А у нее много глаз. Она внимательна.Она холодна. Она с нежностью укладывает спать, провожая припозднившихся гуляк. Она любит своих детей, но не может подарить им тепла.
А у него много рук. Он зазнавшийся. Он горяч. Он с жадностью протягивает ладони, оглаживая своих почитателей. Он любит внимание, он готов делиться любовью, но не способен хранить ее.
Рука загноилась. Края раны набухли, покраснели, коснуться ее было невозможно, а любое движение пальцев доставляло непередаваемые ощущения, от которых хотелось тоскливо выть сквозь стиснутые зубы.
При первых попытках «убаюкать» угнетающую боль Том еще пытался прижать руку к телу, обогреть теплом, заглушить ее страдания шепотом заговора, успокаивающим поглаживанием. Но потом плюнул на это безнадежное занятие и осторожно улегся, вытянув больную конечность. Сморщившись, закрыл глаза, пытаясь отвлечься.
Демону никогда еще не было так плохо от физических повреждений. Отупляющая, тянущая, противная боль волнами накатывала, бился в руке ком, бился, задевая вены, бился разрывая артерии, бился, отдаваясь в голове противным гудением. Мутнеет перед глазами, слепыми, чернеющими вспышками озаряется пустота невидящего взора. Том кривился, метался по кровати, пытаясь найти удобное положение. Впустую.
Неужели от одного жалящего укола иглой может случиться такое?! Почему эта гребанная регенерация не помогает?! Зачем он вообще поймал чужую боль в эфемерном состоянии, а не вытянув ее, только-только появившуюся в человеческом теле?! Ответ один: собственная глупость. И добиться чего-то он сможет только поборов ее. Маленький, маленький глупый мальчик…
Он кусал себя, кусал, срывая обрывки воспаленной кожи, вырывая с кровью, с кусочками мяса гнойные комья, добираясь до розоватой кости.
Он кричал, кричал неистово, утробно завывая, до хрипоты и рвущего горло кашля, но не прекращал своего безумного занятия. Была только одна мысль, такая же корявая, дикая и неправильная, но он хватался за нее, словно не было в мире ничего более спасительного, чем его действия. Он считал: стоит только очиститься от этой желтой грязи, не оставить от нее ни намека, уничтожить пораженные ткани, и всё! Организм тут же запустит восстановление, не оставит и следа от жгучих увечий, от воспоминаний, от боли.
Он поковылял в ванную, поливая плитку темными сгустками крови. Регенерация хромала, но тромпы все равно образовывалось. Почему было так, Том не задумывался. Да и задумайся тут, когда в голове бьются звериные желания вместо голоса разума. Руку под горячую струю, вода, фонтаном хлещущая из крана, отскакивает от кости, оставляя розовые разводы и надрывая оставшуюся плоть. Остатки гноя, малые крохи, загоняются под мясо, остаются там, незримые зерна гнили, чтобы прорасти, убить оставшиеся клочья плоти.
— ДА НАЧИНАЙСЯ ЖЕ ТЫ УЖЕ! — слезы на глазах, вторая рука пляшет на переключателе, заливая руку кусачим льдом и нетерпимым более пламенем. — НУ! НУ ЖЕ!
Всё красное, черно-вишневое, перед глазами это марево и не хватает сил на мысли, на простые заклятия зачистки, невозможно вспомнить о целебных отварах, запасённых в шкафчике за зеркалом. Не помнит, что нужно наложить жгут, хотя бы перебинтовать, но бинта не осталось, он растратил его, когда только перенял удар на себя, когда рука только пошла кровью.
— Приди, пожалуйста, приди, ты должна, должна явится, — шепот, мольба, но уже не к своей регенерации, а к тому волшебству, что спасло в прошлый раз от прожигающего пламени.
СЛАБЫЙ! СЛАБЫЙ! СЛАБЫЙ! ВТОРОЙ УРОК, ВТОРАЯ ЦЕЛЬ, ВТОРОЕ СЛОВО, ВТОРОЙ РАЗ ТЫ УМИРАЕШЬ, НЕ СПРАВЛЯЯСЬ С СОБОЙ.
Всхлипывает. Сил не осталось. Оседает на пол, вспоминая о средневековых методах. На пальцах загорается огонек, тухлый, слабый, липнущий к ладони. Он встряхивает руку, собирая остатки энергии, пытаясь поднять костерок к потолку. Получилось. Удивительно.
Пахнет жаренным мясом. От мысли,
что горит, к горлу подкатывает тошнота. Он старается не дышать носом, а впитывать воздух через плотно сомкнутые зубы. Уже не больно. Волна за волной, тело уже привыкло к этой странной муке. Запах жаренного сменился еще более тошнотворным запашком горелого. Огонь меркнет, мигает и сменяется дымком. Он делает усилие и продолжает прижигать края. Так эта грязь точно изничтожиться. А что не восстанавливается пока — не беда. С этим позже разберемся…
На «зуд» разодранных рук накладывается жар от ожога. Прикрытые глаза слипаются от слез. Губы в крови. Прокусил? Или она осталась с того момента, как он грыз руку? Неважно.
Мазохист чертов. Может, еще запястья другой ладони поскребешь ножничками? Чтобы отвлечь организм на другую боль.
Собственный разум издевается. Проснулся. Славно. И что ему неймется? Озлобленному, усталому и забитому этой дикостью, пробудившейся в невыносимых условиях. Мало ему руки, обвисшей мокрой тряпкой, словно она больше не часть тела, поэтому не слушается (и не удивительно: все мышцы с мясом вырвал,
дурак), но воющей о своих повреждениях на все лады, так тут еще самоирония решила мозг поклевать. Хромающая, больная и лишняя сейчас самоирония.
Невозможно. Невозможно больше терпеть. Лишь бы провалиться, провалиться в глухую негу беспамятства, забыться тревожным сном. Но покой не приходит.
— Пожалуйста, пожалуйста, приди, возвратись, помоги мне, — язык путается, но он выговаривает эти слова, словно заученную в детстве молитву. Молитва демона, кхе. — Помоги, спаси меня. Мне больно, очень больно.
Тебе самому от себя не противно?! В прошлый раз ты хоть попытался бороться, а сейчас нюни развозишь. Тебе не стыдно, а, Повелитель, чтоб тебя да.?!
Словно ласковой рукой она вновь коснулась его виска. Проскользнула до верхней губы и исчезла. Эта холодная, тонкая змейка, принесшая спасение в тот раз. Подразнила разгорячённого от происходящего демона и была такова, провожаемая болезненным стоном. Словно одумавшись, она вернулась, заскользила по спине, вызывая мурашки, выписывая какое-то слово. Словно шепот в ухо: «Терпи, мальчик, это первый плод». Снова исчезнуть.
Том долго пытался восстановить «написанное». Наконец, осознание постучалось в вывороченные дверцы разума.
«Ж Е С Т О К О С Т Ь»
И не было сомнений, к чему относилось слово. Накатила обида. «Значит, и она с ним заодно. Значит, и она являлась не просто так. Значит…»
Додумать он не успел. Явилось запоздалое блаженство. Черная бездна сна поглотила демона.
***
И невдомек ему, юному и пылкому, что все ходы тогда были рассчитаны наперед. Яд на человека не подействовал бы. Так, остался бы след в виде синяка или припухлости вроде тех, что остаются после прививки. И всё. Вряд ли самочувствие ухудшилось бы, а человек заметил.
Зато вон как этого разнесло… Еще и благодаря их «связи» человеку досталось. А не хотелось бы трогать его раньше времени. Еще шесть занятий, а если продолжать в том же духе, через два у воспитанника уже выработается иммунитет к подобному шантажу. Что ни есть хорошо. Других подобных ярко-выраженных слабых мест на поверхности не лежит.
Поэтому существу даже пришлось немножко помочь, чтобы человек не издох вчера. Ну и пес с ними. Игра продолжается.
***
— Ты тут как, живой? — зашедшая проведать юношу, ослабленного ночью и вчерашним вечером, Стар была вынуждена лицезреть пустую постель и смятое белье. Простояв в ступоре пару секунд, она картинно кашлянула, и принялась за поиски. А то мало ли, чего этот помешанный удумал. Мало ей было его большой любви к Тому, из-за которой парень шел на многие глупости, да и вообще был сам не свой. А тут еще эта нагрянувшая болезнь. У него наверняка в мозгах все переклинило, мир полон розовых (хотя в их случае больше подходят голубые) красок и магии, вокруг архангелы пляшут с бубнами, а дракончики вяжут крючком. Сейчас учудит чего-нибудь, а ей потом расхлебывай! Как в былые времена, только наоборот…
— Марко! — позвала принцесса погромче и заглянула под кровать. А потом в шкаф. И за шторы. И под стул. Под стол. За кровать. И снова в шкаф, тщательно потыкав в его содержимое зонтиком. — Я сдаюсь, ты победил! Вылезай, я снова вода!
Никто ей, разумеется, не откликнулся. Неприятно удивленная девушка заозиралась, внимательно изучая комнату. Ну куда этот придурок мог запропаститься?! Чего ему вообще взбрело куда-то исчезать? Валялся бы себе, полуживой, восстанавливался после недомогания. Так нет. Шило в одном месте с момента их знакомства.
Снизу послышался шорох и короткий глухой удар, сменившийся приближающимся топотом. Сначала Стар подумала, что к ней бежит лошадь. Страдающая перееданием. Потом вспомнила, что лошади у них нет. И слоненка тоже. И даже вомбата. Зато есть собаки. Но для собак у этого топающего существа было недостаточно ног. Может, это кальмар? Сухопутный. Ага. Или наутилус верхом на игрушечном драндулете? В доме, где уже несколько лет магия живет своей жизнью, и не такое гуляет.
Стар скользнула поближе к двери, когда «лошадь на драндулете» судя по звуку была совсем близко. Пару секунд, распахнуть эту чертову дверь, задержать дыхание и отскочить, ловя на себя споткнувшегося шатена. Марко сам попытался сохранить равновесие да еще и девушку за талию поддержать. Упали оба.
— Чтоб тебя черти да в.! — придавленная блондинка была достаточно многословна.
— Уже, — смутился юноша и осторожно сполз с барахтающейся девушки и неожиданно для нее завопил. — МЛЕКОПИТАЮЩИЕ! ТЫ ПОНИМАЕШЬ?! ОНИ МЛЕКОПИТАЮЩИЕ!
— Кто? Черти? Сомневаюсь, — Стар на всякий случай отползла от этого припадочного. Тот с новой силой замотал головой, активно жестикулируя руками и поясняя:
— Да нет, какие черти… Овцы — парнокопытные млекопитающие. Представляешь?!
— Гм. И что? — так и не поняла девушка.
Заметка: Отправить Марко к психологу, когда тот окончательно поправится.
— Ну как ты не понимаешь, если овцы — млекопитающие, то я сделал неправильный вывод и., — парень тоже внезапно понял, что несет полную околесицу, и взаимосвязи здесь нет. Ведь овцы тогда не входили в условие задачи, они скорее были дополнением для десерта. Тьфу, чтоб их всех волки пожрали! Опять окружающих своими репликами довел! Стар, конечно, особенно терпелива в некоторых ситуациях, но овцы — это уже слишком. И так уже поглядывает как на психопата… — Как там Том?
— Позвони и узнай, — бросила принцесса и прикусила язычок, вспомнив о данном обещании. Если демон попросил так нагрузить их общего друга, то созваниваться каждый день точно не входило в него нынешние планы.
— Я…не могу, — отвел глаза парень и забрался в свою кровать. Изливать душу смешливой девчушке, которую он всегда видел при взгляде на Стар, не шибко хотелось. Поймет ли она, влюбчивая и переменчивая, что он ощущает? До какой степени порой разрастается нить между любящими, как тягостно в ребрах от безмолвия со стороны партнера, как страх за чужую жизнь сковывает не только сердце, но и каждую клеточку твоего разума? Вряд ли. Это сложно объяснить словами, да и он сейчас не в том состоянии, чтобы описывать нечто возвышенное и странное, недоступное каждому. — У него сегодня дела, наверное… Министерства, собрания, тыры-пыры… Ну знаешь, у Повелителей обычно много дел…
Стар фыркнула, приняв это на свой счет. Мол, все правильные владыки делами занимаются, а она болтается по Земле и фигней страдает. Учится в колледже, отпаивает больного друга по ночам, решает проблемы рогатых пидоров вместо просиживания задницы на троне и принятия «важных» реформ и споров с консервативными старперами. Вот такая она, ужасная принцесса.
— Почему-то ночью моя и Томова занятость тебя не волнуют, — даже слишком холодно ответила она, пожелала Марко скорейшего выздоровления и покинула комнату.
Он печально вздохнул, закутался в одеяло и улегся на левый бок, вычерчивая пальцем на разглаженном кусочке простыни треугольник. На каждую вершину по едва намеченной букве.
Сторона от вершины «Т» покрыта шипастой, древней лозой, спутанной так, что вовек не найдешь начала и конца. Ветви ее крепкие, суховатые, идут в одном направлении, хоть и гуляя волнами. Отодрать лозу от стороны не получится — так сильно вросли ее корни, впились шипы. Попробуешь надломать веточку — изрежешь руки, сотрешь кожу, сожжешься огнем, текущим по лубу и древесине вместо привычных растениям веществ. До конца веков, хочешь не хочешь, а не отделаться от этой вершины «Т».
А вот сторона «СМ» обвита цветными спиралями. Круглыми ходами, яркими шариками и чудными искрами украшен ее путь. Расходятся дорожки в разные стороны, каждая ведет к приключению, неоспоримо заканчивающимся на этом же самом месте. Пестрят узоры, цветет будущее, здесь тепло и радостно, вкусно и громко. Попытаешься уйти — заблудишься, влипнешь в клейкую ловушку, поставленную для монстров, пытающихся пересечь сторону. Вырваться можно, с трудом, но можно, обрекая себя на жизнь под грифельным небом. Да и нужно ли, если от вершины «С» исходят самые чистые, самые яркие и важные эмоции, без которых существование треугольника было бы тусклым и скупым?
А что происходит на стороне «СТ»? «М», противолежащая вершина, должен знать это лучше их самих, ему чудесно открыт обзор. Но что связывает и укрепляет эту сторону — неясно. Что-то клубится, шипит и разбрызгивается, тонким покрывалом стелясь над прямой линией. Отсюда не видно, как бы парадоксально это не было. Хочется придвинуться, подсмотреть, но разве может вершина вогнуться внутрь? Вот и остается строить догадки, пытаясь понять, как всё-таки относятся друг к другу эти двое…
«Затерев» несуществующий рисунок ладонью, юноша перевернулся на спину и закрыл глаза, стараясь скорее уснуть, чтобы не мучить голову очередными ненужными рассуждениями. Его не лихорадило, нет, но он чувствовал сильное недомогание и слабость. В животе словно трепетали бабочки, но от этого чувства становилось тошно и неприятно. Они словно задевали внутренности, отчего руки и ноги словно мелко тряслись. Хотелось успокоительного. Или снотворного.
Днем.
Нет, нельзя спать. А то ночью опять будет доставать принцессу и демона. Они и так нервные какие-то.
Марко заворочался, подумал еще немного и взял с полки книгу. Прочитанное не запоминалось, приходилось возвращаться к началу раз за разом. И он возвращался. А что ему еще оставалось сделать?
***
Шея затекла и теперь ужасно ныла. Том остервенено крутил головой, отвратительно щелкая и пытаясь размять предательский отдел позвоночника. Стараясь не смотреть на увечье, он влез в ванную и врубил теплую воду. Засохшую кровь на полу и раковине убирал щелком пальцев.
Розовая, наверняка чуть солоноватая вода уносила с собой остатки смятой усталости и приглушенной отстранённости. Скоро шея восстановилась, и Том разлепил глаза.
Хм. Ну. Ладно, когда-нибудь она точно заживет. В крайнем случае, можно новую отрастить.
Повеяло прохладой, негромко хлопнула дверь. Он повернулся к стене, показывая спину пришедшему.
— Время-время, мой мальчик! Я не могу тебя долго ждать, столько дел, столько дел, знаешь ли…- наигранно поторопил Мастер.
«Может сказать ему, что вытряхивание нагих учеников из душа не является его прямой обязанностью?» — подумал Том и поздоровался. Мастер тихо посмеялся.
— Вы не могли бы подождать за дверью? Мне хотелось бы одеться и закончить кое с чем, — всё так же обращаясь к стене попросил рогатый. Происходящее его немного напрягало. Услышав хлюпающее чпоканье, он навострил уши. Меж лопаток пробежался мерзкий зуд, какой бывает, когда кто-то пристально смотрит в спину. Юноша невольно повернул голову.
…И слава Всевышнему, что он не имел на лице никаких органов, кроме чертового белого круга… Два шарообразных, мутновато-белых, покрытых прозрачной слизью глаза в прямом смысле вылупились на демона. Неказистые, нелепые, неуместные на черном дымчатом лице, они были тошнотворными и отвратительными, вызывая ощущение сюрреалистичности происходящего. Том вновь обернулся к стене, включил воду погорячее, оперся здоровой рукой на влажную плитку и напрягся всем телом, стараясь утонуть в звуках падающей воды, раствориться в паре, потеряться в красноватых пятнах разгоряченной кожи, только быть не здесь, забыть обо всех обязанностях еще на какое-то время. Не слышать чужого незаметного дыхания, скользкого хлюпанья глаз, не ощущать холодного ореола, не знать о предательнице-ленте.
— Кошачья, — непонятно к чему заметил Мастер. Снова хлюпнули глаза. — Неудивительно.
Хлопнула дверь, и Том облегченно вздохнул, глубоко-глубоко заглотнул влажный воздух, быстрым прыжком выпрыгивая из ванной. Полотенце на плечи, с ног стекают лужи, ретивые пальцы роются в аптечке. Вот он, тюбик. Не отвинчивать крышку, нет, бессмысленно, одним укусом оторвать ее с куском упаковки. Содержимое на кость, терпя мягкое покалывание с наслаждением, свойственным мазохистам. Гель медленно растекается, заполняя все предоставленное пространство. С пузырьками воздуха, зеленовато-голубого цвета, мелко трясясь, как холодец или желе, он подобен простому чуду, какие каждый день происходят в людском мире, но чаще всего остаются незамеченными. И когда ты замечаешь это обыденное волшебство, когда оно открывает тебе глаза, показывая потаенные краски этого мира, ты улыбаешься, улыбаешься счастливый, радостно отмечая чудеса раз за разом, и чувствуешь себя частью этого волшебного мира, потому что знаешь то, чего не знают другие, знаешь эту тайну, тайну о прекрасном, о невероятном, о самом непередаваемом, что только может существовать и…
Ты что делаешь? Нам, вообще-то торопиться надо. А ты тут развел… Ты, к слову, знаешь девушку, способную сотворить любые чудеса одним взмахом руки. Бываешь в сотне магических измерений чуть ли не каждый день. Да и сам одним щелчком пальцев можешь покорить те же измерения. Мысли у тебя, Том, ну совсем без привязи.
«Это все. Глюки, первые признаки шизы. Собственная голова указывает, что делать и о чем думать. Дожили. Нужно срочно что-то делать,» — думал демон, параллельно аккуратными движениями промакивая руку сухим полотенцем и накладывая тонкий слой чар, удерживающих гель и обезопасивших рану от случайных касаний. Щелчок пальцев, и можно вползать в теплую одежду. Натягивая джинсы одной рукой, Том думал о предстоящем занятии. Зная его тему, он размышлял, к чему может привести этот урок. На ум приходила статья об «убийстве с особой жестокостью». Но доверять шибко самостоятельному полету мысли не хотелось, поэтому Том принялся перебирать места, где этот самый урок будет проходить. Может, Мастер поведет его в мир людей? Там жестокость хоть лопатой черпай, все равно не кончится. Да, скорее всего именно туда они и отправятся.
Вместо футболки надел белую майку с широким вырезом на месте рукавов. Чтобы ткань лишний раз не беспокоила «замазанную» рану.
Бросив оценивающий взгляд на больную руку, Том пришел к выводу, что лекарская желейка-таки работает. Тонкий слой волокон плоти покрыл кость, и даже просвечиваясь, она внушала надежду на скорое исцеление. Рогатый только диву давался, чего он не додумался использовать ее раньше, предпочтя ему более садистские методы лечения.
Потому что не усвоил ты самоконтроля. И погребенный собственной неготовностью к вполне ожидаемой боли не смог собраться с мыслями в нужный момент. Ты сдохнешь. Жаль Марко. Ведь ты обещал ему быть рядом до его смерти…
С остервенеем сжигая тюбик и вешая полотенце, Том мельком посмотрел в зеркало. Разбитый и страшный, пфе. Нужно нагнать на лицо хотя бы вид бесстрастия, если не решительности.
С трудом справившись с поставленной задачей, он вышел из ванной в компании пара.
Мастер, скрестивший верхнюю пару рук на груди и заведя еще две за спину, неподвижно стоял посреди комнаты. Благо, тех отвратительных белых шаров с черными точками зрачков больше не было, и без пристального взгляда Том почувствовал уверенность.
— Как твоя рука, малыш? — С наигранной, поэтому немного пугающей заботой спросило существо и протянуло одну из нижних рук, как бы прося показать увечье. На удивление, это не было внушением, и у Огненного Повелителя оставался выбор. Воспользовавшись этим нехитрым способом самоутверждения, он проигнорировал протянутую руку и коротко ответил:
— Спасибо, всё хорошо.- Сейчас ведь и правда все было хорошо. Даже не чувствуя регенерации, он видел значительные улучшения. А может, это Мастер постарался?..
Ну да, конечно. Сам себя послушай: сначала уверяешь себя (и меня. Насильно) в том, что этот твой Мастер желает твоей смерти, теперь же пытаешься убедить нас в обратном. Ну с какого перепуга он будет тебя восстанавливать? Может, ты ошибся в выводах по поводу ленты-змейки? Слушай ты меня больше, я бы сказал: «Недостаточно информации для рационального вывода» и заставил бы тебя ее искать. Но тебе же плевать на мои советы, не так ли?
Том замахал руками, словно отбиваясь от невидимой мошкары. «Подбитая» конечность двигалась с меньшей амплитудой, зато отзывалась о забывчивом хозяине так выразительно, что «Голос Разума» замолк без вопросов.
— Оно и видно, — насмешливо пробормотал Мастер.- Больше не твори подобных глупостей сгоряча, не в наших интересах возвращаться к предыдущим темам. Сегодня мы не пойдем далеко. Приводи себя в относительный порядок и открывай дверь. Надень что-то поприличнее, это вряд ли подходит для выхода в свет.
Рогатый закатил глаза. Будут его еще учить, как нужно шататься по собственным владениям. Может, подчиненные ему твари уже давно привыкли к эдаким причудам своего властителя. Поэтому последние слова Мастера его не коробят. Он лучше знает, в каком виде «выйти в свет». Только вот зачем им вообще шататься по преисподней? Ясно дело, подобным существам здесь медом намазано (на самом деле нет. Очередной стереотип), но искомой жестокости здесь нет в таком количестве…
…Впервые за последние месяцы он оглядывал свой Дом, свою Обитель и Пристанище, Королевство и Воспитанницу с гордостью и отцовской чуткостью. В прошлый раз так было, когда Марко впервые посетил Ад. Только вот на человека такие места пагубно влияют, поэтому тогда гордость была скрыта (вон как пробрало, аж до дрожи! здорово, Том, так держать!) за нежным беспокойством о состоянии милого спутника, а сейчас рогатый аж светился от нее. Придирчивым взглядом он осматривал острые камни, веселящихся мелких бесят, огненное полотно под мостом. И всё это вызывало отклик в его
душе сердце. Все шло так, как должно идти: брызги горящей лавы высоко подскакивали от падения с высоты декоративного обрыва, спешили по своим делам уродливые (но трепетно любимые в этот самый момент) хари, потрескивали угли в кострах под котлами на других этажах — даже не слыша этого, демон был уверен, что все шло своим ходом, соответствовало негласным правилам. Никакой анархии, никакого беспорядка. Все правильно, все по прописанному алгоритму, как в Верхнем Царстве: без путаниц и ошибок, без происшествий и недочетов. И не это ли счастье, когда все то, что принадлежит тебе, работает как одно целое, как один организм, живущий в одном такте, и его дыхание совпадает с твоим?
Тогда зачем? Зачем ты подписал разговор с каким-то существом, зачем пытаешься измениться? Если все здесь и так прекрасно. Сними розовые очки немедленно. Ты ли причастен к тому, что сейчас работа преисподней налажена? Это совершенно спонтанное состояние. Через миг шестеренка слетит, и весь механизм падет. А ты должен научиться делать так, чтобы даже от отказавшего отдела ничего не зависело. Чтобы другие части тут же поддержали, встали на место ущербной, не сломав алгоритма. Поэтому собирайся с мыслями, Том. Перестань мечтать.
***
Они остановились в той самой котловой зале. Чугунные ряды над цветным огнем уходили далеко-далеко, у каждого были свои смотрители, свои правила. И наверное это была самая «законопослушная» зала, где установленные Повелителем правила никогда не нарушались. Черти не знали жалости. Потому что жалости как таковой не было. Они, подобно ангелам, выполняли свою работу — давали заслуженное. Ангелы поощряют, черти наказывают. Из покон веков все идет по этой прямой, их работа равна, но люди отчего-то взяли за основу зла именно Ад и его населяющих. Палач — зло? Он лишает жизни человека. Но этот человек сломал несколько чужих жизней, поэтому его приговорили к казни. В руках палача правосудие. Или нет. Наоборот. Палач — это лишь орудие в руках правосудия. Но какую роль занимал он в обществе? Почему люди никогда не ценили
ценят? кнут в методе «кнут и пряник»? Да потому что пряник куда приятнее. Но его можно заслужить лишь стараниями и упорной работой. Кнут — это мотивация. Он заставляет двигаться, развиваться, идти к намеченной цели. Часто целью является тот самый пряник. Но не стоит забывать, что лакомство — это всего лишь поощрение. Та же мотивация, но имеющая гораздо большую популярность и меньший эффект. Получив пряник, человек садиться на месте и начинает рассуждать о собственном успехе, даже если тот был не шибко большим и стоящим. Садиться и остается на месте. Получив же удар кнутом, человек не редко заходится руганью, но продолжает двигаться вперед. А после кнута и пряник слаще покажется. Захочется больше. А раз хочется, нужно добиться. И многие добиваются.
Кнут (и то, что под ним понимается) — двигатель человеческого прогресса. Пряник же является приятным дополнением для жадных, самовлюбленных людей, ищущих во всем выгоду.
Нет, во вселенских масштабах это нужно понимать не так.
Грубо говоря, черти — это кнут. Ангелы — пряник. Однако мы помним, что и пряник, и кнут являются лишь средством мотивации. Мотивации на протяжении всей жизни. Которую человек получает от окружающего его общества.
И в конце жизни те, кто недополучил кнута от людей, дополучает его от чертей. А те, кто благодаря устройству людского мира остался без положенных пряников, вкушают их от ангелов.
Но оба загробных мира — не конец. После них следует очередная реинкарнация. И душа, получившая в небытие достаточно пенделей или вкусившая все прелести райских кущ, уже на инстинктивном уровне знает, что нужно быть лучше. И что куда приятнее будет получать сладости, нежели удар по мягкому месту. Тут уже простая арифметика: есть определенное количество «наград», которые человек получит на протяжении всей жизни. Если количество кнутов увеличивается, то количество пряников соответственно уменьшается. Потому что в сумме они все равно должны дать исходное число. И если мы не доложили пряников, придется увеличивать количество кнутов. Всё просто. Всё по законам.
А вот к чему приведут их отношения с Марко? Нелогичные с точки зрения человеческой морали, не вызывающие одобрения в извращенном мире тварей. У людей принято бить кнутом и за несоблюдение правил. Но разве любовь — это плохо? Или дело не в том, как любят, а в том, кто и кого любит?
С прочими демонами ясно. Им не нравится отвлечённость от дел. Но поре пылкой влюбленности, под покрывалом которой и забываешь обо всем на свете, уже пришел конец. Ей на смену придет другая любовь. Уже сейчас они оба слышат ее мягкую поступь. Поэтому и всей преисподней придется смириться. Ей это дастся без труда, здесь все привычные к чужим странностям.
Люди — другие. В их мире быть непохожим в глобальном смысле значит быть неправильным. А то, что неправильно, несет вред. От него надо избавляться.
Но для Марко и Тома правила немного другие. Они сами немного другие. А как будут судить те, кому это предначертано, неведомо. Потому что они тоже другие. Вот так вот.
Из задумчивости вывело тихое поскребывание острых когтей на шее. Поскребывание было аккуратным, когти бывают острее, но нервно дернуть шеей можно.
— Ты о чем размышляешь, если не секрет? — Поинтересовался шестирукий, пока Том оглядывался, пытаясь понять, почему они здесь. Котел, над которым они стояли, был меньше других, но костерок горел ярко, а надзирающий периодически подбрасывал поленья. Душа тоже не отличалась солидными размерами, была щекастой, лупоглазой и какой -то блеклой.
— О справедливости, — коротко бросил рогатый и снова вгляделся в будущий объект их изучения, чуть свесившись с перил узкого моста, разветвляющегося в зале на навесные дорожки к каждому котлу. Визгливая, коротколапая тушка рассекала кипящую воду со скоростью маленького дельфинчика, не оставаясь на месте дольше пяти секунд. Билась об чугунные стенки, кричала еще громче, но не прекращала носиться. «Ребенок,» — понял Том. Материальная оболочка давно сгнила в земле, а обликом, которому достаются все шишки после смерти, является нечто среднее между земным телом и состоянием души. Поэтому так сразу понять возраст объекта сложно.
— Справедливости не существует. Прими к сведению и думай о насущем. О жестокости, стало быть. Сегодняшнюю тему я хочу преподнести в виде твоих собственных размышлений. Поэтому можешь расслабиться, нечего с твоим мальчишкой плохого не случиться. Итак, что ты видишь? — Том покосился на черта-смотрителя, сделал ему знак ручкой, и тот молча отошел от костра. В принципе, он и раньше и не мешал, но так думалось легче.
— Душа. Душа ребенка. Скорее всего, он умер из-за несчастного случая. Может, в результате аварии. Видите, какой неугомонный? Родители не удержали, он и выбежал на дорогу, — построить догадку не составило труда.
— Та-а-ак. А почему не, скажем, от болезни? Тоже вполне вероятный вариант, — тут же откликнулся Мастер.
— Болезнь оставляет след не только на душевной оболочке. Тяжелая, смертельная болезнь — это всегда страдания. Страдания отпечатываются на душе, я бы сразу заметил, — на лице нотки обиды. Почему Мастер уточнил именно это? Неужели не считает Тома сведущим в подобных делах? Как Повелитель преисподней, подобные вопросы он должен знать лучше таблицы умножения.
— Угу. Почему не намеренное убийство? -Продолжает тянуть. И зачем нужно играть в криминалистов и пытаться что-то раскрыть, если все лежит на поверхности?
— Вы видите неподалеку котел со схожей отметкой? Души были бы взаимосвязаны. Даже если убийца сейчас был бы жив, я бы знал о нем по одной простой причине. — Том посмотрел на Мастера, как старшеклассник смотрит на младшего брата. С каплей пренебрежения, мол, как можно не знать таких простых вещей. Ты пытаешься все усложнить, но ответ не всегда запрятан за тысячью замков. — Вон там специальный ярлык висит. Где все расписано.
— Гм. Практично. Но я бы предпочел выслушать твои догадки, — Одной из нижних рук Мастер выделывает загадочные пассы.
— Я ее уже высказал. Эй, уважаемый! — Обратился рогатый к надзирателю, неосознанно почесав рану. Или то, что от нее осталось. — Прочитайте-ка нам, что случилось с этим бедным, невинным ребенком.
«Бедный и невинный» было сказано с сарказмом. Не бывает в преисподней таких. Разве что сами черти, хе-хе.
«Уважаемый» сверился с бумажкой, догадку подтвердил. Действительно, автокатастрофа. Действительно, сбили.
— И тебе не жалко малолетнее дитя? Посмотри, как оно страдает. Не это ли жесткость? — Смотритель, руководствуясь своими обязанностями, а может и повинуясь внушению, тыкнул в тушку вилой. Та взвизгнула громче прежнего, до боли в ушах. — Твои владения полны грубости и насилия. Здесь жестоко обращаются даже с ребенком. Ужасно, не так ли?
— Нет, — тут же принялся защищать свою обитель рогатый. — Каждому отмерено по делам своим, помните? Жестоко было бы направить душу в Верхний мир, только потому что это душа ребенка. В первую очередь жестоко по отношению к ней. Не получив заслуженного наказания, она не будет простимулирована на следующей реинкарнации. Не будет стремиться совершать добрые поступки. В конце концов она истреплется и развеется, не совершенствуясь, но идя по пути ложному. Исчезнет. Совсем. Понимаете? А нет ничего хуже для души, чем развеяться. Им же специально дается несколько шансов, чтобы проверить их силу, их стойкость, способность творить. Лучшие и награду получают соответствующую. Им дается возможность создавать свои миры. Поэтому жестоко будет лишить их наказания как средства искупления. Жестоко, потому что тогда они останутся без своего шанса на создание самого прекрасного, что только может быть на свете — жизни.
Том заглатывал воздух, стараясь восстановить сбивчивое дыхание после своего монолога. Хлюпнуло. Очередной пристальный взгляд от Мастера. «Не кошачий». Странный, непонятно к чему относящийся комментарий. Глаза вновь затягивает пучина темного лица. Зачем это вообще происходит?
Щелчок пальцев. Чашки чая в руках. Без вопросов. Если это сделано, значит оно нужно. Однако, существо поясняет. «Так оно практичнее. По-домашнему. Мы же тут беседу разводим».
— Однако ты забываешь, мой дорогой мальчик, что это ребенок. Что мог совершить ребенок, что оказался в котле Нижнего мира? — голос хитрый-хитрый. А тушка в бурлящей воде вылупилась на них своими блеклыми блюдцами, замерла, смешно перебирая кривыми лапками. Тоже заинтересовалась, маленькая. Заинтересовалась, зазевалась и получила укол в спину.
— В расчет идут не только поступки, но и их осознанность. Вот дали маленькой девочке утенка, она, находясь в восторге, случайно его задушила. Обнимая, например. Тем более, дети плохо контролируют свою силу, — короткий смешок, по спине словно кто-то прополз. Передернув плечами (
нервный тик какой-то), он продолжил. — Лишила жизни? Лишила. Это получилось случайно. Поэтому наказание за это будет меньшим. Ей же самой потом плохо будет, разревется еще, расстроится. Другое дело, если девочка намеренно душит утят. И ей доставляет удовольствие причинять боль. Это неправильный ребенок. В нем нет врожденной любви к миру. Это отклонение, это плохо. Да, к больным другой спрос. Но только если он трогает неразумных животных, а не людей. Весь мир — это цепочка последовательных действий. Человек убивает человека. Жертва могла стать революционером и принести новый мир, новые порядки, ведущие к процветанию. А могла стать диктатором и загубить мир. Это я сейчас грубо выражаюсь. Но жестокость может погубить то, что могло возвысить человечество. А может предотвратить еще большую жесткость. Такие вот больные люди меняют историю. Не мне сейчас судить. Но люди не привыкли смотреть в будущее. Если ты убил человека, будь он хоть трижды поработителем мира в будущем, ты понесешь законное наказание. Да что уж говорить о людях, если и нам будущее не до конца известно. Есть тысячи различных вероятностей, мы стараемся выбрать хотя бы сотню наиболее возможных. И тоже ошибаемся. Нужно просмотреть архивы обоих миров, чтобы иметь полноценную картину. У нас и таким занимаются, да. Поэтому давайте скорее разберемся с этим созданием и продолжим развивать тему.
Чай действительно понадобился. Сухо, колко было в глотке. Сделав шумный глоток, Том закашлялся.
— Что тут развивать, ты и сам прекрасно все понимаешь, — насмешка. И неясно, серьезно говорит Мастер или просто отнекивается. Тоже делает глоток. От места соприкосновения чашки с черным лицом волнами расходятся круги, подобные кругам на воде. Странное, затягивающее зрелище. Есть ли смысл заканчивать с душой, подробно разбирая все совершенные поступки? Видимо нет, раз размышления правильны. Просят смотрителя зачитать с листочка. «…гнобил младшую сестру, мучал животных, издевался над бабушкой с синдромом Альцгеймера, воровал у родителей…»
— Мелкие поступки. Разве этого достаточно для котла?
— Снежным комом. Маленькое несет за собой большое. Если бы мы сейчас стояли у весов, я бы попросил подобную табличку из Высшего мира. Но мы находимся здесь, у котла, а значит добрые поступки не уравновешивают мелкое пакостничество. Мы с вами опять же смотрим поверхностно. Как можно гнобить сестру? До душащих слез, до истерик, до душевной травмы. С едкостью, с желчью, причиняя боль. Издеваться над зверьем? Выжигать глаза, резать лапы. Бабушка? Прятать лекарства, подмешивать марганцовку в еду. Все может закончиться смертью. Намеренно. Понимаете? Все зависит от степени. До какой степени ребенок понимал, до какой старался причинить вред. Осознание. Понимаете? Для человечества жестокость — это болезнь. Но без нее никак не уничтожить паршивую овцу. А такая найдется в любом обществе. Жестокость должна быть строго рассчитана. Общество должно выращивать детей без чувства жестокости. Но палач, уничтожающий болезнь в корне, все равно должен быть.
— Но у вас тут сборище палачей. Не многовато ли на один мир?
— Мы уравновешиваем нехватку их в человеческом мире. А для чертей, нарушивших закон, найдется свой каратель, — устал объяснять. Домой хочется. Чтобы Марко под бок, фильмец и полумрак, когда они снова жили моментом… Только вот нескоро они снова смогут провести время вдвоем.
— Десять из десяти, малыш. Не буду тебя больше мучить, и так вымотался с регенерацией.- Том удивленно распахнул глаза. Это точно тот Мастер? А где страдания и ужасающая практика?
Не расстраивайся. Все уравновешивается. Сегодня тебе недодали страданий, додадут через день.
***
Начал с уборки. Долго шатался по комнате, стер пальцы от щелканья, но сам за швабру или тряпку не взялся. Мысли мучали. Правильно ли растолковал вопросы, правильно ли ответил? С другой стороны, сейчас-то чего жалеть? Время — не Стар, за хвостики не вернешь назад. А если с девушкой такой маневр не прошел, то время и подавно не выловишь.
Присесть не смел. Присядешь — приляжешь. Приляжешь — уснешь. Уснешь — забудешь. Забудешь — у нервного человечка снова начнется трясучка. Но позвонить он не посмеет, хорошо услышал демона. А нервные клетки у людей не восстанавливаются. Да и насчет клеток других существ (вроде обитателей преисподней) Том не уверен.
Руку покрыл простым «Спасателем». Для профилактики. Рана полностью зажила за время урока, что вызвало у Тома приступ дикого хохота. Нервного, противного хохота.
Заварил чая с ромашкой, посидел, собираясь с мыслями.
— Вы как? — тихо, настороженно, словно пакость какую замышляет.
— Более менее. Вчера не издох, значит, беспокоится нечего, — тем же шепотом ответила принцесса. — Ты придешь? Ну когда освободишься.
Новость порадовала. И огорчила одновременно. Значит, зря он перетягивал боль? Досталось обоим. Сильно.
— Не знаю пока. Посмотрим на ситуацию. Я напишу, если что-то пойдет не так. Спасибо тебе огромное.
— Да о чем речь. Не знаю, что у тебя там происходит, но удачи.
Отключилась. Том откинулся на спину, закрыл глаза. Сонливость уступила место тихой удовлетворенности. Эх, хорошо… Легко и спокойно, даже удивительно…
Разгрузочный день от нежно любящей судьбы. Не расслабляйся, еще семь штук впереди.
Ч е р н о й р у ч к о й
на с т е н е:
«И я считаю, что самая трудная и высокая любовь — это жестокость»*
