… Альту он чувствует ярче. Впервые выходит назвать себя государством без оглядки на других, без злополучных «но» и исключений. Потому что сейчас, со спиной, пронзенной десятком стрел, с застрявшим в теле мечом, Иван не чувствует себя. Но чувствует всех: каждое имя, каждый крест, каждый вздох. И может это контролировать. Он государство. Сильное государство. — Это очередная победа Новгорода, — произносит Ольга, едва Иван открывает глаза, — очередная твоя победа, Вань. Голова трещит, кожа горит огнем, стягивает чуть подтянувшимися ранами. Но теплый измученный взгляд Ольги стоит любых неудобств. Он снова в ее Киеве. В своем ее Киеве. Как же он скучал! И совсем рядом звонкой монетой раздается любимый Наташкин голосок: — Вань, а, Вань, давай мы у этого Финиста заберем наши червенские, а? Исторические заметки: 1. «Князь! С тобою дружина и воины отца твоего; поди на Киев и будь государем России! — Могу ли поднять руку на брата старейшего? Он должен быть мне вторым отцом»: в соответствии с Н.М. Карамзиным. 2. 1015 год — убийство князя Бориса на реке Альта. По «Повести временных лет» Святополк отправил отряд из Путши, Талеца, Еловича и Ляшко убить соперника, чтобы доказать верность новому князю. Когда они оказались на месте, Борис молился за своего старшего брата, и они не рискнули поднять руку на него до самого окончания молитвы. Стоило ей стихнуть, они убили попытавшегося защитить своего друга и князя отрока Георгия (отрубили ему голову, чтобы снять с шеи золотую гривну — знак особой Борисовой милости), а после и самого Бориса. Свернули шатер вместе с телом и доставили еще дышащего Бориса к Святополку, где он велел варягам закончить дело. Провозглашен одним из первых русских святых вместе с братом Глебом; оба захоронены в вышегородской церкви Св. Василия. 3. 1015 год — убийство князя Глеба. По «Повести временных лет» обманутый Святополком (он отправил весть, что их отец болен и желает немедленно видеть своего сына) Глеб с малой дружиной спешил в Киев. В пути он упал с лошади, сломав ногу, но, не желая останавливаться, велел дальше идти по Днепру. Близ Смоленска узнал о смерти отца, там же, в молитвах, его настигли убийцы во главе с Горясером. Спасая собственную жизнь, личный повар Глеба Торчин зарезал своего князя. Тело было брошено на берегу и только спустя несколько дней захоронено. 4. 1015 год — убийство Святополка в Карпатских горах, при попытке бегства от брата в Венгрию. 5. Из-за братоубийства Святополк потерял доверие народа и получил прозвище «Окаянный». 6. 1015 год — в соответствии с Н.М. Карамзиным, Ярослав набирает варяжское войско для похода против отца, но оно стоит в Новгороде и его окрестностях, творя насилие над людьми и грабя местных жителей. Они бунтуют и перебивают большую часть варягов. Узнав об этом, Ярослав приглашает к себе в загородный дворец именитых мужей Новгорода, где их и убивает. Позже приезжает Предслава, сестра князя, с новостью о кончине Владимира и злодеяниях Святополка. Понимая, что без поддержки новгородцев он обречен, Ярослав пытается вернуть себе их доверие. Реплики князя и новгородцев из отрывка взяты в соответствии с изложением «Истории государства Российского». 7. 1016 год — битва у Любеча между русско-печенежским войском Святополка и новгородцами во главе с Ярославом. По «Повести временных лет» они долго стояли, не решаясь напасть, но после выведенные из себя насмешками над своим князем и убежденные подкупленным Святополковым вельможей в успехе новгородцы ночью напали на праздный лагерь Святополка. Чтобы отличать своих, они обвязали голову платком. Святополкова дружина, желая соединится с печенегами, отделенными от них озером, ступила на тонкий лед и потонула. Победа была одержана Ярославом, он вступил в Киев. Реплики из отрывка в соответствии с изложением Н.М. Карамзина. 8. 1017 год — в соответствии с летописью Дитмара, немецкий император Генрик II предупреждает Ярослава о намерении Болеслава, тестя Святополка, напасть на Русь и вернуть престол зятю. Он уговаривает новгородского князя напасть на Польшу вместе с ним, но Ярослав, согласившись, не предпринимает решительных мер, только осадив один из польских городов. 9. «Вместо того чтобы добивать себя и Болгарию…»: в 1016 году русские войска участвовали в византийском походе на Болгарию с целью ее окончательного присоединения. 10. 1018 год — сражение на Буге между русско-польскими войсками со Святополком и Болеславом I Храбрым и дружиной Ярослава, в котором победу одержали первые. В Киеве произошел пожар, и к сражению Ярослав едва успел восстановить город. К тому же, по «Повести временных лет», Ярослав отправился на поле брани, узнав о происшествии, сразу с рыбалки. Первыми реку рискнули перейти войска Болеслава, оскорбленные выпадами воеводы Будого в сторону своего правителя. Реплика польского князя в соответствии с летописью. Поле битвы со стороны Новгорода покинули Ярослав и четыре воина. Святополк вошел в Киев, заняв престол. 11. «У Ярослава — только дочка Болеславова, жена Святополкова, где-то в Новгородских землях запрятанная»: по одной из версий, Ярослав держал у себя в плену жену Святополка. 12. 1018 год — Ярослав хочет сбежать в Скандинавию, но новгородцы предложили свои богатства на варяжскую армию, опасаясь разорительного вторжения Святополка. Реплика горожан в соответствии с летописью. 13. 1018 год — киевское население было возмущено бесчинствами поляков и (по приказу Святослава) поднялось против него; Болеслав, вынужденный возвращаться на родину, получил в награду за помощь червенские города. Убегая, он прихватил с собой Предславу (по разным версиям: либо в качестве мести за отказ в сватовстве, либо намереваясь обменять ее на свою дочь) и Анастаса, который переметнулся на сторону поляков и выкрал казну Десятинной церкви, настоятелем которой являлся. Святополк же собирался пополнить поредевшую армию печенегами. 14. 1019 год — битва на Альте между русско-печенежскими войсками Святополка и русско-варяжской дружиной Ярослава. По мнению Нестора, самая кровопролитная и жестокая из всех сражений междуусобной войны. Началась со слов новгородского князя, как бы в отместку за смерть Бориса. Победу одержал Новгород; Святополк, сошедши с ума (он был уверен, что за ним погоня, несмотря на ее отсутствие) сбежал с остатками дружины в Чехию, но умер в пути. Реплика Ярослава из отрывка в соответствии с летописью. 15. Финист — одно из славянских народных «искажений» имени Феликс.